«Картахена» kitabından alıntılar, sayfa 4
С. 316: «Те же, кто думает, что писаниной или, там, органной музыкой прикроются от того, что натворили их родители, просто наивные младенцы с румяными пятками. Они думают, что становятся ничтожествами, если ни в чем не отражаются.»
Он знал, что повесть никуда не годится, он собирал ее из мертвых частей времени, будто Изида - разрозненные куски Озириса. Книга горчила, пенилась и отдавала застоявшейся яростью, будто тинистой водой с увядшими стеблями. В ней не было ни вымысла, ни той случайной мякоти прозрения, необходимой для настоящего текста, одно только перечислением событий, список необходимых потерь, как говорил его друг-математик.
Говорят, что, когда дует сирокко, поднимают голову ревность и месть. Раньше за преступления, совершенные, пока дует этот ветер, даже в тюрьму не сажали.
Прошлое – это дракон, мирно сидящий на шнурке, пока ты не дашь ему волю, тогда он враз разбухает и расцветает иглами, и каждая игла с капелькой черной, тусклой крови на конце: досада, обида, поношение, поругание, бесчестье и позор.
Гейне, если я не путаю, – писал в путевом дневнике, что на юге все плавает в масле и рыдает от ароматного лука и тоски. Поверхностный взгляд, надо заметить. То, что показалось немцу тоской, это не португальский saudade , не галльское уныние и не англосаксонское чувство вины, а чистой воды античное томление духа!
Его приятель по колледжу, служивший сторожем в историческом музее, говорил, что пустые манекены притягивают демонов. Они переходят из тела в тело, как музейный грабитель в зале с рыцарскими доспехами. Роман, который он написал за три четверти года, проведенные в "Бриатико", был похож на разговор со своим собственным демоном, поселившимся в манекене. Он мог бы назвать этот текст письмом, обращенным в никуда, но никуда, как известно, всегда отвечает, а ему не ответили.
Сероглазая Паола обратилась в пепел и не хотела с ним говорить.
Жаль, что мне не хватило ума объяснить ей свою теорию денег, а также связанных с ними вещей (власти и могущества), которые я считаю давно уже потерявшими свое значение и высохшими, как стрекозиные скорлупки. Деньги - это реквизит в игре, скажем, как костяшки в домино или кегли в боулинге, к условиям игры они не имеют никакого отношения. То есть совсем никакого. Условия игры просты и станут понятны любому, кто хоть раз заткнется, зажмурится, ляжет на землю, закроет руками уши и почувствует движение смерти.
- Да характер наш здесь вовсе ни при чем! - Клошар привстал, будто хотел произнести тост. - Слышали о теории разбитых окон? Если в доме грохнули окно и никто не позаботился вставить новое, то скоро на всем фасаде ни одного целого стекла не останется. А через неделю придут те, кто разбил, и влезут в твой дом. А если и тогда ничего не сделать, то они вынесут твою постель и трахнут твою сестру. А еще через месяц начнут жечь костры, и весь город превратится в отхожее место. - Сказа это, он сел и так жадно приник к своему стакану, будто у него губы пересохли.
Жизнь в деревне связана с погодой крепко-накрепко, будто плети виноградника с деревянной опорой: лавина сползает с гор и отрезает дорогу, или жара иссушает ручьи, и надо носить воду на огороды, или собаку укусила змея, или молния испепелила дерево, да чего там - каждый день какая-нибудь дрянь да случится. Жизнь на них нападает, а они защищаются, понимаешь?
Мы ведь знаем, что боги у древних греков становились уязвимыми, как только начинали поступать как люди. Меж тем герои воскресали, даже если были разорваны на части, изжарены и съедены.
