«Хлеб с ветчиной» kitabından alıntılar, sayfa 12
А я сколько тебя вижу, ты всегда пьешь. Это ты так себя защищаешь?
— На сегодня это лучший способ, который я знаю. Без выпивки я бы давно перерезал себе глотку.
— Чушь собачья.
— Если срабатывает, значит не чушь.
Мой отец любил поговорку: "Раньше ляжешь, раньше встанешь, а кто рано встает, тому Бог дает". Но ему Бог ничего не дал. Наверное, мне стоит попробовать все с точностью до наоборот.
Целая нация болванов, помешавшихся на своих автомобилях, жратве и потомстве. И самое гнусное - на президентских выборах они голосовали за кандидата, который больше всех походил на серое большинство
Грязно. Жестко. Удивительно реалистично. Местами противно. Есть книги с хэппи-эндом, а есть "Хлеб с ветчиной". Есть книги про тонкую ранимую душу, а есть "Хлеб с ветчиной". Есть книги про тяжесть одиночества, а есть "Хлеб с ветчиной"... а, постойте, это уже одно и то же. Отбросить все юношеские разборки не по-детски жестоких детей и неудовлетворенных собственной судьбой взрослых в тяжелые времена депрессии, останется маленький мальчик, напрочь лишенный любви. Все остальное - следствие. Сначала убивали его личность, потом он сам стал себя закапывать все глубже и глубже подальше от реальности. Все прах, все тлен. Талантливый парень, ни сил ни стремления, никаких попыток зажить "как все". Самое страшное слиться с массой. Назвать героя борцом с системой нельзя, назвать его частью этой системы тоже язык не повернется. Он вне.Мне понравилась книга своей искренностью, картина вышла более чем мрачная. В этом весь Чарльз Буковски. Вот и все. После прочтения только холод на сердце.
Я вышел на улицу самый первый, но куда я мог пойти с одиннадцатью центами в кармане. И я снова пошел туда, где жил.
Никогда не доверяйте человеку с холеными усиками.
Когда мистер Чинаски появляется, значит на часах семь тридцать. Мистер Чинаски всегда вовремя. Одна беда - время неверное.
"Она была так стара, что умирать просто не имело смысла"
Я прожил хорошую жизнь, – ответил дядя. – Ничего хорошего не было в твоей жизни, – не унимался отец. – Врал, занимал деньги, блядовал и пил. Ты не работал ни одного дня в своей жизни и теперь подыхаешь в двадцать четыре года! – Это было весело, – сказал дядя и вновь крепко затянулся.
И еще меня мучила одна проблема – я не мог ходить в туалет. Я хотел писать, хотел какать, но стыдился, что другие узнают об этом, и из последних сил сдерживал все в себе. Это было ужасно. Воздух становился белее, меня тошнило, к горлу подступала рвота, говно рвалось наружу, мучительно хотелось писать, но я ничего не говорил. И когда кто-нибудь из детей возвращался из туалета, я думал: «Грязная свинья, я знаю, чем ты там занимался…» Маленькие девочки в коротеньких платьицах с длинными волосами и пушистыми ресницами были прекрасны, но я знал, что и они вытворяют в туалете эти мерзкие вещи, хотя и притворяются, будто ходят мыть руки.