Kitabı oku: «Флатус», sayfa 7

– Держитесь, Алексей Николаевич! – дрожащим голосом произнес я.

Полицмейстер попытался что-то сказать, но из его рта вырвался лишь короткий стон, после чего тело Чудновского обмякло.

Громко выругавшись, Микола взял полицмейстера на руки и спешно понес к выходу из манежа.

– Иван! – не оборачиваясь, обратился Цыган к одному из своих громил. – Подгоняй обоз!

– А с этим уродом что делать? – сбегая по лестнице, спросил Иван.

– Пусть его везут в участок, – отстраненно сказал я.

***

Голова Чудновского лежала на моих коленях. Казалось, полицмейстер не дышит, но, поглядывая на его простреленный живот, я замечал, как тот едва видимо вздувался, что давало надежду на спасение Чудновского.

Впервые мне стало жаль Алексея Николаевича. Все распри, которые недавно были между нами, уже казались глупостью, стоило мне увидеть осунувшееся бледное лицо полицмейстера. Я сетовал на судьбу своего начальника, которая завела его в эту преступную чащу, пробираться сквозь которую у Алексея Николаевича не было ни сил, ни упорства, ни видимого желания. Он не заслуживал такой несчастный конец. Его исход должен произойти в глубокой старости, в окружении любящей семьи, далеко от мира, полного опасности и внезапной смерти, караулящей у каждой дверной щели.

Бесконечно осмысляя произошедшее с Чудновским, я то и дело возвращался в прошлое, вспоминая день, когда узнал о смерти отца, и то чувство беспомощности, охватившее меня при осознании того, как много я не успел сказать ему. И вот, вид умирающего на моих руках Чудновского вызвал давно забытое, горькое и режущее сердце чувство из прошлого. Я желал извиниться за пренебрежительное отношение к нему не только как к полицейскому, но и как к человеку. В прошлом мной было сказано много гнусных и неправильных вещей в сторону Алексея Николаевича, и я бы не простил себе, если бы Чудновский ушел из этого мира, считая, что я его презираю.

Неужели лишь в силах смерти раскрыть всю истину наших поступков, вызвав искреннее сожаление и раскаяние? Или же это было эгоистичное желание остаться в глазах умирающего хорошим человеком?

***

Когда Чудновского положили на операционный стол, меня отвели в пустую палату, где осмотрели ступню. Все оказалось не так плохо, как я думал: закрытый перелом без критических травм кости. Легким движением рук врач вставил стопу на место, и вся боль данной процедуры живописно отобразилась на моем лице в виде уродливой гримасы. После наложения гипса мне посоветовали отправиться домой, и даже вытащили из больничных закромов полугнилой костыль, который все же стойко меня держал, но я остался в больнице. Подковыляв к операционной, где пытались спасти полицмейстера, я уселся на скамейку и принялся ждать.

Пока врачи всю ночь боролись за жизнь Чудновского, я был занят рассуждениями о том, является ли мое сострадание к полицмейстеру искренним или же я и впрямь эгоистично желал, чтобы он перед своим уходом увидел во мне доброго и сочувствующего человека, а мнимое благородство скрывало истинные корыстные мотивы привлекательного искупления. А может быть, то были отголоски детской травмы, связанные со смертью отца, которой я был не в силах противостоять?

Чем настырнее меня одолевал сон, тем больше путались мысли, проводя тропинки умозаключений к темной пропасти бессознательного. В итоге я уснул ближе к утру, так и не ответив для себя на поставленный вопрос.

Врач нежно хлопнул меня по плечу, когда в окна начал робко прокрадываться холодный утренний свет.

– Мы боролись за его жизнь, как могли, – устало произнес он, когда я взглянул на него полусонным взором. – Вы можете идти домой, молодой человек.

Не вразумив, что врач хочет сказать, я надавил кулаками на глаза, пытаясь задавить все еще сильную сонливость и встревоженно спросил:

– Что вы имеете в виду? Он… умер?

– Мы его спасли, – пытаясь подобрать нужные слова, ответил врач. – Но сейчас ему будет лучше набраться сил и отдохнуть. Если хотите навестить пациента, то приходите дня через два. Ему должно полегчать.

– Ну даете, – пробурчал я, поднявшись со скамьи и гневно взглянув на врача, не способного грамотно формулировать речь. – Вы очень неумело доносите информацию о пациентах!

– Послушайте, – раздраженно ответил врач, явно недовольный моим агрессивным тоном. – Мы не спали всю ночь, в поте лица пытались вытащить из лап смерти Вашего товарища, и когда нам это удалось, Вы начинаете обвинять уставшего и обессиленного человека в неправильных формулировках? Мой Вам совет: не хотите неприятностей, думайте о последствиях своих выражений!

У меня не было сил цепляться к словам врача, и, узнав всю необходимую информацию о состоянии Алексея Николаевича, я молча, опираясь на костыль, захромал на улицу на крыльцо больницы.

Перед зданием стоял обоз Цыгана.

– Телорез давно в участке, – сонно произнес Микола. – Ваши коллеги вызвали врача, и Телорезу оказали медицинскую помощь… – он смолк, ожидая от меня каких-либо слов, но я, пребывая в полусонном состоянии, молча смотрел на него. Немного помолчав, Цыган спросил: – Как там Алексей Николаевич?

– Сказали, что жить будет, – неразборчиво ответил я. – Через пару дней можно будет навестить. Вы сообщите его жене?

– Конечно, – слегка приободрился Микола. – Думаю в ближайшее время отправиться к ней.

– Вы нам врали, – внезапно сменил я тему разговора. – Оказывается, Евгений был знаком с Вашими циркачами и приносил им наркотик.

– Скажите мне, при чем тут я? Я не в силах уследить за всей труппой и быть в курсе, с кем они водят дружбу, – ответил Микола и после короткой паузы добавил: – Но даю слово, что контроль будет усилен, и все причастные к произошедшему инциденту будут наказаны.

Мне хотелось верить Цыгану, но его непринужденный тон не давал расслабиться, вызвав подозрение в неискренности сказанного.

– Может, Вас подкинуть до дома? – словно чувствуя мои сомнения, сказал Микола.

– Нет. Лучше отвезите в участок. Мне необходимо побеседовать с Телорезом.

– Как скажете, – произнес Микола и спрыгнул на землю.

Он подошел ко мне, аккуратно взял под руку и помог сесть в обоз.

– Отвезу вас, а после загляну к жене Алексея Николаевича. – сказал он и приказал щуплому кучеру гнать коня к полицейскому участку.

Глава 10

Телореза посадили в ту же клетку, в которой ранее находилась Проглотова. Саму женщину отпустили домой, но выдали предписание явиться в участок через пару дней для дачи показаний, которые пойдут в дело о “похитителе флатуса”.

– Приветствую вас… э… Станислав, верно? – улыбнулся Телорез, когда я подковылял к клетке.

– Верно, – сухо ответил я и внимательно осмотрел внешний вид Тихона.

В манеже я испытал сильный стресс, и пристально рассмотреть Телореза не представлялось возможным из-за постоянного страха за свою жизнь.

Сейчас же он не представлял никакой опасности и, судя по улыбчивому приветствию, был настроен на диалог. Я принялся молча рассматривать заключенного. Лицом он вышел недурным: прямые, острые скулы разрезали лицо, пропадая под пышными усами, подобно тем, какие носил Чудновский, но невооруженным глазом было заметно, что Телорез за ними хорошо ухаживает. Одинокий локон непринужденно падал на его лоб, непослушно вырвавшись из пышной копны волос. На удивление, Телорез был физически хорошо сложен, чего было невозможно увидеть в манеже, где он стоял облаченный в темное пальто, но сейчас он сидел в распахнутой рубахе с закатанными рукавами, обнажив широкую волосатую грудь и крепкие руки, расписанные татуировками, чей общий сюжет не имел целостности и рядом с черно-белыми маргаритками мог соседствовать раздробленный череп или черепашка с распахнутыми орлиными крыльями.

Разглядывая татуировки, я вдруг заметил, что из-под густой растительности на груди на меня смотрят до боли знакомые глаза. Приглядевшись, удалось рассмотреть вытатуированные черты лица мужчины, на первый взгляд схожие с чертами самого Телореза, но вдруг я осознал, кто именно выбит на груди Тихона.

– Странная у Вас татуировка на груди, – произнес я. – Это лицо Чудновского? Скажу Вам, что это нездоровое увлечение заклятым противником.

– Ох, ха-ха-ха, – рассмеялся Телорез. – Ты многого не знаешь, парень. Как там Алексей Николаевич?

– Жив, – самодовольно ответил я, надеясь, что увижу разочарование Тихона, но произошло нечто странное. На лице Телореза появилась нескрываемое облегчение.

– У меня тоже все нормально, – сказал он и положил руку на перебинтованное плечо. – Пуля прошла навылет, – смолкнув, Телорез скользнул по мне взглядом и добавил: – Но Вы здесь не для того, чтобы справиться о моем здоровье.

– Верно. Мне бы хотелось узнать все детали ваших преступлений.

– Сомневаюсь, что, получив от меня информацию, Вы сможете выйти на истинных организаторов, – улыбнулся Телорез. – Я могу Вам рассказать про то, как наркотик распространялся. Но проводить Вас в самую суть дела у меня не получится, потому что сам практически ничего не знаю. Я всего лишь пешка на огромной шахматной доске. Негласный глава наркокартеля этого города. А то, что происходит за пределами Люберска – мне неизвестно.

– Говорите, что известно, – поправив костыль под плечом, я приготовился слушать.

– Ну, хорошо, – сказал Телорез. – Мне будет занимательно, что ты сотворишь с полученной информацией. Арестовать-то меня вам удалось, но какие шаги вы в дальнейшем предпримите, ведь ты понимаешь, что на этом наркотик не исчезнет из города?

Я молчал.

– С чего бы начать… – картинно поднеся палец к губам, задумался Телорез. – В свое время со мной связался главарь наркокартеля соседнего города…

– Что за город? – перебил его я.

– Кропоткино, – недовольно взглянув на меня, ответил Телорез. – Связался он со мной при помощи посыльного, которому дал место, где я в тот момент времени находился. Об этом месте знали немногие, но сам глава картеля города Кропоткино был одним из них, поэтому, взяв письмо из рук посыльного, я не особо удивился, когда увидел знакомую подпись.

– Как звали главу картеля?

– Вот этого я тебе не скажу, – улыбнулся Телорез. – У нас имеется свой кодекс, в котором прописано не раскрывать имена и местоположение глав картелей.

– На данный момент положение у Вас не самое выигрышное, – попытался надавить я на Тихона.

– Думаете, у Вас выигрышное? Не теряйте свое время, Станислав, и слушайте, тем более, тот человек уже скончался, – Телорез сдвинул брови к переносице и, выдержав паузу, продолжил: – В письме я вычитал весьма интересные вещи. “У нас появился невиданной ценности наркотик” – не поверите, но я почувствовал трепет, с которым пишущий выводил буквы на желтом листе. Далее следовало короткое, но очень необычное описание, как этот наркотик распространяется: на каждый город дают двух человек, которые носят наркотик внутри себя, прям в организме. Конечно, поначалу я подошел к написанному в письме с холодной головой и принял за вздор, но, узрев сумму, которую приносит данный наркотик за одну лишь неделю с учетом его дешевизны, я потерял самообладание. Решив рискнуть, я отправился в Кропоткино. Но еще подмечу, в письме настоятельно рекомендовали взять с собой одного человека. Для чего – узнаете чуть позже. Когда мы прибыли на место, к нам вывели угрюмого мужика в широком, плотном пальто. Я начал требовать, чтобы мне показали сам наркотик, его физическую форму. Мне хотелось знать, что он из себя представляет: жидкость, порошок или нечто другое. Но, получив резкий отказ, возмущенный, я уже было встал и направился к выходу, покрывая трехэтажной руганью всех собравшихся в комнате, и тут человек, который меня и позвал, приказал одному из своих громил схватить моего подчиненного. Я не успел среагировать: Полижайку (так его звали) схватили и насильно засунули его голову под пальто незнакомца. Тот плотно закрыл пальто, и тут… прозвучал характерный звук… Думаю, Вы уже понимаете, о чем идет речь. Тут-то я и потерял дар речи. Полижайку отпустили, но он не торопился вытаскивать свою голову. Лишь спустя две минуты незнакомец в пальто сам его оттолкнул. Стоило мне увидеть лицо Полижайки, искаженное неописуемым экстазом, я даже и не знал, что думать. Бесконечные вопросы тут же принялись вываливаться из моего рта. Поначалу казалось, что дело в пальто, но глава накрокартеля заверил меня, что пальто лишь сдерживает испарения, не позволяя им вырваться наружу, а сам наркотический газ вырабатывается в кишечнике незнакомца. Но откуда у него такая способность, мне не пояснили, да и подозреваю, что глава наркокартеля сам не знал и являлся лишь очередным звеном в распространении наркотика. Было глупо не принять участие в сделке, тем более, когда себестоимость наркотика включала лишь содержание, не побоюсь этого слова, одаренных людей в пальто. Под содержанием я имею ввиду предоставление им жилья и пропитания. Все! Само собой я согласился, и через пару дней к нам в город приехали двое неизвестных. Имена свои не раскрывали, постоянно молчали и лишь выходили на условленные точки в городе, дабы заниматься тем, для чего сюда приехали. Позже я придумал схему распространения наркотика в общественных местах, ввел отличительные знаки для распространителей флатуса и покупателей, настроил небольшую сеть так называемых “вонючих почтальонов”, разносящих те самые письма, а недавно моя гениальность вышла на новый уровень, когда мы начали закачивать газ или, как его теперь называют, “газовуху” в воздушные шары. Да, подняли стоимость наркотика, но что из этого могло бы выйти… эх! Эти дурацкие обстоятельства! Моя агентура сообщила о том, что Вы в ту ночь пошли в цирк, и если бы не эти глупые циркачи, может быть, все бы обошлось, и мы не общались бы при таких условиях. Одно наложилось на другое и ЧПОК! Почти посыпалось!

– Почти? – удивился я. – Мы Вас поймали. У Вас все посыпалось!

– Ха-ха-ха, – рассмеялся Телорез. – Мне казалось, ты умнее Чудновского! Стал бы я тебе рассказывать все это, будучи уверенным, что вы сможете остановить распространение? Нет. Все зашло слишком далеко, и наркотик продолжит распространяться и без моего личного участия. Сейчас на короткое время все затихнет, но поверь, они пришлют еще людей, поменяют цвет пальто, отличительные знаки, может быть, способ оповещения покупателей, но остановить данный процесс практически невозможно.

– Мы еще посмотрим, – обозленно ответил я.

– Конечно! – ехидно улыбнулся Телорез. – Посмотрим…

– Для чего вы собирали… “газовуху”… в бумажные пакеты? – спросил я.

– Было интересно узнать, способны ли заядлые наркоманы выделять подобный газ, меняется ли их флора кишечника после долгого применения “газовухи” и прочее, прочее, прочее. Ты, наверное, считаешь меня странным, но у меня имелись имена каждого наркомана в городе, кто хоть раз пользовался нашими услугами, и спешу расстроить – никто из них не имел способности к выработке нужного газа. Конечно, произошло пару эксцессов, когда я пытался получить газ, а наркоманы истошно сопротивлялись, ну и случайно умирали. Но ты и об этом знаешь. А вообще скажу так, у Вас в руках имеется ценнейший экземпляр для вскрытия в виде мертвого торговца. Я бы поторопился узнать, что у него там внутри, а то интуиция подсказывает, будто тело могут в скором времени уничтожить.

– Получается, они все же какие-то особенные, – рассеянно произнес я, параллельно размышляя о том, что Телорез прав и стоит отправиться в морг как можно скорее.

– Получается, так, – легко улыбнулся Телорез, но вдруг улыбка сошла с его лица, и он, понизив голос, обратился ко мне: – Послушай, Станислав. Не стоит тебе лезть в это дело. Если мне не открыли информацию о происхождении газа, значит, ситуация гораздо серьезнее, чем местечковая торговля наркотиком в Богом забытом городе. Ты можешь нарваться на очень серьезные неприятности, если уже не нарвался. Вы убили распространителя, золотого теленка, приносящего им немыслимые деньги, и просто так они этого не оставят. Возмездие вскоре Вас настигнет, как настигло главаря наркокартеля города Кропоткино.

– Тебя это уже не касается, Телорез, – попытавшись придать уверенности своему голосу, ответил я. – И если эти торговцы такие ценные – а ты знал, что мы ведем расследование, – тогда почему не сказал им не высовываться на улицы?

– Сказал, но вот какая штука – для них я всего лишь посредник между Люберском и высшим начальством. У них есть единственное задание – распространение наркотика при любых обстоятельствах. Мы, те, кто держат преступность своего города в руках, как говорится, их “крыша”. Не более.

Задумчиво взглянув в пустоту, я развернулся и направился к выходу.

– Эй, – вдруг окликнул меня Телорез, – Передай Алексею Николаевичу мой привет!

Глава 11

Через два дня я пришел навестить Алексея Николаевича. Выглядел он неважно. Конечно, лицо уже приобрело привычный розоватый оттенок, глаза робко поблескивали, но невооруженным взглядом было заметно, что любое движение давалось ему с трудом, и он старался сидеть смирно, лишь поднося руки ко рту, дабы вкусить кусочек любимого бока.

– Жена принесла, – с улыбкой на лице сказал Чудновский, когда я вошёл в палату и, поставив костыль у стены, сел на табурет в углу. – Какая же она вкусная. Я про еду.

Я робко улыбнулся.

– Как твоя нога, Какушкин? – прожевав, спросил Чудновский.

– Часто болит, но через три месяца, сказали, будет, как новенькая.

– Помнится, как я в детстве бегал по замерзшему озеру и поскользнулся, сломав…

– Алексей Николаевич, – перебил его я, – Тело торговца сгорело. В морге случился пожар.

– О как, – полицмейстер перестал уплетать заморское яство. – Плохо. Очень плохо. Не смей сообщать об этом никому. Я сам скажу губернатору. Вот еще что! Тебе сказали, что Беляковскый устраивает в нашу честь какое-то мероприятие?

– Да, донесли, – сухо ответил. – Но, как по мне, преждевременно. Телорез, как оказалось, лишь небольшая часть огромного пазла.

Чудновский задумался. Я ждал от него существенного ответа, но он неожиданно перевел разговор в другое русло.

– Интересно, как я нашел тебя? – спросил он.

– Но… мы говорили о… – я смолк. Было ясно, что Чудновский не хотел обсуждать ход дела. То ли из-за сильной слабости, то ли из-за нежелания углубляться в суть, но я понял, что выводить его на разговор не имеет смысла и, тяжело выдохнув, спросил: – Как Вы на меня вышли?

– После нашего неприятного разговора мне хотелось поговорить с тобой обстоятельно, в непринужденной обстановке. Отправившись к тебе на квартиру и с полминуты долбя кулаком в дверь, я понял, что тебя там нет. И вот начинается самое интересное. Если ты помнишь, я учился на сапожника, и тут, оказавшись на улице, приметил следы твоих сапог. По ним я и дошел до цирка, но возле шатра Миколы приметил еще один знакомый след. След того самого глухого громилы, который вырвался у нас из рук. Помнишь? Так вот, ваши следы вели в шатер, потом вновь на улицу, откуда я по ним и дошел до манежа. Увидев труп громилы и какой-то девушки, я вытащил револьвер, подождал, пока вы с Телорезом пообщаетесь, и эффектно появился.

– Но он мог меня убить! – возмутился я.

– Не мог. Я его знаю. Он ждал меня.

– Что же Вас с ним связывает? И почему у него на груди вытатуировано ваше лицо?

– Ха, – усмехнулся Алексей Николаевич. – Очень долгая история, а сил рассказывать у меня нет. Как-нибудь потом.

Громко чавкая, Чудновский наконец доел турецкое блюдо. Несколько минут мы просидели в неловком молчании. Не сводя взгляд с Алексея Николаевича, я вновь задумался о той ночи, когда он при смерти лежал на моих руках. Если тогда я хотел извиниться перед ним и желал лишь одного – чтобы он остался в живых, – то сейчас, когда все обошлось, внутри меня появился невиданный ранее барьер, заставивший противиться подступившему чувству раскаяния. И вот наступил момент, когда я мог ответить на поднятый в ту ночь вопрос: действительно ли сожаление, охватившее меня, являлось плодом чистой, по-детски наивной искренностью, или же то было эгоистичное желание казаться порядочным человеком перед тем, чья жизнь отсчитывала свои последние минуты?

– Алексей Николаевич, – вдруг произнес я. – Хотел сказать, что в ту ночь, когда Вы были на волоске от смерти… – Вдруг все внутри меня оцепенело. Казалось, ответ найден, и самое сложное, что оставалось сделать, так это выразить его понятным языком, обернув в нужные слова, но, начавши, я в ужасе смолк. Готовые вылететь слова так и сочились неискренностью, лишь подтверждая самое страшное, затаившееся где-то в потемках моей души. То, что я пытался не замечать и что вырвалось из искусственно созданной мной соломенной клетки. Ответ хриплым, надменным голосом прозвучал в моей голове. Замявшись, я продолжил: – Хотел спросить, Вы не надумали оставить свою должность и работу в правоохранительных органах? Это же явно не для Вас. Вам нужна спокойная работа, та, где нет бесконечной угрозы для жизни и где Вас насильно не посадят на заведомо расстрельное место.

Я чувствовал себя жалко. Да, можно – а может, и нужно, – было выдавить из себя те самые слова, способные показать Чудновскому, что я хороший и честный человек, невзирая на отсутствие искренности, и ты, дорогой читатель, можешь назвать меня, Станислава Какушкина, трусом, мол, опять он завел старую песню о неправильном жизненном пути Чудновского вместо задуманного раскаяния. Но в чем же я трус? В том, что не стал услащать уши Чудновского извинениями, надобность в которых потеряла всякий смысл, стоило мне понять истинность побуждения их произнести? Или в том, что я оказался честен перед собой? Ты мог сказать так, произнеси я эти слова, самозабвенно накормив свою гордость и на том успокоившись. Но я был честен.

– В первый год моей службы в должности полицмейстера я хотел все это бросить, – начал говорить Алексей Николаевич, вытирая грязные пальцы о белую простыню. – Не скрою, что и сейчас возникают подобные мысли, но видишь, какая штука… Со временем ко мне пришло осознание, что благодаря моей некомпетентности город живет вполне спокойно. Я намеренно не суюсь в крупные дела, будь то чиновничья коррупция или политические козни, сосредоточившись на безопасности маленьких людей. Речь не о моей жене… Точнее, о ней тоже, но это не на росте завязано… Ну, то есть, помогаю обычным гражданам. И вот представь, что на мое место приходит толковый, подкованный в этих делах человек с обостренным чувством справедливости, как ты. Стоит ему немного сунуть нос в чиновничьи делишки, как тут же его прихлопнут. И никто пальцем не шевельнет, чтобы возмутиться. Потому что все знают, что и как тут происходит. И я, закрыв глаза, готов быть той самой щеколдой на гнилой двери, за которой хранится вся грязь властителей, лишь бы моим горожанам жилось спокойно.

– Но разве у вас нет чувства справедливости? Желания покарать наглых преступников, несмотря на свое благополучие? Думаете, народ не понимает, что из себя представляет высшее руководство Люберска?

– Народ понимает, но зачем им с этим бороться, если они день ото дня думают, как завтра накормить семью? Вот и появляется негласный договор между нами и ними: мы не трогаем вас, а вы старайтесь делать так, чтобы нам было безопасно жить и зарабатывать свою жалкую копейку. А что по поводу меня… Скажу честно, возможно, я просто боюсь умереть. Да и мне не дадут просто так оставить эту должность. Как ты говорил? Я им выгоден.

– Так попробуйте пойти против них! Сломайте все! Накажите виновных! – возбужденно прокричал я.

– Нет смысла в этих речах, – кисло улыбнулся Чудновский. – Я останусь при своем.

Я взял в руку костыль, медленно поднялся со стула и подковылял к Чудновскому. Молча засунув руку в карман своей шинели, я достал желтый талон и протянул полицмейстеру.

– Мой запоздавший подарок на Ваш день рождения. – кисло произнес я.

– Ого, – словно мальчишка, которому разрешили покрутить рулевое колесо автомобиля, радостно вскрикнул Чудновский. – Это же талон на три бесплатных блюда из баклажанов в нашей харчевне! Спасибо тебе, Какушкин!

Опершись на костыль, я направился к выходу.

– Не обижайтесь, Алексей Николаевич, – произнес я, остановившись в дверях, – Но я все равно считаю Вас некомпетентным полицейским, которому не место в правоохранительных органах.

Когда я вышел в больничный коридор, Чудновский вдруг громко крикнул:

– Какушкин! Все же насчет Телореза я оказался прав!

Я не останавливался. По пустому коридору напряженно разносился стук костыля. Уверенный, звонкий, одинокий.

“Раз Чудновский сдался и не хочет наказать всех причастных к распространению наркотика, то я сделаю это и без его помощи”, – подумал я, покинув здание больницы.