– Билеты уже проверили? – спросил Клим.
– А то! – Улыбнулся Мрак. – Сейчас Игорёк подойдёт. Я тут прошёлся в соседний вагон, смотрю – сидит, рожа серая. Предложил опохмелиться. Прямо ожил человек. Короче, он приходит, и я отправляюсь на его место. Сплю до полудня, потом меняемся.
– Не вопрос, – ответил Клим.
Через минуту подошёл Игорёк:
– Мужики, что у вас?
– Пиво будешь? – спросил Мрак.
– Спрашиваешь! – чуть не обиделся похмельный пассажир.
– А мы у тебя поспим по очереди, пока тебя зарядим, – тот непонятно, то ли закивал, то ли то была чудовищная дрожь с отходняков. Мрак удалился.
Клим совершенно не слушал собеседника, да и нужды не было. Тот выделял из себя нечленораздельные скороговорки, учащённо отхлебывая эль цвета утренней мочи.
Клим огляделся по сторонам, прицениваясь к соседям. Напротив сидел знакомый дежурный со скорой. Он как крот курносо вынюхивал из воздуха свежий перегар Игорька.
– Живой ещё? – он ехидно кивнул Климу.
– А то! – ответил тот и отвернулся.
За окном чередовались посёлки с пьяно расставленными избами, уставшие кладбища частоколами с нанизанным туманом сверху, мосты, замелькавшие, как мошкара, своими парапетами над гладкой поверхностью овражной корки. И обо все эти препятствия, словно по забытому фонарю, билось бражником мёрзлое утреннее солнце.
Вернулся Мрак:
– Совсем не спится. Там какая-то мамаша с головастиком какую-то настырную хрень слушают по сто раз. Какой-то синий трактор, который едет к ним, сука. И не один едет, а с прицепом. Наверное, и мамаша с этим самым прицепом куда-то прётся. И там, в этом засраном этими тварями прицепом, какие-то зверюги сидят: кто гавкает, кто мекает, кто бекает, сука. И этот мамкин прицеп во всю глотку голосит, будто его зарезали и не добили. Я его, мать, вагон шатал. Хочешь, сходи, попробуй, может, тебя рубанёт.
Клим неспешно поднялся. Тело затекло, ломало от вчерашней физической нагрузки. Он нашёл место Игорька и лёг, отвернувшись от назойливой песенки, продолжающей звучать из планшета ребёнка. Ватный сон проникал с увесистым воздухом и отходил вязким потом из тела, приклеивающим его к одежде. Из далека ещё слышалось:
«По полям, по полям
Коричневый трактор едет к нам.
У него в прицепе кто-то песенку поет!
А ну, малыш, давай!
Попробуй – отгадай
Кто же, кто же, кто же, кто же
Песенку поет?!
Ку-ка-ре-ку-ка-ре-ку!!!
Ку-ка-ре-ку-ка-ре-ку!!!
Будет Климу перекур.»
Трактор встал среди поля, кое оказалось ковром, оставшимся в жилище Мрака. Из кабины вышел Колян в промасленной телогрейке. Он сплюнул в сторону, достал белую пачку с папиросами. Вытащил одну, дунул в гильзу, сметая лишнее. Закурил. Поправил фуфайку с расстёгнутой октябрятской звездочкой на левом плече.
– Твоё? – он строго спросил Клима. В прицепе всё ещё кукарекало и копошилось.
– Моё. Ё-моё, товарищ майор. Да район не мой, – язык испуганно возило во рту замысловатыми вензелями.
Колян передал ему звёздочку и петуха. Петух сразу же попытался выклевать Климу глаз. Зацеп звёздочки захлопнулся сам собой. Клим прищурился, и в этом момент в сомкнутые щели век дунуло слепящим светом. Дёрнуло вагон. Раздался скрип и мотивирующая речь диктора:
– Уважаемы пассажиры! Наш поезд номер восемьсот восемьдесят восемь, Бобруйск – Петушки прибывает на конечную станцию. При выходе из поезда не забывайте свои вещи. О вещах, забытых другими пассажирами, просьба больше не беспокоиться. Желаем, чтоб всем вам было по пути…
Клима растормошил Мрак.
– Вставай!