Kitabı oku: «Думы потаённые», sayfa 3

Пожар

Воинская часть, когда я вернулась в нее в 2000 году, стала совсем другая. Солдат-призывников не было, только контрактники. Офицеров осталось очень мало, гораздо больше гражданских. По-прежнему на этих должностях работали в основном отставники, жёны и дети офицеров, но они не были военнослужащими. Магазины на территории остались, но туда мало кто заходил, всё можно было купить в других магазинах.

Наш отдел состоял полностью из гражданских работников. Располагались в двух корпусах, наше отделение вычислительной техники – в лабораторном корпусе. Этот корпус строился специально для электронно-вычислительной машины, был гораздо новее других корпусов, но вид имел самый плачевный. Плитка из линолеума в кабинетах отклеивалась, стены ободранные, штукатурка осыпалась. Крыша текла, во многих кабинетах последнего третьего этажа капало с потолка во время дождя. Большинство кабинетов стояли пустыми, в огромном трехэтажном корпусе нас было всего около двадцати человек. Машинный зал закрыт, ЭВМ постепенно разбирали, извлекая из плат ценные металлы.

Компьютеры все стояли в одной комнате. Сначала я сидела в этой комнате, но потом выбрала себе отдельный кабинет на этом же этаже, шум и разговоры операторов мне мешали. Кабинет был вполне удобный, но отопление в нём работало плохо, было холодно. К нам приняли отставника из военного училища тыла, и он предложил мне оборудовать и занять вместе с ним другой кабинет. Мы сами переклеивали обои, приводили в порядок пол. Для меня поставили компьютер, Сергей занимался ремонтом принтеров, распределял работу операторов.

Коллектив подобрался дружный, со многими я работала раньше, некоторые пришли из других отделов. Начальство нас не слишком беспокоило, они располагались в другом корпусе. Но при строительстве этого здания ещё что-то не учли. Тяжелая экранированная стена машинного зала повела противоположную стену на другой стороне здания. В бетоне появилась трещина, она постепенно увеличивалась. Приняли решение, что находиться в этом корпусе опасно, надо переводить людей. Нас переселили в другой корпус, где мы когда-то работали на прежней ЭВМ до строительства лабораторного корпуса.

Это здание старинной постройки являлось памятником архитектуры. Говорят, в нём располагался раньше женский монастырь. Толстая кирпичная кладка, высоченные потолки, в центре широкая, пологая металлическая лестница, огороженная кованой фигурной решеткой – листья, цветы. Боковые лестницы более узкие и крутые, но тоже металлические. Ремонта давно не было, где крыша течет, где чёрный грибок выступил.

Программистов двое – Таня и я. Сначала нас посадили в большую комнату вместе с операторами, кабинет для нас ремонтировался. Потом мы перешли в свой кабинет, обустроились, сшили занавески, поставили цветы, отметили новоселье. А тут «зимние каникулы». Зима в том году была холодная. По какой-то причине отключили один котёл в котельной, батареи еле теплые. Все стали замерзать, включили обогреватели, чтобы согреться. Таня куда-то вышла, а ко мне зашла Люба из библиотеки:

– У вас свет есть? А у нас погас. И какой-то треск на чердаке слышно.

Мужики уже забеспокоились, где-то явно замыкание. В углу потолка в коридоре возле нашего кабинета заметили небольшую дыру, там что-то сверкает. Принесли лестницу, попытались потушить, а из дыры сноп искр и пламя. Стали срочно выпроваживать всех на улицу. Мы сначала даже компьютеры не хотели выносить, накрыли их только пленкой, чтобы не залили. Потом всё-таки вынесли. И вышли с Таней, взяв только свои сумочки, думали, что сейчас быстро потушат, и мы вернемся. А там уже дым из-под крыши, пламя вырвалось. Стоим перед корпусом, наш начальник говорит:

– Кабинета программистов больше нет.

Стала гореть техническая библиотека, а там столько сухой бумаги! Выносили всё, что могли. Из нашего кабинета не вынесли ничего, сгорело всё, остались только компьютеры.

Приехали пожарные машины, но их лестницы не доставали до третьего этажа, здание высокое. Горело три дня, выгорело всё внутри. Людей расселили по оставшимся корпусам. Мы с Таней в бухгалтерии, их программы больше всего нуждаются в сопровождении. Снова оборудовали кабинет уже в этом корпусе. Мы с Таней клеили обои, красили рамы.

В этом кабинете я дорабатывала до пенсии. Сейчас изменилось многое. А сгоревший корпус до сих пор стоит, восстанавливать не стали. Эта крепчайшая кладка простоит ещё много лет. Прекрасное старинное здание. Памятник архитектуры.

Родные и неродные

Приезд Алины для Татьяны всегда праздник, и сама Татьяна с удовольствием приезжает к Алине. Только бывает это редко, Алина слишком занята, вписаться в её график непросто, Татьяна не хочет её лишний раз отвлекать. Вот и сейчас Алина примчалась всего на два выходных дня, в понедельник ей уже выходить на работу после отпуска. А там начнётся учебный год, занятия с учениками не только в школе, но и по вечерам. Алина работает в престижной гимназии, хорошо знает свой предмет, легко находит общий язык не только с учащимися, но и с их родителями. Она доброжелательна, улыбчива, общаться с ней приятно и детям и взрослым, хотя в излишней либеральности её не упрекнёшь, держать дисциплину она умеет.

Татьяна сблизилась с Алиной несколько лет назад. У Татьяны случилось большое несчастье с сыном, учившимся в городе, где жила Алина, и ей не к кому было обратиться за помощью, кроме Алины. А через два года умерла мать Алины, проживавшая рядом с Татьяной, в соседней квартире. Сестра Алины отказалась продавать квартиру, вернее соглашалась только при условии, что все деньги от продажи достанутся ей. Алине зачем? Она и так хорошо зарабатывает, а Раисе нужнее. Но по закону они равноправные наследницы, и Алина, обычно уступавшая младшей сестре, на этот раз не согласилась, пусть всё будет поровну. Начались интриги со стороны Раисы против Алины. Татьяна безоговорочно поддержала Алину, взялась ей помогать. Раиса сначала договорилась с одним из соседей в подъезде матери, чтобы он забирал из почтового ящика квитанции и оплачивал их, не ставя в известность об этом Алину. Алине сосед ничего не сказал, но Татьяну ему пришлось поставить в известность, когда для заключения договора с газовой компанией ему потребовалась домовая книга. Книгу Алина оставила у Татьяны, как и запасные ключи от квартиры матери.

Татьяна, конечно, сообщила обо всём Алине, последовало объяснение между сёстрами, после чего половину квитанций стал оплачивать сосед, а другую половину – Татьяна. Сначала квартира стояла пустая, сёстры перечисляли оплату за неё своим доверенным лицам. Но в квартире завелись крысы, решили пускать квартирантов. Подключилась тётка сестёр, вроде бы также занимающая сторону Алины, она помогала искать квартирантов.

Прошло несколько лет, менялись квартиранты, умер сосед, помогавший Раисе, все квитанции стала оплачивать Татьяна. Квартиранты отдавали деньги ей, она записывала все расходы, всё, что оставалось, передавала Алине. Алина перечисляла половину денег сестре, переехавшей на место жительства в Австралию. Небольшие суммы получали за хлопоты Татьяна и тётка сестёр Валентина. Валентина постепенно отстранилась от всех дел, связанных с квартирой, но деньги ей Татьяна продолжала отдавать. Из-за Алины Татьяна поддерживала с Валентиной дружеские отношения, хотя эта «дружба» стала всё больше её тяготить.

В этот раз Алина едет к Татьяне, созвонившись предварительно с Валентиной. Алина заказала на три часа сауну с небольшим бассейном: посидеть, поговорить, попариться, поплавать в бассейне, попить пива. Берут с собой для компании Владимира, с которым живёт в последнее время Татьяна. Алина разведена, у Валентины было несколько мужей, но все они умерли. Возраст у всех пенсионный, дети взрослые, работающая среди них только Алина.

Первой пришла Валентина.

– А где же Алина? Она уже должна подъехать.

– Да, пора бы, выехала она в десять.

Татьяна набирает номер Алины:

– Где ты у нас потерялась?

– Да я уже здесь, в магазине. Проблемы были, приду, расскажу.

Выяснилось, что билеты на автобус покупала приятельница Алины, договорились ехать вместе. Пришли на автовокзал, идут на посадку, а их места заняты. Контролёр посмотрела билеты, а там отправление с другого автовокзала, и на свой автобус они уже не успевают. А у Алины сауна заказана! Поехали в результате на такси, лишние расходы, но добрались всё-таки вовремя.

Сели обедать. От шампанского Валентина отказалась, она пьёт только крепкие напитки, причём в немалых количествах, ей открыли бутылку коньяка.

В сауну взяли пиво. Валентина стала настаивать, чтобы крупных косырей (местное название чехони) Татьяна отдала Алине.

– Но я купила их для сауны! Если хочешь что-то подарить, купи сама и отдай.

Вроде бы привыкла Татьяна к характеру Валентины, но порой её просто воротит от её наглости, постоянного выгадывания, накапливается раздражение. Сама Валентина считает себя умной, практичной женщиной, смеётся над порядочностью и наивностью Татьяны.

На другой день с утра поехали на кладбище, посетить могилу родителей Алины, там же еще одна сестра Валентины и тётка Алины. Алина с Татьяной прибираются, протирают памятники. Валентина смотрит, работать она не будет, у неё болит нога. Валентина привезла один искусственный букет, купленный на деньги, присланные ей Раисой тайком от Алины.

После кладбища заезжают опять к Татьяне, перекусывают. Татьяне с Владимиром нужно съездить на поминки по её давней подруге. С этой подругой она дружила много лет, ещё со школы, Владимир её тоже хорошо знал. Договорились, что Алина поедет к Валентине, а Татьяна с Владимиром после поминок приедут туда же, посидят до отъезда Алины.

Татьяна выходит на кухню, а Валентина начинает лихорадочно сгребать всё со стола, засовывать в свою сумку, сыр, колбасу, котлеты вперемешку с виноградом. Возмущённая Алина идёт к Татьяне:

– Гребёт всё подряд, прекрати этот беспредел!

– Да пусть гребёт, у неё же наверняка ничего нет, постоянно у всех что-то выпрашивает.

И действительно на столе, накрытом Валентиной, стоит только то, что она успела собрать у Татьяны. Свои продукты она не торопится выставлять.

– У меня болит нога, я не могу дойти до магазина.

– Но к тебе же приходили из соц. службы.

– Им надо триста рублей платить, и они мне всё равно не угодят, мне соседи купят.

– А как же тебе соседи угождают? Да и у них у каждого свои заботы, почему они должны тебя обслуживать?

– Сын приедет недели через две, он поможет.

– Но и две недели надо чем-то питаться.

– Мне мало надо, я трачу на продукты не больше пятисот рублей в неделю.

По её виду этого не скажешь, животик у неё весьма упитанный.

– А на что же ты остальные деньги тратишь?

– На лекарства.

На лекарства она тоже выпрашивает деньги у сына, дочери, Татьяны, Алины. Покупает самые дорогие и жалуется, что они ей не помогают. Плачет, жалеет себя. Но только себя! Татьяна недавно два месяца промучилась со сломанной правой рукой, никто ей помощи не предложил.

Алина рассказывает о планах своей предприимчивой сестрицы. Та полностью отремонтировала и обставила свою квартиру в Санкт-Петербурге, но и от квартиры матери не хочет отказываться. Теперь она предлагает Алине выкупить её долю. Подешевле, конечно, а ещё лучше подарить, ведь у неё же нет денег. А Валентине в СМС, пересылая деньги на цветы, сообщает, материальное положение у неё сейчас хорошее. Алина читает эти сообщения, не предназначенные для её глаз, и удивляется в который раз подлости своей сестры, льстиво называющую тётку «заботушкой»

– Почему же она меня ни разу заботушкой не назвала, ведь я посылаю ей гораздо больше, чем остаётся у меня? И на могилу родителей она сама ни разу не сходила, на памятники ни копейки не дала.

Татьяна говорит:

– Если она рассчитывает, что я буду оплачивать её квитанции, то этого никогда не будет. И вряд ли она найдёт в нашем подъезде кого-то, кто будет это делать.

Провожали на автобус Алину Татьяна с Владимиром. Валентина напилась до невменяемости и отключилась. Сердечно прощались, Татьяна обняла Алину:

– Ты такой хороший, солнечный человек, что ради тебя я терплю твою родственницу. Хотя негатив, конечно, накапливается и уже на пределе.

Но Раиса и Валентина для Алины родные, а Татьяна чужая.

Мне плохо в этом мире

Мне действительно плохо в этом мире, где так мало любви и так много жестокости и лжи. Но почему я должна этого стыдиться? Мне плохо здесь потому, что, видимо, слишком хорошо было в каком-то из других миров. Или я там заслужила чей-то гнев?

Я всеми силами старалась здесь сохранить свою душу, хотя нас убеждали, что никакой души нет. Но мне было важно не потерять уважение к себе, не делать таких поступков, после которых жить будет совсем невозможно. Не всегда удавалось, падения, унижения, отчаяние помнятся особенно ярко. Были и лживые, неискренние слова, страх, жестокость к кому-то, слабость, уныние – много чего было за долгую, нелёгкую жизнь.

Когда мне было стыдно за себя?

Переходила в другое общежитие одна из наших знакомых девушек. Она дружила с моими соседками по комнате, меня на свой день рождения пригласила вместе с ними, я знала её мало. С чего-то мне вздумалось произнести напыщенный, неискренний тост, я говорила, что вроде бы наше общежитие опустело без неё и ещё что-то подобное в этом же духе. Собравшиеся были достаточно умны, смотрели на меня с недоумением, мне стало неловко.

В детской больнице я лежала со своим годовалым сыном. В соседней палате лежал мальчик с врожденным вывихом обеих стоп. Мать носила его на руках, а другие мамаши посмеивались над ней и её нежностью к изуродованному ребёнку. А я пожалела для этого мальчика игрушки своего сына. Мне до сих пор стыдно! Позднее мой сын заболел полиартритом, я его лечила, оперировала, боялась, что он не сможет ходить или будет хромым. Мой сын ходит, но боли дают себя знать. А та мать так и не смогла прооперировать своего сына, он приспособился ходить на изуродованных ногах, остался инвалидом.

Были, конечно, и более серьезные эпизоды, за них мне отвечать перед Высшим Судьей. Этот мир красив, удивителен, лучшее, что есть в нём – любовь. Хочется только, чтобы её было как можно больше!

Не бывает потерянных поколений

Не зря я все-таки не любила в школе, да и в университете, историю, а предпочитала литературу. Она тоже рассказывает о событиях и судьбах людей, но не претендует на абсолютную истину. Ясно, что это субъективный взгляд автора, его видение.

А в истории? Сколько раз переписывали летопись нашей страны в угоду очередным правителям? Одни и те же события показывались с разных точек зрения, которые возводились в ранг обязательных для всех. Тех, кто смел думать иначе, сажали в тюрьмы, отправляли в ссылки, а то и просто расстреливали. Историю пишут люди, руководствуясь своими целями, в ней нет неоспоримых законов, как в физике или математике. Величина числа Пи и ускорение свободного падения остаются неизменными при всех правителях, их можно только уточнять. В истории же всё не так.

Как только не называли наше поколение: дети победителей, обманутое поколение, потерянное поколение, «совки» и т. д. Мы не свергали царя, не воевали с фашистами, хотя перестройка, прошедшаяся по нашим судьбам и душам, унесла жизней почти столько же, сколько унесла война, и перечеркнула многие достижения революции и войны. То, за что отдавались жизни прекрасных людей, оказалось утрачено.

Где и что пошло не так? Родители хотели для нас достойной жизни, лучше той, что выпала на их долю, а что получилось? Началось, пожалуй, со лжи или умалчивания, что почти одно и то же. Наши идейные руководители решили, что только они имеют право знать истинное положение дел, и только они могут определять, что можно, а что нельзя говорить народу. Были взяты под контроль все средства массовой информации, литература, искусство, все отрасли промышленности и сельского хозяйства, вооружённые силы. Только себя руководители освободили от всяческого контроля и поставили над всем и над всеми, назвав это диктатурой пролетариата. Диктатура была, а пролетариатом, то есть людьми труда, там и не пахло. Слишком быстро так называемая партийная и комсомольская работа превратилась в формальную передачу сводок снизу вверх и указаний сверху вниз.

Мало кто знает, что, кроме известной повести Аркадия Гайдара «Тимур и его команда», была еще «Клятва Тимура». Уже там Аркадий Гайдар писал, как увлекательная, таинственная детская игра превращалась в унылую обязанность. А так было во многом. Отлично помню все эти слёты, собрания. А отчёты, отчёты, отчёты?.. А обязательные длинные доклады, пустые трескучие фразы, лозунги, призывы, наглядная агитация, соцобязательства?.. Сколько на это тратилось времени и средств! Настоящей работе это только мешало, да и вообще реальные люди исчезли из поля зрения идеологических работников, превратились в сухие цифры отчетов.

Но когда рухнула вся эта идеология, что пришло вместо неё? Пустота. От западной культуры мы взяли самое худшее: идиотскую рекламу, некачественные товары, преклонение перед «золотым тельцом», разврат, мошенничество, обман.

Не надо нам всего этого!

Хочется, чтобы наши дети и внуки жили в свободной, счастливой стране. Чтобы они могли зарабатывать на достойную жизнь интересным, творческим трудом, а не кражей и обманом, чтобы они ходили по чистым, красивым улицам среди цветов и деревьев, берегли наши замечательные леса, реки, озера и не боялись за собственную безопасность и своих близких. И видели в окружающих не «волков», а друзей, товарищей и братьев. Об этом мечтали и стремились к этому наши родители и мы.

Стремитесь и вы!

Не хочу воровать и врать

Как и когда я приобрела эту невероятную для нашего общества патологию, сама не знаю. Все-таки в раннем детстве, хотя росла не в религиозной семье, ни о каких там «ни убий, ни укради» не слышала, моральному кодексу строителей коммунизма меня ещё не учили. Может быть, детские книжки, которые я очень рано научилась читать, виноваты? Всякие ведь попадались: сказки всех народов, притчи Льва Толстого, басни, рассказы. Порой и на то, что ещё не могла понять по возрасту, замахивалась. Откладывала, ощущая почти зрительно темноту своего разума, но что-то, видно, оставалось.

Не то, чтобы я никогда не брала чужого и никого не обманывала. Такое для прожившей достаточно долгую жизнь в нашей стране, пожалуй, вообще невозможно. А вот не хочу и всё! Что-то подобное я услышала от моего младшего сына, когда тщетно пыталась его уговорить встать в хоровод у ёлки:

– Ну, смотри, все же детки в хороводе!

– Все пусть, а я не хочу!

Одно из ярких воспоминаний детства – автобус, в котором мы ехали с родителями со своего садового участка. За человека нужно было платить 6 копеек, а за ведро с вишней 10 копеек. За вишню родители не платили, и я стояла, вжимаясь в заднюю стенку автобуса, со страхом ожидая окрика тётки-кондукторши. Мне почему-то было невообразимо стыдно. И в зрелом возрасте я наблюдала, как беззастенчиво государство обворовывает и обманывает своих граждан, видела, как растаскиваются предприятия, заводы и не хотела принимать в этом участие. В советское время даже воровство с предприятий называли не воровством, а «умением жить», всё это поощрялось и приветствовалось. Но вот, поди же ты! Правда, я и не работала на таких предприятиях, где можно было много воровать, но наш человек везде лазейки находил. Хоть рулон бумаги, карандаш, ручку да утащит. А мы на свои деньги покупали нужную для работы литературу. Стоила она достаточно дорого, к тому же не так просто было её найти. Какой трагедией обернулся пожар в корпусе, когда сгорели все мои многолетние приобретения!

Подруга-врач с лёгкостью объясняла прием подношений от больных:

– Если бы у нас была достойная зарплата!

– А у кого она была достойная?

У кого-то всё-таки была. У тех, кто, несмотря на это, воровали в особенно крупных размерах. И тоже с лёгкостью объясняли свои действия:

– Ну, ведь все же воруют!

Старшему сыну, когда он после окончания механико-математического факультета университета захотел пойти в предприниматели, я долго объясняла, что воровать, надо учиться с детства, а у него это не получится – я его этому не научила. В предприниматели он не пошел.

Так вот и живём:

– Все пусть, а я не хочу!

Хорошо ли, плохо ли – мне себя уже не изменить.

У меня никогда не будет денег

Оглянувшись назад, проанализировала свои поступки в разные годы и периоды моей жизни и поняла, что деньги у меня могли бы быть. Но для этого надо было:

– отказаться от ребёнка, который был не нужен его отцу, так же, как и я;

– стать стукачом, получая хорошие должности и всевозможные премии от политотдела;

– предать мать, оставив её с сильно пьющим братом, отгородившись от них стеной равнодушия;

– уйти на хорошо оплачиваемую должность, бросив незавершённые программы и оставив без зарплаты (пусть и не выплачиваемой вовремя) несколько городских предприятий;

– подать на алименты на отца второго сына, хотя я прекрасно знала, что он никогда не будет вместе со мной (у него есть двое других детей), но закон будет на моей стороне, поскольку сына он признавал: это было легко доказать;

– предложить учиться на вечернем или заочном отделении старшему сыну;

– предоставить попавшему в жуткую историю восемнадцатилетнему младшему сыну выпутываться из неё самому и, возможно, оказаться в тюрьме.

Ну и множество таких же, подобных, более мелких вариантов. И поскольку я каждый раз с неизменным тупым упрямством делала выбор не в пользу денег и с годами ничуть не поумнела, отсюда закономерный вывод.

Денег у меня не будет никогда! Ну и пусть.