Kitabı oku: «Изнанка», sayfa 2

Глава 3
Лаборатория

1

Хозяин тих. Его пузыри пахнут жидким ужасом. Я хочу есть, но изо всех сил сдерживаюсь. Где мы, неясно. У нас новый Гиг. Он произносит мало звуков и, похоже, устроен иначе, чем те грубоголосые двойники, которые несли нас раньше. Он спокоен и перемещается равномерно. Отсутствие хаоса вокруг него пугает ещё больше, чем громкоголосица и переворачивание. Я чувствую нарастающую тревогу Хозяина, который почему-то не спешит обследовать обстановку с помощью сигналов. Когда он наконец раскрывает зев, обнаруживается, что голос Хозяина изменился. В нём появился привкус тоски. Я теряю отростки, подпитываясь им.

Нас вносят в пространство, которое глушит звуки извне и что-то делает с ними внутри. Мой Хозяин кричит, но не может добиться ответа от стен. Его крик утыкается в покровы Гига. Зло не исходит от горы тела. Она полна покоя и сосредоточенности. В общем пространстве, где теперь мы и наш Спокойный Гиг, есть внутренний отсек. Насколько я могу это понять. Нас туда выпускают. Отсек для моего Хозяина совсем невелик, судя по тому, что в полёте приходится всё время разворачиваться. Но всё же Летучий может двигаться, и это уже благо – небольшое, но улучшение его положения. Хозяин делает ветер и бьётся о какие-то поверхности, его глотка испускает цепочки звуков, но они рассыпаются, отталкиваясь от границ.

Странные стенки: кажутся воздухом, но оказываются твёрдостью. Крики, бесполезные для Хозяина, позволяют мне всё же кое-что распознать. Я учусь воспринимать реальность искажённых звуков и неопределённых состояний.

2

Из ниоткуда возникают подобия Спокойного. Сколько их, непонятно. Мне кажется, они что-то волокут (я слышу жёсткие с выступами, ритмично соприкасающиеся поверхности). В нашем внутреннем пространстве обнаруживаются щели. Хозяин их нашёл. Где-то здесь – выход из псевдовоздушного отсека. Хозяин наваливается на стенку и кричит, я глубже прячусь в жалкий пузырь. Какая-то сила открывает часть стены, и Хозяин, жадно глотающий воздух подрагивающим зевом, оказывается схвачен. Я понимаю, что мы в лопасти Спокойного Гига. Она покрыта чем-то слишком душно пахнущим. Хозяин уже не смыкает зева. Тело его сотрясается.

Вокруг царство белого звука и равномерно звенящих частей, которые размываются. В глотку Хозяина катится неизвестное. Это вещество. Жижа. Спрятавшись в пузыре, я вижу поток полусуществ, смываемых в хозяйскую бездну. Среди них есть совсем простаки, складчатые единственки; есть и сложные, состоящие из просвечивающей оболочки и разноцветной жизни жгутиков и прочего наполнения. Есть похожие на меня. Как быстро они проносятся! Я не успеваю обменяться с ними ничем. Меня удивляет горечь, которая наполняет меня при мысли об этом.

3

Жижа, кажется, пришлась Хозяину по вкусу. Он успокаивается, а я успеваю выпростать отростки из оболочки пузыря и схватить маленькое полусущество, вдавить его в себя и растворить в себе. Так себе перекус. Бессмысленный. Дающий ненастоящие силы. Я начинаю движение прочь от бездны, замирая, когда Хозяин вздрагивает. Функции его тела постепенно замедляются. Я всё ещё не решаюсь питаться им. Я не хочу отвлекаться. Я пытаюсь постичь, что происходит, и расслышать, что произойдёт.

Извне – обмен речевыми событиями между Спокойным и его возможными копиями. Я хочу зафиксировать сочетания звуков и отложить их в поры каталога, но улавливаю только обрывки. Голоса Гигов равномерно-похожи, и мне даже не удаётся понять – это говорят только Спок Гиг1 и Спок Гиг2 или есть ещё и Спок Гиг 3 и больше.

4

– аза – кокарбоксилаза – сиквенс – нуклеаза – рибонуклеиновая – пластина – рецепторы – иммуноглобулина – контагиозен – нуклеотиды – рибоза – пептиды – белки – геном – мутация – рандом – антитело – конфигурация – трудное дело – реакция – выборка – сыворотка – активация – рекомбинация – лимфоциты – эритроциты – тромбы – протомбы – домен – обуза – эксперимент – союзы – реактивы – паллиативы – вирус – папирус – вакцина – структура – медицина-натура – иммуногенно – внутривенно – эффекты – аспекты – прогнозы-дефицит – сахароза – тромбоцит – штаммы – программы – ошибка – машинка – спектр-коллаборация – аспект – дифракция – проба – микробы – бактерии – потери и…

5

…и всё опрокинулось. Угроза цвета ночной реки мелькнула сквозь бормотанье Гигов (мгновенный холодный блеск) – и вот расслабленное тело Хозяина уже вздёрнуто болью. В него вонзается острота, неизвестная живому миру. Нёбо/небо Хозяина раскаляется. Ай! Ай! Я усыхаю, сдуваюсь, исчезаю. Я чувствую дикую жажду. Во мне разрыв! Какие-то удлиненности опутывают меня. Мой разрыв начинает их втягивать.

Я не могу закрыться. Я поглощаю нечто против своей воли.

6

Хозяин тяжело дышит. Тело его наливается несчастьем. Он в псевдо-воздушном отсеке и мог бы полетать, но он только и делает, что выпускает цепочки жалобных звуков. Кому они тут нужны? Хозяин обречён на какие-то взаимодействия с Гигами. Вернее, их насильственные действия. С ним что-то сделали, но – странно – мне надоело сопереживать ему. Я устал. Во мне сгусток разочарования.

Всё кажется мутным от того, что Хозяин оказался таким слабым перед лицом новой реальности. Но с какой стати я воображал иное? В этом мире, исполненном разнонаправленных сил, всегда найдутся те, что превосходят твои. Ещё недавно меня даже не задевало то, что Летучий не подозревает о моём существовании. А теперь я думаю об этом, и мне тоскливо. Какой-то смысл улетучивается из всего, на чём бы я ни замер. Моим воображаемым отросткам больше не за что уцепиться.

Распад любви. Да что она такое? Она не вещество и не существо. Что же случилось? Что заставило меня думать о нашей общей жизни просто, без трепета? Неужели та жижа, которой Гиги напоили Хозяина? Или что-то ещё? Что-то, что вошло вместе с остротой?

Не знаю. Но чувствую, как становлюсь крепче.

7

Так – значит так. Пора и о себе подумать. Я протыкаю несколько пузырей, под оболочкой которых не обнаруживается ничего интересного. Обитатели камер давно превратились в какой-то сухой шлак. Я прокатываюсь по ним. В общем-то, выедать здесь нечего.

Голод ускоряет реакции. Я быстро забуряюсь в слои хозяйской глотки. Вот наконец не камеры, а подобие берега. Узкая река, кишащая деловитыми кругляками. Они плывут, перенося какие-то секретные вещества. Это же трубопровод Хозяина! Один из трубопроводов. Что за вещества и куда их надо доставить этим круглякам, меня уже не интересует. Взаимодействия внутри Хозяина подождут, как и возможные внешние события. Подождут! Ведь я так нестерпимо голоден! И только я отвечаю за сохранность «я».

8

Я бросаюсь в поток, преграждаю путь одному из пловцов и перехватываю его упаковку с пищей. Непривычный вкус, но ничего, сойдёт. Я чувствую необычайный прилив сил. Судорога жадности охватывает всего меня.

Я себе не очень нравлюсь таким – но пришло время действовать. Хватит всё время полагаться на свои представления о всемирных законах. Они описывают сдвинутую назад реальность! Миры уже изменились, и может быть, и законы тоже. В такой неразберихе это не определить.

Если бы у меня сейчас был хотя бы миг, чтобы прислушиваться к себе, тогда бы я, может быть, и переживал из-за какого-то превращения. Из-за того, что и я изменился и пока не знаю, чего мне от себя ждать. Но мне надоело думать. Я хочу жить. Летучий, пойми и прости (хотя, конечно, ты меня не слышишь). А перед кругляками в твоём трубопроводе странно извиняться. Они не обладают статусом самостоятельной жизни или полужизни. Просто бестолковые однонаправленные пластинки.

Я пожираю их ноши без сожаления, оставляя им свои фрагменты, обломки отростков. Мне не жалко – новые вырастут. А они, глупые пластинки, в отличие от Хозяина, теперь будут помнить обо мне.

9

Кажется, я слишком увлёкся охотой и подпиткой. Внешняя реальность осталась без наблюдения. А в ней что-то происходит. Стоп! Я чувствую мягкие шумы. Тихое приближение сдвинутой вперёд опасности. Летучий оживает. Я чувствую, как он пытается подняться, но что-то точно держит его. Его голос становится всё тоньше, всё выше и, уже неразличимый, прорезает барьеры и уходит вверх, в небо, которого здесь нет.

И вот я понимаю: тело Хозяина, мой непосредственный мир, куда-то ползёт. Нет, скорее, его грубо волокут. Кто-то волочёт, логикой движения непохожий на Спокойных Гигов. Тело-мир ударяется о внешнее жёсткое, я это слышу, замерев. Хозяин молчит. Он уже никому не может сопротивляться. И тут с меня спадает пелена, и с ужасом я понимаю, что произошло.

Это я виноват. Я отступил от него внутри себя, и это со мной давно. Я забыл о том, ради чего я в нём существую. Теперь я кажусь себе ничтожней самого бесполезного, самого мёртвого шлака отсеков. Ничтожней трухи от мёртвых существ. Так ли уж я полужив, я, жравший своего Хозяина просто так, я, забывший, что значит преданность и забота?

Я упустил, я пропустил что-то важное. Какую-то прожилку бытия, какой-то его каналец, вход. И теперь я теряю того, которого так любил когда-то, оказываюсь внутри его последней судороги. И внутри его смерти. Я заслужил это. Я, но не он. Кто-то страшный перерезает глотку Хозяина, перетирая еле живую мякоть острыми, твёрдыми разрывателями реальности. Все связи нарушены, все трубопроводы текут вон, все отсеки раздавлены, все уровни перепутаны.

Всё кончено. Мы с Хозяином летим в бездну.

10

– Ах ты, дрянь, что ты наделала?!

– May! May!

– Какой эксперимент, а?! И всё пропало. Тварь!

– May! May!

– Да как она открыла дверцу? Вроде плотно было.

– May! Мя-яу!

– Кто тебя впустил? Это невозможно!

– М-мя-яу! Мряв!

– Чья это кошка? Кто посмел? Уволить!

– Нмау-у, мр-р.

– Да ничья она.

– May!

– Не лаборатория, а проходной двор!

– М-му-у-ур. Мр-р.

– Пошла вон! Ребята! Надевайте перчатки! Взять её!

Тпт, тпт, тпт, тпт, тпт, тпт, тпт, тпт.

– Вот, вот она! Заходи сзади!

– М-мяв-в!

– Осторожней, чтобы не оцарапала! Она может быть заразной!

– Что вы ей вкололи, док?

– М-мяу!

– Лови давай. Не задавай глупых вопросов.

– Я не нанимался заражаться от ваших подопытных.

– Все вон! Все пошли вон! И её забирайте! Где уборщик?

– May! May!

– Он сейчас будет, док.

– Надо всё зачистить и простерилизовать тут. Ничего не трогайте. Перчатки в стирку.

– Ладно-ладно, док. Мы уже уходим.

– Эксперимент провален.

– Мы пришлём уборщика.

– И поскорее.

– М-мяв!

Глава 4
Рынок

1

Бездна оказалась настоящей, но только для Хозяина. Прежнего. Он в неё канул.

Мне тяжело сейчас думать о том, что я оказался более живучим. Отростки ещё хранят воспоминание о прежней привязанности. Отсутствующие отношения странно отчётливы. Как это понять? Я не помню, чтобы такое было со мной в сдвинутой назад реальности.

Всё ли я сделал, чтобы уберечь Летучего Хозяина?

Нет.

Сейчас ничто не спасает меня от знания о том, что я начал отрываться от него давно. Связь слабела. Моя – не его. Летучий не знал о моём существовании. Но разве это имеет сейчас значение? Важно лишь то, что это я успел его разлюбить. Как странно и страшно.

Разлюбить – получается, это и значит выжить.

2

Есть ли что-то по ту сторону бездны?

Я не понимаю, зачем думать об этом. Это ни к чему не ведёт. Это слишком остро. Летучий промелькнул, он уже канул. Это мы его отдали бездне. В его смерти есть наша вина. Моя.

Мне не с кем поговорить. Я не испускаю сигналов, которыми можно было бы обменяться с другими. Я беззвучен, я непонятен. Я незаметен. Моё «я» самозамкнуто, и я не могу объяснить всего, что понял сам, даже тем полусуществам, которые похожи на меня. Даже тем, кто вырастает из моих отростков.

И что такое это «я»? Кто я вообще? Остаюсь ли я тем же «я», переходя через испытания? А другие? Кто мне об этом расскажет?

3

Раньше я думал, что главное – это преданность. Она собирает мои растопыренные щупальца, мои разрозненные желания и кусочки впечатлений. Но вот она обманула меня. Закончилась. Я понял, что могу путешествовать от Хозяина к Хозяину, теряя одни реальности и получая другие.

Это больно. Это очень больно.

Это интересно.

4

Я вспомнил, как совершился сам перескок на другую прожилку бытия (понять – и забыть). Когда горло Летучего оказалось в пасти нового Хозяина, я только и смог, что использовать свой простейший трюк: внедриться отростками в первый попавшийся пузырь, чтобы меня не смыло в кисло пахнущее варево утробы. Я заставил себя забыть о Летучем. Новый Хозяин поглотил прежнего. Сначала убил, а потом сожрал. А я задержался в его глотке.

И всё.

Прощай и прости, Летучий.

Новый хозяин разговорчив. Я изучаю его язык.

5

Пока смог распознать лишь несколько звукосочетаний: требовательные речи возникают с длинным «а»; сомнения прячутся в прощупывающем воздух «м-м-м»; м-м-мурзыка завершения, гибкое владение ситуацией выражается в гаснущем «у».

Я вслушиваюсь в обертоны мягкости. Нарастание речи происходит постепенно: звуки кажутся такими же плавными, как и движения Хозяина. Он прекрасно ладит с воздухом, в который не поднимается.

Однако впечатление плавности обманчиво. Природа его движений непроста: мягкость обволакивает хватку и готовность к броску, подобно нежности воздуха, скрывающей жёсткость событий.

Новый хозяин движется необыкновенно.

6

– М-ма(у), м-мамум, мр-р. Не задерживай меня, Мурз. Не сегодня. Я не хочу, м-мне мнекогдау, мр-р.

– М-мя! Ну один раз! О, как ты пахнешь там-м-м! Стой, я сейчас тебя…

Кто-то иной, грубый и, кажется, более крупный, гулкий, говорит с Плавным, обдавая нас жаром своего тела-мира. Что ему нужно?

– М-м-мнет, м-мн-нет.

Из-за тряски плавнохозяйского тела жидкость трубопроводов разворачивается вспять.

– М-мя!

– Ш-ш-ш! Не см-мей!

Тело Плавного Хозяина вибрирует от негодования. Или от чего-то ещё – того, что я не понимаю?

– М-мяв! Ну куда ты?

Голос Грубого смягчается. Голос Плавного тоже оказывается неожиданно умиротворённым:

– Всё тебе скажим-м-м. Мна рынок мнаадо.

– За м-мя-ясом?

– Не твоего ум-ма-а дело. Покау.

7

Я пытаюсь понять эту встречу. Крупный двойник напал на нового Хозяина. Их взаимодействие было опасным и коротким. Оно сопровождалось сильной тряской, причём сначала тела-миры колебались по-разному; потом возник единый ритм и мне показалось, что произошло слияние двух существ в одно.

А потом они разделились, вернувшись к себе. Плавный остался, а Грубый пропал. Неразбериха реакций ушла, движения снова стали равномерными. Мягкий покой передался всем отсекам и сделал стенки их ещё более упругими. Покой сочился отовсюду, как туман.

И теперь я думаю: может быть, существа вообще подразделяются на два совершенно разных типа? На грубоголосых, крупных и властных, борющихся с реальностью за что-то (за пищу?) – и на других, более мелких и мягких, принимающих всё как есть, обладающих нежными, вкрадчивыми голосами?

Когда эти два типа существ взаимодействуют, то по воле крупных все они могут сливаться в двойные существа, и в это время их тела-миры могут обмениваться какими-то недостающими им свойствами. Необходимыми для выживания, лучшего приспособления к реальности. Властные получают мягкость, а покорные – силу (как-то так).

Они соединяются ненадолго: были «он» и «она» – стало «оно». А потом они опять распадаются, отправляясь по своим делам.

Если моя догадка верна, тогда мой Плавный Хозяин – не он, а она!

Не Хозяин. Хозяйка.

8

А я – полусущество. Я не живу, а полусуществую. Я не взаимодействую с себе подобными. Ведь полусущества не нуждаются в обмене свойствами с другими полусуществами. Нет, мы нуждаемся отнюдь не в своих подобиях.

Мы нуждаемся в Хозяевах. В тех, внутри которых мы можем быть.

А Хозяева исчезают. Они пропадают в бездне.

Откуда же они возникают? Из каких пропастей? Из какого утра? Какой тьмы? Какого тумана? Какой реки? Я не видел их возникновения. Для меня они точно уже всегда были. Но они сменяли друг друга, а я оставался. Я даже не знаю, сколько у меня было Хозяев. Я не помню сдвинутой назад реальности, иначе я бы исчез от тоски. Существуют ли они сейчас, в небытии, без меня? Каково им не быть?

Возвращается ли кто-то из бездны, а? Возможно ли это? Может быть, они из бездны и возникают?

9

Я не знаю, возможно ли деление существ. Могут ли они повторять себя, создавая копии или подобия, как мы? Все полусущества делятся. Например, я оставляю в камерах Плавной свои отростки, из которых могут произойти другие полусущества при определённых условиях. Это естественный, лёгкий процесс. Для этого нужна только пища. Наши «я» рассредоточиваются безо всякого смысла. Я не слежу за полужизнью своих копий.

10

Нас обступает разноголосица. Я прекращаю вскрывать новые отсеки. Хватит проникновений. Я хочу выбраться из гущи и пищи и оказаться свободным в хозяйской глотке. Я надеюсь понять, что соответствует шуму извне.

Реальность Летучего была приглушённой замесью тьмы и света. А теперь, мне кажется, наша реальность – свет. Я хочу его ощутить. Хочу понять, что значит день – даже если это опасно.

11

Ловкость, с которой Плавная маневрирует между дребезгом, топотом и шуршаньем, восхищает меня. Она вбегает в запахи.

Я выпрастываюсь из мякоти горла и болтаюсь в слизневой жидкости. Её очень много: она всё поступает и поступает из горловых резервуаров. Плавная дышит очень часто, приоткрывая и закрывая наружный мир. Запахи резче света. Они устойчивые и сменяются, не смешиваясь, целиком. Громкость разноголосицы даже теряется в них. Я думаю, что здесь, в этом насыщенном пространстве никуда не сдвинутой реальности запахи тоже становятся речью, которую я бы мог освоить. Понять, откуда они идут, кому принадлежат.

Плавная так независима и непостижимо ловка, что, кажется, она ускользает ото всех – от своих жителей-полусуществ, от существ и Гигов внешнего мира. От нас и наших возможных привязанностей. Она убегает от всего.

Я понимаю её. Плавная вызывает у меня любопытство. Жадность безнаказанного интереса. Ни больше ни меньше. Но, думая о ней, я не забываю о себе. Я могу убавить силу интереса, когда захочу. Может быть, всё дело в том, что после гибели прежнего Хозяина я боюсь привязываться. Прохлада любопытства позволяет оставаться закрытым. Я не служу новой Хозяйке. Я путешествую в ней.

12

Ой!

Пока я думал, что-то произошло. Мир рванулся и опрокинулся. Плавная уже – Неплавная! Она обожралась запахами. Р-раз – пасть раскрылась и сомкнулась. Теперь она держит новое чужое душное, которое затыкает свет. Запах ужасен. Это мёртвое тело-мир. Слизневые потоки всё извергаются. Меня несёт к мёртвому. Как же холодно!

Ох! Всё сотрясает оглушительный крак. Следует удар, от неожиданности которого пасть разжимается, и я вместе со своим ужасным мёртвым пристанищем оказываюсь на свету – без Хозяйки. Мне жутко. Гомон, громовые крики, удар, удар.

– М-мя-яв!

Мы снова в пасти Плавной. Над нами громовые голоса Гигов. Они орут: «А», «О», «Э», «У» (больше я ничего не понимаю). Я отчаянно пытаюсь прикрепиться к влажным покровам гортани, я не хочу быть с мёртвым. Вдруг оно пропадает, и вот уже свет застит живое; Хозяйка ест что-то обдающее всех её жителей, оказавшихся на поверхности её крика, чужой, горячей и сладкой жидкостью. И вот уже меня швырнуло в разрушенные слои чужой мякоти, вываливающейся из отсеков.

Р-раз – и Плавно-Неплавная исчезла. Р-раз – и перепутанные слои и я взмывают вверх, на ослепительно-яркий свет, мучающий непонятным. Р-раз – и я в тенистой пещере. Это тоже гортань. Чья она, я не знаю.

Всё произошло слишком быстро.

13

– А! А! Ну где ты там?

– Сейчас, сейчас!

– Ты видела? За палец цапнула!

– Голодная, видно.

– Жалеешь её, да? Кошару эту? Лучше перебинтуй. Не могу сама. Сильно кровь идёт, чёрт.

– Я сейчас, потерпи.

– Чёрт! До мяса!

– Не облизывай! Давай я тебе полью. Так. Теперь надо обработать рану. Где у тебя перекись?

– Посмотри тут, в верхнем ящике.

– Нету. Только вата. Сейчас. Давай я тебе и губы вытру.

– Кажется, в сумке у меня были салфетки. Анти… антибактериальные.

– Ага.

– Поймать бы их всех и перестрелять!

– Кого? Кошек? Много их здесь. Всех не перестреляешь.

– Ты просто неисправима! Не забыла, кто тут пострадавший?

– Ну не сердись.

– А людей тебе, значит, не жалко.

– Я видела: люди дают кошкам обрезки мяса.

– Те, кто даёт, скоро прогорят.

– А ты за одну креветку чуть её не убила!

– Опять двадцать пять! Затяни получше.

– Так пойдёт?

– Угу.

– Зачем же так злиться? И вреда от неё никакого.

– Э, подруга, ничему тебя жизнь не учит.

– Всё-таки божья тварь.

– Слушай! Ты в секте зелёных, что ли?

– Нет. Но у древних египтян, например, кошки считались священными животными…

– Эй! Она укусила твою подругу! О чём ты?

– Прости.

– И ведь к лучшему товару пролезла!

– У нас, ты думаешь, самый лучший?

– Лучшие креветки на рынке. Королевские.

– Но запах уже у них, тебе не кажется?

– Нормальный запах, дурында!

– Как будто несвежий…

– Молчи. Ты тут недавно. У тебя испытательный срок. Вышвырнут и не почешутся! И кому потом отвечать за тебя, а?

– Прости. Просто у нас в магазине…

– Ну и где теперь твой магазин?

– Ты же знаешь.

– Откуда я знаю? Может, и правильно, что конфисковали.

– Зачем ты так?

– Может, босс твой обделывал кое-какие делишки?

– Ты это нарочно говоришь! Ты же знаешь, что это было несправедливо.

– Чёрт! Палец болит.

– Ослабить повязку?

– Не надо.

– Я рассказывала тебе: на него накатали донос. Он ни в чём не виноват.

– Да почем я знаю, кто виноват, а кто – нет?

– Хозяин был порядочным человеком.

– Порядочным сроки не дают.

– Это было давно. Судебная ошибка.

– Так уж и ошибка. Они-то дело подняли, проверили.

– Нет, просто он тогда в университете лекции читал, а на его место метил другой. Вот он и написал донос.

– Серьёзно?

– Ну да. Что-то политическое, но это между нами. Что чему-то не тому учит студентов.

– А что за лекции были?

– По философии.

– И потом тюрьма, а потом торговля креветками?

– А что тут такого?

– Ничего. Просто как-то странно: философ – и креветки. Философ-креветочник.

– Такова судьба.

– Я вот всю жизнь этими проклятыми креветками занимаюсь. И без всякой там философии. Как же мне всё это надоело! А тут ещё эти кошки! А если она бешеная?

– Просто сходи к врачу.

– На что? У меня страховка закончилась, а выручки пока нет.

– Давай я тебе одолжу.

– Богатая? Ты с ума сошла?

– Сходи, когда будет обед.

– Да как ты одна тут будешь?

– Как-нибудь справлюсь.

– Нет, я лучше в аптеку.

– Ну, сама смотри. Вы что-то хотели, уважаемый?

– Мне морепродукты, всего понемногу.

– А вам?