Kitabı oku: «Василиск», sayfa 4
Герр Штейн принялся за холодную свинину с картофельным салатом. Несмотря на то, что свинина была совсем холодной и очень жирной, а салат начал уже немного бродить, он давно не ощущал в себе такого здорового аппетита. Он запил холодный обед доброй бутылкой вина. Часы пробили четыре. Спать уже не хотелось.
Организм, подбодренный пищей и изрядной долей вина, заработал с удвоенной силой, разливая по телу приятное тепло. Голова постепенно начинала просветляться, принимая привычную холодность взгляда и ясность ума. Сидя за столом герр Штейн прикидывал в уме, сколько осталось живых в городе. А сколько здоровых? Тут он мог почти точно ответить – ни одного. Кто успел как плотник со своей семьей, покинули город, остальные же либо пьют, либо молятся.
Как протестовал он у бургомистра, требуя запретить Великую Мессу, проведение которой определил сам епископ. Его тогда поразило то, что известный его противник отец Довжик в этом споре принял скорее выжидательную позицию.
Он снова и снова проигрывал в голове этот спор, стараясь понять, что можно было бы сделать, что сказать, но раз за разом не находил ничего. Не ища для себя оправданий, считая себя отчасти виновным в том, что после этой чертовой шестичасовой мессы волна поглотила город, герр Штейн, терзая себя воспоминаниями, находил в них здоровую долю фатализма и цинизма, которая была ему теперь так нужна. Цинизм, подогретый вином, возобладал, и герр Штейн принес дневник на кухню и аккуратно начал заполнять сводку по смертности прошедшего дня.
Поступило с симптомами – 67, отпущено домой – 35, умерло -132.
Перо замерло в ожидании. В дверь настойчиво постучали. Герр Штейн колебался. В дверь постучали еще раз, более настойчиво.
Исцеленных – 1.
Герр Штейн оставил дневник на столе, давая чернилам высохнуть, и пошел открывать дверь. В такое время могла прийти только Анна, но стук был явно сильного человека. Он, не колеблясь, открыл засов, давая возможность ночному гостю самому открыть дверь.
Дверь распахнулась, и холодный ветер ворвался в помещение, неся с собой хлопья мягкого мокрого снега.
В комнату вошли двое, закутанные в дорогие плащи. В темноте Герр Штейнне мог разглядеть их лица, но одежда и характерный запах церковных свечей выдавали в них не простых горожан, которые толпами выстраивались у него, прося продать или дать в долг хоть немного той микстуры, которая, как считалось в городе, заговаривает демона, но микстуры больше не было. Небольшая часть была у Анны, но ее давали украдкой только детям.
Сомнений не было – это был отец Довжик, его легко было узнать по фигуре характерной позе, которую он принимал в любой ситуации. Второй же был, как показалось, тот молодой ксендз, который полгода назад поступил к ним в город. Герр Штейн тогда еще зло пошутил с Довжиком, уж не поменять ли его хотят на свежую кровь?
– Мы можем пройти, герр Штейн? – отец Довжик говорил на удивление мягко, чуть стеснительно, но, не теряя бывалого величия.
– Да, конечно. Идите за мной.
Гости прошли на кухню, снимая засыпанные снегом плащи. Молодой ксендз, смущенный, взял плащи и пошел было их вытряхивать на улицу, но его остановил герр Штейн, повесив их на небольшую вешалку, прибитую около дверного проема кухни.
Отец Довжик скользнул взглядом по раскрытой книге, герр Штейн заметил это и жестом предложил ему не стесняться. Отец Довжик сел за стол и стал внимательно читать, аккуратно переворачивая страницы, будто боясь, что буквы осыплются.
– Я подогрею вино, – герр Штейн вылил пару бутылок в кастрюлю и бросил туда несколько сушеных яблок.
Разлив вино по кружкам, он поставил их на стол, приглашая сесть молодого ксендза. Некоторое время все пили молча, стараясь не глядеть друг на друга, только отец Довжик старательно изучал дневник.
– А что вы без гвардейцев? – спросил герр Штейн после того, как на бледных лицах гостей заиграл теплый хмельной румянец.
– Гвардейцам тут делать нечего. Пока нечего, – ответил ему отец Довжик. Он закончил читать и теперь с интересом осматривал маленькую кухню.
– А Вы больны, молодой человек, – заметилгерр Штейн, обращаясь к ксендзу, – но я Вам помочь не могу.
– Я знаю, но спасибо, – ответил ксендз, допивая обжигающий напиток. – Но мы просим помощи не для себя.
– Им я тоже помочь не могу, – герр Штейн махнул рукой за стену.
– Не поверите, мы тоже, – ехидно усмехнулся отец Довжик.
– Интересно, а что же привело Вас ко мне?
– Не поверите, вера в бога, – ответил отец Довжик уже без усмешки.– Ведь Вы добились же успеха, не правда ли?
– Успеха? О чем Вы. Вы же сами знаете, все размещены в костелах, я в очередной раз благодарю Вас, отец Довжик за помощь, но все же, там живых нет. Как бы это не звучало чудовищно, но они все уже мертвы.
– Я думаю, что с приветственной частью мы закончили, – отец Довжик потер свои руки, – отец Альтман, расскажите герр Штейну о нашем будущем.
Ксендз начал торопливо, сбиваясь, пересказывать текст приказа епископа. Герр Штейн удивленно вскидывал брови и покачивал головой.
– Нельзя сказать, что я этого не ожидал, но все же.
– Мы с Вами уже тоже мертвы, как Вы изволили выразиться, и особой разницы погибнем ли мы от чумы или от рук палача я не вижу, – отец Довжик зевнул, ему нестерпимо захотелось спать после выпитого.
– Я все же хотел бы не от рук палача, – заметил герр Штейн.
– Я сделаю все от меня зависящее, – доверительно ответил ему отец Довжик. – А ведь я давно хотел Вас сам отправить на костер.
– Так в чем же было дело?
– Не знаю. Вы мне все равно не поверите, но я Вам всегда верил.
– Не поверю, и не верю.
– Это Ваше право. Но давайте отложим в сторону наши разногласия. Наши жизни более не имеют ценности.
Герр Штейн утвердительно кивнул. Молодой ксендз, поправил сутану, готовясь начать говорить. Отец Довжик утвердительно ему кивнул.
– Герр Штейн, мы тут ради тех немногих душ, которые исцелились благодаря Вам.
– Вы действительно считаете, что это было именно исцеление души? Пожалуй, что-то в Ваших словах есть. Но я пока все же не возьму в толк, что вы хотите?
– Как Вы думаете, могли ли мы не знать о том, где Вы прячете детей? Конечно же, мы знаем. Я Вам скажу даже больше, мы охраняем эту тайну. О ней известно немногим, не более десяти человек. Все они подчиняются только мне, – увидев вопрос, отец Довжик добавил, – епископ знает о случаях исцеления, о них знают все. Но где находятся исцеленные, пока я жив, он не узнает никогда.
Герр Штейн с большим удивлением посмотрел на представителей церкви.
– Что же получается, раскол? – Герр Штейн вяло усмехнулся, не особо понимая, зачем сейчас надо было подколоть отца Довжика, видимо сработала многолетняя привычка противостояния.
– Не ехидничайте, не надо.
– Как же вы собираетесь спасти исцеленных? Ведь подступы к городу перекрыты, все дороги заполонили войска, выстилая дороги трупами тех, кто пытается сбежать из города.
– Мы это все знаем, поэтому и пришли к Вам, – молодой ксендзсложил руки на столе в замок и поднял голову к потолку.
– Но я не могу перебросить их через этих бандитов. Проехать можно только по дороге возле старого рынка, и то только до оврага, куда сбрасывают тела умерших.
Отец Довжик и ксендз пристально посмотрели на аптекаря. Тот недоуменно вскинул брови, но пришедшая мысль разгорячила его, заставив задыхаться от волнения.
– Нет! Вы хотите, чтобы я их убил? Я не могу этого сделать, слышите, не могу!
– Мы не предлагаем Вам их убить насовсем, – отец Довжик искренне улыбнулся, показывая аптекарю свою открытость и осведомленность.
– Откуда Вы знаете? Хотя глупый вопрос, – Герр Штейн почесал голову, – но я давно уже не занимался, что-то тогда не получилось.
– Что Вам нужно для подготовки зелья? Мы можем помочь исцеленным душам, только убив их, понимаете? Другого пути нет. Из ада можно выйти только мертвым, а уж вдохнет ли Господь в тела новую жизнь, нам неведомо, но мы можем, мы должны в это верить! – отец Довжик с силой сжал кулаки ихлопнул по столу.
– У нас мало времени, и у меня не хватает запасов, – герр Штейн начал прикидывать в уме, смотря на стену кладовки, словно в этом была необходимость, он и так досконально знал остатки.
– Напишите все, что требуется, сегодня же Вы все получите! – ксендз достал несколько листов и дрожащей рукой протянул ему.
– Хорошо, дайте мне несколько минут.
Пока герр Штейн заполнял, отец Довжик разлил остатки вина.
– Вот, я написал с запасом, – герр Штейн передал листы ксендзу, тот начал внимательно их изучать, уточняя некоторые позиции.
– У нас меньше недели, – отец Довжик поднял кружку и осушил ее. – Что Вам еще требуется?
– Нужен человек в помощь, но чтобы не задавал вопросов. Анну я не могу забрать, но вы же все сами знаете.
– Человек доставит все по списку сегодня как сядет солнце. Он будет в полном Вашем распоряжении. Ему Вы можете доверять больше, чем мне или отцу Альтману.
Герр Штейн поднял кружку в знак согласия и допил вино. Ксендз аккуратно сложил листы и спрятал их под сутаной.
Аптекарь вернулся домой почти за полночь, с трудом пробираясь при свете уходящей луны по давно не убранным мокрым улочкам, стараясь держаться ближе к домам, чтобы не угодить в огромную лужу.
День прошел также как и вчера, а вчера ровно также как и неделю назад. Нескончаемая вереница людских лиц, лишенных красоты, достоинства духа. Страждущие приходили за помощью, многие, кому было отказано, пытались взять силой, но сил уже не было ни у кого. Костел был переполнен; и сложившееся было разделение на прежних и тяжких больных превратилось в единый котел людского страдания, насквозь пропахший запахом смерти.
Те, кто могли ходить, помогали добровольным медсестрам кормить тяжелобольных, убирать за ними, обмывать умерших, но сил не хватало.
Отчаявшиеся снискать хоть толику надежды озверевали, норовя плюнуть в лицо доктору или медсестре, поэтому маски приходилось менять довольно часто.
Герр Штейн понимал, что большого толка от масок, да и от его назначений не было. Но внешний вид, серьезность и забота помогали многим уходить спокойно. Случаи агониального бреда снизились, аптекарь определено находил в этом заслугу своего можжевелово-облепихового отвара. Так или иначе, но другого уже просто не было – беда истощила все его запасы, накопленные годами собирательством, выращиванием в своем маленьком огородике возле дома плотника, все было отдано людям. Аптекарь ни разу не пожалел о растрате своих сокровищ, в меньшей степени его сейчас волновала доходность дела.
Основной вопрос вставал о еде и дровах. Склады города худели с той же быстротой, с какой спичка прогорает на ветру. Все ожидали привоза с освещенной земли, так называли земли, ранее свободные для перемещения, а ныне далекие, несбыточные. А привоза все не было, только бургомистр раз в несколько дней кормил население очередной порцией надежды густо сдобренной пустой моралью.
В мыслях о завтрашнем дне, а точнее о том, чем же они будут кормить завтра больных, аптекарь подошел к дому. В животе с надеждой заурчало, он прибавил шагу, Анна должна была ему передать через Франка обед, он настолько привык к ее заботе, что почти бежал домой. В предвкушении он прошел, не заметив пустую телегу с худой лошадью и отворил дверь.
Аптека была открыта, все помещение было заставлено мешками, склянками, мешками с углем, посередине расположилась большая железная печка с тремя большими кастрюлями.
Герр Штейн вспомнил утренних гостей, он совсем забыл об этом, вот уже и память начала подводить, а, может, он просто старался об этом не вспоминать?
Он прошел мимо мешков с углем, стараясь не испачкать платье, но все же краем плаща задел один из них. На кухне послышались голоса, кто-то раздул свет в лампе, двое сидели в темноте, дожидаясь его.
Первым вышел здоровый детина с закрытым наполовину черным платком лицом. Герр Штейн без труда признал в нем Франка и дружески помахал ему. С первой же их встречи он догадался, на кого работает этот костолом, впрочем, это не отпугнуло его. Тем более что Анна питала к этому изуродованному людьми и жизнью человеку теплые чувства, и Герр Штейн отчасти понимал ее, насколько мужчина может понять чувства женщины.
Франк поклонился ему, аптекарь приветливо помахал ему в ответ.
Вторым же из кухни вышел невысокий молодой человек с густой черной бородой. У него был колючий острый взгляд, делавший его лицо недоброжелательным.
– Меня зовут Густав, – весело приветствовал он его, бородатое лицо отобразило подобие улыбки, глаза на секунду помягчели, но сразу же вернули себе острые шипы. – Мы с Франком привезли все, что Вы просили, проверьте, пожалуйста, если что-то забыли, тоФранк завтра привезет пораньше.
Франк утвердительно покивал и начал прощаться, делая неуклюжие реверансы, это особенно нравилось детям на старой мельнице, герр Штейн был там один раз сразу после тайного переезда. Тогда же он в последний раз видел Анну, наказав неустанно следить за детьми, тут он и сам справиться.
С кухни донесся запах погретого ужина, в животе аптекаря недовольно заурчало. Франк жестом показал, что Анна для него все передала. Они распрощались, и герр Штейн остался вместе с бородатым юношей.
Ужина хватило на двоих. После трапезы выяснилось, что Густав остается с ним до тех пор, пока его помощь будет нужна. Выпив по бутылке вина, они быстро сдружились, бородач оказался довольно веселым малым, а лицо ему досталось от бабушки, та была ведьма, шутил он.
Работа спорилась, через несколько дней все было почти готово, оставалось только испробовать результат.
Слушайте, слушайте, слушайте! Его Высокопреосвященство передает свое благословение и молится о спасении наших душ! – глашатай с выпученными от напряжения глазами тяжело дышал, набираясь сил. Ему было все труднее перекрикивать толпу, которая с каждым его словом начинала роптать все громче.
Горожане обступили небольшой сколотый наспех деревянный настил, задрапированный красной тканью, отчего издали он походил на кусок несвежего мяса.
– Что нам толку с его благословения? – кричали озлобленные голоса, находя поддержку в одобрительном гуле. – Пусть сам приедет и, мы его сами благословим!
Толпа громко и истерично засмеялась. От этого смеха у бургомистра сжалось во всех местах, поэтому он осторожно сделал несколько шагов назад. Свита бургомистра, а также несколько сановников от церкви, прибывших сегодня в город, видя реакцию бургомистра, поспешили убраться с помоста, прячась за спинами гвардейцев.
Глашатай обнаружил, что он остался почти один и со страхом посмотрел на стоявшего чуть поодаль отца Довжика.
– Не бойся, – тихо проговорил он, – ты невиновен, другим стоит бояться.
Глашатай собрался с духом и продолжил, стараясь еще пуще перекричать толпу.
– Только искупление греха, породившего эту чуму на наш город, только искреннее покаяние спасут наши души и даруют бессмертие!
– А сейчас что, подыхать как собакам? – взревела толпа. Было сложно определить, кто действительно являлся в ней подстрекателем, капитан гвардейцев поначалу определил нескольких, но сейчас они только молча потрясали кулаками в сторону ратуши.
– Они ждут, когда мы все подохнем от голода! – закричала растрепанная женщина, срывая с себя платок. Толпа чуть отступила, освобождая ей место. – Нам нечем уже кормить своих детей! Мои деточки помирают от голода, а это епископ объявил закрыть дороги! Мы хуже мышей в мышеловке!
– Да! Долой епископа! Долой бургомистра, где эта жирная свинья! – толпа взревела, практически уперевшись в трибуну.
– Епископ желает нам всем благоверия и терпимости! – глашатай перешел на фальцет, срываясь на каждой строчке послания. – Только очистительный огонь поможет изгнать дьявола из нашего города! Только истинная вера поможет нам определить потерянные души и освободить их от плена демона, поднявшегося из пучин ада, чтобы поработить наши души и уничтожить нашу плоть!
– Какой еще огонь? Кого они хотят очистить?– толпа недоуменно зароптала, сбавляя гул возмущения.
– Лишь те немногие, кто в борьбе с демоном смогли остаться в живых, лишь те, кто смог сохранить плоть, но потерял разум и душу – они и есть посланники дьявола! Только огонь поможет освободить наших детей от демона, поглотившего их душу!
– Это все аптекарь! – выкрикнула худощавая женщина, стоявшая все это время чуть в стороне.
– Он прячет дьявольские отродия!
– Вот ее ребенка прячет аптекарь! – другая женщина, стоявшая в середине, вытащила из толпы трясущуюся от страха женщину, прижимавшую к груди небольшой сверток с одеждой. – Ее дитя приняло на себя дьявольское семя!
– Это неправда! Люди добрые, не верьте ей! – она начала усиленно молиться, поднимая глаза к затянутому серыми тучами небу. Незаметно к ней быстро подошел небольшой мужичок из толпы и быстро нырнул обратно, растворяясь в ней.
Женщина упала на колени, у нее горлом пошла кровь, она покачнулась и упала на землю, не выпуская свертка из рук.
– Вот! Господь покарал ее за богохульство! – вскричала все та же обличительница.
– Сжечь неверных! – раздалось с разных концов.
– Сжечь! Сжечь! Сжечь! – толпа скандировала, объединившись в порыве ненависти.
На трибуну вернулись бургомистр со свитой, поддерживая толпу воинственным видом.
Отец Довжик стоял, склонив голову, вокруг него вставал демон безумия, возвышаясь уже над куполом церкви, скрывая своим оскалом последние лучи солнца.
Старая мельница поскрипывала при каждом дуновении ветра. Лопасти были уже наполовину сгнившими, часть просто отвалилась, но ветер, по старой привычке, раз за разом пытался заставить их вращаться, но мельница только скрипела, подпевая ему протяжным низким контральто.
Насколько хватало глаз, вокруг было ни души. Раздолбанная подъездная дорога заставляла возниц соскакивать с повозок и вести лошадь вручную, старательно отводя телеги от глубоких ям, скрытых под тяжелой серой гладью.
Город заканчивался на этой дороге, уходя в никуда, дорога вела к глубокому оврагу, дьявольскому логовищу, как его называла детвора.
Взрослые всегда запрещали детям играть в этой местности, но взрослеющие мальчики, да и девочки, старавшиеся не уступать мальчишкам по храбрости, каждое лето ночью стремились сюда.
С другой стороны от мельницы находилось заброшенное кладбище. Никто никогда не помнил, чтобы кого-то на нем хоронили, да и припомнить работающую мельницу уже не могли даже самые старые жители города.
Когда под покровом ночи Анна вместе с личной стражей отца Довжика тайно привезла спящих детей, она испугалась, что они попытаются убежать. Но дети, проснувшись поутру, так обрадовались, находя в этом только им известную тайную игру.
Анна и сама еще ребенком переспорила мальчишек и дальше всех спустилась ночью в дьявольское логовище. Странно, ей ни тогда, ни сейчас это место не внушало страха. После этого случая былые друзья стали ее сторониться, а некоторые родители требовали исключения ее из церковной школы.
За окном начинало светлеть, когда вдалеке послышался легкий стук копыт. Потом всадник спешился, и легкие шаги медленно приближались к заброшенному зданию.
Анна быстро погасила лампы, оставленные ей для шитья, ей почему-то не спалось этой ночью. В последнее время она потеряла сон, предчувствие беды гнетет ее сердце, не давая заснуть. Поэтому Анна по ночам, когда детишки спали, спокойно шила для них незатейливую одежонку.
Родители детей более не могли передавать им гостинцы, матери шили для своих чад новые платьица и камзольчики, но складывали все в сундуки.
Город сошел с ума, вот уже целый месяц все как помешанные рыщут по углам, каждый хочет первым найти дьявольские отродия.
Анна передернула плечами, вспоминая о нападении на госпиталь, с какой яростью люди ненавидели тех, кому удалось не умереть в первую же ночь. Тогда появился Франк и другие. Теперь она знала, что все они служат отцу Довжику. Сначала это ее так перепугало, но потом все улеглось.
Как ни странно, но именно они помогли спрятать поправлявшихся детей на старой мельнице. За ними была охота, маленькую комнатенку Анны перерыли полностью, выбросив ее вещи на улицу, обратной дороги не было, это она понимала отчетливо. Да и как можно было бы бросить этих милых детишек, без них она уже не представляла свою жизнь. Как они каждое утро облепят ее, каждый стараясь получить теплоту руки, поцелуй, у Анны сдалось сердце, тревога начала отступать, без борьбы освобождая место всепоглощающей любви. У нее забилось сердце, скоро они проснутся, старший Альберт поведет их умываться, потом она накормит их простой, но все же самой вкусной в мире кашей, Анне удалось получить пару связок сушеных яблок, герр Штейн как всегда был невероятно отзывчив, а Франк… Он тогда первый ворвался и разметал всех, выгоняя огромным мечом обезумевших из госпиталя. Мысли у нее путались, воспоминания накладывались одно на другое, перемешиваясь, насмехаясь над ходом времени. От усталости и недосыпа, от страха, но не за себя, от наполнявших ее чувств любви и заботы у Анны кружилась голова, и она все чаще путалась в реальности, принимая сон за явь и наоборот.
Сначала она его боялась, большой, сильный, с изувеченным шрамами лицом. Франк был совершенно немой, и обрубленный язык заставлял Анну всегда прятаться при его появлении. Но это было тогда, сейчас она ждала ребенка, от него. Она знала, что он никогда ее не бросит, никогда не бросит детей. При всем своем жутком виде это был очень добрый и справедливый человек.
Шаги на улице приближались, и Анна услышала знакомое ржание Фаэтона, коня Франка! Но чуть дальше слышались и другие шаги, они были менее уверенные, человек шел, натыкаясь на землю.
Анна тихонько подошла к окну. Две темные фигуры медленно подходили к дому. Сомнений не было, это был Франк, но вот второй, отец Томас. Он еле передвигался, останавливаясь через десяток шагов и переводя дыхание.
Анна открыла засовы, металл бесшумно проскользил, Франк каждый раз смазывал их бычьим жиром.
Чайник был поставлен на маленькую печку, Анна начала собирать остатки ужина гостям. Получилось не густо, пара ломтей серого хлеба, да кусок солонины. Были остатки супа, но место на печке было только одно.
Дверь бесшумно открылась, и в комнату вошли Франк и отец Томас. Анна бросила долгий взгляд на Франка, отчего его грубое лицо сконфуженно улыбнулось смущенной детской улыбкой.
Дети спали за стенкой, ранний приход ничуть не потревожил сон. Гости расселись за столом, Анна разлила чай, сев напротив и не сводя глаз то с Франка, то с отца Томаса.
Все молчали, отец Томас достал небольшой свиток и протянул его Анне. Она быстро пробежала его глазами и в страхе бросила его на стол.
– Герра Штейна арестовали, сейчас он в городской тюрьме. Вчера вошли гвардейцы епископа, у нас больше нет времени. И да поможет нам Господь! – отец Томас сложил руки и быстро прочитал молитву.
– Но когда? Я могу увидеться с герром Штейном?
– Это исключено, Вас ищут по всему городу. Не сегодня-завтра, они догадаются, где стоит искать. Аптеку сожгли, все уничтожено. Мы не успели ничего спасти, кроме этого, – отец Томас протянул дневник. Анна взяла его дрожащими руками и прижала к груди. – Послезавтра казнь, надеюсь, что смогу дожить и исповедовать его, он не сгорит на костре, этого нельзя допустить.
– А как же отец Довжик? Он ничего не может сделать?
– Отца Довжика поместили в келью, он арестован как еретик, завтра суд. Я его сдал, мы с ним об этом договорились, но я очень слаб, поэтому остаетесь только Франк и Вы, – увидев ее удивленный взгляд, он прокашлялся и добавил. – Остальные покинули город, они встретят вас на границе. Гюнтера, Альфреда и Йохана убили при аресте отца Довжика, они отказались принять власть епископа. На границе вас будут ждать Жан и Густав, они забрали с собой противоядие. Об остальном позаботиться Франк.
Франк уверенно кивнул. На нем была новая форма, красная, с желтыми полосками через плечо. Франк жестом объяснил ей, что это их пропуск на свободу.
– Ну что, с Богом. Я должен вернуться в город, больше мы с вами не увидимся, друзья, – отец Томас встал со стула, засовывая свиток под сутану. – Я благословляю вашего ребенка и вас, Господь не оставит вас. Прощайте!
Он перекрестил их, и, шатаясь, вышел за дверь. Анна переглянулась с Франком, потом подбежала к отцу Томасу и обняла его так крепко, что он тихо охнул. Они довели его до лошади, Франк посадил его в седло и взялся за уздечку. Анна крепко сжала ладонь отца Томаса и поцеловала ее. Он освободил ее и, приветливо помахав, кивнул Франку, тот аккуратно повел лошадь обратно на дорогу.
Холодное утро забиралось Анне под кофту, норовило сковать ноги ледяными оковами. В голове у Анны мелькали лица, обрывки воспоминаний, жар бил в виски, заставляя их отдавать при каждом ударе сердца тяжелым звоном в уши. Ступор сковал ее, она хотела броситься в город, попрощаться с герром Штейном, но понимала, что не может, не имеет права этого делать.
Так она стояла, ожидая возвращения Франка, который тихо взял ее на руки и понес в дом.
Начинало светать, Франк осторожно стал доставать из погреба небольшие бутылки из темного стекла и расставлять их на столе. Анна несколько раз прочла инструкцию, оставленную герр Штейном, и, взяв четыре из шести, вылила темно-зеленую жидкость в котел с утренней похлебкой. Подумав немного, она перечитала инструкцию еще раз, сомнения были в расчетах. Она взяла чистый листок и стала выписывать затейливые цифры. Франк с интересом смотрел, но не вмешивался, он умел считать только до десяти, этого было достаточно.
Двенадцать детей, да, расчеты верны, но она не посчитала себя! Ведь ей тоже придется на время умереть. От этой мысли у нее закружилась голова. Немного подумав, она вылила еще одну бутылочку в котел, а последнюю спрятала в шкафу.
7
Густые хлопья снега тяжело скатывались по наклонному навесу из толстой прозрачной пленки, которым увенчивалась изгородь из колючей проволоки, которой буквально за полчаса опоясали всю территорию больницы. Главные ворота заварили крест-накрест металлическими балками на случай, если вдруг больные начнут прорываться на танке.
Остался только маленький пропускной пункт, около которого уже дежурило трое солдат в белоснежных костюмах химзащиты и в одинаковых зеркальных шлемах. Двое держали наперевес автоматы, третий же, стоявший чуть ближе к воротам, непрерывновращалголовой, то и дело размахивая руками, споря с невидимым собеседником.
Виктор стоял около входа в главный корпуси медленно курил. Со сложенными на груди руками и в накинутой на плечи поверх халата куртке он напоминал бывалого моряка. Дополняла антураж черная шерстяная шапка грубой вязки, чуть сдвинутая на лоб. Его взгляд блуждал то от неподвижных фигур автоматчиков, то на нервного переговорщика, распалившегося до крайности, вот-вот и он сорвет с себя шлем.
Один из автоматчиков махнул головой в сторону Виктора, второй дулом показал ему зайти обратно в помещение. Виктор покачал головой, руками очертив пространство вокруг себя, он стоял еще пока на территории крыльца, один шаг разделял его до запретной территории.
Автоматчик махнул кому-то рукой, и из дальних матюгальников вновь понеслась захлебывающаяся в эхе монотонная речь информбюро:
– Граждане больные.. ые .. ые Это не учения .. эя..эя..эя.. Не покидайте здание до особого распоряжения.. ажения.. ажения..
Матюгальник поперхнулся, и шарманка завелась поновой.
– Ну что тут? – Алексей подошел к Виктору, из-за полуоткрытой двери выглядывала Анька, озабочено смотря на суровые фигуры автоматчиков.
– А, привет, Дон Жуан, все самое интересное продонжуанил.
– Да, нам уже понарассказывали.
– А-а-а, – Виктор потянул спину, – ничего особо ещё и не пропустил. Вот, смотри, видишь ворону?
По натянутой пленке важно шастала ворона, скатываясь по наклонной к забору и взмывая обратно на верхнюю точку. Пошагав взад-вперед, она снова скатывалась вниз, сбивая снежные шапки.
– Ну, ворона, и что?
– Подожди немного, еще пара заездов.
Во время очередного заезда ворона затормозила, и снежная шапка провалилась в дыру между стыками пленки, хлопнул ослепительный град искр, осветив матовый экран ярким заревом.
– О, как, – многозначительно поднял палец Виктор.
– Мдам, обложили, не иначе как преступников.
– Смертников, Леха, у нас с тобой один теперь только друг, вон, скачет по пленке.
Ворона упрямо продолжала свой каскад трюков, вызывая все новые и новые вспышки электрической дуги.
Матюгальник затих. Один из автоматчиков навел дуло на ребят, а потом дал очередь им под ноги, отчего комья земли обдали их с ног до головы.
Алексей вздрогнул, но запоздало, громко хлопнула входная дверь, Аня среагировала быстрее.
Виктор стоял, не шелохнувшись, ожидая, когда земля со снегом спадет с его лица.
– Что ж, вот теперь, пожалуй, и пора, – задумчиво проговорил он, бросив затухший окурок в сторону стрелявших.
В холле угрюмо стояли люди, кто-то устало сидел на ступеньках, зажав голову руками между коленями, большинство же стояло молча, уставившись в одну точку.
Глухой хлопок закрывающейся двери придал небольшое движение толпе, отчего стоявшая тишина заполнилась коллективным вздохом, который тотчас перешел обратно в тягостное молчание.
Небольшими группками поближе к окнам стояли медработники, отрывисто переговариваясь о чем-то.
Анька дернула Алексея за руку и потащила вправо от двери. Виктор неспешно по-хозяйски осматривался. Больные смотрели на него украдкой, кто-то демонстративно отвернулся, кто-то начинал тихо шептаться с соседом.
– Иди сюда! – прошипела на него Ольга.
– А чего это мы все тут шепчемся, разбудить боимся кого-то? – Виктор весело обвел присутствующих взглядом.
– А может, и боимся! – неожиданно для самой себя громко шикнула одна больная, быстро спрятавшись за высокого седого старика, пришедшего сюда с подушкой.
– Вам-то бояться нечего, для себя-то приберегли вакцину, а нам подыхай тут! – голос из толпы потонул в одобрительных возгласах, сложно было понять, кто это был, даже сложно было определить пол, настолько он был визглив.
– Уважаемые, о какой вакцине идет речь? У нас ничего нет, – Виктор широко улыбнулся. – Если кому-то хочется, чтобы ему вкололи что-то эдакое, так не проблема.
– Как нет? Я вот только-только по радио слышала, что нашли уже, вот, сообщили! – старушка небольшого роста в строгом сером халате потрясала своим стареньким приемником.
– Ну что ж, Вашими молитвами. Вы более осведомлены, чем мы, – Виктор продолжал широко улыбаться.
– Так, Виктор, на каком основании Вы проводите здесь собрание? – к нему подошел лечащий врач терапевтического отделения, женщина с короткими рыжими волосами и вечно недовольным лицом. – Только главврач может проводить собрания в условиях ЧС, или его заместитель, или начальник отделения.
