Kitabı oku: «Лови тень», sayfa 2

Глава 4. Встреча с Джанфранко Бернини. Подарок от Франческо и определение места рождения пророка. История художника Дюве. Драка с дальнейшим побегом

Наступил третий день после убийства Франческо. Поиски необходимой информации по третьей записи зашли в тупик. Умберто и Беатрис перерыли тонны литературы, но нигде не могли найти карту. Место рождения «Сына божьего» оставалось тайной за семью печатями. Они не отыскали в усадьбе хранилище, которое Франческо оберегал от всех. Лишь когда все процедуры по проведению похорон и кремации останков Франческо были завершены, Умберто предложил Беатрис посетить старинного друга и коллекционера, который знал усопшего.

Джанфранко Бернини был одним из легендарных специалистов периода маньеризма в искусстве Возрождения, он обладал грандиозной коллекцией гравюр XVI века. Он гордился работами известных мастеров, таких как Джулио Романо, Маркантонио Раймонди, Якопо Каральо, Перино дель Вага, Франческо Пармиджанино, Франческо Сальвиати, Жак Калло, Мартин де Вос, Мартен ван Хемскерк, Хендрик Гольциус, Корнелис ван Харлем, Абрахам Блумарт, Пеллегрино Тибальди и многих других, включая работы Жана Дюве – мастера единорога.

Два с половиной часа – и машина Умберто миновала дамбу, которая являлась последним препятствием на континентальной части Венеции. Потом по мосту Ponte della Liberta машина влетела на островную часть. Бросили машину на парковке рядом с вокзалом Santa Lucia. Джанфранко жил на улице Campo della Carita. На первом этаже он открыл художественный салон, ведь параллельный бизнес никогда никому еще не мешал. Вот и Джанфранко занимался продажей антиквариата ради удовольствия и небольшой прибыли. Предварительно предупредив хозяина о визите, гости, не успев нажать на звонок, оказались в большой гостевой комнате с камином и мягкой мебелью. Радушный хозяин появился в хорошем расположении духа, но, увидев черный платок Беатрис, мгновенно изменился в лице.

– Добрый день, дорогой мой Умберто, как давно мы не виделись.

После короткого рукопожатия он сразу подошел к Беатрис, обнял ее и сказал:

– Милая моя, я убит известием о смерти Франческо. Предположить не мог, что такое возможно. Он был не только моим партнером, но и лучшим другом. Без него мир стал для меня пустым. Я всегда к вашим услугам, о чем бы вы ни попросили.

Предложив кофе, Джанфранко, извинившись, вышел и поднялся на второй этаж. Когда он опять вошел в комнату, в руках у него был сверток, а сверху лежала стопка бархатных папок, перевязанных красной лентой.

– Я ждал вашего визита, правда, не думал, что мы встретимся так быстро. Я только сейчас понимаю смысл нашей последней встречи с Франческо. Месяца два назад он позвонил мне и предложил приехать в гости, якобы у него было для меня несколько работ Пармиджанино. Я, естественно, не задумываясь, примчался к нему.

– А Франческо не говорил, что его преследуют, или может быть, поступали какие-то угрозы? – спросил Умберто.

– Нет, об этом ни слова. Я сам удивился, обычно он мне присылал фотографии работ, а потом мы встречались. В этот раз было все загадочно, и голос у него дрожал, будто от волнения. Но я не придал этому никакого значения.

– И как быстро вы встретились?

– Через три дня я был уже у него дома. Понимаете ли, Пармиджанино – это удивительный художник, и прижизненные гравюры в его исполнении, поверьте, это редкость. Оказалось, что работы действительно его, но выгравированы его помощником и доверенным подмастерьем Якопо Каральо. Каральо был единственным художником в Риме, которому Пармиджанино разрешал воспроизводить свои работы на меди. Но это сейчас неважно. Главное, что он попросил меня об одолжении. Если вы приедете, передать вам вот это.

– Интересно, мы даже не знали об этом! – прошептала Беатрис удивленно. – А когда вы хотели нам сообщить об этом?

– Он просил меня сделать это через месяц или два. Но, видите, получилось значительно раньше. Но сейчас это, конечно, уже не важно. Хорошо, что вы здесь.

Отпив кофе, Джанфранко протянул Умберто сверток. Профессор не ожидал, что он окажется таким тяжелым. Развязав тесьму, он увидел старинный фолиант. Деревянные крышки книги были обтянуты темной кожей со светлыми прожилками. Два замка покрылись налетом ржавчины. В центре книги располагался крест с тусклыми контурами, обведенными позолотой. Крест был не католический, а катарский.

Крест катаров и вальденсов

Профессору стало понятно, что книга необычная, он с трудом сдерживал волнение. Беатрис сидела в полном недоумении, да и Джанфранко охнул от изумления.

Когда Умберто приподнял переднюю крышку, на форзаце справа заметил рукописную строку. Он попросил лупу и обомлел…

То, что он увидел, оглушило его на несколько секунд: «Пьер Робер Оливетан, скромный переводчик». Он ожидал увидеть все что угодно, только не первую Вальденскую Библию! Тем более с автографом автора перевода. Это была сенсация.

– Умберто, – тихо произнес Джанфранко, – если я не ошибаюсь…

– Да, вы не ошибаетесь, – перебил Умберто, – это она самая. Вальденская Библия Оливетан, раритет из раритетов 1535 года издания. Автор Пьер Робер Оливетан, двоюродный брат Жана Кальви́на.

Беатрис даже рта не успела раскрыть, как Умберто, захлебываясь и проглатывая слова, начал говорить:

– Я хотел бы рассказать про историю этой библии, она настолько интересна и поучительна… Эта книга – первая библия на французском языке, перевод которой был осуществлен Пьером Робером по прозвищу Оливетан с иврита и греческого языка. Ее не зря называют Вальденской. Дело в том, что на последней странице должны быть стихи на французском языке, которые являются криптограммой фразы, хранящей секрет книги.

 
Lecteur entends, si verite' adresse
Viens donc ouir instamment sa promesse
Et vif parler: lequel en excellence
Veult asseurer nostre grille esperance
Lesprit iesus qui visite et ordonne
Noz tenders meurs, ici sans cry estonne
Tout hault raillart escumant son ordure.
Prenons vouloir bienfaire librement,
lesus querons veoir eternellement.
 

– Читатель, слушай, если к тебе обращается истина, – перевел Умберто. – Приходи же постоянно, чтобы слышать ее обещание и живую речь, которая стремится великолепно упрочить нашу хрупкую надежду. Дух Иисус, который посещает нас и предписывает наши мягкие нравы, здесь без крика изумляет любого высокомерного крикуна, извергающего с пеной свою грязь. Возымеем желание добровольно творить благо, будем стремиться вечно видеть Иисуса… Самое интересное, по первым буквам слов этого стиха складывается фраза, которая имеет прямое доказательство влияния вальденсов:

Les Vaudois, les gens e'ange'ique

Ont mis ce thre'or en public

Вальденсы, народ Евангелия, выпустили в люди это сокровище.

(Гарольд Бэйли «забытый знак символов» издание 1912 года)

– Умберто, но это еще не все, – наконец прервал профессора Джанфранко. – Франческо просил меня, чтобы я на словах передал фразу: «Смотрите в центр книги!» Кажется, надо посмотреть внутрь.

Когда профессор раскрыл книгу на середине, из нее на пол вылетел сложенный вчетверо лист, пожелтевший от давности. Беатрис подняла лист и развернула его. Это была старая карта Европы, на которой еще красовалась Галлия.

Карта Галлии

«Там, где он родился, – вновь вспомнил профессор. – Да, это неожиданное открытие». Он присмотрелся к карте и… не мог поверить своим глазам. Стрелка указывала на город Сен-Назер! Неужели это тот самый Назарет, родина Христа?! Немного выше располагался полуостров Киброн. «Удивительно, неужели это Хеврон? – подумал Умберто. – Христос родился в Галлии, это похоже на умопомрачение! Неужели этому можно найти подтверждение?»

Сидящие в комнате, глупо смотрели друг на друга и молчали. Тогда Беатрис открыла телефон и набрала в поисковике «карта Франции, Бретань, Сен-Назер».

Увеличенные контуры места, где предположительно родился Иисус

Она тут же открыла снимок картины и увеличила место, куда указывала Мария. Каково было ее удивление, когда эти два снимка фактически повторяли друг друга! Она перепроверила несколько фотографий современных и древних карт и показала Умберто. Он подтвердил ее догадку: изображения действительно идентичны.

Увеличенный фрагмент картины Доссо Досси

– Допустим, не совсем они похожи, но что-то же хотел сказать Доссо Досси? – силился понять профессор. – Какого черта это изображение не соответствует известному нам Иерусалиму? Ведь традиционная новозаветная история происходила там! На карте Иерусалима и близко нет такого места, а этот Сен-Назер ну просто как черт из табакерки выскакивает!

– Бретань, – сказала Беатрис, – область, где располагались племена кельтов. Они переместились сюда из районов Саксонии и Восточной Европы, вытесненные готами, а те, в свою очередь, римскими легионами… Накануне я слушала лекцию одного ученого, который представлял новую версию истории, пока не доказанную, но весьма перспективную.

Джанфранко молчал с таким видом, будто знает гораздо больше. Выдержав многозначительную паузу, он произнес:

Место указано красным, современная карта Франции

– Друзья, такая теория уже существует. Недавно я был на научной конференции в Пизе по теме «Сюжеты гравюр на библейские темы» и услышал интересную версию. Обсуждался вопрос ненатуральности изображения Христа и всех его окружающих и реальности географического расположения событий Нового Завета. Одни говорили, что художники адаптировали под себя эти события, искажая их умышленно, чтобы придать реалистичность к моменту изготовления гравюр. Другие считали, что в действительности события происходили не в традиционно принятых местах, ведь если посмотреть реально на сконструированную историю, по которой мы живем, то ей от силы четыре сотни лет. Скалигер и Петавиус своими работами в XVI веке определили место всем событиям, которые мы принимаем за чистую монету. Движение новой хронологии сегодня набирает силу, но в мире еще существуют силы, мешающие процессу поиска истины. Просто я не думал, что стану свидетелем революции.

– Джанфранко, меня сейчас беспокоит другое. Мы приехали к вам не за этим. Я знаю, что вы профессионал в искусстве маньеризма. Тем более я знаю, что у вас чудесная коллекция гравюр. Вы не могли бы нам помочь? Одна из записей на картине говорила следующее: «Секрет мастера единорога, последние три из Апокалипсиса код в них». Чтобы это могло значить?

– Вы будете удивлены, но Франческо при нашей встрече просил меня помочь вам и рассказать про творчество и работы Жана Дюве или, как его еще называли, Мастер Единорога. Я уже приготовил несколько копий его гравюр, чтобы вы посмотрели. Оригиналы я не мог нигде купить, хотя готов отдать за них все свое состояние.

Джанфранко взял несколько бархатных папок, которые принес с собой, и разложил на столике.

– Его работы, которые дошли да наших дней, являются редкостью. Особенно серия «Апокалипсис». До сих пор никто не знает, сколько гравюр входило в нее. Одни считают, двадцать четыре, другие – двадцать пять. Но последние данные свидетельствуют о том, что были еще три. Но пока их никто не видел и не знает… Вот первая, «Благовещенье».

«Благовещенье», гравюра Жана Дюве

Вот другая гравюра. Все они выполнены в XVII веке, но являются оригинальными оттисками с досок, которые гравировал сам Дюве. Судьба этого художника тяжелая, точно никто не знает, когда он умер, где учился, что его подвигло заниматься гравюрным делом. Точнее, что его толкнуло заниматься этим, понятно. Его отец был гравером и ювелиром. Он тоже поначалу служил ювелиром при дворе. Но это не точная информация, ведь его ювелирных работ не сохранилось. А что вы конкретно хотели о нем знать?

Генрих II между олицетворениями Франции и Славы, 1545 год

– Нам хотелось бы знать, где он родился, где умер. Что это значит – последние три?

– Ну, вероятно, последние три – это те гравюры из «Апокалипсиса», которые потеряны. А родился он в Дижоне, жил в Лангре и Женеве. Серия «Апокалипсис» была напечатана в Лионе. Вот в принципе и все, что о нем известно… Я сейчас упакую вам книгу. Извините, вынужден с вами попрощаться, меня ждут неотложные дела.

Гравюры из серии Жана Дюве «Апокалипсис»

Джанфранко встал и быстро поднялся на второй этаж.

Беатрис молниеносно вскочила с места и бросилась к журнальному столику, который стоял справа от нее, на расстоянии вытянутой руки.

– Умберто, Умберто, смотри! Я случайно обратила внимание, но сначала не придала этому значения.

Она протянула Умберто рекламную брошюрку. Когда профессор посмотрел на нее, удивлению его не было предела. На лицевой стороне большими буквами надпись: «Sotheby*s – аукционный дом в Лондоне проводит 156 аукцион. 27–28–29 сентября».

– На аукционе 29 сентября будет разыгрываться на свободных торгах уникальный лот – Библия Оливетана 1535 года с автографом переводчика текста Пьера Оливетана и 28 гравюрами Жана Дюве, это единственная иллюстрированная библия, – вслух прочитал профессор. – Серия из 28 гравюр Жана Дюве, единственный экземпляр в мире из сохранившихся и утерянных работ этого автора. Спешите сделать ставки! Стартовая цена – 1 000 000 фунтов стерлингов».

Раздался звонок, на экране домофона появилось изображение Габриэля. Умберто и Беатрис переглянулись в удивлении.

– Вы кого-нибудь ждете в гости? – спросил Умберто у Джанфранко, когда тот спустился.

– Нет, не жду. Я не знаю этого человека, – смущенно пожав плечами, ответил Джанфранко.

– Это следователь по делу об убийстве Франческо, только непонятно, как он здесь оказался.

– Я думаю, что его лучше впустить! – Джанфранко поднялся и двинулся к двери. – Я уверен, он следил за вами. Вы первые подозреваемые по делу, наследница ведь Беатрис?

Щелкнул замок, и дверь открылась. Габриэль решительно, без приглашения шагнул навстречу Джанфранко. Тот от неожиданности подался всем телом назад, споткнулся о ковер и, расставив руки в стороны, упал на угол стола. Габриэль влетел в комнату и ринулся к Умберто, но оглушительный удар от Беатрис прервал его намерение. Годы тренировок по карате не прошли для нее даром. Габриэль в бешенстве схватил лежащее на столе бронзовое пресс-папье и наотмашь ударил Умберто в лоб. Тот упал на колени и завалился набок. Тогда полицейский, не раздумывая ни секунды, набросился на Беатрис, схватил ее за подол юбки и резко потянул на себя. Юбка затрещала по швам, но не порвалась. Беатрис сильным ударом с разворотом уложила великана Габриэля, как будто прихлопнула муху. Тот отлетел, ударившись головой о стену, и больше не поднимался. Джанфранко все это время сидел возле спинки кресла и с ужасом наблюдал за происходящим. Когда стало ясно, что угроза миновала, он быстро поднялся и шагнул к Умберто, который был не менее удивлен, чем его друг.

– Беатрис, вы просто валькирия!

– Что это было? – спокойно произнесла Беатрис. – Даже представить себе не могу, как следователь может себя так вести. Что ему вообще от нас надо?

Умберто подошел к Габриэлю, который мирно лежал в скрюченной позе, пощупал пульс. Убедившись, что он живой, начал обыскивать его карманы и вдруг на лацкане пиджака увидел значок PV.

– Прелатум Верум, – произнес вслух Умберто. – Это же знак организации, которая существует под крылом Опус Деи вот уже несколько веков! Я сказал бы, что это боевое крыло Ватикана… Беатрис, мало того что вы деретесь, как бог, так вы еще вырубили бойца Прелатум Верум, это просто чудеса, где вы так наловчились?

– Ерунда, и не таких обламывали, – заявила гордо Беатрис, – главное, быстро среагировать.

– А теперь, – сказал Джанфранко, – пора вам отсюда как можно быстрее уходить, причем очень быстро. Я сейчас распоряжусь, мой катер здесь, рядом. Вас доставят до Пезаро, а там вас будет ждать машина. Куда скажете, вас отвезут. Я не могу сейчас ехать с вами, но позже присоединюсь к вашим изысканиям. Тем более мне надо здесь разобраться.

– Извини, Джанфранко, но мы не виноваты, честно говоря, я даже не знаю, как вам помочь. У вас будут проблемы?

– Умберто, я справлюсь, даже не сомневайтесь. Мои ребята помогут мне.

В комнату, не спрашивая разрешения, вошли двое бравых парней в темных костюмах, легко подняли тело, завернули в ковер и так же браво понесли в глубину дома.

– Давайте, за ними, – Джанфранко вручил в руки Умберто библию, завернутую в пеленку. – Позже я с вами свяжусь.

Беатрис взяла за руку Умберто, и они быстро пошли за бравыми ребятами. Пройдя через весь дом по первому этажу, они оказались на берегу Гранд-канала. У причала стояли два катера, в один сели Беатрис и Умберто, в другой погрузили Габриэля. После непродолжительных прощаний катер взлетел над водой с бешеной скоростью. Умберто и его спутница стремительно неслись в неизвестность с весьма смешанными чувствами и желанием найти разгадку.

Глава 5. Гуманизм и гуманисты. Кружок книжников. Фальсификация рукописей. Немного о Медичи

Мы воры-гуманисты,

Воруем очень чисто.

Вилли Токарев

Флоренция – кто ни разу не был в этом городе, тот прожил жизнь зря! На берегу Арно, охватывая ее с двух сторон, разлетелся своими кривыми и шумными улицами в разные стороны город, которому суждено стать легендой среди огромного количества городов мира. Таких городов я больше не встречал. Когда ты попадаешь в него, сердце бьется как молот, пульсируя в висках, от ощущения причастности к истории. Истории, которую написали до тебя те великие, непостижимые гранды эпохи Возрождения. И пусть их деяния сегодня вызывают порой сомнения и недоумение, но это было Возрождение, пусть написанное ими для себя и своей значимости, но все-таки эта история была написана. И чем бы мы сейчас занимались, если бы не их шаловливый ум и прозорливость, подкрепленная деньгами и властью. Нам не стоит их критиковать, неизвестно, смогли бы мы так умело и гениально одурачить все человечество. Век Кватроченто выплеснул в мир гениальных художников, поэтов, архитекторов, писателей, и, конечно же, вместе с ними пришли аферисты всех мастей, фальсификаторы от бога, шулеры по жизни и просто жулики. Шесть веков поиска истины, шесть веков борьбы за исковерканную правду жизни, тысячи сожженных на кострах, миллионы оболваненных и потерянных в дебрях истории и памяти привели нас в этот солнечный город счастья и любви. И мы обязаны восстановить справедливость, это наша обязанность и наше право.

До момента, когда гуманизм как новое течение возникло, были тысячи еретиков, сгоревших на кострах инквизиции. Во Флоренции реформировал и проповедовал Савонарола. Его карающий меч правосудия безжалостно и самоотверженно уничтожал восставших богохульников и ученых, позволивших возразить канонам святой церкви. Горели картины и книги, рукописи и карты, все, что оскверняло законы бога. Уничтожалась идея, святой огонь должен был очистить скверну, возродить религию. Но бедный Джироламо не знал, что нельзя критиковать церковь – огонь революций в первую очередь уничтожает самих реформаторов. В итоге на костре инквизиции оказался он сам.

Вероятно, в тот момент и появилась группа людей, желающих изменить отношение к религии и человеку, представить человека в истинном виде. В представлении гуманистов человек – это центр мироздания, он может не только плыть по течению, но и сопротивляться, действовать самостоятельно.

Все, что мы знаем о Возрождении, связано с гуманистами того времени. Всех перечислять нет смысла, но можно вспомнить некоторых: Данте Алигьери, Джованни Боккаччо, Леонардо да Винчи, Рафаэль Санти и Микеланджело Буонаротти, Франческо Петрарка, Шекспир, Фрэнсис Бэкон. Это великие ученые, мыслители, художники, просветители, именно они изменили мировоззрение человечества в будущем.

Но по факту мы ничего не можем сказать, почему и зачем появилось данное философское течение, которое чуть позже назовут «гуманизм». То ли это альтернатива религиозным учениям, может быть, как революционное течение в борьбе за победу науки и искусства. Но терзают меня смутные сомнения, что это был тайный ход ученых мужей Кватроченто и папской курии в борьбе за власть. Шаг назад, для того чтобы сделать сто шагов вперед. Ослабить уздечку, для того чтобы накрутить на руку поводья и крепче схватить ростки вольнодумия и устранить конкурентов, ведь не зря говорится: «Не можешь победить врага – возглавь его ряды».

Шел сильный, дождь. По площади Синьории шел, фактически бежал человек, укрывшись капюшоном. В руках держал сверток, но было видно, что это свернутый в трубку, легкий предмет. Торопился он на встречу, возможно, последнюю, со своим патроном и лучшим другом Козимо ди Джованни де Медичи. Это был Никколо Никколи. Его так же ожидали верные и преданные соратники по делу. Встреча была последней, так как обстоятельства требовали разлуки и немедленного бегства из Флоренции.

Джованни ди Козимо де Медичи – сын Джованни ди Биччи, флорентийский политический деятель, купец и банкир, владелец крупнейшего в Европе состояния.

В тридцатых годах XV века Козимо вошел в состав Комитета десяти, созданного для руководства войной с Луккой. Военными действиями управляли аристократы, поэтому их влияние усилилось. В борьбе за власть совет сеньории решил изгнать из города пополанов – своих главных соперников. Ходили слухи, что во время войны, заведуя военными расходами, Альбицци присвоил себе государственные деньги. Возникновение этой молвы Альбицци приписывали Медичи. Вражда дома Альбицци с домом Медичи достигла апогея.

Никколо́ Ни́кколи – флорентийский гуманист, библиофил, который после себя фактически не оставил литературного наследия, – был весьма уважаемым человеком города. Как показала дальнейшая история, этот человек появился неслучайно. Не пытаясь быть на виду, он оставался лидером Кружка книжников, куда входили самые прогрессивные люди Флоренции. Никколо все время был мозгом группы, получая от Медичи непосредственные распоряжения. Его главная задача была – найти, восстановить и переписать все известные истории произведений античных авторов, а что не найдет, создать заново, такую задачу он один осилить бы не смог, поэтому сама судьба привела его в Кружок книжников, где уже были Поджо Браччолини, Якопо Анджело, Леонардо Бруни и Роберто Росси.

Да-да, это тот самый Роберто де Росси, маленький незаметный труженик пера и кошелька. Пращур нашего покойного Франческо, коллекция которого состояла на семьдесят процентов из того, что смог найти и пробрести, а где и просто украсть его легендарный дед. В свое время он учил латыни Козимо Медичи. Основательно изучив классиков, проникся к ним большим уважением. Медичи был знаком со всеми членами этой организации. Судя по тем фактам, которые нам известны, сегодня задача им была поставлена глобальная, и они с ней справились удивительно хорошо.

Роберто де Росси был богатым патрицием. Да, в общем-то, они все были небедные люди, имели лучшее образование и разговаривали и писали на нескольких языках, что в то время было большой редкостью. Козимо Медичи лично уговорил друзей Роберто, Леонардо Бруни и Никколо Никколи, участвовать в секретном деле. Но на роль доверенного лица выбрал Никколо, это было связано со многими особенностями этого человека – он был настолько молчалив и скромен, компенсируя это прагматичностью и упорством в желаниях, что вернее и надежнее человека нельзя было найти.

Кружок книжников занимался поиском и воссозданием античных текстов, те, которые были найдены, переводились, переписывались, что нельзя было найти, создавались заново. Известна история о находке «Истории» Тацита»: всеми правдами и неправдами этот двухтомник появился на свет, сегодня это считается оригинальными хрониками начала тысячелетия. Однако история его приобретения до сих пор остается тайной за семью печатями. Непосредственно находка этого произведения связана с именами Никколо Никколи и Поджо Браччолини. Никколо всегда держался в стороне, но являлся координатором всех событий, а Поджо был известен как великий мастер создавать копии, которые невозможно было отличить от оригиналов. Он писал, как Сенека, Петроний или Тит Ливий. Он, как хамелеон слова, мог творить под кого угодно. Он виртуозно сочинял богословские трактаты, что, если бы не его подпись в текстах, каждый принял бы их за труды отцов церкви. Оглядываясь назад в исторические просторы, удивляет и настораживает то, что все эти античные произведения каким-то удивительным образом были обнаружены и обрели новую жизнь именно с появлением таинственного общества гуманистов, не правда ли, странно. Почему это произошло именно в XV–XVI веках, историки не дают логического объяснения. Браччолини жил красиво, ни в чем себе не отказывая, поэтому вечно нуждался в деньгах. Источником заработка он избрал изготовление и редактирование копий трудов античных авторов. Надо сказать, что в XV веке это было очень выгодное занятие. При помощи флорентийского издателя Никколи организовал постоянный бизнес по обработке античной литературы.

Первые свои находки Поджо Браччолини сделал в заброшенной и сырой башне Санкт-Галленского монастыря, где ему якобы посчастливилось найти огромную библиотеку древних манускриптов. Там были сочинения Квинтилиана, Валерия Флакка, Асканио Петиана, Нония Марцелло. Через некоторое время Браччолини обнаружил фрагменты трудов еще одного античного автора – Кальпурния. Все обстоятельства этих находок были неизвестны. Рукописи, которые Браччолини выдавал за оригиналы, а также сделанные с них копии он сбывал за огромные суммы. Клиентами Поджо Браччолини были: Сфорцио, Эста, аристократические фамилии Англии, бургундский герцогский дом, кардинал Колонна, богачи, как Барталамео Дибардис, университеты, которые в ту пору или обзаводились библиотеками, или расширяли свои книгохранилища.

При таинственных обстоятельствах Поджо обнаружил в списках книг одного монастыря некий труд. Позже он обратился к своему другу и компаньону Никколо. История умалчивает, чей это был труд и где он был обнаружен, но таким образом на свет появился двухтомник Тацита, который во всем мире известен как «Анналы Истории». Впоследствии ученые обвинили Поджо в подделке, самое интересное, что это было доказано, но инертность исторической науки и заинтересованность большинства так и не признали сей факт. На самом деле Поджо написал этот труд под псевдонимом Тацит, описывая подлинные события XII и XV веков, но перенеся события в своем труде в первые века тысячелетия. Проблема ученых, которые исследовали его труд, что они жили и мыслили в свете хронологии Скалигера и Петавиуса. Из-за этого и не могли доказать и объяснить большинству, что же все-таки произошло.

Роберто де Росси – единственный, кто владел греческим языком и занимался переводом и восстановлением греческих мыслителей. Этот труд составлял три тома и назывался «Комментарии греческих мыслителей».

Работа в сообществе книжников позволила Роберто приблизиться к первоисточникам, монастырские библиотеки и скриптории в то время находились в полном упадке. Опустошительные набеги, которые совершали гуманисты, позволили собрать бесценный и важный материал. Эти бесценные библиотеки и манускрипты оказались никому не нужными, в том числе и монахам, причем ради выживания они выскабливали рукописи, очищая их от написанного текста. А потом готовили под заказ ради нескольких монет маленькие псалтыри и молитвенники, абсолютно не интересуясь, что за рукописи они уничтожали.

Вот и сейчас Роберто с товарищами сидели в тяжелом ожидании, они знали, что Никколи должен принести рукопись из последнего разоренного ими скриптория в монастыре Святого Галла.

Два месяца назад Поджо и Росси, сопровождаемые несколькими итальянскими друзьями, отправились в аббатство Санкт-Галлен; это аббатство, основанное ирландскими монахами в XVII веке, находилось недалеко от Констанца. Санкт-Галлен пользовался большим авторитетом, и его аббаты были правящими князьями Священной Римской империи. Однако влияние их было в основном политическим. Аббат с внушительным именем Румо фон Рамштейн, живший в XVIII веке, не умел даже читать и писать – существенное отличие от раннего Средневековья, когда аббатство было одним из самых оживленных интеллектуальных центров германского мира и насчитывало среди своих собратьев несколько известных авторов. В те времена аббаты гордились своей библиотекой и постоянно пополняли ее; несколько реликвий от тех лучших дней еще сохранились в аббатстве. Сложилась ситуация, напоминавшая Монте-Кассино, за исключением того, что Поджо и его товарищи, в отличие от Боккаччо, оставили нам отчеты о своих находках. Они прямо, без обиняков рассказали о том, что увидели в Санкт-Галлене. Один из них, Агапито Ченчи, сказал, что все они рыдали при виде этого позорного зрелища, и добавил для ясности проклятие в адрес германских варваров.

«Монастырь св. Галла, – рассказывал Поджо, – лежит в двадцати милях от этого города (Констанц). Туда, отчасти ради развлечения и отчасти на поиски книг, так как мы узнали, что в монастыре было большое собрание, мы направили наши стопы. Среди книг библиотеки, слишком большой, чтобы приводить ее каталог, мы обнаружили Квинтилиана, пока живого и здравствующего, хотя и покрытого пылью и грязью от времени и небрежения. Книги, должен тебе сказать, были размещены не в соответствии с их ценностью, а валялись в грязной и мрачной темнице на самом дне башни, в которую, вероятно, не швырнули бы даже самого отъявленного преступника; и я твердо убежден: если бы только кто-нибудь обследовал ergastula (темницы) этих варваров, в которые они заточают таких людей, мы могли бы узнать о подобной же счастливой участи многих из тех, по ком давно уже были произнесены надгробные речи…»

Роберто Росси так же вспоминал: «Когда мы поднялись в одну из келий, которая располагалась в башне под самой крышей, попали в темницу с двумя маленькими амбразурами в стене. Свет фактически не проникал в пространство, пропитанное пылью с примесью плесени и грибов. С потолка свисали гирлянды паутины, на которой дремали пауки размером с кошку. Омерзительная картина. Манускрипты и огромные фолианты лежали на полу, покрытые слоем пыли в два пальца, деревянная мебель и полки были навалены кучей и находились справа, загромождая путь к единственному шкафу, в котором стояли в беспорядке двадцать или тридцать книг, покореженных временем и влагой. По всему полу разбросаны отдельные листы, изуродованные отвратительным обращением и крысами. Осмотрев все, что удалось собрать, мы загрузили все в мешки и решили выйти. Я, невзирая на неудобства, влез на кучу мусора и осмотрел самую верхнюю полку на шкафу, и вот, чудо! На самом верхнем этаже, в темноте вечности оказался скрученный свиток, переплетенный нитью с сохранившейся печатью. По виду очень старый, с небольшими дефектами и неровными краями. Я не раздумывая взял его, и мы дружно всей толпой спустились в скрипторий…» «…после предоставления описи мы договорились со смотрителем о том, что все книги и рукописи по списку берем с собой. Мы должны были создать копии, переписав их. Через два-три месяца обещали вернуть. Все книги были выданы под мою ответственность, так как Поджо после последнего казуса был вне милости. Просто год назад он вернул один манускрипт с отсутствующими листами, за что Лоренцо Дотти, настоятель монастыря, категорически запретил выдавать книги Поджо.

Братья-книжники даже представить не могли, что у них оказалось в руках!