Kitabı oku: «Табельный выстрел», sayfa 3
Глава 7
Главное умение пожарного – это спать. Во всяком случае, в народе об этом ходит немало анекдотов.
Вот один из них. Пожарная вышка, спят двое пожарных, молодой и пожилой. Молодой, проснувшись, спрашивает:
– А правда, есть такая работа, где ничего делать не надо?
– Ох, не лень тебе еще и разговаривать?
Вот так в народе и думают. Мол, все равно им заняться нечем. Вон, спи да листай журнал «Пожарное дело», которого в дежурной части целые пачки за все года. Завалялась даже пара дореволюционных номеров.
В общем-то, старший лейтенант Савельев был совсем не против, если бы все так и обстояло. Когда огнеборец, как их иногда пафосно называют в том же «Пожарном деле», спит, значит, не горят квартиры и фабричные корпуса. Не задыхаются в дыму люди, не в силах выбраться из пылающих помещений и погибающие страшно, как на костре инквизиции. Не сгорает имущество на миллионы рублей, которое так нужно строящейся, растущей стране. Так что сон пожарного – это индикатор спокойствия города.
Вот только, к сожалению, бывает он не так часто, как хотелось бы. Выезды, выезды, выезды. Каждое дежурство обязательно что-нибудь случается. Окурок у заснувшего пьяницы – в результате сгоревшая квартира. Поджог урны малолетними шалопаями – и огонь запросто может перекинуться на деревянные постройки. Короткое замыкание – и угроза того, что дотла выгорит склад древесно-стружечных материалов.
У пожарных много уровней тревоги. Самое страшное – пожары категории сложности «Вызов пять». Это что-то типа пожара на нефтебазе, как в позапрошлом году, когда положение сложилось чрезвычайное, погиб начальник службы пожаротушения. Такое тоже бывает. Огонь – это стихия, которая не щадит никого.
Так что, с учетом изложенного, Савельев больше всего любил спать на работе.
С другой стороны, звук тревоги – это адреналин в крови, риск и азарт. Он боролся с огнем не на жизнь, а на смерть, как его отец с фашистами под Ржевом. Разбушевавшийся огонь был врагом. И Савельев ощущал себя в такие моменты нужным и востребованным. Знал он, что не зря появился на свет, когда в позапрошлом году вытаскивал из пожара, уворачиваясь от обваливающихся балок, двоих маленьких девочек. И когда в последний момент предотвратил взрыв бытового газа, готового снести многоэтажный дом. И всегда было в итоге пьянящее чувство победы. Но бывали и поражения, каждое из которых тяжелой гирькой падает в хранилища памяти.
Тем, кто не обладает бойцовскими качествами и обостренным чувством долга, в их работе делать нечего. Бывает, люди трусят, уходят. Например, Семен Пешкин – образцовый офицер, весь с иголочки, выутюженный, хоть сейчас на парад. Только вот беда – он под любым предлогом уклонялся от выездов и дежурств. А как-то пришел к командиру и покаялся – не могу, боюсь. Сейчас он пожарный инспектор, обслуживает промышленные предприятия, вполне на своем месте, все у него в порядке, по строгости, вот только бывает иногда ему стыдно за свою слабость. А зря. У каждого свое место в жизни.
Отгорел закат, посинел и почернел вечер, превратившись в ночь. Савельев клевал носом, сидя за своим командирским столом. Потом пытался вчитываться в стихи лежащей перед ним брошюрки «Антология современной поэзии». Честно попробовал освоить известного московского поэта Вознесенского. Вон, стих называется «Рублевское шоссе».
Мимо санатория Реют мотороллеры. За рулем влюбленные – Как ангелы рублевские.
Голову сломаешь. Где это такое Рублевское шоссе? Что за название – от рубля, что ли? И что там за ангелы живут? Нет, это не по нему. Надо еще что-нибудь, более бодрящее, чтоб в сон не тянуло…
Не так чтобы Савельев слишком любил поэзию. Но не разбираться в ней, особенно в современных поэтах, ныне считалось позором. Во всяком случае, Катя, студентка четвертого курса пединститута и, как он считал, его законная невеста, неоднократно талдычила, что это питекантропам поэзия не нужна была, они в основном жевали, челюсти развивали. А цивилизованный человек без поэзии не человек. И таскала его на студенческие поэтические сборища, ставшие теперь столь модными, где читали стихи и спорили до хрипоты на какие-то отвлеченные темы. Пусть Савельев атлет и спортсмен, двухпудовыми гирями играет, будто они пластмассовые, подковы гнет, но сейчас времена не те – девушки все больше любят не здоровенных и румяных, а умных и говорливых, в чем он неоднократно убеждался. Вот и пытался постигать поэзию. И, надо сказать, иногда это занятие ему нравилось.
Перелистнув без всякой жалости Вознесенского, он наткнулся на Ярослава Смелякова:
Если я заболею,
К врачам обращаться не стану,
Обращаюсь к друзьям
(Не сочтите, что это в бреду):
Постелите мне степь,
Занавесьте мне окна туманом,
В изголовье поставьте
Ночную звезду…
Ну что, нормально так человек написал. Пробирает насквозь. Надо запомнить и Катю завтра поразить – чтобы она не считала его питекантропом и относилась к нему чуть посерьезнее.
Ну что, дежурство, кажется, удалось. Ночью тревоги бывают редко. А утром смена. И домой. Завтра свидание. А там он блеснет этим Смеляковым.
От морей и от гор Так и веет веками, Как посмотришь, почувствуешь: Вечно живем. Не облатками белыми Путь мой усеян, а облаками. Не больничным от вас ухожу коридором, А Млечным Путем…
Да, вот это стихи. Вся жизнь и смерть, как в капле воды, в них сведена…
Звук тревоги всегда бьет по нервам, сердце замирает, а потом начинает барабанить. По телу пробегает нервная волна. Наверное, те, кто выдумывал этот сигнал, и рассчитывали на такую реакцию.
– Расчет на выезд, – послышался усиленный динамиком голос диспетчера. – Возгорание по адресу улица Крылова, восемнадцать.
В действиях команды все отлажено до автоматизма. Недаром командир военизированной части пожарной охраны подполковник Горелов гоняет подчиненных безжалостно и не дает спуску. Каждое движение точное, каждый боец знает свой маневр. Огнеборцы выскакивают, прилаживая на ходу широкие брезентовые пояса, кислородные приборы, защитные каски – все сидит как влитое. Экипажи распределяются по машинам.
Каждое движение в ритме с движениями других. Все действуют в едином порыве. И ощущение единства, плеча друга – это результат не только тренировок, но и многочисленных боевых выездов. Савельев кожей ощущал каждого подчиненного, знал, что они тоже чувствует его, ловят на лету приказания. Потому что ценой этой слаженности является порой жизнь – твоя или того, кого ты должен спасти.
И вот уже мчатся красные мощные «ЗИЛы» по улицам Свердловска, подвывая сиреной и пропарывая насквозь ночь. И Савельев видел в этом их движении что-то стремительное и романтическое. Так космические корабли летят в бездну, в неизвестность.
«Стоп, – прервал поток эмоций Савельев, сидевший в кабине машины. – Что-то совсем расчувствовался. Впереди работа. Просто работа. А о романтике пускай пишут журналисты и поэты».
Район был хорошо известен. Двухэтажные деревянные бараки и одноэтажная частная застройка. Двинутые ватманскими листами градостроительных планов, идут вперед экскаваторы и бульдозеры, старые дощатые домишки вытесняются новостройками. Но деревянный город не желает сдавать свои позиции. Хотя и понятно, что шансов в борьбе с современной застройкой нет. Когда-нибудь здесь вознесутся пяти- и девятиэтажки. Которые, кстати, горят гораздо меньше и не с такими страшными последствиями. Но это будет в скором будущем… А сейчас пока еще коптит здесь печное отопление. Искрит старая проводка. Вспыхивают примусы и всякие прочие керогазы. Здесь сплошные источники повышенной опасности. И еще – если такая хибара задымит, то огонь запросто может перекинуться на соседние дома. В прошлом году в таком районе сгорело несколько участков, пожар был виден со всего города.
– Опять частники балуют, – сказал старший сержант Витя Торопов, втиснувшийся третьим в просторную кабину пожарной машины.
– Наше дело тушить, – отмахнулся Савельев. – А вот и наш дом!
Пожар выдался прямо на загляденье. Как-то слишком хорошо горел этот солидный деревянный дом с высоким забором.
Водитель врезал по тормозам. Красный «ЗИЛ» застыл, тяжело качнувшись своей массой. Сзади остановилась вторая пожарная машина. Забегали бойцы расчета, разворачивая шланги и занимая самые выгодные позиции.
– Очень бодро горит! – крикнул Савельев. – Как бы там легковоспламеняющихся веществ не было или газа!
– Разберемся, – кивнул Торопов. – Наше дело маленькое – знай лей раствор.
Из брандспойтов вырвались упругие струи, сбивая огонь. Тот отступал, огрызался, атаковал вновь.
Опять заработала сирена – это появилась «Скорая помощь». А затем и милицейский, какой-то игрушечный по сравнению с пожарными мастодонтами, «Москвич-407» с громкоговорителем на крыше.
Отличная выучка команды сработала и на этот раз. Дом был погашен быстро. Перекрытия не успели обрушиться. Хотя изнутри коробка выгорела полностью.
Все, закончено. Сложность уровня «Вызов один» – для ликвидации пожара хватило имеющихся сил на двух пожарных машинах. Враг выбит с занятых позиций. Огоньки погасли. Место пожара освещалось перекрестными лучами прожекторов «ЗИЛов».
Ночной пожар – зрелище фантастическое. Даже потушенный. В лучах прожекторов клубится дым и пар. Кажется, что перед тобой другая планета из так любимой Савельевым фантастики. Вон, как в фильме «Планета бурь» про экспедицию на Венеру.
Савельев перевел дух. Оставалось самое неприятное и пугающее – установить судьбу людей, которые находились в здании. Обычно погорельцы толкутся рядом с домом, причитая и давая указания, так что их приходится отводить за периметр. Только сейчас такого шума не было, если не считать пары любопытных соседей. Это могло означать, что дом был пустой и никто не пострадал. Но велика вероятность и того, что жильцы мертвы. При мысли о последнем варианте по коже пробежал холодок. Сколько он работает, а не может привыкнуть к гибели людей. Не наработал еще достаточного запаса профессионального цинизма.
Дым начал развеиваться. Сержант Торопов, осматривавший пепелище, подбежал и доложил:
– Жильцов нет!..
Савельев испытал облегчение. Сегодня ему не быть свидетелем еще одной трагедии. И вдруг он обратил внимание, что в одном месте в доме дым продолжал клубиться.
– Вон, посмотри, – сказал он Торопову. – Что там? Не подпол?
– А кто ж знает. Очень может быть.
– Пошли, проверим.
Там действительно оказался подпол. В свете фонарей боец зацепил багром и откинул тяжелый люк, после чего дым повалил еще больше.
Савельев достал из сумки гофрированный шланг с загубником, натянул на лицо маску, попробовал ногой на прочность лестницу, начал спускаться вниз, в подвал. Луч мощного фонаря выдергивал из тьмы фрагменты действительности.
Савельев застыл как соляной столп. Голова закружилась, сердце кольнуло. Все эта проклятая нехватка профессионального цинизма.
Подвал был завален телами. Шесть тел! Без всяких признаков жизни.
Савельев поднялся по лестнице, яростно сорвал маску:
– Там целое кладбище. Шесть человек!
– Мертвы? – мрачно осведомился Торопов. – Может, кто жив?
– Связаны веревкой. Убиты.
Глава 8
Не любил Поливанов такие неожиданные вызовы к большому начальству. Тут два варианта. Или выволочка за какие-то нарушения, без которых ни одному оперативному сотруднику жить до сей поры не удавалось. Или в городе произошло что-то настолько серьезное, что начальник МУРа решил проинструктировать лично.
Подполковник нехотя поднялся. Поправил перед зеркалом галстук, пригладил сильно поредевшие после сорока годков волосы. Нацепил очки на нос, став после этого похожим на какого-нибудь доктора наук. И вышел из кабинета.
Он прошел по опустевшим просторным коридорам Управления. За лифтом спустился по лестнице на третий этаж. И очутился в приемной перед знаменитым кабинетом, в котором в разное время обитали люди, по большей части ставшие легендами уголовного розыска. Любой начальник МУРа – это история службы. Это славные дела. Это приобретения и потери. Это жизнь целых поколений оперативных работников.
В приемной уже собрались все, кого вызывали, – заместитель начальника МУРа Лопатин, старший оперуполномоченный из разбойного отдела Ганичев и капитан Маслов из поливановского отдела.
– Проходите, пожалуйста, – улыбнулась вечно доброжелательная и приветливая секретарша начальника МУРа. – Анатолий Иванович ждет вас.
Кабинет начальника МУРа по обличию не сильно отличался от того же кабинета Поливанова. Такой же тяжелый имперский стиль. Только все побольше, подороже, посолиднее. Тяжелые шторы были закрыты – хозяин кабинета любил полумрак. Зеленая лампа бросала призрачный отсвет на резную антикварную мебель и дубовые панели. Длинный Т-образный полированный стол. Глушащий шаги толстый ковер. Огромный сейф с львиными головами. Книжный шкаф, плотно заставленный книгами – в основном юридическими. Бюст Дзержинского на деревянной тумбе. Портрет Никиты Хрущева на стене.
Поливанов присел с краешка стола, положив перед собой толстый блокнот и остро отточенный карандаш.
Подтянутый, в сером, ладно сидящем костюме, начальник МУРа Анатолий Волков поздоровался с каждым за руку и пригласил присаживаться.
Волков был относительно молод и ощущал на себе груз ответственности – он должен соответствовать своим предшественникам. Тому же несгибаемому Рудину, каленым железом выжегшему бандитизм в Москве во время войны. Уникальному сыщику Парфентьеву, возглавлявшему почти десять лет московский розыск – на его плечи легла и амнистия пятьдесят третьего года, и нелегкий период реформирования ведомства. Подчиненные считали, что Волкову удавалось держаться на уровне – сыщик он хороший, к тому же обладающий тактическим и стратегическим мышлением, и еще абсолютно бесстрашный. Так что его уважали. Он был трудоголик – казалось, дома вообще не бывает, и в любой момент его можно застать в кабинете или на выезде. Прошел все ступени работы, ловил и карманников, и убийц. Слово его стоило дорогого.
– В Свердловской области совершено преступление, относящееся к категории из ряда вон выходящих, – устало произнес Волков. – К сожалению, нашим товарищам не удалось его раскрыть. Принято решение направить в Свердловск под управлением ответственного сотрудника Управления милиции министерства четверых наших наиболее опытных работников. К которым относятся все присутствующие.
Начальник МУРа изложил подробности преступления. От его сжатого рассказа у Поливанова, привыкшего ко всякому, неприятный холодок пополз по позвоночнику.
– Мне звонили из Центрального комитета партии, – Волков поднял палец, будто указывая на небеса, что, впрочем, так и было – звонок начальнику МУРа из ЦК КПСС, где вершатся судьбы страны, да и всего человечества, – это событие действительно значительное. – Настоятельно просили приложить все силы, чтобы покарать виновных. Я хочу, чтобы все поняли – это дело еще и идеологического характера. В стране победившего социализма не может быть подобных преступлений. Не имеют права такие выродки ходить по нашей земле. Жить в нашей стране.
Он упор делал на слово «нашей», притом без пафоса, искренне. Поливанов был согласен с начальником МУРа полностью – в его стране не может быть таких дел. И если случилось такое, то хоть что делай, а нужно восстанавливать справедливость.
– Бригаду возглавит мой заместитель полковник Лопатин. Его правая рука – подполковник Поливанов… Понимаю, товарищи, трудно будет. Чужой город, незнакомый контингент. Но опыт и традиции нашей организации – это не пустой звук… Агитировать долго не собираюсь, – заключил начальник МУРа. – Командировочные получите в бухгалтерии, там вас ждут. Забронированы билеты на скорый поезд на одиннадцать тридцать вечера – есть время добраться до дома и собрать вещи. Если нужна служебная машина, обращайтесь. Жду с результатом, коллеги. Не подведите.
– Не подведем, – сказал Поливанов, не любивший давать голословные обещания, но сейчас уверенный – действительно, они не подведут.
То же самое он сказал, когда под Прохоровкой танк под его командованием пошел на прорыв. И прорвался. И сейчас прорвемся…
Глава 9
До Свердловска добираться чуть больше суток. Замначальника МУРа Лопатин и представитель Управления милиции МООП РСФСР полковник Сидоров с комфортом обустроились в мягком вагоне, где бархатные диваны, кисточки на шторах и чай разносят настырно и безостановочно. Остальным был положен обычный купейный вагон, что, впрочем, тоже неплохо. Поливанов был этому только рад – заместитель начальника МУРа характером обладал педантичным и строгим, любил всех строить по струнке, чем, естественно, не вызывал особых симпатий у подчиненных. Порфирия Ивановича Сидорова, второго по должности человека в системе уголовного розыска РСФСР, Поливанов до этого момента видел пару раз. Тот был уже в летах, по слухам – отличный организатор и в быту абсолютно бесконфликтный человек. К подчиненным относился ровно и добро, но требовал выкладываться на двести процентов, что, впрочем, никого не пугало. МУР всегда и работал на пределе сил и за пределом. Так что с представителем Управления милиции МООП РСФСР, скорее всего, все сложится нормально.
– Провожающих просим покинуть вагон. – Через пять минут после этого объявления поезд так мягко тронулся с места, что казалось, это перрон пришел в движение. Праздничные башенки Казанского вокзала поплыли назад.
Проводница прошла по вагону, собрав билеты. После чего пассажиры принялись обустраиваться в купе, где им предстояло ехать больше суток.
Владимир Маслов забронировал себе верхнюю полку. Поливанова, с учетом возраста и начальственного статуса, уговорил на нижнюю.
– Вам, как аксакалу, тоже исключительно нижняя полка положена, – принялся Маслов за Ганичева.
Ганичев на самом деле был старше всех в группе. В прошлом году ему стукнуло пятьдесят, хотя по нему и не скажешь – слишком уж энергичен и эмоционален. Был он широкоплеч, невысок, лыс, с кустистыми сросшимися бровями и чем-то смахивал на Соловья-разбойника из фильма «Илья Муромец». Начинал он службу в милиции еще до войны – постовым, потом участковым. В войну нашел себя в СМЕРШе, и от многих тогдашних привычек не мог отвыкнуть до сих пор. В МУРе начинал в легендарном отделе по борьбе с бандитизмом, сейчас гонял разбойников. Был он личностью широко известной в узких кругах, где-то даже эпической. Как Василь Иваныч Чапаев, он больше предпочитал не аналитическую работу, а кавалеристские наскоки и грубый нажим. Надо отдать должное – задержанных он щелкал как орехи.
Маслов принялся, пыхтя, запихивать в пространство под потолком здоровенный уродливый чемодан из модного синего кожзаменителя с непонятно зачем прилепленными металлическими уголками, да еще подозрительно распухший.
– Вован, – хохотнул Ганичев, глядя на его мучения. – Зачем тебе такой большой чемодан?
– Да это разве большой чемодан? – делано удивился Маслов, у которого были одесские корни. – Вы таки не видели больших чемоданов.
– Он в нем задержанных возит, – хмыкнул Поливанов.
– Ну разве много задержанных можно поместить в такой чемодан? Так… Нет, товарищи подполковники, в нем всего лишь партикулярная форма одежды. Неизвестно, на сколько едем. И немножко книжек, поскольку после того, как я научился читать, не могу избавиться от этой дурной привычки. И таки там немножко еды.
– На всю командировку, – кивнул Ганичев.
– Да только на завтра.
– А вагона-ресторана не хватит? – не отставал Ганичев.
– Нам рестораны не по зарплате.
– А куда ты деньжищи деваешь?
– Купить нейлоновую рубашку и болоньевый плащ – вот и плакали все денежки. Сыщик должен выглядеть как денди лондонский.
– Уважаю, – кивнул Ганичев.
– И вообще, не вижу повода не отметить наш отъезд, – Маслов выразительно кивнул на свой чудовищный чемодан, который пока так и не запихал наверх.
– Нам сухой закон Лопатин прописал, – объявил Поливанов.
– А сам сейчас с Сидоровым пьет коньяк, – кивнул Маслов. – Чтоб мы так жили, как они прибедняются. Сатрапы. За это ли боролись?
– Кончай трепаться, – махнул рукой Поливанов. – Спать пора.
– Вот я вижу в этом несправедливость бытия, – завел очередную песню Маслов, открывший свой чемодан и выудивший оттуда тряпичную сумку с припасами, которую водрузил на столик. – Наши конструкторы создали самый первый в мире и самый надежный реактивный пассажирский самолет «Ту-104». И почему мы должны сутки трястись в этом устаревшем виде транспорта?
– Вот будешь генералом – будешь летать как птица. А пока на каждого сыщика самолетов не напасешься, – емко описал ситуацию Поливанов.
– Тем более насчет надежности ты преувеличиваешь, – отметил Ганичев. – Вон, в позапрошлом году под Хабаровском «Ту-104» рухнул, восемьдесят человек погибли. А в прошлом году под Иркутском – тридцать жертв. Раз в год обязательно свалится. А поезд – хоть неторопливо, но дотрюхает. Колеса стучат, курочка вареная, огурчики соленые, яйца вкрутую. Красота…
– Все, спать, друзья мои. Спать, – вставил начальственное слово Поливанов. – Нам еще сутки ехать, наговоримся.
– Против власти не попрешь, – Маслов все-таки титаническим усилием запихал чемодан наверх, а за ним забросил на жалобно скрипнувшую полку свое стокилограммовое тело.
– Ты только полку не обрушь, – предостерег Ганичев, опасаясь быть придавленным. – И сам не упади.
– Моряку из Одессы качка не страшна, – объявил Маслов и уже через минуту сладко посапывал, в очередной раз демонстрируя поразительную устойчивость своей нервной системы.
Весь следующий день за окном тянулись бесконечные леса, полустанки, поля, перелески. Грузовики, легковушки ждали у шлагбаумов, около насыпи толкались местные жители, провожая глазами поезд – пришельца из другой жизни. Поливанов думал, что их провожают взглядом такие же люди, как и он, у которых своя, самая важная для них жизнь. Как у метеоритов: сошлись их траектории в бескрайнем космосе и разошлись навеки. Человечество – это бесконечное вращение таких вот метеоритов, мчащихся по своей траектории.
С утра сотрудников розыска навестили начальники. Маслов был прав – от них на самом деле исходил запах хорошего коньяка. Убедившись, что все в порядке, руководство чинно удалилось в свой вагон.
– Так, может, опрокинем? – не отставал Маслов.
– Да ладно тебе, – отмахивался Поливанов, знавший, что сухой закон он такой – только нарушишь, а потом уже не остановишься.
В командировочных запасах нашлась куча всякой провизии. Каждая жена собирала своего мужа добросовестно, в расчете на всю мужскую компанию. Глядя на продовольственное изобилие, Поливанов уже подумывал, не дать ли послабление коллективу по питейному вопросу. И тут все решилось само собой.
Их вагон был забронирован военной комендатурой, поэтому в коридоре толкались в основном военнослужащие всех видов род, званий и должностей. На станции Агрыз на пороге купе появился полноватый лысоватый подполковник с объемистым чемоданом и спросил:
– К вам можно?
– Заходите, товарищ подполковник, – радушно произнес Маслов. – Дорогим гостем будете.
– Ну, вот и хорошо, – открыто улыбнулся подполковник.
Петлицы на его форме были черные, а эмблемы с танчиками. Вскоре выяснилось, что он начальник штаба полка и возвращается из отпуска – был у матери. Планки на кителе показывали орден Славы и две Красной Звезды. Получалось, что попутчик был вполне себе геройский. И еще танкист, прямо как Поливанов.
– Извините, а где воевали? – кинул пробный шар начальник отдела. – И на какой технике?
И понеслось. Через некоторое время все тормоза, мешающие в начале общения, были сняты. На столике в купе появилась бутылка роскошного грузинского марочного коньяка «Варцихе», до того уютно ждавшая своего часа в объемистом, добротной кожи чемодане подполковника. За ней пошла другая бутылка.
Маслов пытался поучаствовать в трапезе жалкой бутылкой водки «Московская», но был властно остановлен танкистом – гусары такого не пьют. Похоже, затоварился армянским коньяком танкист основательно и ничего для попутчиков не жалел – благо зарплата, которая у армии раза в два больше милицейской, позволяла. Зато закуску всю вытряхнули из запасов москвичи. Странно, но хватило впритык. А за колбасой даже пришлось заглянуть в вагон-ресторан.
Душистый, отличный коньяк. Душевный разговор. И воспоминания, воспоминания, воспоминания. Про горящие танки, про штурмы городов, про трещащие под гусеницами немецкие пушки, про боевых друзей, которым повезло остаться живыми, и тех, кто сложили свои головы в боях за Родину. Ганичев, служивший в СМЕРШе, тоже вставлял время от времени свои истории – только несколько специфического характера.
Узнав, какое ведомство представляют попутчики, армеец обрадовался:
– А я на Дальнем Востоке с вашим братом сталкивался. Там начальником колонии назначили бывшего танкиста-майора. И как на беду, зэки взбунтовались. Он и пришел помощи просить. Наш комбат от щедрот ему три танка дал. Майор на радостях гусеницами по баракам проехался, да так, что бунтари только успевали выскакивать, остановился в центре зоны, высунулся по пояс из люка и заорал: «Вот так всех отныне давить буду!» Зэки до того обалдели, что от своих мерзких помыслов отказались, бараки восстановили и ходили шелковыми, пока он там руководил.
– Вот это дело. Это по-нашему, – удовлетворенно кивнул Ганичев.
– А вообще, я не понимаю. Что мешает к стенке всех поставить, кто не дает жить трудовому народу? – заявил танкист. – Что, голод сейчас, куска хлеба нет? Зачем воруют? Зачем грабят? Потому что гады они и иуды, и к стенке их всех. И не жалко.
– Нет, – покачал головой Поливанов. – Всех нельзя. Там тоже люди.
– Ну не знаю. Как скажешь. Я тебе доверяю, – кивнул танкист, и стаканы в железнодорожных подстаканниках снова звякнули.
В общем, нагрузились вполне прилично, но ведь и повод был – товарищи по оружию встретились. Благо начальство больше не донимало.
Танкист выходил на станции Красноуфимск.
– Михалыч, в Москве будешь, обижусь, если не зайдешь. Можешь у меня остановиться, места хватит, – напутствовал Поливанов, колотя по плечу соратника по роду войск.
– Ну, и ты как-то, – кивал танкист. – Не забывай.
– Адрес не забудь.
– Да никогда!
Когда танкист ушел, еще долго в купе витало грустное ностальгическое настроение. Поливанову казалось, что прочной грани между прошлым и настоящим нет. Будто прикрой глаза, а как откроешь, ты снова в своем Т-34 командуешь зычно – заводи. И Палыч, уже пожилой механик с обогревшим лицом, аккуратно трогает мощную бронемашину.
В Свердловск поезд прибыл в полседьмого утра. Вагон неторопливо подкатил к перрону и застыл.
– Конечная станция «Свердловск-пассажирский», – зычно объявила проводница. – Готовимся к выходу. Не забываем вещи.
Билет для отчета по командировке она принесла еще полчаса назад, так что оставалось только извлечь огромный чемодан Маслова и не быть им раздавленными.
Все-таки на современных поездах ездить одно удовольствие. Еще недавно вокзалы – это угольная пыль, пар, свистки, в общем, каменноугольный период развития техники. А сейчас – тепловозы, электрички, чистота и порядок. Поливанов поймал себя на мысли, как быстро меняется жизнь, как приходят автомобили на место лошадей, а на место телетайпа – междугородный телефон и фототелеграф.
На перроне их уже ждали. Начальника уголовного розыска полковника Серегина Поливанов знал – тот, еще будучи оперативным сотрудником, приезжал в Москву, вместе ловили беглого разбойника и настигли в Марьиной Роще. Так что они тепло поздоровались, как старые знакомые.
Среди встречавших резко выделялся на фоне остальных своим двухметровым ростом – настоящий дядя Степа – заместитель начальника УООП Свердловской области по милиции Никита Рославлев. Также на перроне суетились оперативники.
– Ну что, товарищи, по машинам, – сказал Рославлев.
Один из оперативников, рыжеволосый, коренастый, лет тридцати на вид, с лучшими побуждениями попытался завладеть чемоданом Маслова, но тот театрально воскликнул:
– Мое, не отдам. Там сокровища всей моей фамилии!
Оперативник в долгу не остался:
– Бриллианты тещи.
Они поняли, что общий язык найдут.
«Нашли друг друга массовики-затейники», – усмехнулся про себя Поливанов.
Руководство расположилось в шикарном просторном черном шестиместном «ЗИМе». Поливанов с коллегами устроился в синей «Победе» с красной надписью: «Милиция». Их сопровождал тот самый рыжий, представившийся капитаном Сергеем Абдуловым, оперуполномоченным областного убойного отдела.
– Что ж вы преступный элемент не давите, свердловчане? – барски осведомился Маслов. – Вот приходится вас в свободное от подвигов время навещать.
– А, ну если вы у себя весь криминальный элемент передавили, так добро пожаловать, – отвечал Абдулов. – Гостям всегда рады.
– Да на раз-два сделаем. Как танком всех закатаем, – добавил Маслов, вспомнив красочные рассказы танкиста.
– А мы, дикие и убогие, поучимся…
Машины остановились на стоянке перед гостиницей «Большой Урал» на улице Красноармейской, в самом центре города, рядом с оперным театром и Уралоблсовнархозом. Шестиэтажное длинное здание с балкончиками и портиками под крышей, построенное в стиле советского конструктивизма в 1931 году, было недавно отремонтировано. Потолки высокие, все достаточно помпезно. Эдакое лицо города.
Заместитель начальника областного Управления провел по номерам лично, переписал гостиничные телефоны. Сидорову достался огромный люкс, даже с телевизором и холодильником! Лопатин поселился рядом с ним в одноместном номере. Поливанов и компания разместились в трехместном. Там было просторно, имелся балкон, радио, стол с настольной лампой, два кресла, широкие мягкие кровати – чистенько, уютненько, все по делу, без особых излишеств. Горячая вода круглосуточно. Понравилось. А что втроем – так оно веселее.
– Отлично, – отметил Поливанов на вопросительный взгляд заместителя начальника областного Управления.
– Ну, вот и хорошо. Отдыхайте после дороги. А там заедем – на обед отвезем. Потом совещание.
– Нет, так не пойдет, – возразил полковник Сидоров. – Вещи бросили. Считай, устроились. Едем на совещание.
– Как скажете, – кивнул Рославлев. В его голосе, с одной стороны, тревога от такого напора, а с другой – некоторое удовлетворение.
Не секрет, что обычно таких приезжих варягов встречают с определенным опасением. Во-первых, присутствует элемент ревности – мол, наверху решили, что сами не справимся, и послали на нашу голову. Во-вторых – дел невпроворот, а тут экскурсантов еще води, показывай им, рассказывай, но толку все равно ноль будет, поскольку земля не их. Да еще по приезде в столицу в неподходящем свете все отразят. Но после слов представителя Управления милиции министерства у местных появилась надежда, что приехали не экскурсанты, а работяги. И может быть, на самом деле помогут. Конечно, будет обидно, что сразу сами не справились. Но сейчас главное найти выродков. А вся дипломатия – это уже потом, это не главное.
