Kitabı oku: «Повести в Белых Халатах», sayfa 8

Пока я складывала пакеты с покупками в багажник, от Димки пришло сообщение: «Вынужден срочно уехать. Буду через пару часов. Кофе сварил две минуты назад. Целую».

Я решила всё-таки доехать до сына, тем более что ключи от его квартиры у меня всегда были с собой. Легко забежав на третий этаж без лифта, я открыла дверь и с приятным удивлением отметила, как аккуратно всё прибрано в пенатах моего вечного разбросахи. «Взрослеет», – подумала я и пошла на кухню.

Налив кофе, который, в самом деле, был ещё горячим, я открыла холодильник в поисках сливок: на верхней полке, завёрнутые в полиэтиленовую пленку, одиноко лежали два куска пиццы. Больше ничего не было. «Даже это передаётся в генах!» – улыбнувшись собственной мысли, я захлопнула дверцу и побежала на улицу к своей машине. Загрузившись пакетами, еле дотащилась до квартиры, пнула ногой дверь и бросила всё разом на пол.

Через несколько минут холодильник выглядел вполне пристойно. Я, довольная собой, пила холодный кофе, сидя на подоконнике и ожидая появления Димкиной машины на горизонте. Через час мне стало жаль времени, поскольку гарантии, что блудный сын вернётся в назначенный срок, не было. Написав, что кофе выпит, я украсила своё сообщение парой сердечек и отправила его Диме.

На улице светило солнце, стоял первый день лета, и на душе было легко и радостно. Мне казалось, что я сделала очень важный шаг – приняла решение, расставив правильные приоритеты в жизни. Я видела совершенно отчётливую картинку: Димка, Я, Солнце, Работа и распахнутая для новых приключений дверь. Жизнь прекрасна, и всё ещё только начинается!

Повесть 2
Терапевт

Глава 1
Спокойствие! Только спокойствие!

Кира, моя жена, называет меня пессимистом и уверяет, что я постоянно преувеличиваю степень своей невезучести, тем самым умножая вероятность развития любого события по неугодному мне сценарию. Я в корне не согласен с подобной точкой зрения. Прежде всего, я не пессимист. Напротив, я твёрдо уверен, что, несмотря на все мелкие и крупные препятствия, попадающиеся на жизненном пути, я всегда достигаю желаемого результата. Ну или почти всегда… Или почти желаемого… Соответственно, не совсем корректно и понятие невезучести. Если учесть, что ничего мне не даётся сразу и легко, что за каждую мелочь приходится биться, то, возможно, именно элемент везения в конце концов предопределяет итог непростого пути к цели. Так что, пожалуй, я самый оптимистичный и везучий человек из всех, кого знаю.

На мои доводы Кира приводит свои аргументы, заявляя, что всё у меня случается через определённое место. Она имеет в виду тот факт, что даже к маленьким вершинам, которые без лишних усилий достигают все «нормальные», по её определению, люди, мне приходится продираться через тернии. Каждый день я попадаю в десятки мелких приключений, что давно стало привычным для меня, но до сих пор раздражает мою жену.

Здесь следует упомянуть, что к пятидесяти годам я выработал потрясающее чувство самообладания. Для меня впасть в панику – это не просто глупо! Это, во-первых, не по-мужски, во-вторых, не по-врачебному, а в-третьих, совершенно бесполезно в смысле нахождения выхода из критической ситуации. «Спокойствие! Только спокойствие!» – говорит мой любимый с детства герой. И если бы в наше время была популярна геральдика, на моём фамильном гербе в качестве девиза красовалась бы именно эта фраза!

Сегодня Кира осталась ночевать у тёщи, время от времени страдающей гипертоническими кризами. Про Раису Львовну, так же как её гипертонию, можно писать романы. Но я решил расслабиться и не думать ни о жене, ни о её матушке. И вечер мог бы оказаться вполне замечательным, если бы на меня не оставили Фроську – существо, всей своей сущностью опровергающее утверждение «Собака – друг человека». Фроська, безусловно, является настоящим другом Киры, состоит в приятельских отношениях с тёщей, но между нами все пять лет совместного проживания наблюдается полное непонимание и расхождение характеров. Я ничуть не сожалею, что не имею ничего общего с этим созданием, но Кира постоянно упрекает меня в неуживчивости и нелюбви к её питомцу.

Несмотря на взаимную неприязнь, сегодня один из вечеров, когда приходится терпеть компанию друг друга. Больше всего меня напрягает необходимость вести Фроську на прогулку, и я оттягиваю этот момент как можно дольше, но не настолько, чтобы вздорная собачонка омрачила моё существование внеочередной уборкой квартиры.

С огромным нежеланием оторвав своё солидное тело от уютного дивана и отметив, что за окном уже темно, я присвистнул, приглашая псину на променад. Воспитанная на убеждении Киры, будто в её жилах течёт чистопородная кровь, доморощенная «принцесса» отвернула морду в противоположную сторону, но, понимая, что я не буду долго церемониться, медленно и важно поднялась на тонкие, вечно полусогнутые ножки и, осторожно ступая, но так и не глядя на меня, направилась к двери.

При всей нелюбви к вздорному животному не могу не отдать должного чувству собственного достоинства, с которым идёт по жизни эта маленькая сучка. Остановившись перед дверью, Фроська наконец удостоила меня взглядом, но вовсе не потому, что решила откликнуться на хозяйский свист, а чтобы напомнить об одном из уроков Киры. Жена выдрессировала всех, начиная с собаки: нельзя покидать квартиру без мешочка. Я, собственно, очень уважительно отношусь к ритуалу уборки за своим питомцем, так что в лишнем напоминании не нуждаюсь. Прошуршав мешочком в кармане и оповестив, что готов к прогулке, я открыл дверь, и мы оказались в тёмном подъезде.

– Прохиндеи! Снова выкрутили лампочку! – Фроська прижалась к моим ногам, и я, опасаясь, как бы не наступить на хрупкое трясущееся тельце, взял её на руки.

Наш вечерний променад занял не более пяти минут, и мы готовы были вернуться: я – к своему дивану, Фроська – к своей подушке, – но не тут-то было! Попытки найти ключи от подъезда и квартиры не увенчались успехом. В нагрудном кармане обнаружилась связка ключей от гаража, машины и рабочего кабинета. Связки от дома не было!

– И биться сердце перестало! – я с расстройства плюнул, едва не попав на Фроську. – Вытащил вместе с твоим мешочком!

Впервые я пожалел, что Фроська такая маленькая: была бы побольше, можно было бы пнуть её под зад от обиды. Но обижаться приходилось только на себя.

Ждать у подъезда запоздавших соседей не имело смысла, так как в квартиру мы всё равно не попали бы. Ехать к Кире в двенадцать ночи тоже не хотелось. Оставалось только подобрать собачку и отправиться к гаражу. Провести ночь в машине не представлялось мне чем-то сверхъестественным. Откинув сиденье, я развалился и постарался устроиться поудобнее. Но соизмеримый по размерам с моим авторитетом живот и потерявшие гибкость колени были явно не согласны. А когда через десять минут заломило поясницу, я понял: нужно искать другой выход из сложившейся ситуации.

Фроська всё это время, свернувшись клубочком, грелась у меня на груди, чего я никогда не позволял ей дома. Я сел, и собачонка, недовольно поскуливая, перекочевала на холодное сиденье рядом. Раздумывать долго было не о чем. Из всех имеющихся в наличии ключей неиспользованным остался только ключ от рабочего кабинета. Там, к слову сказать, у меня отличная кушетка. Попасть в клинику проблем не составляло, ведь с некоторых пор у нас открылся стационар: он хоть и назывался дневным, но больные в нём при необходимости находились круглосуточно. Я попытался припомнить, кто из докторов сегодня дежурит. Хотя, собственно, какая разница…

Клиника встретила нас тёмными окнами. Лишь в ординаторской сквозь жалюзи пробивался еле заметный свет. Это вселяло надежду, что дежурный врач ещё не спит.

Я позвонил в дверь. На улице похолодало, и, пожалев трясущуюся Фросю, я сунул её за пазуху. Периодически нажимая на кнопку звонка, я прождал не меньше пяти минут, пока наконец не послышались чьи-то торопливые шаги и женский голос спросил:

– Кто там?

– Доктор Тёткин, – представился я.

– Никого нет! – ответила женщина. – Пожалуйста, приходите завтра.

– Но вы ведь там! – удивился я. – Что значит – никого нет? Откройте дверь, я здесь работаю. Мне нужно попасть в свой кабинет.

– Пожалуйста, приходите завтра, – повторила доктор. – Я никого здесь не знаю, я просто на дежурстве.

– Мне от вас ничего не нужно, – продолжал убеждать её я, – у меня есть ключи от моего кабинета, просто позвольте мне войти.

– Клиника закрыта, – твёрдым голосом отрезала женщина. – Приходите завтра!

Я услышал её удаляющиеся шаги, в бешенстве нажал на кнопку звонка и не отпускал до тех пор, пока по ту сторону двери снова не раздался возмущённый голос:

– Перестаньте хулиганить! Я сейчас вызову полицию!

– Послушайте, милая девушка, – стараясь сохранять спокойствие, я попытался возобновить диалог, – моя фамилия Тёткин, я действительно врач-терапевт, работаю в этой клинике, мне срочно нужно попасть в мой кабинет.

– Я никого здесь не знаю. Если вы хотите войти, позвоните главному врачу: как только она разрешит, я вас впущу.

– Вы серьёзно предлагаете мне позвонить главному врачу в час ночи? – я готов был рассмеяться сквозь слёзы над бесценным образчиком женской непосредственности.

Ситуация сложилась, мягко говоря, абсурдная. Если бы на дежурстве оказался врач-мужчина, никакой проблемы просто не возникло бы!

И тут я услышал, как буквально в нескольких шагах от меня остановилась машина. Первое, что пришло в голову: она всё-таки вызвала полицию. Не услышав предупреждающих выстрелов, я осторожно оглянулся.

Из стоящего прямо перед входом в клинику автомобиля боком выползала молодая женщина. Я её сразу узнал. Это была Барби, пациентка гинеколога Сирина, наблюдавшаяся у нас много лет сначала по поводу бесплодия, затем по причине невынашиваемости, а сейчас с целью подготовки к родам. Прозвали мы её Барби за кукольную внешность, увлечённость шопингом и отсутствие какого-либо интеллектуального запаса в красивой голове.

По тому, как она пыталась вылезти из-за руля, я понял: роды не за горами. Захлопнув дверку, Барби утиной походкой направилась ко мне.

– Доктор, я рада, что хоть кто-то здесь есть. Мне срочно нужно в туалет!

– Женщина, клиника закрыта, – ответил я, – вам лучше поехать домой.

– Вообще-то, я еду в больницу рожать, но, видимо, не доеду, потому что сил терпеть уже нет. Или вы хотите, чтобы я здесь лопнула? – она захлопала ресницами.

Повернувшись к двери, я обратился к собеседнице, стоящей по другую сторону двери:

– Доктор, тут внештатная ситуация: наша пациентка просится в туалет, поздний срок беременности, вы не можете отказать в помощи.

После непродолжительного молчания дверь открылась. На пороге возникла девушка, на вид совсем студентка. Я ни разу не видел её в клинике, но случалось, что на дежурство приглашались врачи из других больниц.

– Мне нужно в туалет, – произнесла Барби и, отодвинув меня локтем, бесцеремонно вошла внутрь.

Я поспешно ринулся за ней, опасаясь, что дежурантка захлопнет дверь перед моим носом. Но она ухватила меня за рукав.

– Вы куда? – незнакомка явно не собиралась меня пропускать.

– Я уже объяснял вам, девушка, что я – доктор, работаю здесь и мне необходимо попасть в свой кабинет. Он находится на третьем этаже, и на нём висит табличка «Терапевт». А вы, собственно говоря, кто?

Девушка смотрела на меня всё так же недоверчиво.

– Я врач-стоматолог, нахожусь здесь на дежурстве.

– И что же врач-стоматолог делает здесь на дежурстве? – удивился я.

– Мне сказали, что больных на ночь не осталось, но в клинике должен быть доктор, поэтому я согласилась подежурить.

– Отлично, – улыбнувшись, заметил я, – если у кого-то ночью неожиданно заболят зубы, вы сможете пригодиться.

Оторвав её цепкие пальцы от своего рукава, я вознамерился отправиться в сторону лестницы, но вдруг уловил подозрительные звуки, доносящиеся из женской комнаты. Я подошёл к двери и услышал, что Барби явно тужится.

– Ты чего там делаешь? – закричал я.

– Ой, мне так легче, доктор, – отозвалась блондинка, – подождите немного, не уходите.

Я распахнул дверь: она сидела, скрючившись на унитазе, с выпученными глазами. Я схватил её за локти и потянул на себя, пытаясь поднять.

Из-за пазухи выскользнула Фроська, придавленная навалившейся на меня Барби, и, пискнув, отскочила в сторону.

– Ой, собачка! Доктор, стойте, не могу идти! – кричала дамочка не своим голосом.

У меня за спиной замерла стоматологиня, видимо, гадая, как ей реагировать на происходящее в женском туалете.

Я глянул на живот Барби и с ужасом понял, что времени доехать до больницы нет.

– У тебя ребёнок в каком предлежании? – заорал я. – Головном или тазовом?

Но красотка ничего не соображала, она снова начала пучить глаза и тужиться.

– И биться сердце перестало! – воскликнул я, подхватил роженицу под мышки, дотащил волоком до ближайшего кабинета, ногой выбил дверь и буквально бросил Барби на кушетку.

Она уже не переставала тужиться, и я отчётливо видел, что прорезается плод попкой.

– Простыни! Пелёнки! Всё, что найдёшь!!! – взревел я так, что доктор-стоматолог вылетела пулей и принялась в панике носиться по соседним кабинетам.

– Звони в скорую! – крикнул я ей вслед. – Говори, что она рожает тазовым!

Пот катился ручьями, заливая глаза, руки тряслись, сердце билось в горле. Я пытался вспомнить хоть что-то о родах в тазовом предлежании и методиках их ведения. Даже головное предлежание я принимал самостоятельно всего пару раз, когда работал участковым в маленьком городе, и с тех пор, вот уже много лет, у меня не было никакой акушерской практики! И вдруг эта Барби решила окончить мою карьеру случаем с летальным исходом лишь потому, что я со своим везением оказался не в то время не в том месте!

Раздумывать было некогда, и я принялся за дело. Стоматологиня стояла с полотенцем, готовая принять ребёночка. Мне показалось, прошла всего пара мгновений, как я услышал крик новорожденного.

– Ножницы! – потребовал я, перехватывая малыша из рук дежурантки. – И спирт! Посмотри в тумбе письменного стола, там должна быть водка. Ну или что-нибудь.

Врачиха бросилась к столу и, достав бутылку коньяка, протянула мне вместе с ножницами.

– Дура, ножницы протри!

Трясущимися руками она облила ножницы коньяком и снова подала мне. Я перерезал пуповину и просто завязал узлом.

В этот момент послышались громкие шаги в коридоре, и на пороге появились представители скорой помощи. У меня даже не было сил им обрадоваться.

– Ну, друзья, вы, похоже, сами разродились? – спросила входящая в кабинет доктор. – Прям-таки в походных условиях, – глянув на Барби, заметила она.

– Мы тут тазовым рожали, – небрежно бросил я, – а инструментов, кроме носового платка и шариковой ручки, никаких. Так что хорошо, что вообще разродились без вашей не очень скорой помощи.

– Так вы просто герои! – улыбнулась врач, достала неотложный чемоданчик и начала заниматься своими прямыми обязанностями.

Я стянул перчатки, которые не помню даже, когда успел надеть, бросил их в мусорную корзину и на подгибающихся ногах вышел из кабинета.

И в этот момент меня словно током ударило: Фрося! Моей жене всё равно, в каком предлежании я принимал роды: если собака потерялась, я пожалею, что сам родился на свет.

Бросившись ко входной двери, я неистовым голосом завопил:

– Фрося! Псина безродная! Фрося!

Из кабинета на мой зов появилась стоматологиня, прижимая к груди трясущуюся собачку. Протянув мне Фроську, она, словно оправдываясь, сказала:

– Забилась от страха под стол.

Я сначала не понял, кто из них от страха забился под стол. Глядя на эту молоденькую девочку, я представил, каким испытанием стала для неё эта ночь. Недавняя выпускница, она, конечно, пережила гораздо больший стресс, нежели я, хотя бы имевший представление о происходящем: вряд ли на стоматологическом факультете их обучали принимать роды.

– Вы простите меня, я, конечно, резковато с вами…

Она улыбнулась.

– Спасибо вам, если бы вы не оказались здесь, не знаю, чем бы всё закончилось, – сказала она и, вдруг заплакав, развернулась и быстрым шагом пошла по коридору.

Подхватив Фроську, я отправился в свой кабинет, по пути хлебнув оставшегося коньяка прямо из бутылки, предусмотрительно захваченной с собой. Роды мы принимали в кабинете Антонова, у которого всегда в столе хранился подаренный пациентами алкоголь.

Наутро вся клиника только и говорила о моём героическом ночном дежурстве. Стоматологиня покинула пост, отправившись на место постоянной работы, так что единственным участником-героем остался я.

Прикорнув в ординаторской на диване, я с удовольствием подслушивал, как коллеги хвалят меня за находчивость и профессионализм.

– Нет, ты представляешь: принять тазовое, ночью, без помощи, без инструментов! – не переставал удивляться Сиротин. – Я даже теоретически сейчас не вспомню, как это делается!

– Снимите Тёткину кардиограмму, – шутила Нина Лето, – вдруг у него инфаркт случился от такого перенапряжения.

– Инфаркт вряд ли, а грыжа запросто, – поддерживал её Антонов. – Стоматологиня говорит, он тужился сильнее, чем роженица. Она всё думала, кто из них родит первым.

В ординаторскую заглянула регистратор Оксана.

– Доктора, передайте, пожалуйста, Марку Давыдовичу, что его собачку я покормила.

Я тихонько прищурил глаза, стараясь не показать коллегам, что вовсе не сплю. Тепло разливалось по всему телу, видимо, коньяк продолжал своё дело. Ни о чём не думалось, просто было спокойно и как-то счастливо. Всё-таки нечасто в работе терапевта выпадают такие ночи.

Глава 2
Лена

В ординаторской собралась наша обычная компания кофеманов, страдающих неизлечимой зависимостью. С утра обсуждалась тема медицинских сериалов.

– Я просто обожаю кино про врачей, – говорила Нинуля, – смотрю всё подряд. Одно нравится больше, другое меньше, но надо отдать должное: сейчас стали снимать лучше, более правдоподобно.

– Да, видимо, больше денег на консультантов выделяют, – присоединился я к обсуждению.

– Для меня эта тематика слишком щепетильна, – вмешался Сиротин. – Всегда ожидаю, когда «врач» начнёт говорить ерунду на профессиональную тему, а то и вовсе полный бред, далёкий от медицины. – Сергей бросил на меня вопросительный взгляд и кивнул в сторону кофеварки, приглашая присоединиться к распитию кофе.

– Вчера смотрел фильм «Врач» с Гошей Куценко, – Сирин кофеин не употреблял принципиально, но в ежедневных посиделках в ординаторской принимал активное участие. – Неплохое кино, про нейрохирургов, вроде как с медицинской точки зрения подкопаться не к чему.

– Вот уж ты, Андрюша, выбрал фильм для примера! – возмутилась Нина. – Таким идиотом врача выставили! Где это видано, чтобы он рассматривал снимки, беседовал с пациенткой и тут же по телефону обсуждал личные проблемы! Просто какой-то дебил в белом халате!

– Не забывай, это кино не про лучшего врача года, – не согласился Сиротин, – а просто про врача.

– И что, даже будучи просто врачом, ты позволишь себе разговаривать по телефону на темы, совершенно не касающиеся работы, махать снимками перед носом больной и задавать ей вопросы в перерывах между фразами, обращёнными к любовнице?

– Ну, мне проще, – ответил Сиротин, – моим «клиентам» в морге, как правило, всё равно, говорю я одновременно с ними и по телефону или нет.

Все, за исключением Нины, засмеялись.

– А может быть, и правы киношники, что выставляют врачей-мужчин такими придурками, – вздохнула она и отправилась в свой кабинет, где её уже ждали пациенты.

Обычно тяжёлым днём называют понедельник, а сегодня пятница, и пора бы задуматься, как провести приближающиеся выходные. Но мысли далеки от отдыха: на приём ко мне записана Лена Новикова, жена заведующего отделением ультразвуковой диагностики. Рудик, её муж, ещё не подошёл, и я не знал, ждать его или нет.

Лена из тех пациентов, которые занимаются самодиагностикой и самолечением на основе прочитанных в Интернете статей сомнительного медицинского содержания. Ровно год назад я выявил у неё уплотнение в груди довольно значительных размеров и отправил на УЗИ. Образование оказалось подозрительным на онкологию, но на биопсию Лена идти отказалась и в течение года лечилась самостоятельно. Неоднократно я пытался поговорить с Рудиком, но безуспешно: понимая мои доводы, Новиков ничего не мог изменить в отношении Лены к своему диагнозу. Она предпочитала нетрадиционные методы и свято верила, что официальная медицина приносит больше вреда, чем пользы. Странно было слышать такое от жены врача, но оставалось только надеяться на чудо.

Увы, чуда не произошло. Неделю назад она пришла на повторное исследование, в ходе которого Нина определила, что опухоль увеличилась в размере практически в два раза, кроме того, теперь в процесс были вовлечены лимфатические узлы.

Тут же собрали консилиум из заведующей клиникой Кунцевой Людмилы Борисовны, меня как лечащего врача, Нины, консультанта-онколога и самого Новикова. Всем вместе нам удалось убедить Лену немедленно провести биопсию и встретиться с хирургом для обсуждения дальнейшей тактики. Сиротин по результатам гистологии подтвердил худшие опасения: запущенный инвазивный процесс с вовлечением лимфатических узлов…

На консультации в онкологическом центре, куда Новиковы отправились вдвоём, хирург поставил их перед фактом: на данном этапе операция невозможна, так как опухоль слишком велика.

Сегодня, с результатами обследований и заключениями всех консилиумов, Новиков попросил меня встретиться с Леной.

Так и не взбодрив организм чашечкой кофе, я отправился к своему рабочему кабинету. По пути заглянул к Рудику, но его на месте не оказалось.

Не успел я сесть в кресло и сосредоточиться на предстоящем непростом разговоре, как в кабинет ввалился Юрка Антонов, наш гериатр.

– Скажи, Марик, как при таких имени и отчестве ты заимел фамилию Тёткин? Подозреваю, изначально ты был Тёткинсон, но твои предки в годы еврейских погромов с целью самосохранения отбросили недвусмысленно звучащее окончание.

Это была не новая шутка Антонова. Впрочем, в клинике не осталось ни одного сотрудника, которому в той или иной форме не перепало от Юриного чувства юмора.

– Мало того, что ты выбил дверь в мой кабинет и перепачкал кушетку, так ещё и выпил марочный коньяк, который я хранил на экстренный случай. Откуда ты вообще узнал, что у меня в столе коньяк?

– Ну, во-первых, это был самый что ни на есть экстренный случай. Во-вторых, ты сам накануне спорил с Сириным, у кого в столе алкоголь дороже, – рассмеялся я.

– И ты выбрал мой кабинет потому, что дороже у меня? – возмутился Юра.

– Твой кабинет выбрала Барби, так как он оказался ближе к туалету, – резонно заметил я.

– Короче, Тёткинсон, – Антонов хлопнул ладонью по столу, как бы подводя итог разговора, – с тебя бутылка. Не по-товарищески это: роды принял, а с коллективом не отметил.

– Бутылка с Сирина, – возразил я. – Это его пациентка, так что он нам по-любому должен.

– А ведь ты прав, – кивнул Юра. – Не зря ты зовёшься Тёткинсоном.

Он направился к двери, и очень вовремя – на пороге появились Новиковы.

Обменявшись коротким рукопожатием с Юрой, Рудик присоединился к Лене, устроившейся напротив меня, и взял жену за руку.

Разговор, мягко говоря, давался с трудом. То, что я мог предложить год назад, сейчас не имело смысла. Возможные варианты практически исчерпали себя за недостатком времени. Зная Лену не только как пациентку, но и как жену коллеги, мне было сложно откровенно сказать ей, что она добровольно лишила себя шанса получить полноценное лечение и доступные теперь методы являются гораздо более агрессивными, чем те, которые мы могли применить раньше.

Она сидела передо мной, похудевшая, постаревшая лет на десять, как-то разом сдавшаяся и потерявшая надежду. А мне нужно было эту надежду в неё вселить. И не просто надежду, а твёрдую веру в то, что ничего ещё не потеряно и мы сделаем всё возможное.

– Ну что, я хочу поделиться хорошей новостью, – придав голосу как можно больше уверенности, продолжил я. – Вчера, после ряда отсрочек, вызванных не зависящими от нас причинами, я встретился наконец со своим коллегой – онкологом. Он заверил меня, что у нас есть реальная возможность поправить ситуацию.

Лена заморгала часто-часто, как будто пытаясь остановить набегающие слёзы.

– Существует такой вид химиотерапии, как неоадъювантная. Её применяют как раз в таких случаях, как у вас, с целью уменьшить опухоль в размере, чтобы затем провести хирургическое лечение, – я смотрел Лене в глаза, стараясь не потерять прямой контакт, чтобы она чувствовала: я говорю о ней, для неё. – Как правило, после комбинированной терапии удаётся добиться хороших результатов.

Рудик с пониманием кивал.

– Схему нужно начинать не откладывая, не позже чем завтра, – продолжая говорить, я взялся писать направительное заключение к онкологу.

– Но ведь химиотерапия – это очень вредно!

Я посмотрел на Лену, и мне захотелось заорать: «Нет ничего вреднее твоего диагноза и того, как ты его запустила! Нет ничего вреднее того, что случится с тобой через пару-тройку месяцев, если ты не начнёшь лечение! А если у тебя хватит мозгов начать его завтра, то взамен пары месяцев у тебя, возможно, появится пара лет. А может, даже и больше…»

Но вместо тирады, естественно, произнесенной про себя, я улыбнулся, сложил внушительную пачку бумаг в папку и, протянув её Рудику, сказал:

– У вас нет времени и дальше откладывать лечение. Скоро появятся отдалённые метастазы, от которых вы скончаетесь. Побочные эффекты химиотерапии для вас сейчас гораздо менее опасны, чем угроза прогрессирования болезни. Уверен, вы это отлично понимаете. Просто нужно взять себя в руки, настроиться на положительный результат, и мы обязательно его добьёмся.

Рудик поднялся, взял бумаги и положил руку Лене на плечо. Она продолжала сидеть, крепко сжав кулаки и глядя в пол.

– Вы верите в положительный результат, Марик? Вы меня не обманываете?

Я растерялся на мгновение, но она подняла глаза, и я понял, что от моего ответа сейчас зависит её решение, а значит, и жизнь.

– Лена, я не обманываю вас. Лет десять назад вы рассматривались бы как безнадёжная больная. Слава богу, медицина не стоит на месте. Сегодня есть методы диагностики и лечения, о которых мы раньше даже мечтать не могли! Нам с вами обязательно нужно выиграть время! Вы пролечитесь, а ещё через десять лет появится новое поколение препаратов, и они дадут нам следующие десять лет.

Она улыбнулась, как мне показалось, с облегчением, вздохнула и поднялась.

– Спасибо вам, Марик. Я буду у вас наблюдаться все следующие двадцать лет.

Я вышел из-за стола и, подойдя к Лене, обнял её хрупкую фигурку, которая совсем ещё недавно была довольно пышной.

– Приходите в любое время. Мы с Ниной будем наблюдать на УЗИ, как опухоль тает.

Новиковы ушли, со мной остались тишина, мысли о неожиданных поворотах судьбы и о том, кто эти повороты для нас определяет.