Kitabı oku: «Крестом и стволом»
Михаил Серегин
Крестом и стволом
Когда слух о смерти Парфена еще только пошел гулять по Усть-Кудеяру, никто в него особенно не поверил. Нет, передавали это странное и вроде бы как отрадное известие охотно: в очередях у билетных касс автовокзала, в пивных и парикмахерских, в здании райсовета и на причале – везде говорили об одном и том же. И все-таки внутри у всех свербило: не может такого быть… Больше десяти лет Парфен вместе со своими головорезами «держал» и рынок, и автобазу, и, как поговаривали, даже часть пароходства. А в том, что половина ментовки день и ночь пашет не на закон, а на все того же Парфена, никто, в общем, не сомневался.
Поначалу в народе говорили, что на Парфена устроили засаду бойцы из подмосковной группировки, когда тот парился в бане. Они якобы и убили местного бандита, причем изрешетили в дуршлаг, хоть лапшу отбрасывай. Но всякий мало-мальски сведущий в таких делах человек сразу мог уверенно сказать: все это ложь, не было никогда у Парфена проблем с москвичами, дела общие были, а проблем – нет, и жили они дружно, можно сказать, душа в душу.
Позже родился слушок о странной погоне на тольяттинской трассе, но сказать, что там произошло, в точности никто не брался… вроде как Парфен погнался за кем-то из самых злостных неплательщиков. Но и это была полная галиматья. Предположить, что Парфен станет лично мчаться за кем-то по скользкой от проливного дождя ночной дороге, мог только полный недоумок. Хотя… разве что из спортивного интереса? Любовь Парфена к острым ощущениям была общеизвестна.
И только на третий день брожение умов отважно перенаправил «Вестник Усть-Кудеяра», разместивший короткое интервью начальника местного ГИБДД. Ираклий Константинович официально опроверг всякие слухи о стрельбе и сообщил, что дорожно-транспортное происшествие, в результате которого скончался известный усть-кудеярский предприниматель Александр Иванович Парфенов, произошло по вине погибшего в той же аварии водителя бензовоза АТП-2, воспрепятствовавшего обгону.
Но и эта версия, положа руку на сердце, была далеко не безупречна. Всякий интересующийся общественной жизнью устькудеярец скажет вам, что АТП-2 принадлежит, а точнее, принадлежало Парфену, царствие ему небесное. И предположить, что водитель не уступил дорогу огромному, как танк, известному на всю область джипу своего хозяина… Не бывает такого.
И уж совсем в узком кругу знали, что в той страшной аварии погибли не только Парфен, его бессменный телохранитель по кличке Лысый и водитель бензовоза. Потому что четвертое тело сразу увезли в областной центр, а оттуда самолетом в Москву. Но это устькудеярцев уже ни в малой степени не касалось.
* * *
Как раз на третий день после этого трагического происшествия, сразу после утренней службы, к усть-кудеярскому священнику отцу Василию подошли трое. Непростая биография парней была впечатана в их лица крупными, резкими штрихами.
– Ты, что ли, здешний поп будешь? – спросил один, помеченный рваным косым шрамом через правый глаз.
– Слушаю вас, молодые люди, – кивнул отец Василий, быстро оглядев «гостей».
– Вот тебе, отец, бабки, – полез в карман меченый. – Нам сегодня друга отпеть надо.
Отец Василий кивнул. Надо так надо.
– Только смотри, чтоб все было тики-так, – угрюмо предупредил меченый и вложил священнику в руку пачку новеньких сотенных купюр. – Большого человека хороним. Въезжаешь?
– Никак раба божьего Александра? – подчеркнуто вежливо поинтересовался отец Василий.
– Ты за базаром следи, поп! – повысил тон меченый. – Какой он тебе раб?! Самого Парфена хороним, дурилка ты картонная! Короче, в три начинаем, чтобы в два был. Вот тебе адрес. Понял?
Отец Василий с трудом подавил в себе гнев. Такого хамства в храме божьем даже покойный Парфен себе не позволял.
– А теперь ты послушай меня, дитя мое, – тихо произнес он. – Адрес Александра Ивановича мне известен, так что писульку свою забери. Отпевание начнется ровно в пять и ни минутой раньше. И деньгами своими здесь не тряси, а отнеси в бухгалтерию, там тебе квитанцию выпишут. Ты меня понял?
Меченый заиграл желваками, он к такому обращению явно не привык. Вперился тяжелым, немигающим взглядом в ясные, спокойные глаза попа, долго, секунд пятнадцать смотрел в них и неожиданно для себя кивнул.
– Где ваша бухгалтерия? – только и спросил он.
Отец Василий объяснил, проводил гостей взглядом и вздохнул. Двое суток подряд ему лично пришлось час за часом объяснять следователям, сначала местным, а затем и москвичам, как все произошло. Так получилось, что живых свидетелей той страшной трагедии на тольяттинской трассе осталось всего двое: он да водитель приватизированного шесть лет назад «зилка» Анатолий Рубцов.
Но, по сравнению с самим фактом гибели Парфена, ничто не имело почти никакого значения: ни причина смерти, какой бы глупой она ни была, ни показания свидетелей. В прошлое одним огромным куском отвалилась и ушла целая эпоха – эпоха. «Король умер!» – голосом главного местного печатного органа провозгласили уполномоченные на это официальные лица, и сразу же стало ясно, что обратить приветственное «Да здравствует король!» просто не к кому, потому что всех потенциальных преемников Парфен извел еще при жизни, можно сказать, собственноручно.
Отец Василий вышел из храма и глянул в небо. Дождь прекратился, но установившаяся несколько дней назад холодная, мерзкая и совсем не августовская погода так и донимала окончательно продрогших устькудеярцев. Из подсобки, в которой размещалась храмовая бухгалтерия, вышла троица недавних «гостей». Один искоса глянул в сторону священника, и все трое направились в центральные ворота, за которыми их ждали две сверкающие черной эмалью и серебристым никелем машины: классический «шестисотый» и, кажется, «Рэйнджер».
«И эти не местные, – цокнул языком священник. – Понавалило вас!» Вот уже третий день, как Усть-Кудеяр переживал наплыв чужаков, и чем дальше, тем их становилось больше. Откуда они узнавали о гибели Парфена? Порой отцу Василию казалось, что вся криминальная Россия собралась почтить память до срока умершего местного мафиози. По крайней мере, обряд отпевания ему заказали уже в шестой раз.
Сначала священник пытался честно объяснить настырным парням, что все давно и многократно оплачено, и отпевание состоится, как и договорено, ровно в пять. Но заказчики все шли и шли, платили и платили, а всякую попытку не принять деньги воспринимали как личное оскорбление. Эти, последние, и вовсе решили, что они здесь самые главные… чуть до греха, засранцы, не довели! Отец Василий перекрестился. Больше всего на свете священник хотел, чтобы Парфена поскорее предали земле и этот бесконечный и суматошный день наконец завершился. Вместе со своим дождем, холодом, похоронами и всей этой расфуфыренной братвой! Он так хотел поскорее попасть в свой, пусть и недостроенный, но уже такой уютный дом, в царство любви и тепла, где правит милая супруга Олюшка и пахнет свежеоструганными сосновыми досками, молоком и сдобой.
* * *
Без пяти минут пять отец Василий вместе с диаконом Алексием уже подъезжали к дому Александра Ивановича Парфенова. Бело-розовый трехэтажный особняк с башнями, колоннами и, само собой, с видом на Волгу почему-то сиял электричеством, сквер напротив был превращен в стоянку для «Мерседесов», а к парадной лестнице, казалось, невозможно пробиться сквозь строй плечистых и скуластых парней в черном.
«Обслуга, – догадался священник. – Главные персоны внутри, у гроба…» Он решительно протолкался сквозь братву и вошел в дом.
Огромный зал с шестиметровой высоты потолками и узорным паркетным полом был заполнен почти весь. Мужчины в дорогих черных костюмах с достоинством подходили к черному полированному гробу и затем так же неторопливо отходили, уступая место следующим. Отец Василий всмотрелся и почти сразу обнаружил единственных женщин во всем зале: сестру и мать Парфена, выглядевших среди этой роскоши чужеродно и даже нелепо. Глаза женщин были сухи, а в лицах отчетливо читалась странная смесь испуга и недоумения, словно лежащее перед ними тело никогда не принадлежало самому близкому для них человеку.
Когда отец Василий понял, что собственной воли ближайших родственников не хватает даже на то, чтобы подойти к батюшке, он решительно раздвинул широкими плечами стоящую ближе остальных к гробу элиту, кивнул диакону и взял инициативу в свои руки.
И по мере того как читались каноны и стихиры, Апостол и Евангелие, люди в зале притихали. Наступало главное событие дня. Неизвестно, знали они это или нет, понимали или не до конца, но еще не минет и суток, как раб божий Александр вступит на тяжкую для каждой души дорогу загробных мытарств, и тогда ни одно злодеяние не останется незамеченным, ни одна молитва во спасение – лишней.
Едва отец Василий завершил чтение разрешительной молитвы, подкованная в деле отпевания своих соратников братва подтянулась поближе, подхватила гроб и под пение трисвятого понесла его к выходу.
– Святый Боже, Святый Крепкий, Святый Бессмертный, помилуй нас! – внушительным баритоном пропел священник, и упакованные по последнему писку мужики истово закрестились. «Проняло! – неожиданно мелькнула у отца Василия неуместная в такой ситуации, насквозь крамольная мысль. – Чуют свою грядущую участь!»
А в тот самый момент, когда они пересекли порог, солнце внезапно пробило тучи и осветило маленький кусочек поволжской земли со странным названием Усть-Кудеяр. И это было только начало. Как только огромный кортеж, тревожно сигналя, въехал в поселок и двинулся через центр на кладбище, природа словно сошла с ума. Стремительно полетели по небу тучи, засверкала тысячами солнечных брызг волжская вода, а небо в считанные минуты из блеклого и сырого стало ярким и невероятно, пронзительно синим. И сразу же зазеленела листва, сквозь приоткрытое боковое стекло старенького поповского «жигуленка» ударило в ноздри ароматом травы и цветов, а ветер принес какую-то новую, уже осеннюю свежесть. И притихший было Усть-Кудеяр словно встрепенулся, словно очнулся от противоестественной скорби. Радостно, истошными голосами заорали на деревьях галки, заскрипели по дворам выкрашенные в пожарный цвет качели, а на пятом или шестом по счету наглухо перекрытом гаишниками по случаю похорон перекрестке какой-то битый-перебитый «Запорожец», нагло выкрашенный явно украденной где-то дорогой серебристой краской, присоединил свой плебейский голос к скорбному реву джипов и «Мерседесов», и над улицами пронесся жизнеутверждающий латиноамериканский мотивчик:
«Я Кукарач-ча, я Кукарач-ча! А я ч-черный таракан!»
От неожиданности отец Василий чуть не врезался в резко затормозивший перед ним микроавтобус, но, видно, там, впереди, все-таки решили, что в этот день никого «мочить» не станут, и приостановившаяся на несколько секунд колонна снова тронулась и пошла, машина за машиной.
Но самое яркое впечатление оставили у священника последние минуты похорон. Потому что, когда последняя лопата земли была брошена на могильный холм, на кладбище налетела огромная разбойная стая воробьев, устроившая жуткий, совершенно непристойный базар, и только прощальный салют заставил стаю, возмущенно вопя, удалиться.
Таким и запомнился этот день отцу Василию – яростным, ярким и до самой последней своей минуты противоречивым.
* * *
На следующее утро Усть-Кудеяр проснулся свободным. И нищим. Потому что разом прекратилось возведение ангаров и строительство новой, принадлежавшей Парфену заправки на тольяттинской трассе. Приостановили заказы давние и, казалось, такие надежные партнеры АТП-2. Притормозили выдачу авансов даже немногочисленным штатным работникам речного порта. И сотни людей осознали, что их относительное материальное благополучие закончилось вместе с окончанием земного пути главного бандита поселка.
Но священника это ни в малой степени не касалось. Он вышел на крыльцо своего недостроенного дома, полной грудью вдохнул свежий, резкий воздух, потянулся так, что затрещали суставы, и, подобрав полы рясы, по-молодецки, через три ступеньки спрыгнул на уже начавшую подсыхать землю.
Это раннее августовское утро было удивительно красивым. Справа, за оврагом, легонько качали тяжелыми кронами высоченные тополя, а у дороги слева белели стволами березки. Ласково отогревало настывшую за неделю сплошных дождей землю неяркое солнце.
Отец Василий вышел на трассу, поздоровался с уже начавшим разжигать свой мангал шашлычником Анзором, от всего сердца благословил продавщицу Веру и пошел вдоль длинного ряда заночевавших на усть-кудеярской стоянке грузовиков. Он здоровался со знакомыми шоферами, приветливо кивал незнакомым, радуясь тому, что господь дал ему еще один день для трудов на этой земле.
– Отец Василий! Батюшка! Подождите! – услышал он позади знакомый голос и обернулся. Это был Толян.
– Здравствуй, Анатолий!
– Ну как, батюшка, менты вас больше не дергают? – подбежав поближе, поинтересовался шофер.
– Покамест бог милует, – кивнул священник. – Вчера вроде как последний допрос был… А что, у тебя проблемы?
Толян, он же Анатолий Рубцов, и был вторым, кроме отца Василия, оставшимся в живых свидетелем жуткой аварии на тольяттинской трассе.
– Они мне хотели дело пришить, мол, подрезал… Прикиньте, что творят, гады!
Отец Василий с пониманием закивал.
– Но сейчас вроде отстали.
Толян заглядывал священнику в глаза, явно ища поддержки, и отец Василий подумал, что не сведущему в юридических тонкостях водителю наверняка пришлось в милиции нелегко. Вон их сколько по зонам таких работяг сидит – поди, каждый пятый!
– Слышали, что в народе говорят? – внезапно перешел на шепот водитель.
– Кое-что слышал, – сдержанно кивнул отец Василий. Он не любил участвовать в сплетнях.
– Говорят, – не обращая внимания на его реакцию, продолжил Толян, – что у Парфена-то бабок и нет!
– То есть как? – не понял священник.
– А вот так! – прищурил глаза Толян. – Он же все платежи черным налом гнал, а теперь, когда сдох, никто ничего и понять не может. Вон, ребята из АТП чего говорят: бабок нет, бухгалтерша в шоке, директор в кабинете закрылся и никого не пускает, зарплаты, говорят, и не ждите… Видал, чо делают?!
Отец Василий недоверчиво покачал головой. В то, что у Парфена не было денег, он не верил. Другой вопрос, что «черная бухгалтерия» поставила весь учет с ног на голову, и теперь, чтобы восстановить нормальный финансовый оборот, понадобится время. Правда, от этого работникам некогда скупленных самым богатым бизнесменом Усть-Кудеяра предприятий было не легче.
Священник вежливо, вполуха дослушал все, что хотел сказать ему Толян, и раскланялся. Ему еще предстоял насыщенный трудовой день.
* * *
А тем же вечером домой священнику позвонил Костя.
– Привет, Мишаня! – жизнерадостно назвал священника мирским именем главврач районной больницы.
– Привет, Константин.
– Ты чего не заходишь?
– А то мне делать больше нечего, кроме как с тобой спирт хлестать, – усмехнулся отец Василий.
– Не-е, хватит… никакого спирта! – решительно отрезал главврач. – А то это дело до добра не доведет!
– Вот и я о том же, – рассмеялся священник.
– Слышь, Мишаня, заезжай! Честное слово, никаких возлияний, посидим, поокаем… давай-давай, что ты в самом деле! Что мы, не свои пацаны, что ли?!
Отец Василий хмыкнул и глянул на жену, а потом на часы. Была половина двенадцатого ночи. Костя, как всегда, в своем репертуаре.
– Кто это? – насторожилась Ольга.
– Костя, – прикрыв трубку ладонью, сообщил отец Василий и увидел, как дурашливо закатила Олюшка глаза.
– Скажи ему, что он меня достал, – обреченно покачала головой супруга.
– Приезжай, – никак не мог угомониться Костя. – Посидим, чаю попьем. Давай, друг! Или Ольга не пускает? Чего она говорит?
– Она говорит, съезди, пообщайся, – улыбнулся отец Василий, положил трубку и подошел к жене. – Я на часик.
– Знаю я твой часик, – недоверчиво скосила глаза супруга, но щечку для поцелуя подставила. – Не задерживайся там, ему-то ничего, хоть вообще на работу не выходи, а у тебя служба.
– Я помню, – благодарно кивнул отец Василий. – Ты бы тоже дома не сидела. Вон, к Вере сходи поболтай или просто прогуляйся да свежим воздухом подыши. Идет?
Жена пожала плечами.
* * *
Через пятнадцать минут он уже подъезжал к третьему корпусу районной больницы. Костины окна на втором этаже сияли иллюминацией. Отец Василий прошел в высоченные двери, поднялся по свежеокрашенной широченной деревянной лестнице наверх и подошел к знакомому кабинету.
– Мишаня! – кинулся к нему главврач. – Ты хоть знаешь, что в городе происходит?!
– Что? – улыбнулся священник. – Фургон украли?
– Ты не смейся! Ко мне сегодня двух парфеновцев привезли! С пулевыми ранениями!
– Эка невидаль! – покачал головой отец Василий. – Вот если бы они к тебе с дистрофией поступили, а то подумаешь, дырка в брюхе! Да для них пробоину в борту получить – все равно что тебе ее заштопать. Работа такая!
Они сели за огромный стол главного врача, налили крепчайшего чаю, и вскоре священник был вынужден признать, что события в Усть-Кудеяре происходят интереснейшие.
Вместе со смертью Парфена рухнула не только гигантская финансовая система, развалилась и строившаяся несколько лет структура единоличной власти. И первыми жертвами этого развала стали два парфеновских «инкассатора», по привычке или недомыслию пошедшие обирать свою обычную клиентуру.
Им не везло прямо с утра. Хозяин небольшого магазинчика на самой окраине Усть-Кудеяра решительно послал их на три советские буквы, а когда бойцы решили немного поучить вконец оборзевшего «быка», тот вытащил из-под прилавка обрез и всадил каждому по заряду крупной дроби в живот.
Конечно, мужик не подумал, что делает. И конечно же, теперь, сидя в местном изоляторе, он горько сожалеет, что дал волю нервам. Но и Костя, и отец Василий прекрасно понимали, что это только начало. Как сообщили главврачу его «информированные источники», почти весь город так или иначе отказывается иметь дело с парфеновскими людьми. И тому было простое, можно сказать, примитивное объяснение. Парфен сам, лично устранил в своей команде всех, хоть сколько-нибудь способных на самостоятельные действия. Остались только «шестерки». И когда лидер погиб, в городе не оказалось никого, кто имел бы моральное право и достаточно силы духа, чтобы занять его место.
– Прикинь, Мишаня! – восторженно хихикал Костя. – Самарские парфеновцам предъявили! Московские предъявили! Тольяттинские предъявили!
– А ты почем знаешь? – засомневался священник.
– Да это уже половина Усть-Кудеяра знает! А главное, знаешь что?! Никто из местных ничего на себя брать не хочет! Прикинь?!
Вот это действительно была новость! Нет, с одной стороны, понять местную братву было можно. Мало ли каких долгов мог понаделать Парфен? И как им расплатиться, если Парфен все лично в руках держал, никого к деньгам не подпускал? Да и с какой стати им за него отвечать? Но с другой стороны, ситуация, когда прекрасный большой поселок на перекрестке дорог оказался совершенно бесхозным, была по нынешним временам какой-то противоестественной.
– И знаешь, о чем я теперь думаю, Мишаня? – спросил напоследок главврач.
– О чем?
– Где парфеновские бабки? Сечешь?
Отец Василий задумался. Не то чтобы его так уж интересовало, где бандитские деньги, но вот последствия их пропажи представлялись ему весьма паршивыми. Те же самарцы да москвичи реально-то деньги под честное парфеновское имя давали, но записано-то, поди, все на то же АТП-2 да на пароходство, а значит, с них и выдаивать будут!
Он вспомнил утренний разговор с Толяном и понял, что недооценил уровень опасности для простых усть-кудеярских работяг. Потому что, даже если предположить, что те, кто «предъявил» парфеновцам, всех своих денег назад не получат, они все равно отыграются на реальных предприятиях, имевших несчастье попасть под Парфена! Глядишь, остановится и замрет вся экономическая жизнь райцентра! И вот это уже коснется всех.
– Ничего себе перспективка! – взлохматил пальцами черную кудлатую голову поп.
– А я тебе что говорил?! – победоносно глянул на него главврач. – По маленькой?
– Бог с тобой, совратитель, наливай!
* * *
Домой отец Василий пришел в два часа ночи. Он брел по ведущей от трассы к дому грунтовке, мурлыча под нос что-то бесконечно мирское и жизнеутверждающее, когда понял, что в доме что-то не так. Все окна светились. Он ускорил шаг, почти бегом достиг двора, взлетел на крыльцо и толкнул дверь.
Ольга сидела в зале на полу и, шмыгая носом, перебирала их общие фотографии. Вокруг словно пронесся ураган. Вывернутые из ящиков прямо на пол вещи разноцветным ковром покрывали все вокруг, посуда была выставлена из шкафов, и даже его инструменты для работы по дереву, вместо того чтобы лежать на самой верхней полке стеллажа, сиротливо валялись в прихожей.
– Господи боже мой! – моментально протрезвев, прошептал он. – Олюшка! Что случилось?
– Не знаю, Миша, – всхлипнула жена. – Я от Веры пришла, а тут все… – она разрыдалась.
Отец Василий подошел к жене, сел напротив и прижал ее русую головку к своей широкой груди. В голове у него промелькнули события дня и многочисленные бандитские рожи, виденные на похоронах. Нет, это вряд ли они. Публика в Усть-Кудеяре собралась серьезная, и бандиты приехали вовсе не за тем, чтобы рыться в личных вещах местного священника.
«Кому это понадобилось? – думал он. – Господи! Спасибо тебе, что Олюшки дома не было! Еще не хватало, чтобы они ее напугали!» Судя по ярости, с какой неизвестные расшвыривали по дому вещи, они бы не остановились ни перед чем. Он дождался, пока жена успокоится, и принялся помогать ей заново укладывать носки и майки по ящикам и расставлять посуду по шкафам.
* * *
Они провозились до пяти утра, но не управились, так что спать отцу Василию не пришлось и на службу он отправился измотанным и притихшим от душевного перенапряжения. Но их личная беда оказалась настолько мизерной по сравнению со внезапно обрушившимися на поселок проблемами, что ни он, ни Ольга более к ее обсуждению не возвращались.
Прямо с утра события в Усть-Кудеяре начали развиваться словно в кошмарном сне. Из области, как снег на голову, свалились представители двух крупнейших банков, и оторопевшие устькудеярцы узнали, что ни АТП-2, ни пароходство, ни даже недостроенная заправка в последнее время как бы Парфену и не принадлежали. Все восемнадцать крупных и мелких абсолютно рентабельных бандитских предприятий были заложены под солидные валютные кредиты. Сведущие люди говорили, что срок их возврата еще не истек, но смерть Парфена подстегнула кредиторов, и теперь за будущее предприятий никто бы не поручился. Но зачем кредиты понадобились Парфену, не понимали даже сведущие люди. Благо он бы еще за рубеж дернул! Так ведь нет, все говорило о том, что он, напротив, собирался укреплять свое положение в Усть-Кудеяре. Но все эти размышления никому не помогали, и разом лишившиеся работы и уверенности в будущем устькудеярцы с ужасом ожидали, какой еще сюрприз преподнесет им очередной день.
Огромные черные машины с иногородними номерами покрутились пару суток по поселку, но даже им ловить здесь было нечего – «крыша» у банков была «правильная» и нигде «не текла». А куда делись денежки, сказать мог разве что покойный… Но он молчал.
* * *
В один из таких суматошных дней и появилась в храме симпатичная, определенно нездешняя прихожанка. Она терпеливо отстояла службу и, дождавшись, когда отец Василий завершит беседу с обступившими его со своими проблемами местными старушками, подошла.
– Отец Василий?
– Слушаю тебя, чадо, – благодушно улыбнулся ей священник. Такой красоты он не видел в Усть-Кудеяре давно.
– Можно с вами поговорить? – тревожно, так, словно в храме божием ей что-то могло угрожать, огляделась по сторонам дама. Не просто женщина, а именно дама, определил для себя отец Василий.
– Разумеется, – кивнул он. – Пройдемте в беседку, нас там никто не потревожит.
Они вышли из храма, направились в заросшую вьюном деревянную беседку во дворе и присели на гладкую, недавно покрашенную скамью.
– У меня пропал сын, – сделала глотательное движение дама. – И я пришла к вам за помощью.
Священник растерялся. К нему часто приходили со своими бедами, но такое он слышал впервые.
– Извините, я не представилась, – отерла белым кружевным платочком подступившую слезу дама. – Елена Витальевна Соловьева.
– Извините, Елена Витальевна, а чем я мог бы вам помочь? – спросил священник, ощущая, как сердце наполняется состраданием.
– Это вы меня извините, – покачала головой дама. – Я не объяснила… Дело в том, что я – бывшая жена небезызвестного Александра Парфенова. Вы позволите, я закурю?
«Вот это номер!» – охнул про себя отец Василий. Он и представить не мог, чтобы у этого мужлана могла быть такая милая и, по всему видно, интеллигентная жена.
– Да-да, конечно, – растерянно закивал он.
– Понимаете, батюшка, – нервно затянулась дама. – Я вышла за Сашу совсем еще молодой, глупой. Господи, я и понятия не имела, чем он занимается! А когда поняла, Женя уже родился…
Отец Василий слушал и кивал, все более проникаясь искренним восхищением. Каждый жест, каждая гримаска этой женщины были столь утонченными, столь наполненными движениями ее души, что не залюбоваться было невозможно.
– Когда я решила уйти, – ее голос погрустнел и стал низким, вибрирующим, – Парфенов поставил условие: мне квартира в городе и все, что в ней, но Женю, нашего сына, он забирает…
– Позвольте! – удивился отец Василий. – Парфена, то есть Александра Ивановича я знал много лет, но не помню, чтобы кто-нибудь говорил, что у него есть сын!
– В том-то и дело, – вздохнула Елена Витальевна. – Если Парфенов сам этого не захочет, никто о его делах не узнает, – она всхлипнула и снова утерла слезу. – Пока он был жив, мы встречались с сыном каждое воскресенье. Конечно, потом приезжал Сережа, его водитель, царство ему небесное… и мое счастье кончалось!
– Ужасно! – посочувствовал священник.
– А теперь, когда и Парфенов, и Сережа погибли, я нигде не могу найти своего сына! – замотала низко опущенной головой Елена Витальевна.
– А чем я-то могу помочь? – спросил отец Василий. – Чем?
– Знаете, батюшка, – вздохнула Елена Витальевна. – Я один раз услышала от Сережи, ну, от водителя, что он привез Женю от Бухгалтера. Я не знаю, кличка это или должность, но я так поняла, что Парфенов держал его именно там. Вы не слышали о таком?
Отец Василий задумчиво посмотрел на Елену Витальевну. Она буквально пожирала его глазами.
– Нет, дитя мое, – печально покачал он головой. – Ни разу о Бухгалтере не слышал.
– Извините меня! – резко поднялась женщина. – Просто мне сказали, что вы в последние дни встречались с Парфеновым. Глупо, конечно, но просто я подумала… может быть, он что-то на исповеди вам сказал.
– К моему глубочайшему сожалению, – печально покачал головой священник, – Александр Иванович исповедаться не пожелал.
– Еще раз извините, – тряхнула прической Елена Витальевна и, глубоко вздохнув, направилась к центральным воротам.
Отец Василий замер, да так и стоял, не в силах стряхнуть оцепенение. «Надо же! – непрестанно вертелось у него в голове. – Парфен – и такая женщина!»
– Батюшка, – услышал он за спиной и обернулся. Прямо перед ним, уперев загорелые руки в бедра, стояла Вера.
– Да, Вера…
– О чем это вы, батюшка, с этой лахудрой так долго любезничали?
Отец Василий даже растерялся. Во-первых, назвать Елену Витальевну лахудрой мог только полный слепец, а во-вторых, в голосе Веры слышалась такая ненависть! В конце концов, какое ее дело?! Она просто не имела права вмешиваться в духовные отношения отца Василия и его прихожан! Даже учитывая их долгие дружеские отношения…
– Ты не должна так говорить, – осуждающе покачал головой священник. Он вспомнил, какой увидел Веру в первый раз – размалеванной, глубоко несчастной проституткой. Да, после исповеди она ушла с этой работы в шашлычную к Анзору, да, она задумалась над своей жизнью, но отец Василий внезапно увидел и другое – как много времени потребуется этой в общем неглупой женщине, чтобы вытравить из себя ужасный лексикон и прочие остатки прошлой жизни.
– А кто же еще? – с презрением отозвалась Вера. – Лахудра – она и есть лахудра.
– Ты же совсем не знаешь Елену Витальевну! – вспыхнул отец Василий. – У нее горе! А ты…
– Это я, что ли, Ленку не знаю?! – низким голосом рассмеялась Вера. – А горе у нее какое? Небось триппер подцепила? Или что похуже?
– Как ты можешь так говорить? – смутился священник. В голосе Веры слышалась такая уверенность, что он и не знал, как на это реагировать. – Откуда тебе-то знать?
– Уж кому и знать, как не мне! Уж я-то ей цену знаю! – криво усмехнулась Вера. – Триста баксов за раз, пятьсот за ночь. Самая дорогая проститутка в области.
– Чего?!
– Того! – передразнила священника Вера. И вдруг словно испугалась, что-то изменилось в ней быстро и явно. – Ой, извините, отец Василий! Что-то я не то несу! Вы-то, наверное, не знали! Ой, извините! Просто я вас вместе увидела, и мне так обидно стало! За Олюшку вашу, за себя, за вас.
На Веру было жалко смотреть. Но и отец Василий выглядел не лучше.
– А ну-ка пойдем, расскажешь! – схватил он ее за руку и потащил в беседку.
Оказалось, Елена Витальевна Соловьева на самом деле была Ленкой Мокрухиной, проституткой экстра-класса. Парфена она, естественно, знала, как, впрочем, и всех других, у кого водились денежки. От Веры и прочей мелочи Ленка всегда держалась особняком, и платили ей раз в шесть-восемь больше, чем любой другой. Видно, было за что. Причем «класс» у нее действительно был. Возможно, потому, что закончила Ленка то ли ГИТИС, то ли Щукинское и благодаря своим специфическим талантам успела повращаться в самых высоких кругах. Отец Василий слушал, затаив дыхание. А вот сына у Ленки не было никогда, и никогда она не была замужем за Парфеном, да и вообще замужем не была – за это Вера могла поручиться головой.
Когда она закончила, в глазах у отца Василия плавали разноцветные круги. «Зачем? – судорожно пытался понять он. – Зачем весь этот театр? – И вдруг вспомнил, как жадно эта женщина смотрела в его глаза, пытаясь уловить малейшие движения души. – Конечно, Бухгалтер! Ее интересовал именно этот человек».
Беда лишь в том, что священник действительно не знал, кто это. И ни разу он не слышал от Парфена такой клички… хотя тогда они и проговорили с ним целую ночь. Он снова перенесся мыслями в прошлое и снова уверился – нет, слово «бухгалтер» произнесено не было. Мат был, обида на весь свет была, две бутылки водки были. Под самое утро пошел настоящий разговор по душам, о прошлом, о будущем, но это слово не прозвучало ни разу.
