Kitabı oku: «Ведро, тряпка и немного криминала», sayfa 12
19.1
Спускаюсь на первый этаж и захожу в аптеку. Аптека советского типа, то есть не супермаркет, заставленный лекарствами, а будочка с застеклёнными витринами. Рассеянно перехожу от одной к другой, присматривая какой-нибудь не особо дорогой препарат от простуды – после прогулки по первому снегу горло дерет, а в носу хлюпает (хотя, может, у меня просто аллергия на физика).
В голове сами собой прокручиваются мысли о том, что Ярослав Костылёв неплохо подходит на роль убийцы. Потому, что других желающих выкинуть из окна Дениса Костылёва я до сих пор не обнаружила. Загадочная фраза физика о том, что у него были непростые отношения с отцом, ещё ни о чём не говорит! Впрочем, других вариантов у меня нет. Хотя есть – и это жутковатое предположение, что Ярослав Костылёв изнасиловал свою дочь и убил сына, чтобы замести следы. Ну и остальных, до кучи. Там вроде, кто-то из них был приёмным, но у меня совершенно вылетело из головы, кто.
Кстати, изнасиловать Свету мог Денис Костылёв. Что, если отец расправился с ним из мести? Хотя, может, это вообще сделал кто-нибудь третий. Может, погибший школьник боялся Костылёва только из-за того, что тот был суровым отцом? Но с чего тогда физику говорить об этом таким загадочным тоном?
Мои идиллические размышления прерывает телефонный звонок. На другом конце провода злится вездесущий Хучик.
Интересно, как он разведал, что я в больнице? Или у него очень развита агентурная сеть, или это паранормальные способности. Решу посетить больного физика ещё раз, обязательно надену шапочку из фольги.
– Ну и что вы узнали у Валентина Данилова? – вопрошает мент, закончив разоряться про то, как его задолбала моя детективная деятельность.
Торопливо пересказываю то, что сказал мерзкий физик, отчего отвратительное настроение Хучика, по-видимому, немного повышается и он даже обещает забрать меня из больницы и подбросить до дома. По этому случаю он даже собрался уйти с работы вовремя, то есть в шесть.
Отлично! Эта новость не может не радовать – сэкономлю на проезде и разузнаю у Хучика очередные душещипательные подробности этого дела. Как говорится, приятное с полезным. Правда, немного пугает, что он сегодня какой-то слишком свирепый. Интересно, в чём дело и связано ли это с нашим расследованием? У мента вполне может быть куча других проблем, начиная от неприятностей в личной жизни и заканчивая конфликтами с руководством или несостыковками в соседних уголовных делах.
Хучик прибывает часа через полтора – я как раз успеваю дочитать томик Луганцевой.
– Поехали! – командует мент аки Юрий Гагарин.
Самое время, кстати – на меня уже давно косятся из регистратуры.
В пути Фёдор Иванович уточняет, не желаю ли я угостить его чаем. Вспоминаю, что из напитков у меня дома банка растворимого кофе, початая пачка чая «Принцесса Нури» и связка чайных пакетиков для особо непритязательных гостей (Катька называет их «пыль бразильских дорог»). Только закусывать это великолепие, кажется, нечем – последняя шоколадка съедена накануне, а окаменевшие сладости, сохранившиеся со времён бывшего мужа, Хучику лучше не предлагать. Должно же у меня остаться какое-нибудь оружие на случай третьей мировой войны.
Следак, по-видимому, отмечает некое замешательство на моём лице – тормозит у супермаркета, буквально на две минуты исчезает внутри, после чего появляется с прозрачным пакетом. Внутри: хлеб, пакет молока, пачка чая, полкило сахара, палка колбасы, несколько пакетиков кофе «3 в 1» и лимон. Прижимаю пакет к груди и тихо офигеваю от его оперативности: похоже, что Хучик пробежал магазин насквозь и покидал в корзинку первое, что попалось под руку. Наверняка даже сдачи не взял.
Суровый следак аккуратно паркуется у нас во дворе и глубокомысленно замечает:
– Почитал я вашу любимую Донцову… тихий ужас! Единственный адекватный человек это полковник Дегтерёв, всё! Как вы можете получать от этого удовольствие?..
Ага! Кажется, тайна мрачного настроения Хучика раскрыта – произведения моей любимой писательницы слишком сильно подействовали на его нежную мужскую психику.
Сдержанно хихикая, поднимаюсь в подъезд, а Хучик идёт следом и бухтит:
– События какие-то нереальные!.. Никогда не видел, чтобы на одного человека валилось столько всего… кхм… – Хучик прерывается и уточняет, – Раньше не видел.
Возмущённо оборачиваюсь к нему:
– Фёдор Иванович, ну что вы… апчхи!
– Будьте здоровы! – ухмыляется мент. – Вот, Марина, сидели бы дома – не простудились бы!
– Ничего подобного, – бубню я, одной рукой пытаясь найти ключ от двери, а другой салфетку, чтобы вытереть нос. – Я простудилась вчера. Сегодня только добавила.
– Вчера вы ходили по чужим дачам, – ехидно напоминает следак. – Где вы снимаете обувь?..
– Вот тут, на коврике… хотя если у вас дырявые носки, можете вообще не снимать. Я всё равно собиралась мыть пол. Кстати, какую Донцову вы читали?
– Жаба с кошельком, – не сразу вспоминает Хучик. Да ещё как не сразу! Пока он копается в памяти, я успеваю поставить чайник, вскрыть пакет с молоком и угостить им заинтересованно принюхивающуюся Маркизку. А потом ещё и руки помыть.
– Садитесь. Вас устроят бутерброды из вашего хлеба и вашей колбасы? Просто я сегодня ничего не готовила, если хотите, могу заварить упаковку бомжатины. Или яичницу.
Хучик благородно отказывается, и мы усаживаемся пить чай с колбасой. Причём колбасу в основном поглощает сам мент и толстеющая на глазах Маркизка. Она успевает сожрать кусок раньше, чем я отрезаю новый.
– Кроме Даши Васильевой у Донцовой есть ещё несколько циклов: Евлампия Романова, Виола Тараканова, Иван Подушкин, Татьяна Сергеева и Степанида Козлова, – рассказываю я менту. – Но я беру Степаниду только если по скидкам. Там героиня двадцатилетняя девушка, а рассуждает, как сорокалетняя баба.
– Ну да, вам-то ближе наоборот, – бормочет Хучик.
– …а Виола Тараканова была замужем за ментом, – продолжаю я, не обращаю внимание на гнусные инсинуации. – Правда, потом они развелись. Но я до сих надеюсь, что она пошлёт лесом всех своих следующих мужей, и вернётся к Олегу Куприну. Так вот, Вилка, это Виола, постоянно влезала в расследования, которые он вёл.
– Бедняга, – сочувствует мент (надо полагать, Куприну).
Какое-то время мы обсуждаем творчество Донцовой. Правда, Хучик в основном занимается тем, что старается убедить меня, якобы Даша Васильева, Евлампия Романова и даже интеллигентный Иван Подушкин – не лучшие примеры для подражания.
Потом мент заявляет:
– Марина, вы знаете, кое-что мне всё же понравилось. Например, то, что в конце каждой книги мудрый полковник раскрывает бестолковой Даше личность и мотивы преступника. Садитесь поудобнее, налейте ещё чаю с лимоном и вообразите себя взбалмошной любительницей частного сыска. Надеюсь, вам не нужно объяснять значение слова «взбалмошный»?
– Восторженный, бестолковый и с придурью, – машинально отвечаю я, не веря своим ушам. Хучик решил рассказать про расследование! Я ещё не отошла после вчерашнего «возьмите полистать материалы уголовного дела», а тут такое!
Неужели он уже нашёл убийцу?! Хотя, в отличие от моих любимых детективчиков, тут главное не преступника вычислить, а доказательства на него собрать. Как я поняла, иногда это даже сложнее, чем докопаться до правды. Одно дело – дедуктивными методами вычислить «кандидата» на скамью подсудимых, и совсем другое – сделать так, чтобы дело не развалилось в суде. А это непросто, ведь адвокаты тоже стремятся отработать свои денежки, и после парочки неудавшихся дел волей-неволей захочешь возродить прадедушкины традиции кровной мести либо подбросить гадёнышам наркотики. Наверно, поэтому Хучик весь день ходил мрачный, и только под вечер повеселел. Хотя кто его знает?
Вдоволь налюбовавшись на мою ошарашенную физиономию, Хучик начинает рассказывать:
– Я думал, что вы и так догадались, но, судя по вашему ошарашенному виду… ладно. Ярослав Костылёв – интересная личность, причём интересная в том плане, в каком обычно людьми интересуются психиатры и криминалисты. Любопытно будет потом почитать материалы его судебно-психиатрической экспертизы. Ну да ладно. Начнём сначала. Мы, сотрудники Следственного комитета, редко выезжаем на трупы. Обычно это делают ребята из полиции, а потом, если дело оказывается в нашей компетенции, приходится работать с уже готовыми протоколами осмотра места происшествия. Иногда там пишут такой бред… бывает, приходится с каждой фразой бегать за дознавателем, пытаясь понять, что он вообще хотел этим сказать. В тот раз я выехал с ребятами потому, что… – мент мечтательно прикрывает блёкло-голубые глаза, явно пытаясь сформулировать, – ладно. Долго объяснять. Я приехал, сразу же опросил вас, директора, завуча, классного руководителя трупа и выяснил, что сравнительно недавно в семье Костылёвых погибла дочь. Я сразу же заинтересовался этим семейством. Мать была совершенно убита горем, и толку от неё не было, но с отцом мы поговорили. Не сразу, но выяснилось, что с женой они не были особенно близки.
– Почему? – уточняю я. Спросить напрямую, а какое отношение это имеет к делу, язык не поворачивается.
– Много лет назад жена изменила Ярославу со своим одноклассником, потом они ссорились, разводились, опять сходились, и в итоге этот субъект считает, что дочку Свету жена родила не от него.
– Раз так, её можно изнасиловать, да?!
– Вроде того, – Хучик морщится, не то от отвращения, не то от только что съеденной дольки лимона. – Но я сомневаюсь, что это доказуемо. Наш убийца из тех, кто до последнего будет всё отрицать и прятаться за спину своего адвоката. Кстати, адвокатом такие типы, как правило, выбирают женщин. Но ладно. Допросив вашего Данилова…
– С чего бы он мой… ой, простите, – смущенно умолкаю под недовольным взглядом нашего доброго мента.
– И вот, я понимаю, что он знаком с семейством Костылёвых куда ближе, чем признается. Самое время надавить на него, но два новых трупа путают все карты. Приходится срочно разрабатывать новые версии, причём убийство вашего безобидного пьянчужки-дворника совершенно не хочет согласовываться с остальными убийствами, словно кусочек картона из другого пазла. Потом вы, Марина, становитесь жертвой нападения, и я, признаться, какое-то время примеряю вас на роль убийцы, – Хучик ловит мой ошарашенный взгляд и поясняет. – Хотя для убийцы вы слишком бестолково действовали. Пока вы лежите в больнице, приходят результаты вскрытия трупа Дениса Костылёва. У него под ногтями обнаруживаются мельчайшие частицы кожи и волосы собственного отца. Это обстоятельство наводит на определённые мысли, но как улика особой ценности не имеет. Всё же они жили в одной квартире, и мало ли что Костылёв может придумать в оправдание.
– Элементарно: попросил сыночка почесать ему спинку.
– Почему нет? – соглашается Хучик, – по-моему, это достаточно убедительно. Параллельно я роюсь в вашем, Марина, прошлом в поисках мотива, общаюсь с учителями и одноклассниками покойного Дениса – тоже тишина. Потом вы немного оживляете расследование тем, что вытаскиваете из рукава записку вашей покойной подруги. Мы снова берём в разработку персонал школы, но без толку. Что у нас дальше? Покушение на Данилова. Мы обнаруживаем в колодце скелет, и я окончательно вычёркиваю вас из списка подозреваемых. Кстати, мы выяснили, что преступник проник на дачу, дождался Данилова и выстрелил в него через окно. Потом покинул дачу, обыскал жертву, забрал телефон и ушёл. И тут возникает целых два резонных вопроса. Во-первых, почему бы не влепить Данилову контрольный в голову, и, во-вторых, зачем вообще всё так усложнять?..
Хучик делает драматическую паузу, а я тем временем пытаюсь понять загадочную ментовскую логику насчёт исключения меня из подозреваемых. У меня же тогда как раз мотив появился…
– Тут, знаете, несколько факторов, – отвечает следак, когда я решаюсь задать уточняющий вопрос. – Во-первых, мы провели баллистическую экспертизу, ну, знаете, рассчитали траекторию пули… Вы не прошли из-за роста. Потом, я очень внимательно следил за вашей реакцией на скелет. Я убедился, что вы не знали насчёт него, а, значит, мотив для убийства появился у вас уже после покушения. К тому же ваше алиби подтвердила мать этой несчастной Гали. Вадим потом пересказывал, как она орала, у меня даже полковник пришёл послушать… Ну ладно, о чём это я? В общем, без вас картина была однозначной. Интуиция подсказывала, что Дениса Костылёва убил Костылёв-старший, но брать его было, мягко говоря, не с чем.
Хучик делает паузу на глоток чая, и я завистливо вздыхаю – а мне тогда интуиция ничего подобного не подсказывала. Эта дамочка в принципе предпочитает молчать и лишь изредка высказывается в духе «все мы задним умом крепки».
– После того, как все ниточки обрываются у меня в руках, остаётся одно – поехать к Костылёву, чьё алиби в день нападения на Данилова подтверждают несколько человек, поговорить с ним и попытаться поймать на противоречиях. И тут выясняется, что в вашу светлую голову тоже пришла эта идея. Сначала мне очень хочется посадить на пятнадцать суток… директора вашей школы. Который уволил вас с работы и обеспечил тем самым неограниченным запасом свободного времени для всяких глупостей. Но нет худа без добра. Когда вы уходите, Ярослав Костылёв проговаривается, что знает о вашей «детективной» деятельности. Ещё он допускает несколько мелких, но досадных оговорок, что побуждает меня ещё раз проверить его «стопроцентное» алиби. Оно разваливается по кусочкам, но чтобы взять Костылёва в клещи, необходимы показания хотя бы пары свидетелей. Лучший кандидат на эту должность лежит в реанимации и нормально допросить его не удаётся. К тому же Данилов – тот ещё фрукт. Он тоже пытался что-то расследовать, наверно, от вас набрался, – по выражению лица Хучика сразу понятно, что он думает обо всех наших «расследованиях». – Но вы, Марина, хотя бы не отказывается идти на контакт. А из Данилова каждое слово нужно клещами вытаскивать. Что, к сожалению, совершенно невозможно, – заявляет он в духе испанского инквизитора, сожалеющего о былых временах. – На следующий день выясняется, что вас занесло…
Противное дребезжание дверного звонка прерывает сию пафосную речь. А жаль, хотелось бы дослушать, куда там меня занесло.
Вздыхаю и иду открывать. Фёдор Иванович следует за мной – похоже, он допускает, что по ту сторону двери может находиться какая-нибудь опасность вроде кровожадного Ярослава Костылёва. Ну, или ему просто интересно, кто это ходит ко мне вечерами.
Бесшумно подкравшись к двери, заглядываю в глазок. Ну ё-моё! На лестничной клетке стоит и пошатывается бывший муж собственной алкогольной персоной. Кажется, я даже сквозь дверь ощущаю, как от него разит.
– Там Петька, – шепчу я. – Нажрался как свин. Что будем делать? Есть два варианта: открыть и спросить, что ему надо, или притвориться, что нас нет дома.
Хучик раздумывает недолго:
– Петька в смысле ваш бывший?.. Открывайте, поговорим. У него есть всё…
– Всё?..
– Всё, чтобы дать ему в морду, – вздыхает следак. – Я сразу об этом подумал, когда увидел ваш шрам от вилки.
Ну ничего себе, а? Похоже, что Хучик излишне вжился в роль полковника Дегтярёва. Последнее, что мне нужно, так это мордобой с участием бывшего мужа и ментов (мента)!
Старательно убеждаю Хучика не маячить на горизонте и подождать на кухне, сую ему в руки кошку и иду открывать.
19.2
Пока мы с ментом совещаемся, Петька убеждается в неэффективности звонка и принимается пинать несчастную дверь, сопровождая это громкими нецензурными воплями. Содержание этих воплей мне давно известно – как и непонятная уверенность бывшего мужа в том, что чем громче орешь, тем быстрее откроют.
Выбираю паузу между ударами и открываю дверь:
– Чего орёшь? Убавь децибелы, сейчас соседи набегут.
На самом деле это маловероятно, несчастные обитатели прилегающих квартир крайне редко вмешиваются в наши конфликты. Максимум, что они могут сделать – позвонить участковому, который придёт и проведёт со мной профилактическую беседу (он почему-то всегда ко мне приходит, а Петьку игнорирует, как будто тот недееспособный).
Тем не менее, бывший муж затыкается. Думаете, он беспокоится о соседях? Как бы ни так! Он просто прикидывает, с какого наезда начать конструктивную беседу.
– Т-ты, шлюха, – Петька хватается за дверь и обдаёт меня неземным миксом из перегара, «свежака» и дивного амбре нечищеных со времен нашего развода зубов. – х-ш-шлюха… при живом… ик… муже…бл* подзаборная…
– Говори, зачем пришёл, и убирайся, – бормочу я, даже не пытаясь вникнуть в суть претензий. – Чеши к себе, соседей разбудишь.
Хотя про соседей это я зря. В нашем подъезде в ночную смену пока вроде никто не работает, да и дети у всех уже школьного возраста, поэтому в полдесятого никто спать не должен.
Впрочем, Петька всё равно не обращает на мою тираду никакого внимания и, покачиваясь, аки баркас на волнах, гнет свою линию:
– При живом-то муже… прошмандовка!..
Похоже, он не настолько пьян, как показалось сначала. По крайней мере, ему удаётся выговорить такое длинное слово без заминок. Прош-ман-дов-ка! Целых четыре слога! Ей-богу, я в восхищении.
Всё же мне требуется не меньше пяти минут, чтобы понять суть претензий.
Я выясняю, что с утра бывший муж подрабатывал грузчиком, так как быстро сообразил, что раз мерзкая уголовница-Маринка (цитата!) не даёт денег, взяться им неоткуда. О том, что за любитель острых ощущений нанял его грузчиком, история умалчивает.
Так вот, потрудившись на ниве погрузки и заработав на бутылку, бывший муж решил отметить это дело с друзьями. У него их, кстати, в три раза больше, чем у меня, и далеко не все алкаши.
Находясь под градусом, Петька, естественно, принялся жаловаться на меня, в красках рассказывая про наши суды, трагический эпизод с вилкой и прочие радости нашей «семейной жизни». Друзья активно поддерживали эту тему, пока кто-то из них не сболтнул Петьке о том, что видел, как я заходила в подъезд с каким-то подозрительным мужиком. Мужик же при этом держал меня за руку и всячески осыпал комплиментами.
На этом месте я слегка озадачилась. Единственным кандидатом на должность «подозрительного мужика» является Хучик, но что-то я не припомню, чтобы он держал меня за руку! И комплименты, кстати, тоже отсутствовали – следак всю дорогу читал мне нотации, и отвлекался только на то, чтобы покритиковать книги Донцовой.
Но Петька, конечно, вообразил супружескую измену, допил, судя по запаху, всю оставшуюся водяру (ну, или что он там пил) и прилетел разбираться со мной и моим потенциальным любовником.
Какое-то время я честно пытаюсь объяснить бывшему мужу, что судимые уборщицы возраста 40+ не пользуются большим спросом на рынке любовных услуг. Но Петька не верит, орёт благим матом, ломится в дверь и требует подать ему моего нового суженого.
Потом я меняю тактику и начинаю втолковывать алканавту, что после развода мне пока в принципе не до мужчин (и это чистая правда – в последнее время меня интересуют исключительно трупы, свидетели и менты). Но все разумные доводы разбиваются о глухую и немного пьяную стену.
– Где прячется этот «цензура»?! – орёт бывший муж, сопровождая дикие вопли нецензурным описанием того, что он собирается сделать с моим гипотетическим мужиком. Фантазия у него, конечно, богатая, но для того, чтобы реализовать хотя бы четверть задуманного, Петьке потребуется у меня этого мужика отбить.
На самом интересном месте дверь открывается, и на лестничной клетке появляется недовольный Фёдор Иванович. Чем тут же подтверждает все подозрения бывшего мужа.
Немая сцена.
Мне очень хочется завопить «это не то, что ты думаешь» – но, с другой стороны, а с какой это радости я должна перед ним отчитываться?.. Мы вообще-то в разводе!
– Прошмандовка!.. – верещит Петька почему-то в мой адрес. К менту он, очевидно, претензий не имеет. – Ментовская шлюха!..
– Вообще-то, ментовская шлюха – это та, которая обслуживает нескольких ментов, а у меня всего один!.. – бормочу я, не выдержав груза несправедливых обвинений.
Похоже, получилось не очень: Фёдор Иванович удивлённо вскидывает брови, а Петька так вообще смотрит на меня, открыв рот, и явно ждёт продолжения.
О, кстати! Перевожу взгляд на хладнокровного Хучика, пытаясь сообразить, как бывший муж определил профессию «соперника». Все ясно: мента выдаёт его голубая рубашка. Ходил бы в свитере – проблем бы не имел. Или, наоборот, имел бы, потому, что Петька слегка побаивается представителей закона. Возможно, в противном случае Хучику уже настучали бы «в табло».
Мент тоже ведёт себя довольно корректно, и, вопреки предыдущим заявлениям про «дать в морду», не спешит никого бить. Вместо этого он мирно объясняет алкашу, что я прохожу свидетелем по важному уголовному делу, и лучше ему пока от меня отвязаться.
Петька обиженно хрюкает, пускает из глаза алкоголическую слезу и поворачивается к своему явно наслаждающемуся происходящим «сопернику»:
– Уг'ловница… пр'кинь, выгнала из квартиры… ууу, ведьма! – он грозит мне кулаком, но попадает по перилам, и по подъезду разносится низкий звон.
– Квартира моей бабушки, – поясняю я. – Она не совместно нажитое, а персонально моя. Если что.
Хучик вздыхает, хватает дебошира за шкирку (что не так-то просто, потому, что Петька чуть выше) и начинает аккуратно конвоировать его вниз по лестнице с явным намерением выставить из подъезда. При этом он продолжает чего-то там ему говорить – и бывший муж, самое удивительное, всё это слушает! И даже участвует в диалоге (правда, нецензурно).
Я закрываю рот, складываю пальцы крестиком и жду дальнейшего развития событий.
Увы, ментовского авторитета хватает всего на один пролёт. Потом Петька постигает суть происходящего, начинает орать и вырываться. При этом он угрожает показать чего-то там нам с ментом – я, если честно, к этому не прислушиваюсь.
Фёдор Иванович успокаивает Петьку как может – правда, стоит бывшему мужу бросить взгляд в мою сторону, весь положительный эффект сходит на нет, и алкаш снова начинает звереть. Очевидно, его мотивирует на агрессию присутствие бывшей жены в моём лице.
Пока я раздумываю, не стоит ли отойти от греха подальше, Петька решает разнообразить наш вечер пьяной дракой с участием ментов. Он бьёт Хучика в ухо, но тот без труда ускользает, хватает вихляющий пьяный кулак, вытаскивает откуда-то (кажется, из кармана) наручники и пристёгивает Петьку к перилам.
Быстро. Эффективно. Молча. Как будто он, натурально, в ОМОНЕ служил!
Мы с Петькой смотрим на мента с одинаковым удивлением. Я прихожу в себя раньше и ретируюсь в квартиру, не дожидаясь дальнейшей эскалации обстановки. А Петька пытается предъявлять претензии, но, во-первых, от приковывания к лестнице он вовсе не протрезвел, а, во-вторых, Фёдору Ивановичу бесполезно что-то там предъявлять, уж я-то знаю!
Пробегаюсь по квартире и, слегка успокоившись, высовываюсь из-за двери. Картина маслом: бывший муж мрачно звенит наручником и пьяно матерится, а Хучик стоит в трёх шагах от него и разговаривает с кем-то по телефону.
– …до выяснения личности! – говорит мент. Потом переводит взгляд на меня и поясняет. – Сейчас приедут, заберут в обезьянник. До выяснения личности.
– Э-э… – испуганно булькает бывший муж, тыкая пальцем в меня.
– Сказано, до выяснения личности!.. – рявкает Хучик, и я торопливо открещиваюсь:
– Понятия не имею, кто это. Какой-то подозрительный тип…
Я замолкаю под недовольным взглядом. Двумя недовольными взглядами!.. Прежде, чем Петька успевает вновь перейти на русский матерный, Фёдор Иванович жестом отправляет меня назад, в квартиру.
Тихонечко прикрываю дверь, подсматривая в шелку. В самом деле, это же моя квартира и моя дверь, хочу подсматриваю, хочу нет!
Следующие полчаса я наблюдаю за медленно трезвеющим бывшим мужем и читающим тому нотации Хучиком. Потом приезжают менты, Фёдор Иванович снимает наручники, передаёт дебошира в их цепкие руки и возвращается допивать чай.
– У нас сейчас так просто в обезьянник не посадить, – рассказывает Хучик, поглощая бутерброд с колбасой. – Ну ладно, составят административный протокол по ст. 20.20 КОАП РФ, – поймав мой удивлённый взгляд, он разъясняет, – появление в общественном месте в нетрезвом виде.
– И давно в моей квартире общественное место? – уточняю я с легким ужасом. Хотя с таким количеством посетителей…
– Не приставайте, Мариночка, – щурится следак. – И, знаете, давайте серьёзно. Этот субъект, ваш бывший муж, будет таскаться за вами, пока не помрёт или не сядет в тюрьму. Я, знаете, навидался таких семей. Удивительно, что вам вообще удалось развестись.
– Да я сама удивляюсь, – бормочу я, прикидывая, как бы перевести тему от бывшего мужа к расследованию. Когда, интересно, у Хучика закончится запал на нотации? Пинками к светлому будущему, тоже мне!
– Так что, Марина, вам лучше продать квартиру и переехать, – резюмирует Хучик, не обнаружив на моём лице признаков энтузиазма. – Вы только не делайте этого, пока идёт следствие, хорошо? Подождите хотя бы до обвинительного заключения. Кстати, на чём мы остановились?..
Я радостно подскакиваю: наконец-то! Про бывшего мужа мне надоело слушать ещё в прошлом году, а гениальный совет с переездом мне вообще выдают в шестой раз. Ну, Хучик, по крайней мере, не требует делать это немедленно.
– Мы говорили про нападение на этого гнус… на Данилова, – говорю я, пока он не передумал обсуждать трупы. А то мало ли, решит добавить про Петьку, а у меня и без того передоз.
– Да, точно, – соглашается Фёдор Иванович. – Данилова ранят, но опрос свидетелей не даёт результата, а улик слишком мало, чтобы выстроить версию. И вот, подарок судьбы: бестолковую Марину заносит на дачу к Данилову. Мы опрашиваем эту вашу Людмилу и узнаем, что её любовник действительно что-то скрывал.
– Надеюсь, у неё не будет проблем? – смущённо уточняю я у мента.
После сегодняшнего визита в больницу мне жалко коварную отравительницу почти до слез. Мало того, что бедняга по уши влюблена в гадкого физика, что само по себе повод для огорчения – да ещё и, похоже, она у него не одна!
Фёдор Иванович пожимает плечами:
– Только если вы захотите написать на неё заявление.
– Нет-нет, у неё и без того стресс! Да и побольше, чем у меня!..
– Я так и подумал, – с удовольствием отмечает следак. – В общем, Данилов раскололся. Под протокол. Он рассказал, что действительно не успел рассмотреть, кто его подстрелил, но зато успел пообщаться с Денисом Костылёвым незадолго до его смерти. Мальчик был ужасно зол на отца, и в то же время боялся возвращаться домой. Рассказать подробности он не успел – его выкинули из окна, пока ваш физик думал, что делать с новой проблемой. Убийцу Дениса он, кстати, не видел и вообще, говорит, подумал на суицид. Но когда результаты экспертизы по поводу смерти школьника стали достоянием широкой общественности, Данилов решил провести собственное расследование.
– Но зачем?..
– Не знаю, наверно, на вас насмотрелся. Так вот, Данилов просмотрел журнал посещений с вахты и не увидел там Костылёва-старшего. Ну и, вы знаете, как это бывает: «я знаю его столько лет, он не мог»! Они знакомы с девяностых, – поясняет следак. – Так вот, Данилов утверждает, что начал подозревать Костылёва только после смерти уборщицы. Как там её зовут? Забыл. В общем, он понял, что уборщица могла провести Костылёва в школу, не записав его в журнал. Кстати, он говорит, что вы очень помогли ему с запиской.
– По такой логике она могла привести в школу кого угодно, не обязательно Костылёва, – торопливо говорю я. Ещё не хватало, чтобы Фёдор Иванович снова начал пилить меня за записку!
– Мне кажется, Костылёв себя выдал, – задумчиво говорит Хучик. – Только не знаю, чем именно. Упакуем – спрошу. А господин Данилов, в свою очередь, возбудил у него подозрения. Но он не хотел рисковать и отправил к нему сообщника. Собственно, только по этой причине он до сих пор жив – похоже, сообщник не смог довести дело до конца. Мариночка, не смотрите на меня так, я знаю, что это не вы. У нас есть несколько версий,, но я, с вашего позволения, оставлю эту информацию при себе. Да, кстати! Нападение на вас и убийство школьного дворника с семейкой Костылёвых не связаны, следствие по этим делам ещё продолжается, и я не могу ничего рассказывать. Всему своё время.
Хучик замолкает и отправляет в рот последний кусок колбасы.
– Фёдор Иванович? А как же героическое описание захвата преступника и предъявления ему обвинения?
– Запланировано на завтра, – коварно улыбается Хучик. – Поэтому я и приехал. Хочу попросить вас не выходить из дома, чтобы ничего не сорвать. А то я заметил, вы любите случайно оказываться в местах совершения преступлений, совсем как ваша Даша Васильева. Так что сидите дома, заодно и простуду подлечите.
От такой трогательной заботы о моём драгоценном здоровье я снова начинаю чихать.
– Будьте здоровы! Вот, видите! Сидите дома, пока я не позвоню и не скажу, что все в порядке. Уверяю вас, дальше не будет ничего интересного: дело раскрыто, убийца найден, а вопрос задержания это дело полиции.
Звучит логично, и я киваю. Но Хучик на этом не успокаивается:
– На всякий случай я поставлю у вашего дома наружное наблюдение. Постарайтесь не обращать на него внимание. Костылёв не знает, где вы живёте, но риск всё равно слишком велик.
Вот так всё и заканчивается.
Хучик допивает третью кружку чая и сдержанно прощается, пожелав мне скорейшего выздоровления. Киваю. Вслед тут же летит новое пожелание: поменьше путаться под ногами у правоохранительных органов. Вот тут я уже не могу удержаться от возмущённого фырканья – к вящему удовольствию Хучика.
Следак бодро направляется к выходу, и я едва успеваю спросить, а как он вообще узнал про мою поездку в больницу.
Хучик смеётся, заявляя, что у него везде свои люди, но потом всё же решает удовлетворить моё любопытство:
– Всё просто: в той же палате лежит один заслуженный ФСБ-шник, его неудачно ранили из травмата. Хотя нет, вы правы, наверно, всё же удачно. Нет-нет, там вовсе не так интересно, можно сказать, бытовуха. Простите, я не могу разглашать, – поясняет следак в ответ на мой удивлённый взгляд. – И вот, мы попросили его присматривать за Даниловым: кто к нему ходит, о чём разговаривает. И нам полезно, и он развлекается.
Я тут же вспоминаю бодрого мужика с хищным прищуром. Гляди-ка, и вправду мент! Интересно, сложно ли было Хучику пристроить его в нужную палату. Хотя не думаю. Уверена, что врачи и сами не прочь сгруппировать пациентов по типу ранений.
Хучик уходит, я укладываюсь в постель и достаю книжку. Но Эллери Куин не идёт – мысли постоянно возвращаются к нашему делу. Пусть следак и уверяет, что дело раскрыто, для меня там всё равно много белых пятен. Надеюсь, пойманный Костылёв сможет пролить на них свет.
