Kitabı oku: «Избранное. Том 2», sayfa 2

НЕМНОГО ПРО МИНОГУ

А вы знаете, что рыбалка бывает ещё и подлёдной? Это когда рыба подо льдом плавает, а рыбак сверху над лункой сидит, пятую точку морозит. Я вот тоже недавно подморозил. В гости к свату ездил, на Север. Он там на Обской щеке живёт. Или нет, на носу. А, что я говорю – на губе, вот! Это залив такой, где река кончается, а море ещё не начинается. Не то Карское, не то Татарское. В общем, так как-то. И сват мой там всю жизнь прожил, на Севере-то. Уже и дети все у него выросли, попереженились, поперезамужвыходили и разъехались. На юга. А сват ни в какую. Я, говорит, ни в жисть отсюда! Где ещё, говорит, и морскую рыбу можно поймать, и речную, то леща, то миногу, то ни фига, а то сразу много.

Мне и любопытно стало, что там у него за рыбалка такая? Я-то на Дону живу, и до последнего считал, что это у нас настоящая подлёдная рыбалка! На Дону-то лёд хоть и успевает замёрзнуть, но всех желающих порыбачить не выдерживает. Вот и приходят мужики с рыбалки всегда злые и мокрые, с магазинным филе минтая или хеком, у кого на что денег хватит. А со сватом, как ни поговорю по телефону – он мне всё свою Обскую щеку эту нахваливает. Говорит, никогда без рыбы не возвращаюсь. Сразу, говорит, солю её там и мешками домой везу. Приезжай, говорит, и тебе насолим. Но главная фишка, говорит, в том, что рыбалка у нас – полный экстрим!

Ну, не выдержал я, получил отпускные за два года, ещё жена добавила… Нет, вру – жена-то как раз половину отобрала (всё равно, говорит, пропьёшь там на льду со сватом, знаю я, говорит, вас, подлёдных судаков). Это мне детишки деньжат подбросили – сын-то мой на дочке свата женился, когда она у нас на югах училась, и они тут у нас так поднялись, что ты! Предпринимателями стали! Жена моя, слышь ты, пирожки печёт, компоты-консервы на даче крутит, а они ими торгуют, деньгу зашибают, куда там северянам!

Ну вот, приехал я к свату, с пирожками и компотами, на его этот Север. А холод стоит – собачий! Ни одной собаки на улице! Сват-то меня сразу на рыбалку потащил, пока сватья с работы не вернулась. Иначе, говорит, она обоих-то нас на Обу не отпустит. Я, говорит, и один-то ей с этой рыбой надоел, а уж вдвоём-то мы с тобой цельный прицеп притараним! У свата есть снежный мотоцикл, «Буран» называется. Вот на прицепе «Бурана» он меня на лёд и притаранил. Я чуть не околел. Но сват – он человек опытный. Сразу, как только приехали, палатку на льду развернул, печку газовую растопил, меня оттаял. Знай, коктейли из спирта и компота намешивает, мне подливает, себя не забывает, и про рыбалку подледную байки мне травит: «Вот в прошлом годе столько рыбы домой привёз, в позапрошлом – столько!». Я говорю:

– Ты чего, раз в год сюда ездишь?

– Ну да, – говорит сват. – Дак, а больше и не надо. Два мешка рыбы за раз привожу если!

– Ну так пошли рыбачить! – говорю я ему. Мне-то уже не терпится наловить рыбки.

Глядь, а свата-то уже развезло. Никуда, говорит, я не пойду. Мне и здесь, говорит, хорошо! А если хочешь, иди, говорит, сам и долби лунку. И запомни – лунка должна быть такой, какую рыбу ты хочешь поймать.

Я, конечно, большую рыбу захотел поймать. И потому выдолбил не лунку, но прорубь метра на полтора точно. А сват знай себе храпит, только стены палатки трясутся. Ну ладно, думаю, спи, сватушка, спи, а я тебе докажу, что тоже могу рыбачить! Только размотал закидушку, слышу, тарахтит кто-то. Ещё пяток снегоходов и один вездеход подкатили с прицепами и мужиками.

– Слышь, – кричат мне. – Немцы есть?

Да какие, на фиг, тут немцы?

– Не, – говорю. – Я тут один со сватом в палатке рыбачу. Русские мы!

Ну, мужики тоже палатки поставили, стаканами зазвенели, гитарами забренчали. «Это что же за рыбалка у них такая? – думаю. – Когда же они миногов-то ловить собираются? Только я наживил крючки салом с колбасой – а другой наживки у нас со сватом и не оказалось, – как опять что-то затарахтело. На этот раз в небе. Мама моя ты незабвенная – вертолёт садится на лёд! Мужики из него выскочили, к нам бегут, на ходу орут:

– Немцы были?

Да что они тут, замороженные все какие-то, что ли? Война-то ещё вон когда кончилась, а они всё немцев спрашивают. Плюнул я с досады в прорубь, и тут как забурлит в ней! Я хоть слабоверующий, а тут креститься начал: «Святые угодники или как вас там, – шепчу. – Спасите меня от северной водяной нечисти!»

И что ты думаешь? Поднялась из проруби труба какая-то с глазом стеклянным, покрутилась, покрутилась вокруг своей оси, в палатку к свату заглянула, мне подмигнула. Мать ты моя донская женщина, никак – подлодка? Точно она: вслед за перископом и рубка черная поднялась, с залепленными скотчем опознавательными номерами. Люк в рубке с лязгом открылся, капитан в фуражке с крабом высунулся и орёт:

– Где немцы?

Так, значит, всё же здесь заварушка с немцами началась? Опять они без всякого объявления войны на нас напали! А почему? Может, газопровод «Северный поток» как-то не так с нашими поделили?

Я к свату, тормошу его, ору благим матом:

– Вставай, немедленно! К оружию – немцы сейчас будут!

Сват глаза протёр, на часы посмотрел, зевнул и говорит:

– Ты что, компоту опился? Не немцы, а ненцы! А с ними ханты и манси. Через час должны с моря подъехать. Вот затаримся у них рыбкой по дешёвке, компот твой допьём, да домой поедем.

– А чего ж ты мне, – говорю я обижено, – впаривал тут про подлёдную экстремальную рыбалку?

– А что? – говорит он мне. – Разве не было экстрима? Замерзал же?

– Ну, замерзал!

– Лунку вручную продолбил?

– Какая там лунка – прорубь целая! Вон выйди, глянь, подлодка из неё всплыла!

– Ну, так это подводники наши. Они тоже у ненцев рыбу покупают. Испугался?

– Ну, было дело!

– А сейчас ещё и удивишься!

И только он это сказал, как в глубине этой самой Обской губы завихрился снег, послышался топот копыт, скрип полозьев, и крики: «Поть-поть-поть!». И к нашей стоянке стремительно подъехала целая кавалькада тех самых ненцев, хантов и мансов на оленных нартах. А на нартах этих – пропасть мороженой рыбы в мешках. И пошёл тут торг. Да какой там торг – рыба же здесь дешевле грибов, влёт уходит. А после торга начался такой гудёж с песнями да плясками, с братанием ненцев с русскими – я думал, губа эта Обская треснет, на фиг, и провалимся мы все к чёртовой матери, как бывало у нас на Дону. Ан нет – выдержал лед! Он тут на совесть сработан, метровой толщины.

Вот такая у меня незабываемая рыбалка нынче случилась на Обской губе. До сих пор, после сватовых коктейлей-то, не могу толком разобраться: на самом ли деле это было со мной, или приснилось? Но рыбу-то я привёз от свата – целый мешок солёной щуки, сигов, язей и так кое-что по мелочи. Кроме миноги – это, как я потом выяснил, сват приврал немного про миногу, чтобы я клюнул. Нет у них там, в Обской губе-то, ни миногов, ни осьминогов. А всего остального – хоть завались. У этих, у ненцев с хантами и мансями.

Если не веришь, сам поезжай туда – сначала по Иртышу немного вправо, а там по Оби всё вверх и вверх. Пока не упрёшься в хату моего свата. А уж там как с ним договоришься. Главное, компоту побольше возьми. Уж очень северяне компоты уважают.

Марат Валеев

МЫ ИЩЕМ СЧАСТЬЕ ВДАЛЕКЕ…

 
Мы ищем счастье вдалеке,
Не замечая счастья рядом.
Оно не скрыто в кошельке
И не пиарится нарядом.
 
 
Его находим в облаках.
В лучах лилового заката.
В надутых алых парусах
И мачтах старого фрегата.
 
 
Оно повсюду и везде.
Порой нежнее акварели.
В субботе, пятнице, среде…
В обычной детской колыбели.
 
 
Эх, нам бы счастья без проблем,
Да плюс везения лукошко!
Да, чтоб с лихвой хватило всем,
Улыбки солнечной в окошке.
 

Эдуард Венц

ТАЙГА

 
Путь, тревогой до дома размеченный,
Ветер странствий накрутит на винт,
А тайга подо мной – злая женщина,
Всё судачит и в уши шипит.
 
 
Не отпустит меня, запоздалого,
До – тебя. Прикипела собой.
Не дождаться мне лета усталого,
Не добраться дорогой кривой.
 
 
Я прилягу под елью разлапистой,
Закурю… провожая закат.
Мне полжизни отмеряно маяться,
Чтобы вновь поменять адресат.
 
 
Что стоишь, безответная истина?
Что затихла, бездонная скорбь?
Отпусти, дай в дорогу мне выспаться.
Пошуми напоследок в укор.
 
 
Ну, прощай моя странная женщина,
Вот и вечер склоняет ко сну
Что гадать? А ведь думать тут нечего,
Не отпустишь – навеки усну.
 

Владимир Филатов

ВЕСНА

 
Звенят морозом провода,
Изводит хлопьями метель.
Отступят вскоре холода,
Заплачет звонкая капель.
 
 
Вновь конопатая весна
В косички заплетает март,
Котам влюблённым не до сна,
Исполнят весь репертуар.
 
 
Бежит мальчишка озорной
На прочность проверять ледок
И лужи мерить глубиной.
Блажен и счастлив, хоть промок.
 
 
Теплом согреет ручейки
И раздевать начнёт апрель.
Земли проглянут островки.
С зимой закончилась дуэль.
 
 
Обмылком брошен в урну день.
Ещё вчера он дорог был.
Уж душит запахом сирень,
И май в права свои вступил.
 
 
Природа, краски изменив,
Ошеломила бренный мир.
Её талант и креатив —
Мне верный путь, ориентир.
 

Емельянова Наталья

МЫ-ЛИШЬ ПОЭТЫ ПОД ЛУНОЙ…

 
Поверь, стихи мы пишем не для смеха,
Со скрипки плачем, с порванной струной.
Пусть не поэты золотого века,
А только лишь поэты под Луной.
Да, наши книги не хранят на полках,
В квартирах и в пыли библиотек.
Ведь для людей наверно мало толку,
В стихах, в которых верно мало толку.
И короток которых будет век.
 
 
Поверь, стихи у нас не ради славы,
Нет в них великих образов и тем.
Романов не создали многоглавых,
Батальных и лирических поэм.
По нам не пишут в школе сочинений,
Наверно в наших строках есть грехи.
И только радость творчества
мгновений,
Есть только радость творчества
мгновений,
Которую даруют нам стихи.
 

Дмитрий Богданов

СУХОВЕЙ

 
Степной песок закручивал спиралью,
Вплетая нити яркого луча,
Он не искал надёжного плеча,
Наигрывая в дюнах пасторально.
 
 
Он был колюч и звался суховеем,
Свободен и безумно – одинок.
Он сам себе варил в бараках грог
И сам себя баюкал на качелях.
 
 
Он видел наших страхов пантомимы,
Не одарял спасительным дождём.
С вершин небес, циклонами рожден,
Стремился вниз, природою гонимый.
 
 
Придёт ноябрь. Рассыпав по крупицам,
Холодный смех песочным порошком,
Он упадёт, морозами влеком,
И будет ждать возможность возродиться.
 

Светлана Сапронова

ЗАПАХЛО ВЕСНОЙ

 
Открытые двери —
Капели и трели
Всё громче, всё звонче —
Запахло весной!
Февральские ночи
Обманчивы – впрочем,
Дороги застыли
Под снежной корой!
 
 
Стоят карусели,
Сугробы осели
И иней не синий
В лучах фонарей!
И слышатся грозы
Сквозь тёплые грёзы,
И видится быстрый,
Весенний ручей!
 
 
На улице слякоть —
Февральская мякоть,
А солнце всё выше —
Запахло весной!
Морозы устали,
Их встретили дали
И нет больше шансов
Вернуться домой!
 
 
В проёме оконном,
Туманном и сонном
Домашняя роза
Красиво цветёт!
А в небе лазурном,
От солнца ажурном
Кружит и витает
Воркующий слёт!
 
 
Зима на исходе
Трепещет в погоде —
И плачет, и злится,
И вянет в тоске!
Весенние нотки
Весёлой походкой,
Звенящей походкой
Идут по земле!
 

Ира Черницкая

ОЖИДАНИЕ ВЕСНЫ

 
(письма)
 
 
Письмо героя
 
 
Сегодня вспомнил перрон вокзала,
В рассветной дымке огни горят.
Ах, как ты руку мою сжимала,
Не отпуская мечту назад.
 
 
А скорый поезд на север мчится,
Вдоль перелесья Уральских гор.
Твой нежный образ мне будет сниться
И бесконечно-печальный взор.
 
 
Зима ложится на мох слоями,
Скрывая в тундре осенний плед.
Распишет вьюга снега стихами,
Скрывая грусти туманный след.
 
 
Любовь вернётся, как лучик света,
Сжигая ворох сухой травы,
Воскреснет словом в строках поэта,
Воспрянет духом в лучах весны.
– — – — —
Письмо героини
 
 
Ты, уезжая, хотел остаться,
Так долго руку не отпускал,
Что всплыло в памяти: нам снова двадцать
И как рассвет со мной встречал.
 
 
Твой скорый поезд на север мчится,
Любви стирая осенний след.
Ты извини, что буду сниться,
То мой прощальный тебе ответ.
 
 
У нас зима придёт с дождями,
Стихам печальным откроет счёт.
Уйдёт тоска лишь только в мае,
Своих потерь отбросив гнёт.
 
 
Скажи, ведь ты ещё вернёшься,
Воротишь чувства былые вспять,
Лучом игривым щеки коснёшься?
Не отвечай. Я буду ждать.
 

Владимир Филатов

Светлана Ночевная

НАУЧУСЬ ЛЕТАТЬ

 
Научусь летать во сне,
Как когда-то в детстве,
Чтоб к небесной вышине
Смог я присмотреться.
 
 
Обучу потом тебя
Этому уменью
И возьму с собой, любя,
Вверх, для вдохновенья.
 
 
Полетаем мы вдвоём
Там, под небесами.
Чудеса мы там найдём,
Всё узнаем сами.
 
 
Часто будем мы летать
Снова, снова, снова..
Счастье будем мы искать
Так что – будь готова!»
 

В. Мельников

АНГЕЛЫ

 
Где- то ангелы на небе
Едкий дым от нас отводят,
Тихо так по ломкой вене
Ежечасно жизнь заводят.
 
 
Так они крылом широким
Мир бездушный защищают.
Только МЫ растим пороки,
И любовь в душе сгорает…
 

А. Морозов

ПОДАРОК

Когда я училась, кажется, в четвертом классе, мой одноклассник взял, да и подарил мне хомяка. Просто притащил его в школу, на второй урок, потому что первый, как обычно, проспал, и вручил мне со словами « это тебе».

При хомяке было имя – Яшка, длинная ярко-рыжая шерстка, наивные черные глазки-бусинки и огромные щеки, битком набитые сырой вермишелью.

Видимо, Яшка боялся остаться в новом доме голодным и на всякий случай прихватил с собой немного еды. Ну как немного… Ровно столько, сколько могло уместиться в его щеках, чтобы их не порвать, и чуть-чуть добавочки!

Я смеялась над ним так, что заболел живот, Владик довольно улыбался, а хомячок суетливо заталкивал выползающую изо рта вермишель маленькими лапками обратно в закрома и смотрел на меня с укоризной.

Мне ничего не оставалось, кроме как максимально комфортно разместить Яшку в своем портфеле и пересесть на заднюю парту, чтобы учительница не услышала странную возню и постоянное хрумканье.

На протяжении всех уроков толстячок старательно изучал мои учебники, точил карандаши, крошил тетрадные обложки и умудрился бесследно уничтожить дорогой моему сердцу, ярко-оранжевый и пахнущий клубникой ластик.

На последнем уроке он зачем-то изрыгнул содержимое своих щек в мой дневник, проделал в портфеле огромную дыру и отправился прямой наводкой к доске, видимо желая поделиться полученными знаниями со всем классом.

К счастью, Владик обнаружил беглеца раньше, чем он добрался до места назначения, а учительница заметила только небольшую суету на задних рядах и предостерегающе постучала по столу указкой.

После звонка мы понесли Яшку ко мне домой.

Он почти не кусался.

Встретили нас, сразу скажу, неласково…

Хомяку обрадовался лишь кот.

Старательно втянув когти, он нежно пощупывал Яшку за бока и сверкал глазами от счастья.

«Вот это я понимаю – игрушка! Не какой-нибудь там фантик или шпулька! Ну, спасибо! Вот спасибо! Премного благодарен! Век не забуду такой щедрости!»

Младшая сестра поначалу отнеслась к рыжику с любопытством, но, увидев мои окровавленные руки, предпочла вернуться к своим куклам.

Хомяк же был совершенно невозмутим и интересовался только одним – есть ли в нашем доме еда.

Родители провели срочное семейное совещание и постановили – Яшка не может остаться у нас на ПМЖ. В качестве главного аргумента прозвучала версия, что, когда я уйду в школу, а они на работу, бабушка заснет, и его обязательно съест кот. Хвостатый сориентировался мигом и попытался придать своей мордахе равнодушное выражение по типу «да меня он вообще не интересует!», «да зачем мне это надо…», но нервно подрагивающий хвост выдавал его коварные замыслы.

Пока мама мазала зеленкой и бинтовала мои раны, бабушка гневно ворчала себе под нос что-то про грызунов и заразу, и делала заплатку на портфель, а папа безуспешно пытался отреставрировать раскрашенный оранжевой вермишелью дневник.

Потом меня отправили к Владику возвращать «подарок».

Посидев недолго на лавке у его дома, я вернулась, спрятав Яшку в кармане. Он вел себя тихо, заподозрив неладное.

Чуть позже мне удалось незаметно посадить хомяка в трехлитровую банку, наложить туда побольше еды и ваты, чтобы щекастому было мягко спать, и спрятать все это в тумбочке ванной комнаты.

Несколько дней Яшка прожил у нас «инкогнито», пока неугомонный котан не выдал место его тайного убежища.

Хвостатый совсем свихнулся от радости, постоянно орал и изо всех кошачьих сил пытался ворваться в ванную.

После этого нас с Яшкой разлучили…

Хомяка отдали моей однокласснице, которая жила неподалеку. От нее он переехал к ее взрослой сестре, и там вроде бы прижился.

Не знаю, кто из нас расстроился от расставания с ним больше всех – я, Владик или мой кот.

Последний немного утешился килькой и тем, что дверь в ванную комнату закрывать перестали, чтобы он мог в любой момент проверить, не вернулся ли Яшка.

А Владика решила утешить я – ответным подарком.

Я знала, что больше всего на свете он любит конфеты, выведала в школе дату его рождения – 19 января и начала подготовку.

Больше двух месяцев все конфеты, которые мне давали родители, я не съедала, а прятала, и к назначенному сроку накопила огромный мешок сладостей. Это было нелегко, поверьте.

В последний момент моя затея чуть не провалилась – клад обнаружила сестра, у которой на этот счет был особый нюх. Пришлось с ней щедро поделиться.

За несколько дней до именин мой одноклассник вдруг заболел и перестал ходить в школу.

Не пришел он и девятнадцатого…

Сдаваться я не собиралась, и после уроков отправилась к нему домой.

Сумку с конфетами я оставила у дверей квартиры, сверху положив лист бумаги с написанными огромными буквами словами: «Владяну от одноклассников»

Позвонив в дверь, я умчалась метровыми прыжками вниз по лестнице, и бежала так до самого дома, как будто Владик, увидев мешок с конфетами, бросился бы меня догонять.

Ему было совсем не до этого.

Он не стал разбираться в происхождении подарка и на радостях умудрился съесть все конфеты разом еще до прихода родителей с работы…

Бедолаге стало так плохо, что пришлось вызывать «Скорую помощь» и везти именинника в больницу. Я была в шоке от этих новостей, и с ужасом думала о том, что могло случиться, если бы сестра не уменьшила размеры моей щедрости.

После срочного созыва родительского собрания папа вернулся задумчивым и молча похлопал меня по плечу.

Я поняла это как «Держись, дочка, будет нелегко».

Конечно, меня разоблачили и решили, что я «втюрилась» во Владика по уши, а про Яшку никто и не вспомнил.

Объяснять что-то одноклассникам было бессмысленно – мне все равно никто бы не поверил. Когда Владик наконец выздоровел и вернулся на занятия, над нами потешался весь класс. Я сгорала от стыда и на уроках не могла повернуть голову назад, боясь встретиться с ним взглядом, Владик по возможности старался меня избегать.

Однажды он прислал мне записку, в которой миллиметровыми буковками было написано: «Я буду с тобой дружить после того, как сдам на первый разряд по лыжам. В.»

Пока я читала, меня, о горе, вызвали к доске. Я вышла, повернулась, увидела покрасневшего до стадии переспелого томата и залезающего под парту Владика и молча вылетела в коридор. Так в моем дневнике появилась первая «двойка».

Это было уже чересчур, я психанула, подскочила к нему на перемене и громко заявила, что в деревне у меня есть друг и после школы я выйду за него замуж.

Наверное, я несколько переборщила, но это сработало.

Одноклассницы посмотрели на меня с любопытством, а Владик страшно обрадовался, что ему не придется со мной дружить.

Я наконец сообщила ему, что мой подарок был благодарностью за хомячка, и я не хотела, чтоб так вышло, а он ответил, что его хомячиха вывела еще детенышей, и он мне может подарить другого хомячка, если я уговорю родителей.

На всякий случай я поинтересовалась у мамы и папы на этот счет, но они были непреклонны.

Мы с Владиком еще несколько лет регулярно интересовались Яшкиной судьбой, на что получали неизменный ответ: «жив, здоров, передает привет», пока однажды Владик мне не поведал, что у него не то что Яшкины дети, но и внуки уже почили с миром, потому что хомячий век короткий, и наш пушистый друг никак не может быть «жив, здоров», и уж тем более передавать нам привет.

Помню, как мы сидели на лавочке у моего подъезда и гадали о его судьбе. Была весна, воробьи звонко чирикали и купались в лужах, мы заканчивали школу и верили, что Яшка прожил счастливую по хомячьим меркам жизнь и не держал на нас обиды.

А конфеты Владик больше не ест, совсем-совсем.

Татьяна Чернышева

В ПЕСОЧНИЦЕ

Арнольд Петрович Бабаянц проснулся от громкой музыки и хохота, доносившихся со двора. Было три часа ночи. Его половина Роза Витальевна мирно посапывала рядом. «Вот же толстокожая, хоть из пушек стреляй – ничего не услышит», – с завистью подумал Бабаянц, и попытался заснуть. Но новый взрыв хохота буквально подкинул его с постели.

Арнольд Петрович посмотрел вниз со своего пятого этажа. Там, в детской песочнице, в лунном свете он разглядел компанию веселящейся молодежи.

Дрожащий от негодования Арнольд Петрович набрал «ноль два»:

– Але, милиция? У нас тут во дворе подростки шумят, спать не дают! Примите, пожалуйста, меры!

– Подумаешь, подростки! – едко сказал дежурный на том конце провода. – У нас некому выехать на такую чепуху. Сами их разгоните!

– Я? Сам? – поразился Арнольд Петрович. – А если они меня отколотят?

– Вот тогда и приедем.

Компания внизу между тем продолжала бузотерить. Арнольд Петрович пошел в зал искать валокордин. И вспомнил, что у него припрятана початая бутылочка коньячка. «Выпить, что ли, вместо снотворного?» – неуверенно подумал Бабаянц. И воровато оглянувшись, махнул стопочку, еще одну. Ощущая накатившую бесшабашность, сказал себе:

– А что, вот пойду и сам прогоню этих засранцев!

И как был – в пижаме и шлепанцах, потопал вниз.

Их было пятеро – двое парней лет восемнадцати-двадцати и с ними три девицы, с дерзко красивыми юными мордашками, длиннющими ногами, обтянутыми соблазнительно блестящими колготками.

В центре песочницы стояла сумка, из которой торчали горлышки пивных бутылок, а музыка неслась то ли из плеера, то ли из магнитофона.

– Что, молодежь, не спится? – почти грозно спросил Арнольд Петрович.

– Ой, не спится! – хором ответила молодежь. – Да и вам, похоже, тоже не до сна?

– Как же, заснешь тут с вами, – миролюбиво проворчал Арнольд Петрович, косясь на гладкие ноги ближайшей девицы.

– А вы присаживайтесь, – подвинулась девица и похлопала по бортику песочницы узенькой ладошкой. – Может, пивка?

– Ну, пивка так пивка… Фу, теплое!

Теплое пиво легло поверх накануне выпитого коньяка, вступило с ним в сотрудничество и сотворило настоящее чудо: Арнольд Петрович из незаметного мужчины предпенсионного возраста превратился в какого-то неприлично резвого живчика Арни – как он попросил называть себя при знакомстве.

Этот самый Арни не на шутку разошелся и начал хохмить, травить недвусмысленные анекдоты, плотоядно поглядывая на глупо и поощрительно хихикающую юную соседку Танечку.

«А ведь она на меня, того, определенно запала! – самоуверенно подумал распалившийся Арнольд Петрович. – Еще чуть-чуть, и ее, тепленькую, можно вести домой».

– У меня дома коньячок есть, – жарко шепнул Бабаянц в маленькое ушко Танечки. – И фрукты там, шоколадки. Пойдем?

– Слышь, дедушка, а бабушки у тебя дома нет? – лукаво прошептала ему в ответ Танечка. «О, черт, как же это я забыл про Розу-то? – шлепнул себя по лбу Арнольд Петрович. – Однако я набрался».

– Ты, Арни, лучше неси все это сюда, – продолжала между тем охмурять его Танечка.

– А что, и принесу! – вскинулся Бабаняц.

И, теряя шлепанцы, ринулся домой. Стараясь громко не лязгать ключами, отпер дверь, прислушался. Из спальни доносилось глубокое, с прихрапываниями, дыхание Розы Витальевны. Арнольд Петрович покидал в полиэтиленовый пакет, что попалось в холодильнике под руку, опустил туда же коньяк, а еще прихватил с собой и бутылочку сухого вина – гулять, так гулять!

Когда Арнольд Петрович вернулся в песочницу с тяжелым пакетом в руке, компания новых друзей встретила его воодушевленным ревом. Танечка даже чмокнула его в небритую щеку.

Коньяк пили мужчины, сухое вино – девчонки, и вскоре в песочнице поднялся уже совершенно невообразимый гвалт. Причем, громче всех орал всклокоченный и обнимающий за тонкую талию свою юную соседку Арнольд Петрович. Наконец, с одного из балконов бабаянцевского дома истошно прокричала какая-то женщина:

– А ну пошли все вон, а то я сейчас милицию вызову!

– Слышь, Арни, нам грозят! – проворковала Танечка. – Или ты здесь не хозяин?

– Сама пошла вон, старая грымза! – грозно рыкнул Арни.

– Арнольд Петрович, это вы? – удивленно спросил знакомый противный голос сверху. Голос принадлежал соседке Бабаянцев, члену домкома Парыгиной. – Вот уж от кого не ожидала… Все вы, мужики, одинаковые – стоит вас одних оставить, сразу пускаетесь во все тяжкие. Куда ваша Роза Витальевна-то уехала?

– Никуда я не уезжала! Это он сам от меня среди ночи сбежал! – вдруг услышал Арнольд Петрович возмущенный голос жены. Роза Витальевна, перевесившись через ограждение балкона, близоруко пыталась рассмотреть, что там творится внизу.

– А ну, немедленно домой, старый греховодник! Или будешь зимовать в этой песочнице!

– Иди домой, Арни! – шепнула ему на ухо Танечка. – В песочнице зимой холодно. Мы тоже полетели!

И она поцеловала Арнольда Петровича на дорожку. В лоб.

– Вот так всегда, – бормотал, медленно поднимаясь к себе наверх, Бабаянц. – В детстве мама не давала толком повозиться в песочнице, сейчас – жена… Эх, Танечка, Танечка, где же ты была раньше?

Марат Валеев