Kitabı oku: «Единая теория всего. Том 4 (финальный). Антропный принцип, продолжение», sayfa 2

Yazı tipi:

– Ну что ж, большое спасибо. Это было в высшей степени увлекательное и поучительное повествование.

И замолчал.

Под сводчатыми арками равелина замерла каменная тишина. За прикрытой дверью кухни что-то звякнуло было, но тут же стихло, словно испугавшись громкого звука. Рассыпавшаяся по столу соль сложилась спиральным узором, напоминающим галактику в безвестной космической дали. Я ждал – сам не знаю чего.

Кардинал еще раз взглянул на часы, цокнул языком, покачал головой, похлопал себя по карманам и стал подниматься из-за стола.

– И… мы закончили? – спросил я.

Кардинал сделал удивленное лицо.

– А что, у нас еще осталось что обсудить?

– Я думал… ну, может быть, вы что-то посоветуете… или предложите, – произнес я ровным голосом, стараясь не казаться самому себе жалким.

Кардинал снова сел.

– Что ж, если вы сами спросили… Посоветовать мне вам нечего, драгоценнейший Виктор Геннадьевич, кроме как сдаться на милость контрразведки. Положение ваше – швах, что очевидно. Широкую общественность не привлекли к вашему розыску и не предали дело огласке только лишь потому, что на самом верху еще не решили, что делать с такой скандальной историей, как работа капитана уголовного розыска на вражескую разведку: то ли замять и решить все по-тихому, то ли использовать как еще один убойный аргумент против МВД. Но вас ищут очень старательно и непременно поймают – не сегодня, так завтра. А предложить, пожалуй, кое-что могу. Устройте мне встречу с этой Иф Штеллай. В этом случае я смогу похлопотать о том, чтобы с вас были сняты обвинения в измене Родине и шпионаже. Гарантировать ничего не буду, но обещаю, что сделаю все, от меня зависящее. Вот так.

Я чуть было не чертыхнулся непроизвольно.

– И зачем вам это?

– Да уж точно не для того, чтобы повышать обороноспособность страны, – усмехнулся Кардинал. – Эх, Виктор Геннадьевич, вот смотрю я на вас и думаю, что лет двадцать назад дело с воспитанием нашей молодежи и идеологической работой было поставлено куда как лучше, чем сегодня – или это просто вы такой вот удались на славу: верите в дружбу и данное слово, в порядочность человеческую, и даже годы в уголовном розыске аас не испортили. Бессребреник, каких поискать. Неужели не видите возможности, которые открывают для человека мыслящего такие знакомства, какие вы завели в последние дни? Мне еще голову поломать придется, что предложить для партнерства, а вам и думать не надо – торгуйтесь, ставьте условия, сотрудничайте! Так нет же – застыли в позе памятника пионеру-герою. Удивительно, ей-богу. Ну да ладно. Предложение мое вам понятно?

– Вполне.

– Вот и славно. И время тянуть не советую: как только я выйду отсюда, его у вас будет совсем немного, счет пойдет на часы, если повезет – то на дни. А когда контрразведка до вас доберется, то потом, вызовите вы мне хоть шестикрылого серафима, помочь я ничем не смогу.

– Одна последняя просьба.

– Весь внимание.

– Можно отсюда позвонить?

* * *

Кардинал ушел, серой тенью растаяв в светящемся солнечной дымкой полукруглом проеме двери. Я расположился за барной стойкой и поставил перед собой телефон.

Загадка двух мертвых тел в автобусе трудности для меня не представляла: я готов был побиться об любой заклад, что у трупов в комитетском морге нежные, как у новорожденных младенцев, ступни и идеальное состояние внутренних органов – как будто и не жили никогда, по меткому определению Генриха Осиповича Левина. Оставалось неизвестным, где скрываются настоящие Савва и Яна, но это меня сейчас мало заботило. Задача с убийством Исаева и несчастной Гали Скобейды была посложнее, однако первичные гипотезы у меня имелись, и я знал, кто мне поможет с дополнительной информацией.

На часах было без пяти семь утра. Под стойкой я нашел вчерашний номер «Ленинградской правды», развернул его на последней странице, пробежал глазами, потом снял телефонную трубку и набрал номер.

– Доброе утро! Елену Сидорову можно еще раз позвать?

– Алё! – прозвучал через пару минут раздраженный знакомый голос.

– Лена, это снова я.

– Ты меня из душевой вытащил, – сообщила Леночка. – Что, забеспокоился, не настучала ли я, что ты мне по телефону звонил?

– Вообще-то, я хотел тебя сегодня в кино пригласить.

Лена тихонько присвистнула.

– Ушам не верю. Адамов, это точно ты?

– Точно, – заверил я. – Ну, насколько я сам могу об этом судить.

– Чем докажешь?

– Ты неприлично глазела на обнаженный труп в морге и сказала еще при этом, что…

– Ладно, все, убедил! – Леночка хихикнула. – Где и во сколько встречаемся?

– В «Баррикаде» на Невском, через три часа, – быстро ответил я. – Там сегодня в десять «Блондинку за углом» показывают.

– Да, Адамов, умеешь ты удивить девушку. Ладно, скажусь больной ради такого чуда. Говоришь, в десять?

– Ага.

– Как раз успею ноги побрить. Смотри, не обмани меня!

Я заверил, что все без обмана, и положил трубку.

Неяркий свет восходящего над городом солнца нерешительно заглянул в приоткрытую дверь ресторана, лег на пыльном полу, как треугольный светящийся коврик. Я пошарил под стойкой, нашел вскрытый блок «Космоса», вытянул пачку, прихватил коробок спичек и, чуть поколебавшись, бросил на пожелтевшее блюдце несколько монет.

– Бегаешь?

Повариха Евдокия Ильинична стояла поодаль, сложив на животе руки, и пристально смотрела на меня.

Я засунул пачку сигарет в карман брюк и вышел из-за стойки.

– Ага. И мне как раз пора на очередной круг.

– Погодь.

Она сходила на кухню и вернулась с двумя крупными яблоками в сияюще-яркой зеленой кожуре, на которой дрожали капли прозрачной воды.

– Вот, на.

У нее были толстые, крепкие, совсем не женские пальцы. Она снова мигнула, и на этот раз я успел прочитать: поблекшие синеватые буквы складывались в два слова «НЕ СПИ».

За крепостными стенами меня ждало утро нового дня: нежное, светлое утро августа, которым так приятно бывает проснуться пораньше, улыбнуться надеждам, почувствовав, что теперь-то все точно пойдет хорошо и как надо.

Я стоял у деревянного моста и грыз яблоко. Оно было твердым, сочным и восхитительно кислым. За каналом, всего в каких-то двух десятках метров от ворот крепости, уже должен был пробудиться к рабочему дню большой город, но вот странность – я не слышал ни звука, не различал ни движения в мареве утренней дымки; все замерло, словно бы в ожидании, и я знал: там, за мостом, ждут меня, моего возвращения.

В молчаливой тиши плеснула чуть слышно волна, будто окликнув негромко. Я стоял и не мог сдвинуться с места. В закулисье для меня прошла одна ночь, тут минуло четверо суток, но сейчас почему-то казалось, что это здесь время замерло, что так и не наступил новый день, а я отсутствовал целый год, почти утратив связь с людьми и событиями, этим воздухом, светом, водой, дымом, который уже начал заволакивать небосклон, да так и замер легким туманом; что, для того чтобы ожил город, и продолжилась жизнь, я должен перейти по мосту и ступить на другой берег канала, но я не мог, а только стоял и смотрел перед собой, слушая тишину.

Яблоко я сгрыз до деревянного черенка. Открыл пачку сигарет, чиркнул спичкой, закурил, не отрывая взгляда от противоположного берега – вот черно-белая будка на другом конце моста, вот опущенный на ночь шлагбаум, – затянулся так, что затрещали, сгорая, табачные крошки. Не спеша докурил до самого фильтра. Вспомнил, что там, в безмолвии не наступившего дня, меня ждет Леночка Смерть – она думает сейчас, что собирается со мной на встречу в кино, а на самом деле застыла на лестнице общежития где-то между вахтой и своей комнатой; ждут умершие для всех, но не для меня Савва и Яна; ждут мои добрые соседи, имевшие несчастье довериться мне; ждут люди, и элохимы, и шеды, и лесные пожары, ждет продолжение этой странной истории – но я не двигался с места: кусал второе яблоко, переминался с ноги на ногу, снова курил, хотел и не мог сделать шаг – пока не обманул себя наконец, не извернулся и не ступил на деревянный помост.

Я осторожно шагнул, и еще, и еще – словно больной, что давно не ходил, наконец решился встать на ноги. С каждым шагом как будто бы легче, прозрачнее становился воздух, и вот уже ожили звуки, и донеслось громыханье трамваев и приглушенное ворчанье машин, и заметно стало движение на набережных и на Кировском мосту, стрелой уходящем вдаль за Неву.

Под ногами что-то тускло блеснуло, будто капля слюды. Я нагнулся и поднял двугривенный с рублеными, похожими на почтовый индекс цифрами 1984. Есть такая примета: если хочешь куда-то вернуться, нужно бросить в воду монетку. Я с силой взмахнул рукой – и двадцать копеек исчезли в неподвижных водах канала с тихим всплеском. И вот ведь как получилось: по Иоанновскому мосту я потом проходил за свою жизнь еще бесчисленное множество раз, а в 29 августа 1984 года не вернулся уже никогда.

* * *

При определенной доле везения и сноровки можно прятаться очень долго, едва ли не всю жизнь – если самому не осточертеет, конечно. Мне самому доводилось задерживать персонажей, которые числились во всесоюзном розыске по тяжким статьям и пять, и десять, и даже пятнадцать лет, и попадали в руки закона не вследствие хитроумных комбинаций проницательных сыщиков, а по случаю или по глупости: то встретится слишком внимательный кадровик на новом месте работы, то явится в отделение, утирая слезы обиды, мстительная покинутая любовница, которой раньше ветреный кавалер сболтнул много лишнего; а то и просто после пьяной поножовщины или нелепой какой-нибудь, совершенно необъяснимой кражи, к примеру, велосипеда. В сыске время всегда работает на беглеца; несколько дней, редко когда – недель удается сохранять интенсивность поисков и остроту внимания у преследователей; потом старые дела напоминают о себе, новые требуют безотлагательных действий, а следы, если и были, то все простыли. Ильинский, наверное, мог бы придумать точное уравнение, отражающее шансы скрыться от правосудия, где уровень мотивации и количество брошенных на поиски сотрудников правопорядка имели бы в знаменателе время, сообразительность и удачу искомого. Собственно, только на свой здравый смысл и везение мне и приходилось сегодня рассчитывать, ибо времени прошло пока слишком мало, ресурсов милиции и Комитета на поиски задействовано предостаточно, а мотивация у сотрудников подполковника Жвалова должна была сейчас бить все стахановские рекорды энтузиазма. В такой ситуации кинотеатр, пожалуй, был одним из самых безопасных мест в городе. Дневные облавы на прогульщиков и тунеядцев остались в прошлом, и никакой логики не было в том, чтобы искать беглого капитана Адамова по киношкам, вместо того чтобы караулить, как водится, вокзалы, метро, аэропорт и квартиры родных и друзей.

До начала сеанса оставалось больше двух с половиной часов. Я бродил по улицам, избегая слишком людных проспектов и станций метрополитена. У меня было странное ощущение, словно я вернулся сюда ненадолго – в это место и время, что скоро все изменится навсегда, только внешне будет казаться прежним, но на самом деле станет другим – город, люди, трамваи и улицы. Я гулял не спеша, со щемящим чувством предстоящей скорой разлуки, запоминая уютную обыденность переулков ленинградского центра, душный воздух, стиснутый пыльными стенами, арки дворов, куда я заглядывал, видя одно и то же и радуясь узнаванию: решетки ворот, баки с мусором, покосившиеся раскрытые двери черных лестниц; наваливающееся белесым слепящим жаром небо; черный дым из выхлопных труб автобусов, к дверям которых изнутри плотно притиснулись потные спины спешащих к девяти на работу сотрудников НИИ и КБ; упрямые зеленые ростки подорожника, пробивающиеся из-под стен через трещины в мостовой; я запоминал встречных прохожих, усталых, равнодушных, веселых; купающихся в пыли воробьев, ворону, терзающую обрывки целлофанового пакета, и сумрачного бородатого субъекта в порыжевшем пальто, наброшенном на голое тело, и подсмыкнутых бельевой веревкой штанах, что вынырнул мне навстречу из проходного двора где-то между Сапёрным и Басковым с пятилитровой банкой пива в руках.

Не знаю, откуда взялась тогда эта странная ностальгия по настоящему, стремление удержать его в памяти перед неизбежной и скорой разлукой. Может быть, от долгого пребывания в закулисье. А может, это было предчувствием.

К «Баррикаде» я подошел в половине десятого. Купил в кассе два билета, выпил газировки с сиропом и уселся на диванчике в прохладе гулкого холла с мраморными колоннами. Людей было больше, чем я ожидал увидеть с утра в будний день, вестибюль полнился эхом разговоров, шарканьем ног, кто-то кого-то приветствовал громко и радостно, и я даже не сразу заметил Лену, которая стояла у высоких входных дверей и искала меня взглядом. На ней было светло-голубое летнее платье с широкой юбкой и рукавами-«фонариками» и белые глянцевые туфли на низком каблуке; большие глазищи густо подведены черным, на губах пурпуром сверкала помада, так что Леночка походила на карандашный набросок, в котором художник тщательно прорисовал глаза и лицо, ограничившись для прочего лишь парой-тройкой едва заметных бледных штрихов.

– Господи, Адамов! Никогда не думала, что буду так рада тебя видеть!

Она чуть приподнялась на носочках и поцеловала меня в щеку. У нее были горячие губы, а от кожи пахло теплом и каким-то дивным резким парфюмом. Леночка взяла меня под руку, и мы поднялись в зрительный зал.

Места были заняты примерно наполовину. Картина имела успех, в зале смеялись, и громче всех, конечно же, Леночка, которая от души хохотала и стискивала мою руку холодными пальцами. Я пытался следить за событиями фильма – там разочаровавшийся в поиске инопланетных цивилизаций неуклюжий астрофизик при помощи деятельной харизматичной блондинки познавал мир полулегальной торговли, дефицита, нужных связей и модных увлечений карате, аэробикой и экстрасенсами – и думал, как и когда начать разговор. Дела на экране между тем подошли к свадьбе, по большей части гостей на которой тосковали уголовные статьи за хищение в особо крупных. Леночка снова взяла меня за руку, наклонилась и прошептала:

– Давай, говори уже, о чем собирался.

– Лена, ты же досмотреть хочешь, наверное, – смутился я.

– Да я уже этот фильм видела дважды, а концовка мне все равно не очень нравится, она глупая, я в такое не верю. На самом деле они бы расстались и никогда не встретились больше.

– Надо было сказать, что смотрела, я бы на другой фильм пригласил.

– Ничего, я Миронова обожаю. Да и ты меня не кино смотреть позвал, правда?

– Ну, в общем-то…

– Адамов, я дура?

– Нет.

– Ну вот и не делай ее из меня. Спрашивай, что хотел.

– Про убийство Исаева и Скобейды знаешь что-нибудь?

Лена чуть присвистнула.

– Ничего себе. Знаю, конечно. Особист и сотрудница секретного «ящика»! Дело на специальном контроле в Комитете и Главке, привлечены все лучшие специалисты. А кто у нас лучший в криминалистической экспертизе, Адамов?

– Ты, конечно, кто же еще.

– Льстец! Лучший, на мой взгляд, Образцов3. Но вот после него – мы с Левиным, это точно.

– Так что скажешь?

Она вздохнула.

– Что тут сказать? Девушку задушили удавкой. На шее одна доминирующая странгуляционная борозда, без продольных ссадин, из чего я делаю вывод, что петля захлестнулась один раз и намертво, а значит, наброшена она была опытной рукой. По рисунку повреждений кожи Генрих Осипович заключил, что удавка, скорее всего, металлическая. Это отчасти подтверждает небольшое такое стальное колечко, которое я нашла рядом с телом – скорее всего, наконечник, в который палец продевают, соскочил от сильного натяжения.

Труп Исаева примерно метрах в пяти от тела Скобейды. Две огнестрельные раны на груди: одна пуля пробила аорту и прошла дальше навылет, другая застряла в сердечной мышце. Результат по кучности стрельбы на загляденье, пусть и всего метров с пяти. Но стреляли три раза: еще одну пулю, выпущенную из того же оружия, я нашла в стволе березы. Судя по высоте попадания и предполагаемой траектории, это был первый выстрел, что тоже указывает нам на человека опытного, может только, чуть подрастерявшего навык: первый выстрел был в голову, пусть пуля и прошла мимо, а потом два – в грудь. И все три очень быстро, подряд, понимаешь? Так работают те, кого учат стрелять исключительно на поражение, чтобы насмерть. Бах, бах, бах! Сам Исаев, кстати, был вооружен, но его пистолет так и остался в плечевой кобуре. Я ее осмотрела: там петля в клапане чуть надорвана, разрыв свежий – это он дернулся за оружием, рванул в панике, а вытащить не успел. Из чего мы опять-таки делаем вывод, что навыки убийцы значительно превосходят возможности среднего особиста из секретного института, который если и сдает ежегодную огневую подготовку, то при помощи бутылки коньяка.

– А что по оружию?

– Я сначала предположила, что наш ПМ поработал, но ребята из баллистики говорят, что это «Вальтер ПП». Небольшой такой пистолет, удобен для компактного ношения, в связи с чем любим представителями многих иностранных разведок.

Глаза Леночки многозначительно блеснули.

– Как же беднягу Исаева угораздило нарваться на профессионального убийцу, вооруженного удавкой и «Вальтером»? – задумчиво произнес я.

– Он не ожидал встретить никого подобного, вот в чем дело, – ответила Леночка. – Тут два варианта: либо на встречу в Сосновке пришел не тот, кого предполагал там увидеть Исаев, либо он недооценил своего оппонента. В любом случае, там, в ночном лесу, ему пришлось столкнуться с кем-то, против кого у него не было ни единого шанса. Предполагаю, что началось все с бедняжки Скобейды: например, кто-то вышел на нее с вопросами про творческое наследие пропавшего Ильинского, и вопросы эти показались ей подозрительными. Своими подозрениями Скобейда делится с Исаевым, и тот, себе и ей на беду, решает сработать в одиночку, вместо того чтобы подключить своих коллег из контрразведки. Тут очень важный момент: если бы Исаев имел основания предполагать, к чему приведет его инициатива, он поступил бы иначе – но, Адамов! Он таких оснований не имел, из чего я могу заключить, что человек или люди, которые обратились к Гале Скобейде, были ему знакомы и опасности, по его мнению, не представляли. И еще, тоже важно: насколько мне известно, в портфеле, который Исаев взял на ночную вылазку, были черновики вычислений, касающиеся именно работы Ильинского, а не просто «кукла» из любых каракуль с формулами. Понимаешь?

– Да. Тот, кому предназначались эти расчеты, мог отличить их от любых других.

– Именно! Так что, думаю, речь идет о ком-то либо из сотрудников НИИ, либо из тех, кто имел доступ к материалам исследований Ильинского. И этот кто-то менее всего был похож на мастера удавки и пистолета.

Я мрачно кивнул. Мне был известен только один такой человек, но представить, как кандидат наук, ловелас и бонвиван Гуревич душит Галю, а потом хладнокровно расстреливает Исаева…

– Итак, наш майор, уверенный в успехе своего предприятия, уговаривает Скобейду сыграть роль приманки, назначает через нее встречу, набивает портфель черновиками расчетов и вместе с девушкой в ночь на вторник едет к условленному месту в лесопарке Сосновка. Судя по предполагаемому времени смерти, встреча была назначена примерно на 4 часа утра. Исаев, не предполагая беды, преспокойно высаживает Скобейду из машины. Она берет портфель, сначала идет по тропинке, потом сходит с нее – думаю, что убийца окликнул ее или посветил фонариком. Майор выжидает пару минут, а потом решительно устремляется вслед за девушкой, чтобы взять злодея с поличным, с треском ломясь прямо через подлесок и березняк. Но поздно: несчастная Галя уже задушена, убийца вытащил из портфеля бумаги, чтобы переложить в свой кейс или сумку, Исаев теряет секунды, пытаясь осмыслить происходящее, хватается за кобуру, успевает услышать свист у виска, а потом получает две пули в грудь и падает на траву. Убийца скрывается в предутренней тьме. Занавес.

– Лена.

– Что?

– Ты рассказываешь так, что это интереснее любого кино.

– Это страшнее любого кино, Адамов, если подумать. И печальнее. Ты знаешь, я всякого насмотрелась, у меня нервы луженые, а тут… Как-то глупо все у них получилось. Исаев этот вроде и взрослый дядька, майор, с пузом и пистолетом, а погиб, как мальчишка, от бестолковой самонадеянности и геройства. И девочку очень жалко. Смелая девочка, хорошая, жить бы и жить – а ее удавили, как кошку, и бросили. Надо же было им так нарваться…

– Кстати, про того, на кого они нарвались. Что про него можешь сказать?

Лена пожала плечами.

– К сожалению, не слишком много. Кроме косвенных свидетельств о навыках у меня были только следы на траве, да и тем несколько часов. Я бы сказала, что он весит не меньше 80 килограммов, скорее, от 80 до 90, при этом рост, судя по средней длине шага, вряд ли больше 175. То есть коренастый такой мужик, крепкий. Предметов одежды, личных вещей, волос не нашли, чужой кожи и крови под ногтями у Скобейды тоже не обнаружили, только ее собственные – она разорвала себе шею, когда пыталась ослабить удавку. Если прислушаться к интуиции, скажу, что он, скорее всего, немолод, точно за сорок, но почему – не знаю, не спрашивай, просто чуйка. Вот, пожалуй, и все.

На экране свадьба закончилась драмой, и астрофизик, вдохновленный известием о сигнале от братьев по разуму, решительно ушел в рассвет, скинув для убедительности намерений пиджак и брюки, а рыдающая героиня Догилевой преследовала его на такси, чтобы в эпилоге построить семейное счастье в избушке среди снегов и метелей. Поплыли титры, медленно разгорался свет плафонов под потолком. Зрители потянулись из зала.

– Слушай, Витя, извини, что я тебя в это втянула, – сказала вдруг Леночка, когда мы спускались вместе со всеми по крутой лестнице, ведущей ко второму выходу во двор.

– Ты о чем? – удивился я.

– Ну, это же я после смерти Рубинчика позвала тебя к нам с Левиным на разговор, разве не так? Про Трусана и Капитонова рассказали тебе, интригу создали: ты же настоящий сыщик, вот, смотри, загадки какие у нас. И до чего всё дошло теперь.

Мы вышли на улицу. Лена стояла передо мной и чуть щурилась от белесого яркого солнца, окруженного туманной дымкой. Глаза у нее были сейчас темно-синие, а волосы отливали черной медью.

– Это ведь из-за того, что ты начал эти странные смерти расследовать, все так получилось, да?

– Не совсем, – ответил я и попытался улыбнуться. – Не переживай, Лена, все образуется. Прорвемся. Где наша не…

– Просто я себе не прощу, если с тобой что-то случится, – перебила она и вдруг быстро прижалась губами к моим губам. Это было так неожиданно, что я неподвижно замер, будто неловкий школьник, не знающий, куда девать руки во время медленного танца, а Леночка так же резко оторвалась от меня и пошла прочь.

– Лена! – окликнул я.

Она остановилась и обернулась. Между прищуренных век что-то ярко блеснуло бриллиантом чистейшей воды.

– Когда все закончится, я тебя обязательно приглашу еще раз, обещаю!

– Не обещай. – Она махнула рукой, улыбнулась и скрылась под аркой, ведущей на Невский проспект.

Рядом с серо-желтой стеной с единственным слепым окном рос старинный раскидистый тополь, под которым в прохладной тени расположилась скамейка. Беспощадная дневная жара еще не дотянулась до этого маленького оазиса, и я присел, с удовольствием вытянув ноги, закурил и стал смотреть на сизых голубей, осторожно бродящих поодаль в надежде на угощение. У них были оранжевые глаза и оперенье на шее, переливающееся радужными цветами, как бензиновая пленка на луже.

Про убийство Исаева и Гали Скобейды я теперь знал столько же, сколько знали мои коллеги или сотрудники Комитета. Знание это могло быть полезным постольку, поскольку причины трагедии так или иначе были связаны с работой Ильинского, а убийцей был, вероятнее всего, тот самый таинственный резидент, которого безуспешно пытался вычислить Жвалов. Я вспомнил про пирожки, вареники с вишней, драники с грибами и луком, которыми поддерживали свои творческие силы блестящие молодые ученые, сутки напролет работавшие над изобретением, соразмерным самой человеческой цивилизации… Кажется, как давно минули те яркие, счастливые дни. Эх, Галя, Галя. Права Лена: как глупо получилось все, и как грустно. Впрочем, куда больше, чем сожаления о трагической гибели несчастной Скобейды, мне не давало покоя другое.

Яна не могла не знать о предательстве со стороны гнусного Хоппера и засаде в автобусе хотя бы потому, что все это отразилось в сфере вероятностей за пару суток до мнимого бегства в Финляндию. Моего понимания ее информационных возможностей и машинерии закулисья хватало, чтобы увидеть сценарий циничного фарса, спланированного так пекущейся о благе всего человечества элохим и разыгранного ею, как по нотам: заранее договорилась со своим снабженцем Кавуа об изготовлении тел-дубликатов; вовлекла в дело меня и моих несчастных соседей, предложив каждому свой вариант убедительной лжи; потом вместе с Саввой скрылась куда-то, подставив двух репликантов, которые и совершили весь путь от дома на Лесном до автобуса, а потом благополучно отключились, когда Жвалов с командой уже готов был торжествовать победу. Технические детали были не так важны, как суть хладнокровного замысла: выставить себя и Ильинского мертвыми, чтобы избавиться от преследования КГБ, заплатив за это судьбами десятка людей, помогавших им искренне, безвозмездно и самоотверженно.

Я уже попривык и смирился с тем, что для элохимов и шедов люди являются разменными фишками, которые без сожаления бросают на стол, ведя большую игру; но не мог представить себе, что это холодное рассудочное равнодушие разделяет и Савва. Как он мог согласиться на такой план? Настолько гениален, что чувствует себя выше других? Так рационален, что считает приемлемым пожертвовать подарившими ему гостеприимство, помощь и дружбу людьми ради некоей высшей цели? Так уверен в Яне, что не подвергает сомнению ни слова ее, ни поступки? Практической пользы от ответа на эти вопросы, на первый взгляд, никакой не было. Но что поделать: меня, черт побери, волновало, почему Савва так верит этой рыжекудрой проныре и почему соглашается на все, что она ни предложит.

Я чувствовал, что здесь есть какая-то тайна, разгадка которой, возможно, связана с алогичной и странной для рационально мыслящей элохим привязанности к внешнему облику тоненькой рыжей девицы: она могла поменять его и до, и после встречи со мной, но вот, поди-ка – держалась за него с необъяснимым упрямством, невзирая на то что весь город был густо оклеен объявлениями «Внимание, розыск!» с ее изображением.

Эта загадка не давала мне покоя с тех самых пор, как Яна с Саввой заявились ко мне домой, и теперь настало время ее разрешить.

* * *

Неспешный трамвай, покачиваясь и дребезжа, провез меня через город. Давно минуло время утренней толчеи, близился рабочий полдень, и в вагоне было совсем немного людей. В открытые форточки вползал влажный жар, запах города и едкий дым, но и закрывать окна было немыслимо, если только не иметь целью запечься, как рыба в духовке. На пляже у Петропавловской крепости в мутноватой невской воде покачивались, как поплавки, десятки голов, а у стен выстроились загорающие – кто-то еще по-ленинградски бледно-рыхлый, кто-то по-южному коричневый до черноты, – стояли, жарились на солнце и коптились в дыму.

– У дочери на работе одна женщина рассказывала, что ей муж говорил, у которого брат в Комитете служит, что это наша ракета с космонавтами рухнула, оттого и леса загорелись. Был, говорит, неудачный запуск, вроде как герметизация произошла, и корабль упал, все погибли, а топливо разлилось, потому и пожар такой сильный.

Немолодая женщина в белой тряпочной кепке с широким зеленоватым пластмассовым козырьком заговорщицки нагнулась к своей спутнице.

– А что же не сообщили тогда? – с сомнением отозвалась та.

– Да кто ж сообщит о таком, – вздохнула первая.

– Не ракета, а американский бомбардировщик, – вдруг решительно пробасил крупный мужчина в сетчатой майке и с удочками в руках. – И не упал, а наши его сбили. А не сообщают, чтобы паники не было, потому что у него ядерные бомбы были на борту, их сейчас ищут, а если не найдут, то доберется до них огонь – и все, поминай как звали!

Завязалось было подобие вялого спора, но тут трамвай выехал на мост, и все разом смолкли. Дым над водой вился густыми клубами и кольцами, словно исполинские хищные змеи наплывали на набережные, скрывая из глаз дома и деревья, а на северо-востоке раскаленное бело-голубое небо темнело, превращалось в темно-сизое, наливаясь жуткой предгрозовой чернотой, но то были не грозовые тучи, а дым пожарищ, подступивших совсем близко к городу.

Я вышел из трамвая на улице Савушкина, перешел дорогу и, старательно обогнув по широкой дуге новую станцию метро, дворами отправился к Приморскому проспекту.

Наблюдение с квартиры, где Савва жил с мамой, контрразведка уже должна была снять, но я на всякий случай осторожно обошел вокруг почтенного четырехэтажного дома, присматриваясь к машинам и людям. Ничего: ни припаркованных автомобилей с пассажирами и УКВ-антенной на заднем крыле, ни праздношатающихся армейского вида мужчин, ни сомнительных типов на лавочках, прикрывающихся газетой. Только во дворе две девочки лет десяти сосредоточенно прыгали на одной ноге по расчерченному асфальту, загоняя носочком туфли баночку из-под ваксы в меловые квадраты.

В парадной было свежо, прохладно и тихо. Я поднялся на третий этаж, одернул рубашку, пригладил волосы и нажал кнопку звонка. За тонкой крашеной дверью задребезжала длинная трель, потом послышались легкие шаги, лязгнул замок и дверь отворилась.

– Здравствуйте, Леокадия Адольфовна!

Она оказалась совсем невысокой, едва мне по плечо, но принадлежала к тем редким людям, на которых, как ни старайся, не получится смотреть сверху вниз, словно их внутренняя сила и особое чувство достоинства искривляют пространство и перспективу. У нее были светлые волосы, уложенные в безупречную прическу, сообразную возрасту и актерской профессии, простое домашнее черное платье и серебряная брошь в виде трубящего ангела на груди.

– Здравствуйте, – отозвалась она, окинув меня оценивающим взглядом от макушки и до ботинок. – Чем обязана?

У нее было потрясающее грудное контральто; такой голос в крещендо может заставить стихнуть морскую бурю, но сейчас его сила была приглушена, словно гудящее пламя пожара укротили и посадили на фитиль стеариновой свечки.

– Меня зовут Виктор Адамов, – представился я. – Я друг Саввы.

– А вы его друг из милиции или из КГБ? К нему в последнее время другие друзья не заходят.

Я замялся, а Леокадия Адольфовна продолжала:

3.Образцов Виктор Александрович, советский и российский учёный-криминалист, доктор юридических наук, профессор.

Ücretsiz ön izlemeyi tamamladınız.

Yaş sınırı:
16+
Litres'teki yayın tarihi:
14 ocak 2022
Yazıldığı tarih:
2021
Hacim:
190 s. 1 illüstrasyon
ISBN:
978-5-04-163922-8
Telif hakkı:
Эксмо
İndirme biçimi:

Bu kitabı okuyanlar şunları da okudu

Bu yazarın diğer kitapları