«Карта и территория» kitabının incelemeleri, sayfa 2

Йес!

"Домучил-таки, додавил Уэльбек членов комиссии, выдающих Гонкуровскую премию" - вот что крутилось у меня в голове всё время, пока я читала "Карту и территорию". Нет, нет, нет, я очень люблю мизантропа Уэльбека, мне импонирует его взгляд на общество потребления и социальные проблемы; но всё же его новая книга для меня - хороша и не более. В книге выведен сам Уэльбек, избегающий общества и большого города социопат, открывающий каждый вечер пару новых бутылок вина, но за три года так и не распаковавший коробки с вещами после переезда; цитирующий философов, скучный, стареющий писатель. Ровно такая же и книжка. Меньше революции, больше мудрости и смирения.

Не знаю я, кто кому уступил, кто пошел на компромисс: то ли Уэльбек, то ли Гонкуровская премия; но результатом - качественный, но стерильный роман.

Я еще слишком молода для мудрости, мне до сих пор хочется революции...

Этот роман Уэльбека лежал в хотелках, вероятно, около года — всё пытался пристроить её к чтению в рамках то одной, то другой игры, пока однажды (предварительно закончив ВСЕ игры 2016 года) не высвободились пара недель свободного времени для чтения простых никомунеобязательных хотелок. И книга не просто дождалась нерадивого читателя, но вместе с автором сделала, наверное, уже маловозможное — она (книга) и он (автор) меня удивили. Удивили и обрадовали. Смешением разных жанров. Необычными, отчасти странными и даже кое в чём рискованными сюжетными ходами. Способностью не подделываться под запросы читательской публики (нам бы ведь всегда популярный наборец — "хлеба и зрелищ", "крови и секса"!), но и не выпендриваться шибко своей начитанной образованностью и широтой писательского кругозора.

Отдельного упоминания (и отдельного абзаца) заслуживает в третьей части книги переход в этакую своеобразную сименоновщину — тут вам и комиссары полиции с элементами от Мегрэ, тут и поводы для их появления (ну да, да и да, преступление и наказание тоже тут есть), но главное — какой-то сименоновский дух именно в литературном смысле, это трудно объяснить, но ассоциация вылезла очень быстро и совершенно естественным образом. А для меня любая ассоциативная связка с мэтром Сименоном является одной из лучших рекомендаций (и не только из-за комиссара Мегрэ, но и из-за серии социально-психологических романов).

И, кстати сказать, любовно-романтические страницы романа Уэльбека тоже очень свежи и хороши — и не только из-за симпатичности героини, но и просто Уэльбек сумел так расположить к себе читателя, что оставаться равнодушным к личным переживаниям героев романа стало невозможным. Правда я и не пробовал...

Так что Гонкуровская премия за эту книгу дана вовсе не за красивые глаза! Ну, значит будут в 2017 году Мишель Уэльбек - Элементарные частицы !

«Я разбираюсь в людях», – как-то заявил ему Хури, но в его исполнении это прозвучало как «я разбираюсь в кошках» или «я разбираюсь в компьютерах».

Соображение 1. В ``Карте и территории`` над именами персонажей количественно и сущностно преобладают названия торговых марок: модели объективов, сорта вин и марки автомобилей появляются на страницах книги с неизменностью, которой герои явно не заслуживают. На сотой странице с протагонистом будут комфортабельный Mercedes и светловолосая Ольга; к четырёхсотой на Mercedes, как и всегда, можно рассчитывать, а вот на Ольгу вряд ли. Прописанные по всем правилам – с прописной, латиницей, разве что без знаков копирайта, – оригинальные названия служат своеобразным каталогом «потребительского гида по Уэльбеку». Ален Роб-Грийе, Джефф Кунс и Жерар де Нерваль здесь точно такие же маркеры для целевой аудитории романов Уэльбека, как Kodak или Porsche. Пасхальных яиц подобного толка для бобо в ``Карте и территории`` немало; система ценностей, в которой функционирует Джед Мартен вместе со своим близнецом-читателем, без сантиментов использует на одном уровне интеллектуальные влияния любого рода и любимую серию путеводителей. Название модели кроссовок остаётся в памяти значительно дольше фамилии приятеля по колледжу. Герой-художник абсолютно синонимичен медийному объекту своего имени. Соображение 2. Отдельные предложения кажутся сконструированными с очевидной целью быть подчёркнутыми текстовыделителем Stabilo (как вариант: добавленными в `Цитаты` на Amazon Kindle). Любовь, дети, счастье, творчество, смерть, смысл – не сомневайтесь, Уэльбеку есть что сказать обо всём этом, причём сказать непременно в афористичной форме. Мизантропическое настроение девяти из десяти авторских сентенций вовсе не угнетает, как можно было бы надеяться, а, напротив, вызывает скуку пополам с недоумением: неужели снова о бессмысленности и бренности всего человеческого? И неужели – действительно другими словами? Соображение 3. Книжный Уэльбек – такой, каким хочет быть написан. Автора тяжело заподозрить в искренности и чистоплотности обращения с собственной персоной; появление создателя здесь – не прокламация постмодернизма, а какое-то фарсовое камео. Совершенно очаровывает перечисление в нескольких главах большинства собственных опусов: вместо «Уэльбека» появляется то «автор ``Элементарных частиц``», то «автор ``Возможности острова``», то авторы ещё доброго десятка книжек, которые вам непременно нужно прочесть, если ещё не. Соображение 4. Статьи из Wikipedia выглядят как запросто вставленные в текст романа статьи из Wikipedia: стилистика текста, от этого, впрочем, не страдает. Потому, что страдать, в общем-то, нечему – читается книга совсем легко, и являет собой, по сути, отличный образчик современного романа. Такого необременительного, такого гулкого.

Карта интереснее территории. Доступность и внятность мира предметов интереснее витиеватой, суетной и неизменно движущейся в сторону могилы человеческой юдоли. «Я разбираюсь в людях» – как-то заявил читателю Уэльбек, но в его исполнении это прозвучало как «всё гниение».

То ли «Карта и территория» вышла лучше последнего романа Уэльбека «Серотонин» (по крайней мере, обошлось без зоофилии), то ли я так устала чувствовать себя последним плохим человеком на планете, скооперировавшейся в единой борьбе за здоровье и основы демократии, но авторские пессимизм, чёрный юмор и наглое попрание принципов всех религий и законов сюжетостроения легли на мою душу лечебным, сорокапятиградусным бальзамом. Всю дорогу Уэльбек измывается над тем, что мне дорого. В ответ на фантазии о пмж во Франции он радостно замечает, что благодаря славянским мечтам о Париже никогда не переведётся славная отрасль проституции, пополняемая наивными иммигрантками с регулярной щедростью. В ответ на восхищение едой или культурой пожимает плечами: в этой стране ничего нет, кроме уютных отелей и паштета, восхищаться можно разве что хитростью, благодаря которой они возведены в культ. Французам Уэльбека уже давно ничего не интересно, они согласны есть суши и отдыхать в Доминикане: и только русские и китайцы продолжают упоённо скупать дома в деревнях Прованса, требовать в ресторанах аутентичную кухню по давно забытым рецептам и приобретать картины за полмиллиона евро – храни, господи, этих безумных русских и китайцев. Изрядно потоптавшись на детских мечтах о великой Франции, Уэльбек переходит на коврик из читательских ожиданий. Начинается «Карта и территория» чинно: молодой, ищущий себя художник увлекается макросъёмкой разнообразных железяк, фотографирует дорожные карты, пишет картину, на которой Билл Гейтс и Стив Джобс беседуют о будущем информатики – и всё с непременным успехом и экспоненциально растущими гонорарами. Параллельно мы видим художника то в объятьях умопомрачительно красивой Ольги (видимо, по причине своего ума и богатства избежавшей маршрута, заготовленного Уэльбеком для всех славянок), то за неловким разговором с отцом, в ходе которого и художник, и читатель слышит больше, чем хотелось бы, об эвтаназии, искусственном анусе и последствиях воспитания детей в полном молчании. Ещё чуть-чуть и Уэльбек вышел бы французской версией Франзена: неприятным, но терпимым ниспровергателем семейных ценностей. Но не тут-то было: во второй части книги художник знакомится с писателем по имени Мишель Уэльбек, а в третьей Уэльбека хоронят в детском гробу (тут даже Франзен со своим затянутым описанием разговора с какашкой возмущённо хрюкает: есть же какие-то банальные суеверия, Мишель!) Но если «Серотонин» - история чёрная и безнадёжная, то столь же чёрная «Карта и территория» всё-таки оставляет лазейку: смотри, мир безобразен и ничтожен, но, если заработать миллионы, купить себе несколько километров земли и обнести их забором с электрической проволокой – что ж, можно будет и жить, и творить, и умереть в счастливом, морфиновом одиночестве.

Мне нравится этот Уэльбек, именно в этой книге, но всё же не могу не признаться, что это не совсем тот Уэльбек. Нет, он всё такой же одиночка, мизантроп, ненавистник общества, но только мягче.. да, именно - в этой книге всё описано мягче, спокойнее. Нет бунтарству общества; тут больше философии.

В "Карте и территории" описан сам Мишель, его закрытая жизнь, его творчество и его смерть. Но всё же главный герой не он, а Джей - такой же Уэльбек. Такое ощущение, что он его с себя "описывал". Он не верит большинству людей, социопат, он сконцентрирован только на себе, да и сконцентрирован ли вообще?! Это человек творчества, для него главное в жизни именно это. Сначала фотографии, затем картины, а затем опять фотографии. Ему нравится это, но всему приходит конец. Доволен ли он своей жизнью? Да даже если и нет, то ничего для обратного он не делает, да и такое ощущение, что ему это и не надо. Обычная жизнь одинокого человека...

Хороший роман, Гонкуровская премия присуждена заслужена. Я всё больше и больше восхищаюсь Мишелем Уэльбеком.

Мишель Уэльбек написал необычный, нетрадиционный для себя роман, но это не похвала, а констатация факта. Нет, он не стал оптимистичнее смотреть на мир, просто посмотрел с другой точки зрения, попытался увидеть в человеческих отношениях другие грани, помимо сексуальности, и увидел столь же безрадостную картину.

К сожалению, ограниченные писательские способности Уэльбека проявились при этом в полной мере. Ни один характер, который он пытается вырисовывать через взаимоотношения своих персонажей, полноценно не раскрывается. Многие сюжетные линии в этом романе обрываются там, где, казалось бы, должно произойти что-то важное. Это можно воспринимать как литературный приём, но мне показалось, что это от беспомощности, ведь ранее, изучая границы дозволенного в сексуальном поведении, он никогда не останавливался даже там, где возникали серьёзные риски для читательской психики.

Однако, так или иначе, в «Карте и территории» автор своих целей добивается. Магистральная идея о предпочтении копии оригиналу во всех сферах современной жизни, зарифмованная множественными явными и скрытыми примерами, раскрыта вполне. Особое удовольствие искушённому читателю доставит и своеобразная литературная игра: одним из героев книги является писатель Уэльбек, о котором автор пишет в третьем лице, и такой нарочито неуэльбековский стиль романа поддерживает иллюзию, что написан он кем-то другим.

В общем, роман нельзя назвать удачным, но в библиографии автора он, безусловно, займёт своё место как интересный литературный эксперимент. И Гонкуровской академии приятно: Уэльбек, как ни крути, ярчайшее явление во французской литературе, и какая невероятная удача, что у него случился роман без порнографических сцен - можно награждать без опасений за репутацию.

Я уже больше года как не читал Мишеля Уильбека, и я уже напрочь забыл, какой же все-таки это гениальный, поистине гениальный автор. Как правило главный герой всегда немного необычен и выделяется на общем фоне всего повествования. Герой Уэльбека - нечто такое объемное и поглощающее, это больше чем человек, это нечто большее, чем типичный субъект человеческого общества. Почему этот роман произвел такое впечатление? Тут автор просто раскрыл себя, если не полностью, то очень многое, что в самом писателе было для меня открытием: автор здесь как один из ведущих героев, он выступает ни просто в роли автобиографа или философа, что курит трубку, рассказывая о том,как была чудесна жизнь полвека назад. Здесь автор показал себя как социолог и футуролог, специалист в области истории международных отношений, а так же как искусствоведа. Это все настолько органично слилось в общую квинтессенцию романа, что это стало больше чем обычная драма, детектив, сентиментальная проза или трагикомедия. Это нечто более масштабное! А главное, для этого автору не потребовалось сотни, а то и тысяча страниц для всего этого. Автор настолько точно, филигранно, остро пишет, что в нём нет не единого лишнего слова. Ни одной лишней мысли. Ни одного лишнего чувства. А так же сама идея с макетом и выставкой "Карты и территории" для меня как человека, занимающего в изобразительной студии в период детства/отрочества показалось до ужаса интересной. Автор раскрывает экономические, политические, философские истины на казалось бы простые и банальные вещи живописи и фотографии, и делает это просто потрясающе. Браво, Уильбек, браво!

Уэльбек - странный парень, с весьма странным взглядом на окружающий мир. Мрачный, нелюдимый, холодный, отчужденный, но любопытный. В отличие от размазни-наркомана и тоже француза Бегбедера, Уэльбека хочется читать еще. Потому что в нем есть какая-то жутковатая харизма. Традиционными героями романов Уэльбека являются одинокие люди, ищущие удовольствия и при этом уставшие от жизни. Монотонная работа, быстрое старение, секс (или его поиски), общение с ненужными людьми, отсутствие семьи и холодность близких с одной стороны бичуются Уэльбеком, а с другой - являются его чертами. Это можно понять прочитав последний роман "Карта и территория" - в нем Уэльбек является не только автором, но и одним из героев. На мой взгляд, Гонкуровскую премию за книгу дали совершенно не зря. Она того вполне заслуживает. Достаточно ясная, любопытная и при этом необычная книга. Считаю, что "Платформа" и "Карта и территория" - лучшее из того что он написал.

Даже с учетом уэльбековского пессимизма - роман кажется несколько вялым. Меньше смелых мыслей, меньше афоризмов, больше длиннот и пространностей. Интересной показалась детективная интрига - расследование убийства Уэльбека. Однако разгадка оказывается довольно банальной и предугадываемой - кража картины. Показалось, что не хватает некоторой драматургической сбалансированности. В каких-то незначительных, побочных линиях, автор излишне подробен (например в 3-й части, с жандармами), а те линии персонажей, которые обещают стать главными, исчезают, обрываются.

В «Corpus» вышло переиздание «Карты и территории» Уэльбека, Гонкуровской премии 2010 года, социологического романа с элементами автофикции и триллера. Я говорю о социологическом романе, поскольку автор уделяет немалую его часть различным аспектам меняющегося французского общества. Здесь и формирование проблемных пригородов («по воле движения народных масс»), и новые модели семьи, воспринимающиеся как нормальные, – без детей, но с собакой и мерседесом («идеальная машина для пожилой бездетной пары, живущей в городской или пригородной зоне и не отказывающей себе порой в удовольствии сбежать в очередной шарм-отель»), – и такое явление, как пространство внутри автомобиля, становящееся для курильщиков одной из последних зон автономии, и распространение эвтаназии, и отток иммигрантов. Последнее происходит ближе к 2036 году, до которого Уэльбек прослеживает социальную историю Франции.

Похороны, человек и богатство, профессиональные среды, преступления и их мотивы, отношения людей в городе («сколько же разных людей сосуществуют в сердце одного города, без всякой на то причины, без всяких общих интересов и забот, следуя по бесконечным непересекающимся маршрутам и лишь иногда объединяясь в сексе (всё реже и реже) или (всё чаще и чаще) в преступлении») – автор то и дело наполняет текст наблюдениями за социумом. При этом он не научен и не зануден, он не выходит за рамки художественной литературы и пишет очень французский роман. Не забывает Уэльбек упомянуть и своего вечного литературного спутника и оппонента Фредерика Бегбедера («при имени Уэльбека Бегбедер слегка дёрнулся») с его «Французским романом», вышедшим годом ранее, только у того Франция предстаёт в совокупности своих истории, культуры и чувства вины.

Темы, которых касается Уэльбек, напоминают темы из учебников французского (кто учил французский в школе, поймёт меня) – «Gastronomie française», «Régions françaises» и тому подобное. Я с ностальгией вспомнила годы, когда часами смотрела французские каналы. И там было именно то, о чём пишет Уэльбек: «скучные общие планы, снятые с вертолёта», следовавшего за велогонкой, по бескрайним просторам Франции, «Вопросы для чемпиона» с Жюльеном Леперсом, передача о море «Таласса», «слегка обжаренные гребешки и суфле из молодых тюрбо с тмином и муссом из пасс-крассана» и пастис на аперитив, а также бесчисленные программы о ремёслах, традициях, деревнях – о всём том, что во французском языке обозначается ёмким словом terroir.

Терруар включает в себя различные культурные черты, ремёсла, практики, появляющиеся во взаимодействии с природной средой и присущие людям, проживающим в ограниченном географическом пространстве, например, в какой-то деревне. Терруар созвучен и соотносится этимологически с территорией, но территория обширнее и включает в себя разные терруары. Территория Франции – это множество терруаров.

Уэльбек пишет о том, как деревня входит в моду вместе с «магией местного колорита», как происходит подъём всего сугубо местного («вяхирь, улитки, миноги»), возращение местных блюд, ремёсел, танцев и даже нарядов, как городские жители вновь населяют деревню, «обуреваемые жаждой предпринимательства и, порой, экологическими помыслами». И герой романа, художник Джед Мартен возвращается в деревню, и сам автофиктивный Уэльбек. Заглядывая на двадцать лет в будущее, автор описывает Францию, сделавшую ставку на сельское хозяйство и туризм, как страну, «продемонстрировавшую завидную стойкость в период разнообразных кризисов, почти беспрерывно следовавших друг за другом». Искусство жить по-французски становится экономическим торжеством Франции. Поднятие терруаров оказывается торжеством территории.

Однако возвращение к деревне – это ещё и возвращение к растительному миру: «содержание информации в атмосфере снижается по мере удаления от столицы и вообще дела человеческие теряют свою судьбоносность, всё понемногу испаряется, остаются одни растения». Именно к этому приходит герой романа в конце своего творческого пути, изображая процесс разложения промышленных изделий. Начав с иллюзорной цели дать объективное описание мира, он заканчивает провозглашением «полного и окончательного торжества растительного мира», снимая разнообразные предметы, словно погружающиеся в пучину, «медленно увязая в бесконечно накатывающих пластах растительности».

«Иногда кажется, что они отчаянно барахтаются, стараясь выплыть на поверхность, но потом их все-таки уносит волна травы и листьев, и они снова окунаются в вегетативную магму, теряя оболочку и являя нашему взору микропроцессоры, блоки питания и материнские платы».

Торжество территории становится её гибелью. Территория сама тоже «крошится и расслаивается, будто растворяясь в необъятном, уходящем в бесконечность растительном пространстве».

А что же – карта? Она оказывается взглядом бога, разом охватывающим «трепетанье и ауканье десятков человеческих жизней, десятков и сотен душ, – одни были обречены на адские муки, другие – на бессмертие». И кто, как не художник, тем более сам так слабо интегрированный в территорию, может принять этот объемлющий взгляд? Карта у Уэльбека – не символ, она не вторична по отношению к территории и не производна от неё. Она не совпадает с ней, изометрия карты не совпадает с топографией территории: «Шеннон оказывается ближе к Катовице, чем к Брюсселю, и к Фуэртевентуре, чем к Мадриду». Более того, карта может быть первична по отношению к последующему торжеству территории, может быть интереснее территории, «лишённой магии да, впрочем, и особого интереса».

Искусство, как и карта, – изображение мира, хоть и не тождественное ему. Потому герой романа – художник, который посвящает свою жизнь созданию этих изображений мира, пусть и не предназначенного для проживания. Джед Мартен, периодически находящийся в «депрессии средней степени выраженности», временами переживающий эстетические откровения, месяцами не произносит ни слова, не считая слова «нет», ежедневно повторяемого на кассе супермаркета, почти ни с кем не общается и не завязывает никаких новых отношений, ни любовных, ни дружеских, а самый старый его товарищ – водонагреватель. Он не мизантроп, как может показаться, и весьма человеколюбив. Провозглашая торжество растительного мира, как я сказала выше, он вместе с тем говорит о торжестве человека, поскольку тот «не является составной частью природы, он поднялся выше природы».

«Человеческое существо - это сознание, уникальное, индивидуальное и незаменимое, и по это причине оно заслуживает памятника, стелы, на худой конец - поминальной надписи, ну хоть чего-нибудь, что увековечило бы факт его существования».

Растительный мир поглощает промышленные изделия, любое творение рук человеческих, даже фотографии близких, но человек остаётся. Человек – бог, не отрываясь до конца от территории, он всё же поднимается выше её – на уровень карты. Этот переход происходит как метафорически, так и буквально, когда Уэльбек расправляется в романе с автофиктивным собой. То, что происходит с его телом, не может не походить на карту – так он сам невольно превращается из территории в карту.

Вообще, писатель, который может говорить о себе с определённой жестокостью и одновременно с такой иронией и даже нежностью, не может быть плохим. Он является читателю «в тапочках, вельветовых штанах и уютном домашнем пиджаке из небелёной шерсти», в его голосе слышится «мягкость, глубина и какая-то задушевность». В другой раз – «мало того, что его грязные волосы были всклокочены, а лицо приобрело фиолетово-багровый оттенок, – писатель ещё и подванивал», «но всё-таки до трупного духа он пока ещё не дошёл». Наконец, и это так мило, он не забывает себя похвалить: «он хорошо пишет (…). Его приятно читать, у него довольно трезвый взгляд на общество», «в этом авторе наверняка что-то есть». Что же, прочтём и согласимся.