Kitabı oku: «Как стать контрабандистом», sayfa 5

Юноша бледный со взором горящим,

Ныне даю я тебе три завета.

Первый прими: не живи настоящим,

Только грядущее – область эстета.

Помни второй: никому не сочувствуй,

Сам же себя полюби беспредельно,

Третий храни: поклоняйся Мамоне,

Всё остальное лишь тлен и бесцельно.

Заскрипев, грохнулась на железные стопоры крышка кормушки. Обед. Интересно, сколько уже сейчас? Мои часы нагло сачкуют где-то дома в своём родном футляре и безмятежно тикают к стадии раритета.

– Который час? – очень вежливо спросил я у нового конвоира.

Тот удивлённо вскинул брови. Я выразительно похлопал себя по запястью. Он подумал и показал свои часы. Правда, издалека. Значит, имеет опыт. Ну, ни фига себе, только пятнадцать минут двенадцатого! А я думал, что уже глубокий вечер на носу.

Я забрал запаянный пластиковый поднос и отнёс его на свой импровизированный стол. Затем возвратился за хлебом, молоком и пакетиком с одноразовыми столовыми приборами.

– Kiitos, — выразил я благодарность из своего бронзового финского запаса. Есть ещё золотой, но оба заветных слова, взлелеянных и туда внесённых, я лучше поберегу исключительно для особых случаев⁴⁸. Серебряный запас состоит из старательно заученных ругательств и ряда производных от них. Их я произношу обычно скороговоркой и без всякого акцента. В некоторых случаях очень помогает. Но сейчас явно не время.

– Hyvää ruokahalua! – радостно ответил охранник.

– Kiitos samoin, – усилил я своё спасибо на это идиотское пожелание. У меня и аппетита никакого нет. Хавку беру только чтоб организм поддержать. И добавил на родном, растягивая губы в лёгком подобии улыбки:

– Сгинь, милый, с глаз долой. У меня сейчас такой мутильник, что стравлю ненароком. Не отмоешься потом.

Охранник кивнул головой, довольно улыбнулся и захлопнул кормушку. Весело же некоторым сидеть по другую сторону.

Интересно, а где эта доблестная таможня? И сколько ждать, когда она даст «добро» и отправит меня взад своим ходом?

Есть вообще не хотелось, да и обед выглядит как-то вызывающе несъедобно. Я отодрал верхнюю плёнку, принюхался и стал разглядывать содержимое, разложенное по разным углублениям.

Неестественный зеленовато-жёлтый щербатый рис, пожухлые листочки салата и какие-то кусочки, щедро залитые голубоватым соусом с красными прожилками. Что, Finnair⁴⁹ уже готовится к банкротству и по дешёвке распродаёт неиспользованные запасы? Или, наконец, царские резервы прокипятили? Разложили из неразложившегося? Я осторожно подцепил вилкой кусочек чего-то похожего на мясо, обтёр, как сумел, соус об край подноса и опасливо засунул неопознанный объект себе в рот. Вкус кошмарный. Стиральная резинка в кисломолочном соусе с явной отдушкой плесени. И уже без всяких церемоний я сделал ладонь «ковшиком» и пальцами собрал в неё все кусочки. Передёргиваясь от брезгливости, сходил и честно попытался промыть их водой.

После заморения червячка я долго прислушивался к странным звукам, которые испуганно издавал мой желудок. И всё ждал, когда меня начнёт неудержимо нести. Неторопливо наготовил многослойных лент туалетной бумаги для долгого сидения. Но нет, желудок только горестно повздыхал, да и угомонился, бедолага. Свыкается, однако.

Одно радует, что хлеба здесь дают много. Как и молока. Скоро начну, как Ленин из хлеба делать чернильницы и молоком тайные прокламации писать. Будут им ноябрьские тезисы на долгую недобрую память.

Чёрт! Время тянется не то что медленно, а просто отвратительно медленно. И книги совсем не помогают. Каждую страницу приходится перечитывать по паре-тройке раз, чтобы понять, что там автор задумал. Зато уши у меня медленно, но верно трансформируются и превращаются в локаторы, пытаясь уловить любые посторонние звуки за дверью. Довела, чудь козлодоева, до коренной перестройки организма. Так и до полного сдвига недалеко осталось. Стану эльфом травоядным или ещё кем похуже.

Наконец я не выдержал, решительно сполз с нар и стал делать зарядку. Сто медленных приседаний, два прихлопа, три притопа. Потом снова. Отжиматься не будем. Пол такой, что никакая химчистка потом не спасёт. Я покосился на нары, но одёрнул себя. Это постельное бельё и так от одного взгляда расползается, а тут мужчинка в полном расцвете сил плюхнется с потугами на гимнастику. Буду потом, как морская свинка в лоскутках себе норку вить.

В коридоре зашаркало. Вот и колёсики заскрипели. Кто-кто в теремок к нам ползёт? Небось хавку вертухайчик везёт? Лязгушечки-скрипушечки. Кормушка-кормушка, отворись, покажи, что от щедрот губернских нам местный интендант оставил. Ах, как негусто. Три кусочка колбаски, маргарин и опять много хлеба. Жлоб вы, дяденька-интендант, желаю вашей скромной дачке вырасти только до третьего этажа и покрыться цинковой крышей, вместо черепичной. И протечь весной до самого подвала.

– А чай?

– Сейчас принесу, – ну, слава Богу, с этим хоть поговорить можно.

– Сегодня таможенники будут?

– Не знаю.

– А завтра?

– Не знаю.

– Который сейчас час?

– Четыре ровно.

– А до какого времени разрешаются допросы?

– Не знаю.

– А завтра таможенники будут?

– Я охранник, а не справочное бюро.

Уел, вертухай, так уел. Ещё бы сказал: «I am a whore screw, not forecaster» (Шмара вертухай я, а не синоптик), то я точно бы знал, что наши люди здесь шорох наводили⁵⁰.

– Не знаете, как себя чувствует моя жена?

– Хорошо.

– Что, головой об стену бьётся или только рыдает?

– Нет, она сейчас ест.

– Какое у неё настроение?

– Хорошее.

Ну и что это может значить? Как я себе представляю, шок у жены должен быть просто невообразимый. Вот так возвращаешься с работы домой, а тут раскручивается такой экстрим. Принудительно-ознакомительное посещение тюрьмы. А дома, между прочим, двое детей. Полный беспредел. Хотя очень надеюсь, что дети практично подойдут к отсутствию родителей. Ну, день-два и мы разберёмся в ситуации. Это вам не Басманный районный суд города Москвы, в конце-то концов. Здесь чуть ли не самая старейшая в Европе реальная демократия. Никакого беззакония и ничто просто так не падёт на мою неповинную голову. Это я в криминальном смысле.

– Можно попросить таблетку от головной боли?

– Да, но не больше двух.

– Почему?

– По инструкции.

– А если через час я попрошу ещё две?

– Запрещено. Я не могу выдавать больше двух таблеток на одного человека.

– В день?

– Нет, за свою смену.

– А у охранника из новой смены я могу попросить?

– Да, но он вам не выдаст, так как я сделаю отметку в компьютере.

– А если попрошу завтра снова?

– Будет решать начальник завтрашней смены.

– Тогда можно попросить одну таблетку от головной боли и одну таблетку снотворного, чтобы мне не выйти из вашего лимита? —в голове сразу бравурно зазвучала старая рекламная заставка: «Замучила бессонница? Переезжай в Херсон»!

– У вас есть рецепт врача?

– С собой нет, – я сделал скорбное лицо, – Но, понимаете, всю ночь не спал.

– Без письменного разрешения врача я не смогу выдать.

– Хорошо, тогда дайте только две от головной боли.

– Сейчас принесу.

Это «сейчас» растянулось минут на сорок. Я весь извёлся в ожидании. Он их там что, сам синтезировать решил? У меня тут башня лопается и просто откалывается кусками. Да ещё какая-то сволочь всю ночь в камере курила и за собой не проветрила. И остатки пищи никакого благовония не добавляют.

Может здесь выдают персонального тюремного поросёнка на прокорм? А что? Свинья как образцовый санитар камеры. Звучит гордо. Каждый урка растит свою Мурку. И берёт повышенные обязательства: «Я тэбя кормил-поил, я из тебя и шашлик-пэльмен дэлать буду».

Наконец-то, приполз мой алхимик. В раскрывшуюся кормушку охранник просунул мне два стаканчика. Один махосинький такой пластиковый с двумя таблетками и одноразовый бумажный с тёплым чаем. Щедро. Этак от посуды скоро деваться будет некуда.

– А что делать с мусором? Пахнет очень сильно. В унитаз не пролезет. Вам отдать?

– Ох, извините, забыл. Сейчас принесу, – не закрывая кормушки, он неторопливо отошёл в подсобку и вернулся с большим чёрным пластиковым мешком, – Когда заполните мусором, то вынесете его из камеры.

– Как я его вынесу, если я тут постоянно сижу?

– Когда пойдёте на прогулку.

– А когда прогулка?

– Утром.

– Но меня никуда не выводили сегодня утром.

– Для этого вы должны были сообщить, что хотите выйти.

– Я не знал. Теперь сообщаю. Сейчас можно пойти на прогулку?

– Нет, только утром.

– И как я должен доложить о своём желании?

– Позвонить.

– Как позвонить? Дать три ярких зелёных свистка? Sorry! Вербально имитировать звонок телефона? Стучать головой в дверь?

– Нет, у вас здесь есть звонок.

– Где? В камере уж точно нет. Я здесь всё осмотрел.

– На стене в углу, – он просунул руку по локоть через кормушку и помахал в сторону стены.

– Это же зеркало… – сказал я и запнулся. А с чего это я решил, что это зеркало? Маловыпуклая полированная металлическая полусфера с дерьмом по центру, – Подождите, секундочку, я сейчас проверю.

Я оторвал от рулона туалетной бумаги очень солидный кусок, обернул кран и намочил водой. Даже капли не попало на дверь. Потом подскочил и потёр грязное пятно. Под ним была малюсенькая кнопочка.

– Действительно есть. Он у меня был грязью заляпан, – радостно сообщил я охраннику, – Но теперь я его отчистил. Вот видите, – я помахал туалетной бумагой перед кормушкой. «Не, ну я уже полный дебил, отставший от прогресса», – поморщившись, подумал я, – «Это ж надо было принять эту хреновину за зеркальце. Заботу об арестованных обнаружил, утопист с гуманизаторными глюками».

Я кивнул охраннику, закрывающему кормушку, выкинул туалетную бумагу в унитаз и спустил воду. Потом помыл руки и торопливо проглотил обе таблетки. Прислонился спиной к двери, помахал руками для просушки.

– Надо ещё раз всё осмотреть. Может здесь ещё найдутся разные скрытые неопознанные примочки? Ну, там потайной выход на случай пожара, жучки, камера видеонаблюдения, то-сё, – я широко развёл руки в стороны и произнёс голосом инопланетного посланника, – Я пришёл с миром. Я гуманоид. Ничего не ломать. Тихо сидеть. Только жена забрать. Домой уходить. Дети сильно скучать.

Скрытные они, эти финны. А то я вот так, вознесусь орлом на горшок, а потом окажется, что цинично и демонстративно порчу ценное государственное имущество некоего секретного ведомства. Заведут дело «Финляндия против русского дерьмоносца-калометателя». И буду всю жизнь расплачиваться за gadget-вредительство.

Ну ладно, подурковали и будя. Так, таблетки уже принял. Сейчас клыки наскоро полирну и под одеяло. Жалко, что нормально не умыться. А постоянно обрызгивать бедную дверь уже надоело. Никак руки не дойдут этот кран назад отогнуть. Значит, пока не будем смывать счастье с моей щетинистой физиономии. Ну, вот и всё. Потопали в люлю. Без ляли. Пока башку хоть слегка отпустило.

Очнулся я от энергичного потряхивания. С трудом разлепив глаза, я попытался сфокусироваться на мутной фигуре охранника:

– Доброе утро. Который час?

– Восемь вечера.

– Я что сутки проспал?

– Нет. Наверное, час или два.

– Что случилось?

– Вас ждёт следователь.

– Ну, слава Богу! Я сейчас.

Покачиваясь, я ринулся к своей брызгалке и влажной рукой провёл по лицу. Не помогло. В голове штормило, а глаза нагло разбегались по сторонам. Нет, что не говори, а хорошие колёса делают в Финляндии. Основательные. Чтобы с простого аспирина так срубило, а теперь ещё и колбасит. Или это был не аспирин? Да и хрен с ним. Водой раскумаримся.

– Всё. Готов, – сообщил я стоящему в коридоре охраннику, – Куда идти?

– Следуйте за мной.

Меня немного мотало, но я мужественно концентрировался на спине охранника и старался следовать за ним, не особо цепляясь за стены. Поднимаясь по какой-то лестнице, я вспомнил, что забыл очки в камере, но это меня только позабавило.

Если уж древнегреческая Фемида как и римская Юстиция вечно торчат в разных злачных местах с повязкой на глазах, то мне само провидение велело быть без очков. Соблюдаем status quo⁵¹. Хотя, если честно, мне эти идиотские статуи напоминают доинтернетную студенческую развлекуху, когда девице завязывали глаза и она, используя конвейерный вариант blow job, определяла своих знакомых по их эрегированным выступам. Видно древние зашли ещё дальше, раз этим дурным бабам выдали весы и меч. Наверно там ставки были выше, и loser прямиком отправлялся в хор кастратов, а неудачник к месту ближайшего погребения. Со счастливчиками неясно. Иные времена – иные нравы.

Охранник распахнул какую-то дверь, и мы вошли в полутёмную комнату, которая освещалось только яркой настольной лампой. Какие-то люди сидели на стульях у стены. Я помотал головой и снова яростно потёр лицо. Без всякого реального эффекта. Хрень какая-то, право слово. Явился как скуксившийся хрюндель перед революционной тройкой⁵².

За моей спиной загундосили. Я что, стал финскую речь воспринимать с таким ужасным акцентом? Пришлось опять помотать головой и уловить, что допрос начался в 20:15. Значит, это толмач говорит. Даже почти по-русски. Но я так и не понял, что за люди собрались вокруг. Да и пёс с ними. Надо будет – опять познакомимся.

– Назовите ваше имя… место рождения… образование… род занятий, – слова доносились как сквозь вату.

Я начал нудно говорить с ужасом понимая, что если остановлюсь, то забуду о чём только что говорил. Меня по несколько раз переспрашивали. Потом отстали.

«Ёжик в тумане», – мутно вертелась только одна мысль, – «Как бы не захлебнуться в этом киселе. И выйдет отсюда колобок, как обритый ёжик. Знахабнілий москаль».

– Ваша коммерческая деятельность?

Я стал рассказывать, с явным недоумением замечая, что фразы получаются какие-то угловатые и малосвязанные. И за язык цепляются. Господи, ну что за бред я горожу? А ведь сотни раз эту пургу нёс при встрече с клиентами.

– В каких компаниях вы работаете ответственным лицом или состоите работником?

– В каких отраслях работают эти компании?

– Назовите всех клиентов компаний. Какие из них самые крупные? Финские клиенты… иностранные клиенты… клиенты из России… как выписываются инвойсы… от кого поступают деньги…

Вопросы сыпались один за другим. Я не успевал закончить ответ, как уже звучал новый вопрос. Даже для меня в этом сумеречном состоянии создалось полное впечатление, что мои ответы здесь никого не интересуют и служат только прелюдией к чему-то существенному. Или я полный тормоз? Да нет, кажись, дождался.

– Расскажите подробно о компании, которая поставляла металлизированные панели для строительства домов.

– А что произошло?

– Только отвечайте на заданные вопросы. Когда придёт время, то вам сообщат всю необходимую информацию.

На душе без того муторно, но я честно и старательно попытался вспомнить все детали этих поставок. Самое поганое, что я так и не смог ничего вспомнить о новой поставке. Только тот странный телефонный звонок. Когда я замолчал, возникла долгая пауза.

Я сидел, тупо разглядывая свои колени и думал, как добраться до нар и закрыть глаза. И ещё как не свалиться с этого долбанного стула. Как там было в советской «Летучей мыши»? Заключённые опять тюрьму раскачивают…

– Когда вы в последний раз были в Турку? – вопрос прозвучал громко и очень резко.

– В Турции был пару раз, но очень много лет назад. Предпочитаю для отдыха более тропические места. Знакомых больше.

– Не в Турции, а в городе Турку.

– А-а-а… не помню. Вроде бы этим летом.

Мысли ржаво провернулись в попытке вспомнить хоть что-то о всеми забытой бывшей финской столице. И зачем я туда мотался? Что там вообще есть? Средневековый замок, Кафедральный собор, Старая площадь. Нечего мне на них смотреть. Я в них десятки раз был. Рестораны там просто отстой. Порт. Точно, в порту был. Всё, вспомнил.

– Я возил семью в Наантали. Это 20 километров от Турку. Жена очень хотела присмотреть… посмотреть какие там условия… для отдыха. Сходили в парк развлечений «Мир Муми-троллей» – Muumimaailma. Погуляли, пообедали. А на обратном пути заехали в Турку. Побывали в порту. Там полюбовались на старые боевые корабли. Заодно полазали по разным древним калошам… там было три деревянных корабля… прошлых веков. Вот вроде и всё.

– Так вы были в порту?

– Да. Так вроде это не запрещено. На входе билеты продают.

– Значит, запишем, что вы долго были в порту. Вам звонили в это время?

– Это когда я был в Турку? Наверно звонили.

– Отвечайте на вопрос.

– Не помню. Запросите распечатки у телефонной компании… уж, сколько месяцев прошло.

– Вам звонили вот с этого номера телефона, – мне под нос сунули бумажку с номером, – Кто это был и о чём был разговор?

– Извините, но я даже телефонных номеров ни своей жены, ни детей никогда не запоминал. У всех моих телефонов есть память и голосовой набор. Наберите этот номер и сами узнайте. Или откройте записную книжку в телефоне и найдите там того кто звонил.

– Значит, вы не признаётесь?

– В чём?

– В том, что вы говорили в этот день по этому номеру телефона.

– Да я просто не помню.

– Вы отказываетесь говорить правду?

– Какую?

– О том, что происходило в порту.

– А что там могло происходить?

– Всё! На этом допрос окончен. Сейчас будет напечатан протокол допроса. Вы, а затем и все присутствующие его подпишут.

Я опять впал в сонное оцепенение. Затем мне сунули авторучку и листки с напечатанным текстом. Я их подписал в местах, куда тыкали пальцем. Затем меня подёргали за рукав, и я, как распоследняя осенняя снулая муха, дополз до столь желанных нар и вырубился даже не успев раздеться и снять бахилы.

Из вязкого забытья меня вывели гулкие удары. Я с трудом поднял голову. Охранник стоял у распахнутой двери и барабанил по ней ключом.

– По голове себя постучи, обормот! – не удержался я, но хоть догадался произнести это по-русски, а потом уже на демократическом, – What's up? (Что случилось?).

– У вас через десять минут суд. Быстро одевайтесь.

– Какой суд? У меня вещи ещё не собраны.

– Все вещи оставьте в камере. Одевайтесь и пошли.

– А почему сразу в суд? – в голове реально шумело, даже мысли по углам попрятались.

– Суд определит, что с вами делать.

– Ну, это я и без суда знаю.

– Через пять минут вам надо выйти из камеры. Будьте готовы, – я даже дёрнулся, когда он мне выдал девиз заокеанских скаутов: – Be prepared!

«Не дождётесь, гражданин Гадюкин, мы всегда готовы», – подумал я злорадно и ответил бодро, без запинки:

– The Scout motto means that you are always ready to do your duty! (Девиз бойскаута: всегда готов выполнить свой долг!).

Я с серьёзным видом вытянулся на нарах и поднял правую руку с тремя вытянутыми пальцами, стянув  большой палец и мизинец колечком. Но, поглядев на вытянувшееся лицо вертухая, я гнусно хихикнул и этим полностью испохабил всё представление. Вертухай нахмурился и прикрыл дверь. Зевака неблагодарный. Ещё и обиделся. Нет в нём чувства прекрасного.

Это сколько же я проспал? И что вчера такое было? Завтрак стоит у порога. Убей меня, но я вообще ничего не помню. Сам взял или вертухай озаботился?

– Пора, в путь-дорогу, – замычал я. Настроение стало подниматься, – Та-ра-ра-ра. Та-ра-ра-ра. И трижды сплюнем через левое плечо. Нет, не так. По роже двинем, чтобы получить харчо… Исчо. Исчо. Исчо. А то мусорня импортная совсем зажралась.

Я быстро помахал руками, имитируя зарядку и широко зевнул. От в хлам измятых шмоток несло уже заметным тюремным душком. Нехорошо, если даже я это осязаю. Вонючка даже в доброжелательном суде это, согласитесь, выглядит неприлично. А мятая и небритая вонючка… это вообще квёлый негатив. Но, за неимением гербовой пишем на туалетной. Будем сглаживать впечатление честной физиономией лица и извинительной улыбкой.

Выданные синенькие полиэтиленовые бахилы продрались от моих постоянных странствований по камере, но других всё равно нет. Да уж больше и не понадобится, пожалуй. На всякий случай я действительно плюнул через левое плечо, присел на дорожку, а потом и со всей силы постучал собранной ковшиком ладонью по стене, прозрачно намекая охраннику, что готов. Видно гулкий звук его вдохновил. Он моментально распахнул дверь,  молча развернулся и потопал по коридору к выходу. Я пожал плечами, плотно прикрыл дверь в камеру (а то вдруг обчистят, кто их знает, что тут за местные порядки и обычаи) и последовал за ним.

Возле вертухайской дежурки бесцельно топтались два очень подозрительных типа. Зато у каждого на шее запаянные в пластик большие картонки с их непрезентабельными физиономиями. Тот, что пониже, с мордочкой хорька-альбиноса, сделал шаг мне навстречу, посверлил меня тусклыми глазками и произнёс похоронным голосом с каким-то невообразимым акцентом:

– Я… Koysti… ваш переводчик… из таможни.

– Здравствуйте, Костя, – как можно сердечнее сказал я, пожимая его вялую потную ладошку. Потом сразу убрал руку за спину и вытер о джинсы. Всё равно одежда подлежит глубокой дезинфекции и неоднократной стирке, – Где угораздило вляпаться в великий и могучий?

– Извините… не понимаю… повторите.

– У вас хороший русский язык, – что-то откровенность мне сейчас даётся через силу. У парня очень неприятно несёт изо рта. Но надо постараться наладить контакт, а то вдруг обидится и тогда придётся корячиться самому. Хотя тип явно какой-то липкий и отвратный, – Где проходили обучение?

– Закончил курсы… стажировка в Москве.

– Да, я обратил внимание на ваше московское произношение, – тут я от истины совершенно недалёк. Старомосковский говор сохранился, наверное, только далеко за кольцевой в домах престарелых, – Столичный суржик ни с чем не спутаешь.

– Что такое суржик?

– Pidgin.

– А… пиджин… это когда… смешать языки?

– Да. И получить русский в остатке.

– Извините… мне трудно уловить смысл, – он немного помялся и сказал, указывая на своего спутника, – А вот это офицер нашей таможни. Будет… э-э-э… конвоировать нас до суда.

«Да уж, этот точно не из элиты», – уже с подступающим удовлетворением подумал я, – «Если вместо тех клонов, которые меня сюда конвоировали, такого дристуна прислали, то значит моё дело на мази. Разобрались, значит. И отмечу это по-простому. Мухой домой, рубануть борща под мерзавчик, утешить жинку и у койку… пару суток слюнявить подушку».

– В зале суда… нас будет ждать… государственный адвокат.

– Зачем он вам нужен?

– Он вам положен… по закону.

– А что, меня в чём-то обвиняют?

– Почему вы не знаете?

– А почему я должен? Никакого понятия не имею. Может, вы знаете?

– Нет. Но на суде всё скажут.

– Ну, спасибо, что хоть просветят, с чего я тут вшей кормил, – надеюсь, что с нарочито нехорошей, этакой киношной усмешечкой протянул я, – Бог даст, потом кто-то узнает, что здесь вам не там.

– Что? Извините, я вас не понимаю. Это русский… э-э-э… slang?

– Нет, не сленг, просто такой питерский диалект. Иногда отличается от московского. Как заМКАДный от доБлокадного. Но в последнее время питерский особый в Москве слегка превалирует.

– Правда? А кто такой вшей?

– Кто?

– Тот, кого вы кормили.

– А… это один малэнький птиц. Её время неудержимо рвало ко мне на нары. Голод наверно.

– Вы так называете птицу голубь? На сленге?

– Ну, уж нет, так называется птица дятел, которая на меня настучала.

– Он мешал вам… спать?

– Регулярно. А уж две последние ночи точно.

– Я сообщу дежурному офицеру.

– Да, пожалуйста, скажите ему, пусть организует засаду и отгоняет по ночам. – дурачиться стало в лом, да и объект неподходящий.

Костик вдруг весь поддёрнулся и с непередаваемым трагизмом произнёс:

– Мы опоздали.

– А что, так далеко ехать?

– Нет, это есть соседний дом. Рядом. Пешком идти.

– Так, может, пойдём? Мне только кроссовки одеть. Ремень и куртку могу уже и на ходу набросить.

– Да-да, – Костик, по-заячьи подскочил, устремляясь к двери, где его вежливо, но по-хозяйски отодвинул охранник и своим ключом открыл дверь.

Мы гуськом протиснулись мимо охранника и через паркововочный (или приёмный?) бокс выскочили на свежий воздух. Нет, это не воздух. Это озон, небесный эфир, просто нектар и панацея для моих в хлам отравленных лёгких.

До входа в соседнее здание пришлось пройти всего двадцать шагов. Костик прижался к входной двери и стал там елозить карточкой по панели входного замка.

– Поспешишь, у-дрызг судью насмешишь, – подходя, негромко сообщил я ему в спину, с интересом наблюдая за его манипуляциями.

Костик задёргался, но стерпел и только молча сопел. Загорелся зелёный огонек, и он рывком распахнул дверь. Увлекаемые им, мы галопом понеслись на второй этаж. Опять закрытая дверь, которая почти сразу поддалась. Небольшой холл. Будка охранника. И опять закрытая дверь.

– От людей закрылись, избранники народа. Ну, всё прям как у нас. Только у вас охраны что-то маловато и переносных мигалок на лестнице не хватает, – переводя дыхание, сообщил я в спину Костику.

Но он опять меня проигнорировал, нервно суетясь со своей карточкой у очередного замка. Дверь, наконец, открылась, и мы влетели в просторный холл с парой деревянных скамеек и несколькими вешалками по углам. Костик судорожно повесил свою куртку и, не оглядываясь на нас, поспешил к одной из дверей. Мы трусцой понеслись за ним.

Местный зал заседания суда оказался весьма аскетичен и чем-то неуловимо напоминал только что отремонтированный класс передовой деревенской школы. Четыре небольших стола образовали стороны разорванного по краям квадрата в довольно просторной и светлой комнате. Три больших окна. У глухой стены в один ряд стоят деревянные стулья. Для приглашённых или зрителей? Точно. Там резко притормозил и уселся наш конвоир-таможенник.

Явно судейский стол поставили на небольшом возвышении и за ним могут разместиться четыре-пять человек. На столе три микрофона на гибких штативах. Справа небольшой приставной столик с компьютером для секретарши. За ним уже сидит довольно миловидная девица и с остервенением долбит по клавиатуре, всецело уйдя в процесс.

Костик с облегчённым вздохом уселся за стол, который находился прямо напротив судейского, и громко сказал:

– Вам надо сесть рядом.

Ну, надо, так надо. Возле стола четыре стула. С краю, сильно сгорбившись, притулился довольно пожилой человек. Я убрал назад один стул и сел между ним и Костиком.

– Это ваш адвокат, за которого платит государство, – не понижая голоса, сообщил Костик. Отсутствие судьи явно привело его в хорошее расположение духа.  Жаль только, что это никак не повлияло на запах изо рта.

– Здравствуйте, – автоматически ответил я. Тот молча кивнул.

– Вам не надо платить за его услуги, – продолжил Костик ораторствовать, – Государство оплатит его работу. Как и все транспортные расходы и услуги переводчика. Меня.

– Я уже понял. Всё задаром, – при этом с трудом сдержался, чтобы не ругнуться. Нервы и так на пределе, а этот зудит как пластинка заезженная. Видно намертво текст заучил.

Мой халявный адвокат пришёл на суд в мятом залоснившемся пиджаке. Весьма сомнительная майка навязчиво проглядывала из расстёгнутого ворота клетчатой ковбойки. Ботиночки также не нарушали общего ансамбля. Н-да, просто ярый антипод Перри Мейсона⁵³.

В голове немедленно закопошился червячок сомнения. Видно на получаемые от государства деньги тут особо не разбежишься. Самое подходящее место этому типу не на суде умные речи толкать, а в самом захудалом пивняке каменную воблу на коленке чистить. Молча и сосредоточенно. Это что, мне специально такое чучело подсунули, экономя государственный бюджет? Может я чего-то пока не уловил или просто недопонял? Ах, да! Видно и у них по одёжке встречают, по уму провожают. Ладно, подождём, посмотрим на финальный аккорд.

Я стал оглядываться вокруг. Слева от нас за таким же, как и у нас, столом сидел ещё весьма молодой, но очень худой индивидуум с узким лобиком, покрытым редкими желтоватыми волосиками. У него был вид смертельно уставшего от этой жизни человека. А тонкие губки, которые он постоянно сжимал цыплячьей гузкой, на фоне его остренького скошенного подбородка, только усиливали такое впечатление. И этому государство, что-ли мало платит? Какие-то они здесь все как на подбор молью побитые и затюканные суровой правдой жизни.

– Это кто? – спросил я Костика, кивая на соседа слева.

– Это прокурор.

– А где судья?

– Скоро будет.

– Опаздывает ваш гражданин заглавный начальник.

Костик возмущённо мотнул головой, но промолчал. Я принялся внимательно рассматривать прокурора, который достал объёмистый портфель и стал вынимать оттуда папки с бумагами. Ну и видок у него. Красноватые веки, которые бывают у людей с хроническим недосыпом или проявляются после грандиозной попойки. Но лицо не мятое, значит, есть подозрение, что он всё-таки что-то этакое особо важное ковыряет себе по ночам. Козни коварные строит. Глаза у него какие-то замутнённые, как у снулой рыбки. Да и нездоровая бледность придаёт вид утопленника, недовольного тем, что его выдернули из привычной среды обитания. Cadavre. У Жоржа Сименона⁵⁴ был «Инспектор Кадавр», а мне достался зомби на последнем издыхании. Прокурор-кадаврик.

Итого на судейском ринге пока имеем сладкую парочку Cadavre vs Clochard. Кадавр против Клошара. Жмур против Бомжа. Наверно, точнее будет Жмур против Бича⁵⁵. А ведь оба, наверно, были смолоду любовно взращены на декларируемых тучных государственных хлебах. Это что же это получается? Предстоит битва неумеренных транжир или экономных скупердяев? Как бы не загнулись эти задохлики во время схватки. Надеюсь, им это не впервой. Прям как у лягушатников: à la guerre comme à la guerre⁵⁶ – мордобой на живодёрне.

А почему третий стол пустует?

Тут в зал вкатился маленький толстенький человечек и пронёсся как раз к этому незанятому правому столу.

– А это кто такой прыткий?

– Это представитель обвинения. Старший таможенный инспектор.

Ну вот. Давайте уж скорее занавес. Премьера финской трактовки commedia dell'arte⁵⁷ «Двери хлопают» достойно порадует память автора. Актёры второго плана вроде все уже собрались. Теперь ждём появления на сцене главного действующего лица. Публика заждалась. Поаплодировать что ли? Или ногами потопать? Лицедеи, начинайте скорее, а то домой чертовски хочется! Эх, вам бы всем русский язык хоть немного подучить, тогда бы знали, что хотя в наречиях после шипящих на конце пишется мягкий знак, но есть исключения из этого правила: уж, замуж, невтерпёж. И уж как мне то невтерпёж!  Вот ужом, но скорее бы уползти отсюда, хоть тушкой, хоть чучелом.

В это время дверь медленно раскрылась, и в неё величаво внёс себя очень холёный господинчик. За ним, отставая на шаг, семенила преклонных лет дама, неся в руках кипу бумаг.

«Пожаловал к нам барин, барин нас рассудит», – мелькнуло в голове, но как-то стало неуютно. Просто страсть как не люблю таких субъектов. Причём именно вот таких, плакатно наглядных, как из методического пособия – с обрюзгшими лицами, выражающими презрение и скуку, только и умеющих что раздавать ценные руководящие указания своим вечно нерадивым работникам. И, при этом, они умудряются никогда не отвечать ни за какие дела или поступки. Номенклатурные рупорные бездельники. А у этого даже дорогие золотые очки и бородка клинышком оттеняют личину самовлюблённого зажравшегося бюрократа. Вот уж сценический составчик подобрался, прости Господи.