«Чистый понедельник (сборник)» kitabından alıntılar, sayfa 2
"Странный город! - говорил я себе, думая об Охотном Ряде, об Иверской, о Василии Блаженном. - Василий Блаженный - и Спас на Бору, итальянские соборы - и что-то киргизское в остриях башен на кремлевских стенах..."
Похоже было на то, что ей ничто не нужно: ни цветы, ни книги, ни обеды, ни театры, ни ужины за городом, хотя всё-таки цветы были у неё любимые и нелюбимые, все книги, какие я ей привозил, она всегда прочитывала, шоколаду съедала за день целую коробку, за обедами и ужинами ела не меньше меня, любила расстегаи с налимьей ухой, розовых рябчиков в крепко прожаренной сметане, иногда говорила: «Не понимаю, как это не надоест людям всю жизнь, каждый день обедать, ужинать», — но сама и обедала и ужинала с московским пониманием дела. Явной слабостью её была только хорошая одежда, бархат, шелка, дорогой мех…
тем как кучер в плисовой безрукавке и круглой шапочке с павлиньимибатюшка, очень рад был встретиться! – Мой поклон вашему семейству! – И вашим также
- Счастье, счастье... "Счастье наше, дружок, как вода в бредне: тянешь - надулось, а вытащишь - ничего нету".
- Это что?
- Это так Платон Каратаев говорил Пьеру.
...К нам подошел с бокалом в руке, бледный от хмеля, с крупным потом на лбу, на который свисал клок его белорусских волос, Качалов, поднял бокал и, с деланной мрачной жадностью глядя на нее, сказал своим низким актерским голосом:
— Царь-девица, Шамаханская царица, твое здоровье!
И она медленно улыбнулась и чокнулась с ним. Он взял ее руку, пьяно припал к ней и чуть не свалился с ног. Справился и, сжав зубы, взглянул на меня:
— А это что за красавец? Ненавижу.
Кажется, ничего не может быть лучше запаха зимнего воздуха, с которым входишь со двора в комнату...
Не понимаю, как это не надоест людям всю жизнь, каждый день обедать, ужинать.
«Непонятно почему, — говорила она в раздумье, гладя мой бобровый воротник, — но, кажется, ничего не может быть лучше запаха зимнего воздуха, с которым входишь со двора в комнату...»
И долго пропадал по самым грязным кабакам, спивался, всячески опускаясь все больше и больше.
И завтра и послезавтра будет все то же, думал я, – все та же мука и все то же счастье…
