Kitabı oku: «Страсти по Магдалине», sayfa 2
3.
Все последующие дни Мириам не отходила от своего несчастного больного. Жар сменялся ознобом, спутанный бред тихим забытьем. Во сне незнакомец кого-то звал, с кем-то спорил или беззвучно смеялся, улыбаясь лишь ртом. Мириам неустанно растирала худое тело отварами из трав, пеленала как младенца в мокрые простыни, смазывала исцеляющими бальзамами. Редко ей удавалось поспать, но даже в эти мимолетные часы отдыха она видела во сне своего путника на смертном одре в терновом венце на грязных волосах, а просыпаясь в холодном поту, неслась к его постели узнать, жив он или уже мертв.
Украдкой Есфирь наблюдала метание хозяйки между кухней, где готовились целебные отвары, и спальней, где лежал незнакомец, и не могла понять, почему Мириам так переживает за него. Не раз она пыталась намекнуть, что человек этот может оказаться кем угодно, даже тем ужасным разбойником, за поимку которого прокуратор назначил высокую награду, и всю неделю римские летучие отряды прочесывали не только селения и города, но и зеленые холмы вдоль всего Геннисаретского озера.
Нет, напрасны были увещевания старой кормилицы. Мириам никого не хотела слушать. С утра до вечера она самоотверженно продолжала ухаживать за больным. Но ничто не могло навести ее на мысль о том, кто он и что делал посреди пустынной равнины. В его дорожной сумке нашлось несколько старинных пергаментов, два из которых на арамейском и греческом Мириам удалось прочитать. В одном говорилось о лечении опасной болезни, в другом философские разъяснения о духовном начале бытия. Еще в холщовых мешочках нашлись связанные в маленькие пучки сухие пряные травы, завернутые в пальмовые листья, и мелко растертый порошок. Несколько предметов лежало в отдельной сумке поменьше, но их предназначение осталось для Мириам загадкой.
Часами напролет сидела она возле больного и смотрела на бледное лицо. Ровное дыхание не вызывало тревогу. Незнакомец мирно спал, болезнь постепенно отпускала его. Все в доме, и рабы и слуги, ходили осторожно, говорили полушепотом. Сарре запретили громко петь и бегать босыми ногами по каменной террасе. Возле девочки неотлучно находились две молодые служанки. В комнаты хозяйки на второй этаж, где лежал больной, дозволялось входить только Есфирь. Она несколько раз предлагала Мириам заменить ее у постели несчастного, но та упорно отказывалась.
– Он должен скоро очнуться, кормилица, – только и отвечала бедная женщина. – Я не хочу пропустить тот миг, когда он откроет глаза.
Есфирь недоуменно пожимала плечами и больше не настаивала.
Мириам и сама не могла объяснить то, что зарождалось в ее душе. Но она знала наверняка, что рядом с этим человеком душа ее обретала покой, сердце билось чаще, а грудь сжималась так, словно не хватало воздуха.
«Как все-таки странно, – думала она поздней ночью, глядя из окна на черный горизонт, усыпанный звездами. – Как долго можно жить и не замечать ночной красоты, бесконечного неба, далекого мерцающего света холодных звезд… Правда, мудрецы в Афинах говорили о звездах, которые могут предсказать судьбу или счастье, смерть и даже любовь… Зачем мечтать о далеком будущем, если даже не знаешь завтрашнего дня? Зачем тосковать по утратам, если они в прошлом были самыми счастливыми и радостными событиями в твоей жизни? Прошедшее оставляет в нас печаль, будущее вселяет в нас радостную надежду. Мы обречены маяться всю жизнь между печалью и радостью, между прошлым и будущим, между светом и тьмой. Почему мы не можем ценить то, что дарит каждый миг настоящего…»
Она тяжело вздохнула, и яркая звезда подмигнула с черного небосклона. Громкий лай соседских собак прервал тревожные мысли, заставил вернуться к постели больного. Он спокойно спал, дыхание едва заметно. Лицо посветлело, преобразилось, и выступающие скулы едва выделялись под смуглой кожей. На лбу и верхней губе выступила испарина – верный признак выздоровления. Мириам смочила платок в розовой воде, отерла лицо, руки. Затем потушила лампаду и осторожно легла рядом с незнакомцем с самого краю. «Завтрашний день обязательно принесет мне счастье», – так почему-то подумалось ей в последнюю минуту, и она спокойно уснула глубоким сном…
Он открыл глаза первым. Сначала его поразила удивительная тишина, вернее, ее нежные и глубокие звуки. Они доносились отовсюду – блеянье овец, тоненький колокольчик пастуха, шелест листьев оливы и стрекотание цикад. На смену звукам пришли запахи. Тонкий навязчивый запах мускатного ореха и дурманящих олеандров, свежесть ручья, аромат маисовых лепешек и жареного мяса. Голодный желудок сразу заурчал в свое оправдание, и тогда ему захотелось открыть глаза.
Белый выбеленный потолок с поперечными балками кружился над головой. На стене переплетались яркие цветы, порхали причудливые птицы, а за ними улыбалась полуобнаженная женщина с вьющимися волосами. Что за странное место?
Едва уловимое дыхание с левой стороны заставило путника повернуть голову. Его сон продолжался наяву. Рядом на подголовном валике спала женщина, живой двойник той, которая смотрела на него со стены. Она была как сотни других: лицо, руки, волосы, стройное тело под обтягивающей туникой, но что-то заставило его затаить дыхание и тихо любоваться ею. Правильные, тонкие черты лица еще молодого, но с приметными морщинками на лбу и возле губ, завораживали взгляд. Губы почему-то сразу захотелось поцеловать. Они манили его – мягкие, теплые, и так близко… Он прикоснулся к ним легким движением пальца.
Мириам проснулась тотчас, словно от удара. Заметив испуганный взгляд незнакомца, она смутилась, попыталась скрыть волнение и спешно поднялась с постели.
– Кто ты?
– Мириам.
– Где я?
– В Магдале.
– Какой странный дом… – он изумленно рассматривал разрисованные стены.
– Почему странный? – удивилась она. – Всего лишь дом моего отца.
– Я видел такие… в Греции, в Риме…
Улыбнувшись, она расправила складки примятой туники, без стеснения собрала волосы жемчужными заколками.
– Мириам… – повторил незнакомец.
– Я нашла тебя посреди пустыни. Твои ноги искусали змеи, но ты выжил… Как звать тебя?
– Иса, – он пожал плечами.
– Иса и все?
– Да.
– Откуда ты, чем занимаешься? – настаивала Мириам, но он молчал. – Я живу одна. Любой посторонний человек вызовет много вопросов и подозрений. Откуда мне знать, что ты не разбойник зелотов, которого разыскивают римские солдаты.
– Я не разбойник, госпожа, – он улыбнулся, но сомнение тенью легло на лицо. – Не знаю, понравится ли мой ответ… Я пробую исцелять людей, помогаю страждущим. Иногда не только боль беспокоит тело, но и душа нуждается в лечении. Я целитель, или как называли нас мудрецы древности – врачеватель. Я не разбойник, госпожа. Меня не надо бояться, я не причиню тебе вреда.
– Целитель? – изумилась Мириам. Как легко разрешилась ее загадка. – Ты лекарь! Всемогущая Исида! И что я только не передумала за эти дни. Все говорят о разбойниках. Слишком много их появляется в Галилее. Но откуда ты? Где твой дом?
Он попытался подняться на ложе и сесть. Ноги с трудом опустились на каменный пол, голова кружилась, слабость сковала тело.
– Я долго хожу по земле, госпожа. Моим последним пристанищем был Вавилон. Жрецы охотно делились со мной тайнами древнего врачевания. Там я обрел друзей, и о себе, надеюсь, оставил хорошую память.
– А каким богам ты молишься? Салуте, Гигиене или Эскулапу?
Он усмехнулся.
– Бог един. Нельзя молиться разным богам.
Мириам удивилась, но ничего не сказала.
– А где ты родился?
– Не знаю, – глаза его улыбнулись, а морщины на лбу разгладились. Он с нежностью посмотрел на красивое женское лицо. – Я плохо помню детство. Страшные пожары, разрушения, смерть… Память все стерла из моего сердца…
– И что же ты всегда один?
– Наверное, один… Расскажи о себе, госпожа, – попросил он, и снова в его глазах промелькнула нежность.
Но Мириам смутилась, щеки раскраснелись, ладони покрылись испариной.
– Ты слаб, три дня лежал в беспамятстве, в горячем бреду. Редко кто выживет после яда гадюки, но тебе повезло… Беспокоит ли тебя что-нибудь?
Большие карие глаза чуть потеплели. Что могло его беспокоить? Ее тонкие, плавные руки, рыжий локон, спадающий на плечо, едва уловимый аромат миндаля, исходящий от ее тела. Какая удивительная и странная женщина! Он осторожно взял руку Мириам и поднес к своим губам.
– Ничего, госпожа… Теперь я обрел покой.
Ее сердце замерло лишь на мгновенье и снова забилось, но чаще.
– Тебя нужно накормить, я скоро вернусь, – быстро вышла из комнаты, чтобы он не заметил пылающего лица…
На следующий день Есфирь объявила слугам, что дальний родственник, которого хозяйка приютила в доме, пошел на поправку. Было строго запрещено болтать о нем на рынке, но людские языки к нёбу не пришьешь, хотя сама кормилица и допустила вольность, проговорившись кухарке о врачевателе.
Первая к Мириам пришла служанка Заихра. Она принесла на руках маленького сынишку и уселась прямо на земляном полу посреди кухни, где хозяйка готовила чечевичную похлебку.
– Что случилось, Заихра? Что с малышом?
– Не гневайся, госпожа, – взмолилась служанка. – Есфирь рассказала нам о лекаре, что живет в доме. Не может ли он посмотреть моего сына, у него сильный жар. Мы с мужем ничего не можем сделать, ничего не помогает.
– Мой родственник, Заихра, не совсем оправился от болезни. Не переживай, я сама посмотрю твоего сына.
Кормилица тихо переступила порог кухни, но увидев на полу служанку, рассердилась.
– Я же велела тебе не беспокоить госпожу, Заихра. Отнести своего мальчишку к знахарке? Как тебе только не совестно. Госпожа сутками не смыкала глаз. Дайте ей отдохнуть!
Служанка судорожно прижала к груди малыша, склонила голову до пола.
– Не ругай ее, Есфирь. Она всего лишь заботиться о сыне. Я попробую снять жар.
– Разве дело только в ней, – вздохнула Есфирь. – Во дворе собрались слуги, дочка. Хотят видеть твоего лекаря… Намаемся мы с этим странником, Мириам. Ох, намаемся.
Пришлось выйти во двор.
Старая рабыня наравне с мужчинами оставила прялку с овечьей шерстью и пришла в надежде на исцеление.
– Ходят слухи, госпожа, – она говорила за всех, остальные стояли на почтительном расстоянии, – что в Галилее объявился один человек. Люди болтают на рынке: он творит чудеса, лечит слепых и увечных калек. Прости нас за неуважение, госпожа, но не тот ли человек гостит в твоем доме?
– Мой гость, Наина, племянник дяди из Вифлеема по материнской родне, – на ходу придумывала Мириам, – а значит, и мне приходится дальним родственником, хотя я никого не знаю из той семьи. Он недавно появился в моем доме, и я прошу слуг никому о нем не рассказывать. Мне и так хватает неприятностей из-за Сарры.
– Ясно, госпожа, – опечалилась Наина, но не посмела разуверять свою госпожу, что Сарра уже всем разболтала, где на самом деле нашли несчастного путника.
– Что вас тревожит? – Мириам заметила неловкость слуг.
Вперед выступил Иосиф, почтенно поклонился.
– Это моя вина, госпожа. Вы знаете, что мой сын второй год не может ходить. Лекари говорят, что кости неправильно срослись. Но мы с женой не теряем надежды и обращаемся ко всем знахарям, что идут через Магдалу в Ершалаим, просим посмотреть нашего мальчика. Ведь он один у нас, госпожа.
– И ты решил, что мой родственник поможет тебе, Иосиф?
Мужчина склонился еще ниже.
– Хорошо. Ваше желание мне понятно, но сейчас я не могу вам помочь. Мой гость не совсем оправился после болезни. Как только он сможет посмотреть твоего сына, Иосиф, я позову тебя.
– Да пошлет небо благополучие и удачу в твой дом, госпожа, – слуги мирно разошлись по своим делам.
Вечером Мириам снова сидела около постели больного. На низком круглом столе нетронутой осталась еда, так заботливо приготовленная ее руками. Зачерствел свежий хлеб, рагу из молодого козленка покрылось тонкой пленкой белого жира, без внимания остался виноград и финики. За целый день Иса ничего не съел, только выпил немного козьего молока. Он тщетно пытался встать, но не смог, ноги не повиновались ему. Повалившись обратно на лежанку, он отвернулся к стене и продолжал рассматривать лицо прекрасной незнакомки, но чем дольше смотрел он на струящиеся золотым каскадом волосы, на миндалевидные изумрудные глаза, тем суровее хмурились брови и глубокие морщины бороздили бледный лоб. Настроение его резко изменилось, словно ветер в сезон дождей, взгляд стал отрешенным и чужим.
Мириам хотелось расспросить его о прошлом, но Иса только махнул рукой. Не отрываясь, смотрел на расписную фреску и о чем-то думал, а через время очнулся, увидел рядом сидящую женщину и очень удивился.
– Я спал?
– Нет, Иса. Ты долго смотрел на картину. Она понравилась тебе?
– Нет… Бог запрещает изображать людей на стенах жилищ. Разве ты не знала, госпожа?
– Ее нарисовал умелый художник. Это Венера – богиня любви и плодородия. В детстве я очень любила на нее смотреть. С годами краски побледнели, но все равно она дорога мне как память об отце.
Иса молчал. Он смотрел на картину, но не видел ее, вдруг неожиданно обернулся к Мириам и спросил.
– А где Петр?
– Какой Петр, Иса? О ком ты?
– Петр. Мой ученик.
У Мириам похолодели руки. Взгляд его был нежным и заискивающим, как у маленького ребенка, который совершил ничтожную провинность и не хотел понести наказание. Он улыбался и ждал ответа.
– Когда я нашла тебя, ты был один…
Он снова отвернулся и закрыл глаза.
– Я скоро уйду. Только встану и уйду. Не беспокойся обо мне, госпожа.
Досада и тихий гнев слышались в его словах. Женщина терпеливо ждала, но он молчал.
– Тебе некуда идти, – она старалась говорить ласково, едва сдерживая волнение. – Здесь ты найдешь все, что нужно. Тебя никто не будет искать.
– Я должен, – он замолчал, пытаясь подобрать правильные слова, – помогать там… – Иса сделал неопределенный взмах рукой, увлекая ее далеко за стены дома.
– Везде есть те, кому нужна твоя помощь, – она подсела ближе, хотела взять его за руку, но он отстранился. Мириам сделала вид, что не заметила недоверчивого жеста и смиренно продолжала. – В моем доме много больных слуг, среди них есть мальчик Яков. Два года назад колесо повозки повредило ему ногу, с тех пор он не может ходить, и отец носит сына на руках. А город полон несчастных калек. Тебе не придется далеко ходить, Иса. Они сами найдут тебя.
Он не ответил. Он хотел остаться один. Рядом с этой женщиной он не мог дышать. Неведанное ранее смятение стальным кольцом сдавливало грудь, жалкая досада туманила разум и порабощала волю. Но не от змеиного яда онемел его язык, другие чары тонкими извилистыми парами пробирались через кожу под самые кости: страшные, пугающие… женские. Она притягивала его и манила, а нежный взгляд успокаивал и исцелял страждущее сердце. Душа трепетно просила его не уходить, остаться с ней. Желания накатывали живительными волнами, и хотелось всегда быть возле нее, но он знал, что непременно наступит день, когда она разочаруется в нем. И он заведомо боялся этого дня.
4.
Поздней ночью, когда дневная духота покидала раскаленные комнаты, а прохлада наполняла жилища, Мириам разбудил громкий крик за стеной сада. Измученная за целый день суетными заботами она едва заснула и теперь с трудом открывала глаза.
– Мириам, открой окно!
Мужской голос разбудил соседских собак. Если не ответить, проснутся все слуги.
– Мириам! Не заставляй меня долго ждать, я рассержусь!
Подскочив с постели, словно от укуса змеи, она сразу узнала этот голос. Купец Ферхат вернулся в Магдалу и не смог проехать мимо ее дома.
– Открой окно, женщина! Иначе я всех разбужу в твоем доме! Ты слышишь меня?
Мириам подбежала к распахнутому окну.
– Слышу тебя, уважаемый Ферхат, – шепот ее срывался на крик. – Как можно беспокоить почтенных людей в такое время. Я позову слуг, и они побьют тебя палками.
– Мириам, – голос купца сменился на ласковый лепет. При свете яркой луны он разглядел долгожданное лицо. – Я не мог дождаться встречи, моя госпожа. Выйди ко мне в сад и осчастливь своим появлением, луноликая Мириам.
– Как тебе только не совестно, почтенный Ферхат. Ты что, хочешь опозорить меня перед слугами? Кто является посреди ночи под окна одинокой женщины. Мало того, что завтра соседи злыми языками перемоют мои кости, так еще и ворота вымажут грязью.
– Пусть только попробуют, моя луна. Я утоплю их в колодце. Один поцелуй, Мириам, жизнь моя. Только один поцелуй, – не сдавался купец. – И бери у меня все, что пожелаешь.
– Да ты еще и пьян! – от досады она до крови прикусила губу. Безразличны были ей соседские сплетницы, больше всего Мириам стыдилась присутствия Исы. Если его разбудили крики Ферхата, то он слышал каждое слово.
– Нет, я не пьян, моя госпожа, – оправдывался купец. – И зачем мне вино, луна моя, если я пьянею только от одного твоего взгляда.
– Уходи, уважаемый Ферхат, немедленно уходи, прошу тебя, – взмолилась Мириам.
– Как я могу уйти, если такая ночь. Как я могу не увидеть лица той, о которой грезил наяву. Как я могу не услышать голос той, возле которой мечтал умереть, лишь только встречусь с ней. Как можно не сказать несчастному Ферхату одно ласковое слово, если он сейчас полезет на каменную стену, чтобы сорвать поцелуй с твоих холодных губ, луна моя.
Чтобы не рассмеяться, Мириам прикрыла лицо ладонями, забавляясь пылкими признаниями несчастного купца. Только поздний час тревожил осторожную женщину.
– Хорошо, уважаемый Ферхат, я исполню твою просьбу. Но только завтра. Ты привез прочные холсты?
– Не только холсты, моя госпожа, все сокровища мира будут у твоих ног.
– Завтра покажешь мне все, – рассмеялась Мириам. – Я зайду в твою лавку.
– Ты снова подарила мне жизнь, богиня моя. Как мне уснуть в такую удивительную ночь! Придется и вовсе не ложиться, а дожидаться утра и встречи с тобой, луна моя…
Она отошла от окна. Постепенно голоса стихли, повозки проехали мимо садовой стены, лай собак прекратился. Ночь приглушила все звуки. Мириам решила посмотреть на своего больного. Она осторожно прошла в соседнюю комнату и заглянула в спальню Исы. Он стоял возле окна и смотрел в темноту сада. На черном квадрате окна четко вырисовывался белый силуэт.
Как и обещала, на следующий день Мириам отправилась к Ферхату. Она взяла с собой служанку и одного раба для охраны. Дом с торговой лавкой находились недалеко от главной базарной площади, возле дверей ее поджидал помощник Ферхата, Араис, управляющий домом и торговлей в Магдале.
– Вас приглашают в дом на террасу, госпожа, – он провел женщину во внутренний двор.
Прием подготовили так, чтобы поразить гостью богатством и изысканностью. На низком овальном столе под тенью раскидистого дерева теснились серебряные подносы с угощениями, кубки для вина из чистого золота, дивные фрукты и сладкие шербеты. Сам хозяин поднялся навстречу долгожданной гостье.
– Хвала небесам, и в моем доме показалось солнце, дорогая Мириам! Я не верил до последней минуты, что ты сдержишь слово и придешь.
– А что мне оставалось, уважаемый Ферхат. Твое неразумное поведение могло мне сильно навредить. Люди и так искоса смотрят на меня. Купцы отказываются продавать моим слугам товар. Приходится посылать их в соседний город. А к тебе зашла потому, что ткани и холсты потребовались в хозяйстве.
– Как мне повезло, Мириам. Хоть чем-то могу тебе услужить. Присядь хоть на минуту, прошу тебя, женщина. Я хочу угостить тебя лимонным шербетом, сладости вот приготовили. Все для тебя, луна моя, все для тебя!
– Некогда мне рассиживаться, уважаемый Ферхат. После твоего ночного визита я совсем не выспалась.
Купец разлил шербет по кубкам, один протянул Мириам.
– Прости старого дурака, луна моя. Но моя любовь к тебе вечна, как белый снег на высоких горах Араратских. Я так соскучился, что не смог дождаться утра.
– Я знаю, уважаемый Ферхат, и очень ценю твою любовь, поверь мне. Но мой ответ остается без изменений, – Мириам смущенно опустила голову, легкая тень легла на красивое лицо.
– Нет? – вздохнул купец.
– Нет… Мое сердце молчит.
– Ну что же, богиня моя, – Ферхат пригладил короткую, седую бороду. – Я еще не стар, могу и подождать, а вдруг ветер переменится, кто знает… кто знает…
– Не обижайся на меня, почтенный Ферхат, – Мириам попыталась смягчить очередной отказ. – Ты богат, у тебя великолепный дом, ты уважаемый человек в городе. Любая женщина примет твое предложение как подарок небес…
– И-и-и, – купец отмахнулся от ее слов. – Зачем ты так обижаешь меня, женщина? Зачем мне любая… Я уже прожил свою жизнь, у меня была добрая жена. Бог свидетель, я обращался с ней хорошо, никогда руки не поднял. Есть у меня и дети. Конечно, они давно выросли, у всех свои семьи. Они навещают меня, и хвала небесам. Но я один… А знаешь, богиня моя, я никогда не забуду тот день, когда впервые ты окатила меня водой из колодца на постоялом дворе в Хоразине.
– Я вела себя очень вызывающе, почтенный Ферхат, – рассмеялась Мириам. – Но ты заслужил такого обращения.
– Да, я помню, помню, – купец прищурился и погрозил насмешнице пальцем. – Мои верблюды просто с ног валились от усталости. Они прошли всю пустыню, животным требовался отдых и вода, но справедливая Мириам не захотела пустить их к водопою из-за каких-то нищих фарисеев с облезлыми ослами, а еще установила очередь к колодцу, чтобы люди не мешали друг другу.
– А ты, уважаемый Ферхат, полез первым и получил по заслугам.
– Когда я стоял весь мокрый с головы до пят, а толпа смеялась надо мной и потешалась, придумывая всякие прозвища мне и моим верблюдам, знаешь, что спасло тебя от хорошей плети, женщина?
Мириам молчала, но улыбалась.
– Твоя красота! – Ферхат прижал руку к груди и склонил голову. – И твоя гордость. Конечно, женщина лишь тень своего мужа, она его раба и бессловесная вещь, которую он может выбросить за порог своего дома за ненадобностью. Все это так, но… Когда мужчина встречает на своем пути такую женщину как ты, Мириам, он забывает, что он господин, и ему почему-то хочется впервые в жизни стать ее рабом. Поэтому, чтобы не поддаться своей слабости и не потерять власть, мужчина бежит от этой красоты. Знаешь, кого больше всего на свете мы боимся? Нет? Красивую и умную женщину, Мириам! Рядом с ней мужчина чувствует себя либо глупцом, либо евнухом. Она, как смертельный укус скорпиона, парализует его сознание и мысли. И тут же он может стать ненасытным зверем, если она откажет ему. Он готов убить эту красоту, только за то, что она победила его. Запомни мои слова, женщина. Подумай о том, что я тебе сказал. Я желаю тебе счастья и надеюсь, что ты обретешь его только со мной, – купец замолчал. Впервые в жизни он не мог подобрать нужных слов, таких, чтобы она поверила. Ферхат набрал в грудь больше воздуха и, не смотря в изумрудные глаза, тихо произнес. – Подари мне свою любовь, Мириам, и ты ни о чем не пожалеешь. Поверь мне… Ты удивительная и умная женщина, а такая ты желанна вдвойне. С тобой интересно беседовать, вместе вести дом, путешествовать, растить детей. Ты станешь не только женой, но и возлюбленной сердца моего, моей души, светочем моей жизни…
– Довольно, уважаемый Ферхат, – Мириам смущенно опустила глаза и поставила пустой кубок на стол. – Твои слова тронули меня как никогда, но я пришла к тебе за советом.
Купец поднял обе руки, признавая поражение.
– Говори, луна моя, – его голос безнадежно стих, – все, что в моих силах.
– Недавно я подобрала в пустыне умирающего странника. Сутками не отходила от него и вылечила, а теперь не знаю, что мне делать дальше.
Ферхат пожал плечами.
– Дай ему хлеба в дорогу, полмонеты и отпусти с миром.
– Прости меня, почтенный Ферхат, – взмолилась Мириам. – Я пришла за другим советом… выгнать его не могу, он только начал поправляться. Очень странный, всегда о чем-то думает, с кем-то разговаривает, шевелит неслышно губами и смеется. А когда смотрю на него, сердце сжимается в груди от непонятной боли, я не хочу, чтобы он уходил…
Мириам подняла глаза на Ферхата. Душевное страдание, так явно отразившееся на его лице, заставило ее замолчать.
– Допустим, богатства тебе не нужны, – задумчиво проговорил, наконец, Ферхат. – Отец оставил хорошее состояние, дом и земля дают приличный доход. Ты умна, с дураком жить не будешь, терпеть невежество не в твоем гордом нраве. Глупый человек тебе неинтересен, с ним ты быстро разочаруешься. Что же тогда? Что тебя заинтересовало в нем, Мириам?
– Пока и сама не знаю, – тихо ответила женщина.
– Ну, что же, – вздохнул купец, – спасибо за откровенное признание. Но я хотел бы взглянуть на него. Не бойся, хлопот со мной не будет. Лишнего я не скажу. Выбирай холсты, луна моя, а через два дня я сам доставлю их в твой дом. Вот и познакомишь меня… Как зовут его?
– Иса.
– Впервые слышу такое имя… ассирийское? А откуда он, из каких мест?
– Он не знает. Не помнит, – Мириам встала, собралась уходить.
– Хвала богам! Не знает, не помнит, – Ферхат пошел провожать гостью. – Мне нужно увидеть его. Странно это все…
Домой Мириам шла почти бегом. Слуги за ней еле поспевали. Слезы душили горло, не давали дышать.
Знакомство с купцом Ферхатом длилось давно, почти семь лет. После той встречи на постоялом дворе он не упускал ее из виду. Даже приставил людей к ее дому, чтобы знать, где она бывает и что делает. Года три назад он овдовел, жена долго и тяжело болела, и смерть принесла ей утешение. Мириам замечала, с каким уважением Ферхат приходил в ее дом. Интересовался делами, сбором урожая, помогал советом, привозил дорогие подарки, которые она отправляла на следующий день обратно, но почтенного купца всегда благосклонно принимала в своем доме.
Он был добр, всякий раз весел, шутил, старался удивить ее какой-нибудь новостью, развлечь интересной беседой. Они много разговаривали о чужих странах, людях, далеких землях. Он увлеченно рассказывал, где побывал в свое время. Она вспоминала жизнь с отцом в Афинах и Риме. С ним было спокойно и надежно, как с братом, как с отцом. Нередко она замечала на себе его задумчивый взгляд, нежную улыбку, но когда в его глазах явно вспыхнула любовь, когда расставания стали длиннее, а речь влюбленного сбивчива и спутана, Мириам испугалась. Она знала, что не сможет ответить взаимностью на чувства купца, и встречи прекратились. Ферхат понял все без слов. Он пропал надолго, на целый год. Уехал в Иоппу к старшему сыну, обучал его торговле, налаживал связи, снаряжал корабли в разные города. И вот теперь он вернулся с твердым намерением сделать ее своей женой.
Она опомнилась только в своей комнате. Слезы высохли. На пороге стояла Сарра. Мириам не заметила ее, прошла мимо, и девочка обиженно надула губы, готовая заплакать, но раскрылись нежные объятия, и тут же снизошло прощение.
– А знаешь, сестренка, он вылечил Наину и маленького сынишку Заихры, – выпалила Сарра, прижимаясь щекой к мягкой женской груди. – Наина перестала хромать, а мальчик съел две чашки моченой смоковницы. Есфирь разрешила есть этому ребенку все, что он только пожелает, – Сарра, словно взрослая, развела руки в стороны и покачала головой.
– Кто вылечил? О ком ты говоришь?– Мириам отстранила девочку и внимательно посмотрела в черные глаза. Поправила голубую тунику, пригладила непослушные завитки жестких волос.
– Иса, – Сарра отозвалась так спокойно, как будто ничего другого и не подразумевалось.
– Где он сейчас?
– Возле сына конюха Иосифа…
Мириам не дала ей договорить, а схватив за руку, поспешила во двор.
Иса сидел на краю постели и нежно гладил вихрастую челку Якова. Рядом в углу тесной комнатушки, прижимаясь друг к другу, застыли несчастные родители. Мать украдкой вытирала слезы, отец хмурился, чтобы не расплакаться вслед за женой.
– Я и сам толком уже не помню, что произошло в тот злополучный день, уважаемый, – рассказывал Иосиф. – После обеда приказали подать большую повозку для госпожи, я запрягал лошадей. Точно помню, что сын играл с собакой в дальнем углу двора. Когда повозка тронулась, я услышал крик своего мальчика. Он лежал возле огромного колеса. Никто не заметил, как сын оказался под повозкой… – конюх с трудом проглотил ком в горле. – Не проходит и дня, чтобы я не казнил себя за это. Если вы поможете ему встать на ноги, я до конца своих дней буду вашим рабом, господин.
Иса тихо улыбался перепуганному малышу, слушая краем уха историю его несчастной судьбы.
– Прошло достаточно много времени, но мальчик юн и полон сил. Я попробую помочь вашему сыну, но это принесет ему новую боль. Нужна трава, которая облегчит страдание. Трудно ее найти в Магдале, но я попробую.
– Иса, – Мириам неслышно появилась в дверях и застыла на пороге.
Его лицо посветлело. Он ждал ее целый день, хотел видеть, и теперь все сомнения развеялись.
– Что ты собрался делать с маленьким Яковом?
– Пока ничего, госпожа, – Иса поднялся с постели. – Я все расскажу тебе потом.
Он незаметно кивнул, и Мириам догадалась, что в присутствии Якова и его родителей Иса ничего не скажет.
Они вышли из душной комнаты. Приближался полдень, солнце нещадно обжигало глиняные стены построек. Небывалая жара стояла этим летом. Спастись от нее можно было только в тени густых деревьев у самой кромки воды, и Мириам повела его в сад.
