Kitabı oku: «Лёд и Серебро», sayfa 7

В отчаянье она смотрит на него. Она должна что-то придумать…

– Камилла. Хочешь защитить ее, верно? – произносит он, будто читая ее мысли. А, может, так оно и есть. – Но тебе не о чем беспокоиться, сегодня я пришел не к ней.

Хэвен не успевает опомниться, как оказывается на спине. Ее тело прижато к полу, а лже-Джеймс нависает над ней. Она открывает рот, но своего крика не слышит. С ужасом она понимает, что участок за участком ее тело парализует, мускулы по очереди превращаются в камень. Совсем как много лет назад в лесу перед тем, как ее поглотила та жуткая туча… Нет, нет, она не позволит! Она сможет… Сможет бороться… Будто в опровержение ее мыслей тьма вокруг нее сгущается.

Тьма поглощает ее. Нет… Она внутри нее, в самом ее сердце… Бабушка…

Ее тонкий детский голосок из далекого воспоминания смешивается с ее тихим стоном из настоящего, а пол под ней проваливается, обнажая темные неподвижные воды. И перед тем, как погрузиться в них, Хэвен видит бездонные черные дыры на том месте, где только что у существа, претворяющегося Джеймсом, были глаза.

– Хэв?

Первые попытки тщетны, но с какого-то раза, Хэвен не уверена с четвертого или пятого, у нее все же получается открыть глаза. Комната растекается подобно свежему рисунку красками, на который нечаянно пролили стаканчик воды. Ее блуждающий взгляд все же выцепляет из общего расплывчатого изображения нужный объект, и Хэвен видит обеспокоенное лицо Камиллы.

– Ты в порядке?

Хэвен приподнимается. Кожа на диване неприятно скрипит от ее движений. Она садится и пытается принять максимально не раздражающее болевые рецепторы положение. Голова раскалывается, и все суставы в теле ноют.

– Как твоя мама?

– Нормально, она все еще спит.

В гостиной повисает молчание; Хэвен задумывается, чувствует ли она обиду на Камиллу за то, что та бросила ее одну внизу, но вскоре понимает, что раскаленный гвоздь в ее голове заглушает любые другие чувства.

Но, словно прочитав ее мысли, Камилла спешит оправдаться:

– Прости, что оставила тебя тут совсем одну. Мама закричала, и я подумала, что с ней что-то случилось. А вдруг с ней бы и вправду что-то случилось?!

Гвоздь забивается глубже, проворачивается у основания черепа, и Хэвен морщится от боли. Криков Ванессы она не слышала, в этом она уверена наверняка.

– Тебе, вероятно, показалось. Воображение разыгралось.

– Так и есть. Она спала в кровати, как младенец. Я почти сразу поняла, что, если кто-то и кричал, так точно не она. А когда я спустилась вниз, ты лежала на полу и кричала.

– Эм… Кричала?

– Да. У тебя глаза были зажмурены, и все тело странно скрючено, будто каждый мускул был напряжен. Я испугалась, что у тебя случился приступ. А потом вспомнила, что у тебя нет эпилепсии, – Камилла устало вздыхает и трет большим и указательным пальцами переносицу. – В какой-то момент ты успокоилась и отключилась. Я еле перетащила тебя на этот чертов диван. Ты знала, что человек без сознания тяжелее, чем в сознании?

Хэвен открыла было рот, чтобы возразить, что так обычно говорят о мертвых, но потом передумала и спросила:

– То есть, я лежала на полу одна и ничего… никого около меня не было?

– Нет.

В голосе Камиллы сквозит неуверенность. Хэвен придвигается ближе.

– Помнишь, я говорила тебе, что верю в твои слова?

– Да.

– Я и вправду верила тебе, Ками. Но верило мое сердце, а разум отчаянно отказывался принимать твой рассказ за правду. Но теперь и он поверил.

Камилла заметно напрягается. Она закусывает нижнюю губу, и Хэвен пробирает дрожь, подруга делала так в детстве, когда ей было страшно.

– И что же изменилось?

Действительно, что? Она видела другого Джеймса и тогда, в лесу. Но в тот раз она не чувствовала себя так, как сейчас. Будто она спустилась в ад, а потом поднялась обратно.

– Я видела то, что ты видела. Чтобы это ни было. Но оно в точности такое, каким ты мне его описала. На мгновение оно показало мне свою истинную сущность. И это дало нам преимущество.

Камилла горько улыбнулась.

– Правда? И какое же?

– Мы теперь обе знаем, что он существует.

Часть 2. Злость Глава 19. Злость

Четыре столетия назад…

– Не могу в это поверить… Второй ребенок в семье.

Женщины, завидев его, понижают голос до еле различимого шепота.

Но его мало волнует, о чем они говорят. Он слышит такое каждый день, с того момента, как начал понимать речь, и давно привык к подобным разговорам. Он понимает их волнение. Второй такой ребенок в семье. Его старшая сестра, а теперь и он сам. Но это не было бы странным, если бы он не родился мальчиком.

"Избранным девам даны невероятные способности".

Это были последние слова его бабушки перед смертью. Тогда все в комнате, кроме него, поняли их смысл. Перед тем, как веки бабушки сомкнулись навсегда, она посмотрела на него. Из ее обесцвеченных старостью серых глаз сочилась злость. Он знал, она злилась не столько на него, сколько на его родителей, ведь они не должны были позволить ему жить. Его бабушка умерла, ни с кем не попрощавшись, выразив тем самым тихий протест, единственный, на который она была способна. Протест против его жизни. Ведь он может делать то, на что в поселении способны лишь немногие девушки.

В его груди закипает ярость. Почему это происходит с ним? Чем он это заслужил? Его вины нет в том, что он родился. В конце концов, такой жизни он не просил. Он чувствует, как сердце гулко бьется о ребра, удары посылают волны возбуждающей вибрации по телу. Он должен успокоиться. Когда он нервничает, происходит…

Откуда ни возьмись в воздухе появляется большая серая птица, она пролетает слишком низко над его головой, едва не задев крыльями его волосы. Он вздрагивает от неожиданности, а птица вместо того, чтобы взлететь выше, врезается в крышу соседского дома и, оставив на светлом дереве красный круг, плашмя падает на землю, раскинув крылья. С минуту она слабо дергается, а потом затихает. Правое крыло ее склоняется к траве, как завядший цветок. Он слышит, как затихают голоса женщин позади него и, вопреки охватившему его смятению, его губ касается ухмылка.

Такого он еще не делал.

***

– Ты в порядке? Хэвен!

Хэвен нехотя отрывает взгляд от завораживающего ее зрелища – растворяющегося белого молока в черном кофе.

– Что, мам?

– Что с тобой? Ты выглядишь не очень хорошо.

"А чувствую себя еще хуже".

Мама нетерпеливо вздыхает, и Хэвен буквально слышит в этом вздохе: "я же вижу, что ничего не в порядке, почему ты меня обманываешь?"

Не это ли называется "читать между строк"?

Тем временем Джек монотонно тыкает ложку с кашей ей в плечо, давая понять, что тоже не поддерживает ее поведения. Она нетерпеливо скидывает его руку, но потом наклоняется и целует в висок.

– Я серьезно, мам. Все в порядке. Просто немного устала, вот и все.

Мама подозрительно косится на нее из-под чашки с чаем, но ничего не говорит. Хэвен раздраженно вздыхает. На самом деле ей хуже некуда. Около трех часов назад она попрощалась с Камиллой и вернулась домой, приняла душ под показавшейся ей ледяной водой, надела свитер поверх домашней одежды (чего она не делала никогда, кроме тех случаев, когда у нее сильно повышалась температура), выпила несколько чашек кофе и два раза честно попыталась начать готовиться к тесту по истории. Надо ли объяснять, что обе попытки провалились, и, несмотря на выпитый кофе, Хэвен чувствовала себя выжатым до последней капли сока лимоном, остатки которого выбросили на горячий асфальт под колеса машин в жаркий летний день.

Мысль о том, что завтра она наверняка провалит очередной тест, не давала ей покоя, но как только Хэвен представила себя, открывающую учебник и листающую страницу за страницей, ее затошнило, а голова пошла кругом. Больше всего на свете сейчас она хотела просто спать. И это желание заснуть было намного сильнее того, что она испытывала, когда пять месяцев назад наглоталась снотворных и угодила в больницу. Сейчас ей казалось, стоит ей встать и сделать шаг, и она тотчас отключится.

С горечью Хэвен посмотрела на часы с лисой. 12:15. Да к черту все это!

– Я пойду к себе. Попробую заснуть, ладно? Мне кажется, я немного заболеваю.

– Ох, милая, мне сходить в аптеку?

– Нет, не нужно.

– Ты уверена?

– Да, мне просто нужно выспаться.

Вот что ей нужно. Выспаться. Заснуть и проснуться летом, в Нью-Йорке. Будто бы всего этого и не было. Зимы, снега, леса, смерти Клавдии, лже-Джеймса, кошмаров, пыток у психолога, развода родителей, похорон, аварии, вечеринки… Ей не стоило идти на ту вечеринку…

Она поднимается по лестнице медленно и осторожно, ступенька за ступенькой, боясь споткнуться, упасть и больше не встать. Перед дверью в свою комнату она на миг замирает, а потом разворачивается и делает несколько неуверенных шагов в другую сторону.

В комнате бабушки все еще пахнет ею. На тумбочке рядом с кроватью все еще стоят в высокой узкой вазе засохшие кувшинки. Хэвен сворачивается клубочком под теплым, пуховым одеялом, и тут ей в живот упирается что-то жесткое. Она вытаскивает черный дневник, а потом засовывает его под подушку. Сейчас ей не до проблем неизвестной девочки, у нее и своих хватает.

– Прости, – говорит Хэвен, обращаясь то ли к Клавдии, то ли к хозяйке дневника, то ли к себе самой. – Я совсем запуталась.

Камилла открывает дверь после второго стука, и тут же ее руки обвиваются вокруг его шеи.

– Спасибо, что ты так быстро.

– Вышел сразу, как ты позвонила. Как ты сейчас?

Камилла пожимает плечами и плотнее закутывается в широкий вязаный свитер Ванессы.

– Получше. Хэвен пробыла со мной всю ночь, так что мне стало намного легче.

Но через минуту, когда они вдвоем оказываются в ее комнате, Камиллу накрывает. Она начинает плакать, уткнувшись в его рубашку.

– Ты мне расскажешь, наконец, что с тобой происходит?

Голос Тайлера приятной вибрацией проходит по ее телу, и по ее спине бегут мурашки. Камилле хочется все рассказать ему, с самого начала, но что-то не дает ей сделать это. Нехотя она отстраняется.

– Прости. Я правда хочу рассказать тебе… все. Но я не могу. По крайней мере, сейчас не могу. Все не слишком просто.

В теплом полумраке она видит его улыбку. Он понимающе кивает.

– А когда с тобой было все просто?

Он прав. Просто с ней не было никогда, может, в этом и кроется причина всего происходящего? Может, с ней изначально что-то было не так, и поэтому оно хочет получить что-то именно от нее?

Камилла придвигается ближе к Тайлеру, и ее губы накрывает его. Весь мир может катиться в ад, но сейчас она не станет беспокоиться об этом.

***

Тьма вокруг густая и тягучая, как растопленный воск. Холодно. Как же здесь холодно…

- Я не хочу! – губы Хэвен шевелятся, произнося эти слова, но это всего лишь крик в пустоту. Никто ее не услышит. Если бы она контролировала свое тело, если бы она могла, она бы заплакала. Умереть вот так, когда она даже не понимает, что такое смерть, разве это справедливо? Чертенок внутри нее скулит от бессилия. Она не может умереть. Она слишком маленькая. Это неправильно! Внутри нее, от живота к горлу поднимается новое, неизвестное ей ранее чувство. Возможно, это единственное, что у нее осталось, возможно, это единственное, что теперь для нее важно.

Ее злость.

Глава 20. Зеркало

Что происходит? Глаза открываются с трудом, а мозг пытается сообразить, какое сейчас время суток. Зрачки расширяются, подстраиваясь под темноту в комнате. За окном царствует звездная ночь. Неужели она проспала весь день? Хэвен пытается подняться с кровати, но тело не хочет подчиняться ей, и она передумывает. Где-то в уголках сознания бьется мысль, что она о чем-то забыла. О чем-то важном. Раскаленный гвоздь забивается глубже в череп. Точно. Долбанный тест. Она переворачивается на бок в постели Клавдии, снова проваливаясь в глубокий сон, больше похожий на смерть.

Если она уже в лапах смерти, почему же ей так хорошо? Разве смерть – это не боль, не страдания? Разве не так о ней рассуждают персонажи во взрослых фильмах? Но вот же парадокс; ей не больно и больше не страшно.

Ей спокойно. И так тепло. Тепло настоящее, осязаемое, оно обнимает ее мягкой гладкой тканью, и это может быть только… Ее любимое одеяло из разноцветных лоскутов! Если она умерла, то откуда оно здесь? Она открывает глаза. Тонкие пальцы бабушки ласково гладят ее волосы. Чертенок совсем запутался.

– Что случилось?

Бабушка улыбается, но ее лицо напряжено; оно будто постарело на десяток лет.

– Ты вернулась, – ее пальцы продолжают чертить линии по ее волосам, – вернулась из самого сердца ада.

Громкая мелодия возвращает ее в реальность, вызывая резкую боль в висках. Хэвен выключает будильник и садится в постели Клавдии. Она спасла ее. Бабушка спасла ее. В прямом смысле слова вытащила из той мертвой, ледяной темноты, буквально из самого сердца ада. Но как она сделала это? И означает ли это то, что она тоже все знает? Возможно ли, что она знает больше? Во сне-воспоминании Клавдия выглядела напряженной. Уставшей, будто из нее выкачали все соки. А кожа на ее лице была неестественно бледной, будто она потеряла много крови. И она была напугана. Из-за неё, из-за ее, Хэвен, состояния, ее возможной смерти. Но она не выглядела растерянной. Она выглядела так, будто точно знает, что нужно делать. Будто она знает, что именно происходит. До Хэвен неожиданно доходит, что она должна была догадаться намного раньше. О том, что бабушка была не тем человеком, каким она ее себе представляла. Что она была кем-то большим. Хэвен с горечью понимает, что она никогда не сможет спросить об этом саму Клавдию.

С первого этажа, с кухни, доносятся характерные звуки открывающегося холодильника и звона посуды. Мама пытается готовить завтрак. Это заставляет Хэвен вспомнить; сейчас утро понедельника, и у нее есть полчаса на то, чтобы одеться и подготовиться к тесту. Его она не имеет права провалить. Перед глазами прыгают черные точки, когда она встает и, пошатываясь, направляется в ванную. Она смотрит на свое измученное отражение в зеркале; чувствует она себя отвратительно. Голова кружится, виски готовы разорваться от жгучей боли. От одной мысли о маминой стряпне в желудке сворачивается узел, и ее начинает мутить. Может, она и вправду заболела? Она не надела ни шапку, ни шарф, когда бежала к особняку Камиллы сквозь ледяные порывы ветра. Вполне возможно, что она простудилась. Она бы осталась дома, если бы не долбанный тест.

Мама встречает ее внизу с широкой улыбкой, Джек сидит в своем стульчике, рисуя пальцами, измазанными кашей, на кухонном столе.

– Как себя чувствуешь?

Хэвен наливает себе кофе, пытаясь игнорировать подступающую к горлу тошноту.

– Не очень, если честно.

– Может, сегодня останешься дома?

– Сегодня важный тест, – сухо бубнит Хэвен, полотенцем вытирая со стола художественные произведения Джека и стараясь не выдать явную ложь в своем голосе. – Я к нему несколько дней готовилась.

Она переводит взгляд на пейзаж за окном. Безжизненное синевато-серое небо как бы намекает ей на то, что день будет изнурительно долгим.

Тест она заваливает, даже не попытавшись решить его правильно. Камилла умудряется незаметно передать ей завернутый в листочек с ответами ластик, но это не помогает. Хэвен пыталась перенести ответы с листочка в свою работу, но пальцы предательски дрожали, стоило ей только поднести ручку к бумаге. Ей плохо, она болеет, разве это не уважительная причина? Остальные уроки проходят скучно и утомительно долго, она считает каждую минуту до конца учебного дня. Даже урок ее любимой живописи не приносит ей удовольствия, задание мистера Дженкинса она выполняет абсолютно безынициативно и без всякого интереса, да и сам мистер Дженкинс сегодня не вселяет в учеников уверенность и не веселит их своими фирменными шутками. До конца урока он сидит за своим столом, уставившись в окно, и лишь коротко кивает, когда Саманта, староста класса, кладет стопку работ на край его стола. Хэвен присматривается к нему, отмечая, что выглядит он бесконечно уставшим. Его обычно сияющие из-под роговых очков глаза сейчас походят на два остывших уголька.

"Не причина ли его состояния в рецидиве рака?", думает Хэвен, но через мгновение гвоздь в ее голове проворачивается вокруг свои оси, и она забывает об этом.

Вернувшись домой, Хэвен поднимается наверх, бросив короткое "привет" маме и игнорируя засеменившего за ней Джека. Она хочет спать. Ей просто нужно выспаться и…

– Спустись, пожалуйста, на обед!

Голос мамы звучит так, что Хэвен понимает: сейчас она не стерпит возражений. Нехотя она возвращается вниз.

– Как прошел тест?

Хэвен лениво елозит вилкой по тарелке.

– Нормально.

– Что значит "нормально"?

– Это значит хорошо.

– Хорошо.

Мама кивает и делает глоток воды. Хэвен знает, она ей не поверила. Да она и не пыталась отвечать убедительно.

– Знаешь, если тебе нужна помощь с уроками, ты можешь обратиться ко мне.

"К тебе? Серьезно? Ты хоть раз помогала мне с уроками? Этим всегда занимался папа!"

Хэвен встает и со злостью бросает тарелку в раковину. Повернувшись, она видит лицо мамы и понимает, что сказала все это вслух.

Она открывает рот, чтобы извиниться, но мама ее прерывает:

– Занимался. Раньше. – В ее голосе звенит злость. – Но сейчас его здесь нет.

"Она говорит жестокие слова спокойным голосом", думает Хэвен и не выдерживает. Она говорит маме все, что думает. Все, что держала в голове все эти долгие месяцы. Вся злость, что в ней накопилась, вырывается наружу. Она не помнит, что именно она сказала, но там, среди ее хаотичного монолога точно была фраза: "Он ушел из-за тебя. Папа ушел из-за тебя". Она видит, что ей больно. Что слышать она этого не хочет, и Хэвен начинает плакать. Она не должна была говорить маме такое, тем более что это неправда. Папа ушел не из-за нее. Все было совсем не так. Но дамбу прорвало, и назад слов не вернешь. Она, не раздумывая, бежит к лестнице наверх, в комнату Клавдии и закрывает за собой дверь ванной комнаты. Совсем как делала в детстве, когда ее ругали.

В обрамленном позолоченной оправой зеркале над раковиной сквозь пелену слёз Хэвен видит свое отражение и, наконец, чувствует весь спектр эмоций. Весь спектр злости. Она еще никогда не была так сильно зла на саму себя. Но сейчас… Сейчас детали паззла соединились в единую картину. Джеймс. Бабушка. Мама. Так или иначе, но всех их она подвела. Разочаровала. Отчасти, Джеймс погиб по ее вине, возможно, Клавдия тоже. Ведь она видела, что происходит с бабушкой, но ничего не смогла сделать. А сейчас она наговорила всю эту жестокую ложь маме, да, неидеальной маме, но разве кто-то идеален? Злость внутри нее растет, а маленький чертенок тонет в пучине отчаянья. Ей кажется невозможным когда-либо выйти из этой ванной комнаты… В голове звучит голос: "ты все это заслужила". И она верит ему. Разве это не так? Она и вправду заслужила. Злость внутри нее поднимается выше, расширяется, разгорается до бушующего пламени… Что происходит?.. Ее лицо в зеркале искажается от ужаса, пламя в груди прорывается между ребрами, в тот же миг в зеркале появляется трещина и…

Тишина. Кажется, ее легкие забыли, как дышать.

– Милая? Что случилось? – доносится из-за двери напряженный голос мамы.

Хэвен приходит в себя и падает на колени, руки лихорадочно пытаются собрать кусочки зеркала вместе.

– Минуту, мам!

Только сейчас она вспоминает, что не закрыла дверь на щеколду. Мама может войти в любой момент и увидеть… Резкая боль на мгновение выводит ее из строя. Не мигающим взглядом она следит за тем, как густая темная струйка крови заливает молочную плитку…

Свет в глаза. Удар. Кровь Джеймса растекается между ее пальцами.

Она зажмуривается, но проносящиеся перед глазами кадры из ее прошлого от этого становятся только ярче.

Ее руки дрожат, когда она зажимает его рану. Она видит его боль, но не может ничем ему помочь. Свою боль она не чувствует.

Глаза ее распахиваются. Когда это прекратится?.. Когда она перестанет вспоминать все так, будто это произошло минуту назад?

– Хэвен! Я захожу!

Она смотрит на пол перед собой. Он весь красный. А ведь рана была неглубокая. А разве… Мысли путаются. Что им рассказывали на уроках первой помощи? Как остановить сильное кровотечение? Голос в голове вкрадчиво интересуется:

"А не все ли равно? Хэвен. Хэ-вен. Ты умираешь, Хэвен. И ничего не можешь с этим сделать. Потому что я так захотел".

***

Хэвен хочется позвать его. Он стоит совсем рядом, если бы она могла пошевелиться, она бы дотронулась до его руки. Она не понимает, почему он этого не делает. Почему не держит ее за руку, как должен, почему не успокаивает? Он стоит так близко, но даже не смотрит на нее. Он совсем рядом… Но сейчас между ними расстояние как от Земли до Луны.

– Пап…

Она открывает глаза и сразу понимает, где находится. Та же больница, где она навещала бабушку. Возможно, та же самая палата. Она оглядывается. Она здесь одна.

Хэвен пытается приподняться на больничной койке, но комната тут же плывет перед глазами, поэтому она не сразу замечает, как дверь открывается, и в палату входит человек. Когда взгляд ее фокусируется, она узнает медсестру. Ту самую, с красивыми белыми локонами, которую она встретила в ночь происшествия с бабушкой. Сначала внутри у нее все напрягается, но потом Хэвен вспоминает, что видела ее много раз и после того необъяснимого случая, и все было нормально. Она успокаивается.

– Мисс Лаво, как Вы себя чувствуете?

Медсестра подходит к койке, поправляет одеяло и останавливается у изголовья.

Хэвен прочищает горло.

– Нормально.

– Помните, что с Вами произошло?

– Помню. Эм… Где моя мама?

– Она скоро придет.

– Она что, ушла куда-то?

– Я же сказала, она скоро придет.

В ее голосе сквозит раздражение, Хэвен кажется, что голубые глаза медсестры на долю секунды загораются красным, но потом она улыбается, и все исчезает.

«Поздно. Тебе больше меня не обмануть».

– Ты, – произносит она тихо, но твердо, и только потом думает, что возможно не стоило сразу раскрывать все карты. Давать ему понять, что она его узнала.

Медсестра улыбается. Улыбается и смотрит на нее застывшим взглядом, и улыбка ее напоминает звериный оскал, как в их первую встречу.

– Ты сразу это поняла?

– Нет.

– Все равно хорошо.

Хэвен не может согласиться, что ж тут хорошего? Медсестра обходит койку и замирает у ее ног. Интуиция подсказывает ей, что это было сделано не просто так. Когда он понял, что она знает, что это он, то отошел от нее. Почему-то захотел держать дистанцию.

– Ты это почувствовала? – произносит он, прерывая поток ее мыслей.

– Что почувствовала?

Медсестра щурит глаза. По телу Хэвен проходит дрожь.

– Что это я.

Что? Почувствовала? Что он имеет ввиду?

– Нет… Я не знаю.

Хэвен не понимает, почему она так старается быть честной несмотря на то, что он явно играет с ней.

На мгновение она видит, как тень какой-то неопределенной эмоции пробегает по красивому лицу медсестры, но потом сразу исчезает. Мозг Хэвен отчаянно пытается думать, найти выход, ведь Клавдия не просто так говорила ей: "выход есть всегда, стоит только поискать". Теперь она помнит это. Ей нужно придумать что-то до того, как ему надоест играть с ней. Когда он, наконец, перейдет к действиям. Ведь зачем-то же он пришел…

– Я хочу задать вопрос.

Слова слетают с ее губ прежде, чем Хэвен успевает их обдумать. Медсестра вновь щурится.

– Задавай.

Хэвен замечает, как в застывших голубых глазах загорается интерес. Это ее шанс. Что же спросить…

– Зеркало, – произносит она, снова не дав себе все взвесить. – Когда я была в ванной, зеркало разбилось, хотя я к нему даже не прикасалась, и я порезалась осколком. Это сделал ты?

– Разбил его? О нет.

– Но я слышала голос… Это был твой голос.

Язык медсестры совершает тоже движение, что и тогда, в особняке Камиллы делал лже-Джеймс.

– Ты права в одной вещи, а в другой сильно ошибаешься. Да, ты слышала мой голос перед тем, как потерять сознание. Ты была уязвима и позволила мне проникнуть в твою голову, хоть я и был в тот момент далеко. Но насчет зеркала ты не права. Это сделала ты.

Что? Она не понимает. Она не притрагивалась к зеркалу.

Увидев ее растерянность, он вздыхает:

– Мне даже жаль тебя, – Хэвен и вправду слышит сожаление в его голосе. – Не знать того, кто ты… И не иметь возможности когда-либо узнать это. Наверно, это ужасно. С другой стороны, ты ведь даже никогда не подозревала, кем являешься.

– Кем была моя бабушка?

На лице медсестры вновь играет улыбка.

– Близко. Правда, Хэвен, очень близко. Очень горячо. Но у тебя больше не осталось вопросов и не осталось времени.

В горле застревает ком. Ей нужно что-то придумать, что-то сказать, прямо сейчас, пока не поздно… Она привлекла его внимание, когда прямо заявила о том, что узнала его. Когда намекнула на… свою отличную интуицию? Возможно, если она скажет что-то еще…

Поздно. Он слишком близко. Она чувствует его холодное дыхание на своей коже.

Стоп. Лже-Джеймс и медсестра. Мужчина и женщина. Почему она думает, что это именно он?

– Я хочу задать последний вопрос.

Он останавливается. Изгибает аккуратную светлую бровь.

Хэвен делает глубокий вдох. В ее голове царит хаос. «Кто он? Спроси его!», подсказывает чертенок, но вопреки интуиции она его не слушает.

– Почему ты так сильно хочешь убить меня?

Это конец. Провал. Она спросила совсем не то, что было нужно.

Некогда голубая радужка глаз медсестры окрашивается в черный, а боковым зрением Хэвен замечает черные клубы дыма, обнимающего их обеих.

– Тут все просто, Хэвен. Ты – та самая дверь, которую мне нужно отворить для осуществления моей цели.