Kitabı oku: «По эту сторону. Дом с секретом и истинные лица. Часть вторая», sayfa 2

– Ой… это такое было бы… Но я всё равно к нему не вернусь! Мне мои дети дороже! – выдохнула медведица. – Хотя он славный… но…

Таня как-то не могла увязать понятие «славный» и ревущую глыбу, преследовавшую её по пятам, так что старательно отвела глаза от медведицы, внимательно рассматривая узоры на ковре.

Глава 30. Случай неуправляемой лавины

Вообще-то Таня нипочём не могла себе представить, что эта девушка на самом деле медведица. Вот уж насколько она привыкла и к воронам, и к лисам, даже орла видела в обоих образах, но медведи – это всё-таки что-то более крупное, мощное и, что уж там… страшноватое.

«Вот тот тип как медведь – очень даже! А она – невеличка, симпатичная, такая… целеустремлённая».

Что-что, а целеустремлённости в Миле, как звали новую постоялицу гостиницы, хватало с избытком! Сейчас она рассказывала, как её пытались не отпустить в внеплановый отпуск, а она всё-таки его выбила!

– Я ж почему сразу сюда не поехала – я с начальством ругалась. Нет, правда, что такое… Хотели в отпуск не пустить!

Она возмущалась, сверкала глазами, жестикулировала, и Таня невольно улыбнулась – представила этакий напор, направленный на ничего не подозревающее начальство.

– Ой, вы меня понимаете, да? – тут же среагировал Мила. – Вот вы… вы как боретесь с начальством?

Соколовский, с некоторым опозданием сообразив, что он и есть то самое начальство, с интересом ожидал Таниного ответа.

– Никак, – пожала плечами она. – Я с начальством не борюсь, я с ним работаю…

– Это вам повезло. А я – борюсь! Да, так о чём я… Я ж про Мишу! Вы его тут придержите, да? Тогда я могу напрямик к маме ехать! А то она у меня медведица серьёзная, все эти глупости с совместным проживанием не поняла бы однозначно. Короче, если бы он поехал меня у мамы искать, и они бы встретились, не факт, что он бы живым остался. А так… очень даже удачно получилось!

Тут она припомнила, что для кого-то дело закончилось не так чтобы очень удачно, смутилась, но ненадолго, и уверенно продолжила:

– А вы… вы ему скажете, чтобы он меня не искал, да?

– Нет. Это уж вы сами с ним объясняйтесь! Не хотите лично, можно по телефону, но без посредников! – холодно ответил Филипп.

Было очевидно, что Мила этим ответом недовольна, но так как переубедить Соколовского она не могла, то пожала плечами и уточнила:

– Так я пойду, да?

– Ну, идите, – кивнул Соколовский.

А когда за этой уверенной и крепко сбитой медвежьей особой закрылась дверь, пробормотал:

– Можно подумать, я её сюда звал и тут держал… Не люблю медведей!

– А их тут много? Ну, таких… – решилась уточнить Таня.

– Меньше лис, но имеются, конечно, куда ж без них?

– А они все такие… эмоциональные?

– Нет, вообще-то медведи весьма уравновешенные типы. Медведицы более эмоциональны, ну, вы видели… Но тоже прекрасно собой владеют, иначе бы много было шума! Правда, они все имеют возможность выхода эмоций – одиночные походы в лес, в горы, на рыбалку куда-нибудь в глушь – это для них обязательный отдых. Короче, им необходима возможность побыть собой и наедине с собой, в своей шкуре, подальше от людей, от цивилизации.

– То есть то, чего у нашего… визитёра, как выясняется, не было, – задумчиво произнесла Таня.

– Выходит, так, – Соколовский задумчиво порассматривал подчинённую, а потом произнёс: – Я должен перед вами ещё раз извиниться – вы едва не пострадали из-за постояльца.

– Ну, это же не ваша вина. Насколько я понимаю, вы его проверили, а то, что у него срыв случился, никто предугадать не мог!

Таня достаточно проработала ветеринаром, чтобы понимать, что есть вещи, которые предусмотреть попросту невозможно!

Вспомнились некоторые случаи из практики, когда, казалось бы, полностью контролируемая ситуация из-за нескольких совпадений превращалась в неуправляемую лавину!

«Вон хоть как мы на практике анализы крови у коров брали… – Таня прямо воочию увидела, как от меткого удара рогами вылетают две доски в расколе – деревянном коридорчике, куда загоняют коров для манипуляций, из пролома выныривает башка особо вредной бурёнки, которая ловко достаёт ничего не подозревающего Таниного сокурсника, и тот летит кубарём, врезаясь в противоположную стену и собирая на себя по дороге всю грязь в коровнике. А она сама? Стоило ей перегнуться через раскол, чтобы дотянуться до шеи очередной коровы, как та поддела её рогом и резко подняла голову, пришпилив к верхней доске. Хорошо ещё, что на крики примчались сокурсники и сумели отцепить от Тани вредную скотину. А ещё хорошо, что было холодно и плотная одежда не дала корове нанести более серьёзные повреждения. Обошлось синяком, который начинался от солнечного сплетения и расплывался до середины живота.

– И вообще-то корова может весить до шестисот килограммов, бык – до восьмисот! А мишка… ну, по-моему, раза в два меньше! Так что когда махине размером в ДВА МЕДВЕДЯ с преотвратительным характером надо сделать прививку, шкуру не проколоть, игла гнётся, все конструкции, к которым его фиксируют, скрипят на последнем издыхании и дают дуба, а ты сама судорожно думаешь, куда ж от этого паразита, если что, спасаться, то сразу понимаешь, что никакой гарантии безопасности в нашей работе нет и быть не может! Так то бык. А если ещё припомнить карликового кроличка, который когтями задних лапочек едва-едва не добрался до моей вены? А милейшую кисоньку, после которой нашему хирургу пришлось накладывать кучу швов на кисть и предплечье? И если бы это ещё было чем-то уникальным! Это так… навскидку.

Таня не собиралась устраивать показательные выступления перед Соколовским, чтобы усугубить его чувство вины. Ну, действительно, как он мог бы вычислить такое сочетание роковых факторов в абсолютно благонадёжном, положительном, до сих пор тишайшем и миролюбивом постояльце?»

Соколовский усмехнулся:

– Повезло мне с вами! Но, раз уж случилась такая ситуация, надо бы подумать, как предусмотреть противодействие подобным случаям… А ещё решить, что делать с Михаилом Михайловичем Бирюковым.

– А что с ним можно сделать? – Тане абсолютно не хотелось ещё раз как-то контактировать с этим типом.

– Для начала уточнить, что от него осталось, – хмыкнул Соколовский. – Шушаночка, как там гуси?

«Что показательно, "как там медведь" он не спросил,» – машинально подумала Татьяна.

Впрочем, когда норушь показала им нужный участок междустенья, стало очевидно, что этот вопрос был определённо лишним:

– Ой, мамочки… – Таня как-то видела фото лысого медведя, но тот был давно болен и совсем невелик по размеру, а тут-то… – Да как же они так ухитрились его ощипать? – выдохнула она.

– Они талантливые, – прокомментировал Соколовский, не обращая внимания на фырканье Крамеша, который силу гусиного воздействия испытал на себе. – Хотя они, конечно, перестарались. Он мало того, что без обоняния, так теперь ещё и без шерсти! И куда мне его такого «красивого» девать?

Когда стена открылась и Михаилу Бирюкову удалось оторваться от невозможных птиц, лишивших его шерсти, он головой вперёд ринулся в проход, даже не посмотрев, куда он ведёт. Да без разницы куда, главное, чтобы подальше от этого ужаса!

Он чётко помнил только то, как хотел выяснить у той девицы правду про его жену!

«Она мне врала! От неё пахло, точно пахло чем-то лесным… то есть чужим медведем, а значит, Мила тут с другим, значит, её прячет эта…» – сообразил он, попытался расспросить, осознал, что не успеет, а тут ещё где-то чужой медведь!

Эта мысль моментально привела его в боевое настроение. Да, он, конечно, неправильный, неполноценный, недостаточно медведь, как говорила Мила, но уж человеком перед противником и соперником точно не предстанет!

«Сначала надо догнать девицу и выяснить, где Мила и этот…» – металась в голове мысль, подстёгивая неуклюжее, непослушное, слишком громоздкое и непривычное тело.

Михаил не очень-то понял, откуда к нему под ноги метнулся тот бурый зверь, вывернулся человеком, и Михаил ударил его руками, отталкивая, откидывая прочь.

«Нет, не руками, лапами! Там же когти! – через миг догнало его осознание. – Я… я его что? Прикончил?»

Он никак не мог вернуться посмотреть, что именно случилось, потому что внезапно справа и слева от него возникли две птицы, которые схватили его за бока и, лихо изменив траекторию движения, ввалились с ним в какую-то странную дверь, возникшую прямо в стене.

Дальнейшее напоминало непрекращающийся ночной кошмар – он всё никак не мог убежать от проклятых птиц, похожих на странных и здоровенных гусей, а они бесконечно ощипывали с него шерсть!

– Да отвяжитесь! Пошли – от меня – вон! Да не дерите шерсть! Кто-нибудь! Помогите! – рычал Михаил, стараясь оторваться от погони или хотя бы оторвать от себя этих созданий.

Он уже и счёт времени утратил, сознавал только, что шерсти на нём становится всё меньше и меньше, а щипки гусей – всё чувствительнее и чувствительнее.

К моменту, когда в стене справа открылась дверь и он рванул в этот новый проход, шерстяной покров у него оставался разве что на макушке между ушей, ну и на самих ушах…

Он даже не сразу сообразил, где оказался, понял только, что уже находится не в том сумрачном коридоре, а в комнате, ринулся к дивану и сделал попытку загородиться им от гусей, но они и не нападали, а довольно перегагакивались рядом.

То, что в комнате есть ещё кто-то кроме него, он тоже осознал не сразу, а только когда услышал чужие голоса.

– И куда мне его такого красивого девать? – произнёс явно кто-то знакомый…

Бирюкову пришлось напрячься, чтобы вспомнить, кто это:

– Это ж вы… Соколовский? – рыкнул он, сфокусировавшись на светловолосом мужчине, восседающем за столом.

– Это ж я, – согласился тот. – А вот вас прямо не узнать! И, позвольте уточнить, что это вы тут мне натворили?

Память о последних «натворённых» событиях догнала Бирюкова, как кирпич, прилетевший на макушку.

– Аррр… – простонал он, хватаясь за голову страшенными лапищами.

– Вы мне сотрудницу-то дальше не пугайте! – строго приказал Соколовский. – Она и так едва-едва жива после встречи с вами! А вот второй сотрудник… – он выразительно посмотрел на медвежьи когти, перепачканные выразительными бурым пятнами.

– Что? Что с ним? Он жив? – Бирюков с возрастающим ужасом осознавал, что натворил. – Я не хотел! Я клянусь, что не хотел! Он появился так неожиданно, я его просто оттолкнул с дороги!

– Он умирал. К счастью, Таня его спасла, – холодно ответил Филипп. – Так что вашей заслуги в том, что никто не погиб, нет ни малейшей. И вообще, да КАК ТЫ ПОСМЕЛ?

Он встал и неожиданно стремительно оказался около опешившего медведя.

– Как ты посмел нападать на моих сотрудников в моём доме? – Соколовский говорил негромко, пристально глядя на медведя.

Таня только сейчас поняла, в какой ярости он пребывает. Казалось, что от этой ярости заискрился белыми вспышками, зазвенел воздух.

Медведь прикрыл морду лапами и заскулил:

– Не надо! Я не хотел! Я не собирался! Я не справился с телом.

– Зачем ты вообще влез в эту шкуру, если не умеешь с ней обращаться?

– Я… должен был! Тут где-то прячется другой! Другой медведь, который приехал с моей женой. Она… – кивок головы в сторону опешившей Татьяны, – она их прятала – я учуял!

– Ты же не различаешь запахи!

– Не все, но… я точно уловил такой непривычный, лесной запах! – Бирюков понимал, что находится на тонкой-тонкой грани и вот-вот рухнет вниз, в полнейшую безнадёжность. – Поверьте мне! Я не вру! Я чуял!

– Филипп Иванович, я не понимаю… не было никакого другого медведя, – развела руками Таня.

– Я знаю, просто интересно, что он принял за «непривычный лесной запах»? – Соколовский отошёл обратно к столу и озадаченно пожал плечами.

– Ээээ… разве что… сбор Тявина? – предположила Таня. – Я как раз перед этим чай заваривала…

Михаил решился открыть глаза, потом узрел свою тушу, потом стеснительно присел за диван и преданно уставился оттуда на Соколовского.

– Таня, принесите, пожалуйста, сбор, – попросил Филипп.

Когда она вернулась с бумажным коричневым пакетом, у Бирюкова встали дыбом все его шерстины на макушке – именно этот запах он принял за признак присутствия другого медведя – нормального, лесного. Не никчёмного, не искалеченного отсутствием одного из самых важных медвежьих качеств, а правильного. Такого, к которому точно убежит его жена!

– Нда, как всё запущено! – выразительно произнёс Соколовский. – Так ты взял и едва не сожрал мою помощницу и моего травника просто из-за того, что взревновал и тебе померещился какой-то не такой запах из-за сбора таёжных трав? Ты нормальный? Ты хоть понимаешь, что я могу за это потребовать твою жизнь и буду прав?

– Да… понимаю, – глухо отозвался медведь – абсолютно беспочвенное нападение на беззащитных, которое закончилось тяжёлыми ранениями, могло караться именно так!

– Но скажите только… жена… Мила? Она тут?

– Приехала после тебя, разумеется, без чужих медведей, – вздохнул Соколовский. – Можешь с ней поговорить… напоследок!

Он кивнул, и черноволосый тип, стоящий около стола, вышел из кабинета, а потом вернулся со смартфоном Бирюкова.

– Когти убери! – строго велел черноволосый.

– Они не втягиваются… – вконец растерялся Бирюков, понимая, что его жизнь заканчивается.

– Вернись в человеческий вид! – утомлённо посоветовал Соколовский. – Только из-за дивана не выходи… не думаю, что на тебе многое из одежды осталось, а тут девушка…

Медведь рухнул на пол, выглянул из-за диванной спинки уже в человеческом виде, неловко перегнулся, опасаясь показаться больше, чем это будет прилично, и нашаривая серьёзно ободранной гусями рукой брошенный на сиденье дивана смартфон, а потом торопливо набрал номер жены:

– Мила…

– Ты! Что ты натворил! Я же тебе сказала, что не буду больше с тобой жить! Не желаю рисковать медвежатами из-за твоих глупостей!

– Кккакими медвежатами?

– Моими, конечно! Ну и твоими… частично. Короче, не звони мне больше! Ты не человек, я – тоже! Жить как люди мы не могли и не можем, так что забудь про меня. Вообще забудь и не рассчитывай, что я как-то буду тебя вытаскивать из той заварухи, в которую ты вляпался по собственной дури! Всё, прощай!

Смартфон выпал из лапы… нет, то есть всё-таки из руки разом ослабевшего Бирюкова и мягко приземлился на сиденье дивана.

– Чем ты думал, когда пытался втиснуться в чужую, людскую жизнь, натянуть на себя красивую картинку? – сухо уточнил Соколовский.

– Я… чем я думал? – с горечью отозвался Михаил. – Что я хоть так смогу быть полноценным! Не получается быть таким медведем, так хоть как человек справлюсь. Хотя… какая уж разница. Делай что ты хочешь! Наверное, так действительно всем будет лучше!

– Что я хочу? Да нужен ты мне, – брезгливо фыркнул Соколовский, неприязненно разглядывая здоровенного типа в жалких лохмотьях, стеснительно прячущегося за диваном. – Но вот делать с тобой что-то придётся – ты можешь быть реально опасен.

Он покосился на своего ветеринара и насмешливо покачал головой.

– Таня… дайте угадаю, вы что, заступаться за него решили?

Глава 31. Есть только то, что уже случилось

Таня покосилась на Михаила.

– Ну… как бы да. Вы же сами понимаете, что это такое стечение обстоятельств. И несчастливое, и наоборот.

– Про несчастливое я понимаю, а наоборот – это вы про Уртяна? – уточнил Соколовский.

– Да, конечно.

– А если бы у вас не получилось или вы не успели бы? – Филиппу действительно было интересно услышать ответ.

– У меня нет в наличии «если бы», – отозвалась Таня. – Есть только то, что уже случилось.

Соколовский усмехнулся:

– Да… вы правы, конечно. Вообще-то у всех есть только то, что уже есть, только не все это понимают и принимают. И что вы бы посоветовали? Только учтите, на мой взгляд, жить среди людей так, как он это делал раньше, ему уже нельзя – может сорваться и будет трагедия.

Михаил судорожно вздохнул, опустив взгляд на свои руки, перепачканные в запекшейся бурой крови того типа, которого он так ужасно… оттолкнул.

Таня тоже про это думала – ещё бы! Забудешь тут рык за спиной, уже не говоря про всё остальное, но стоящий за диваном человек… ну, в смысле тот, кто выглядел как человек, был настолько несчастен и измучен, что поневоле пришлось загнать воспоминания подальше, попинать мыслительный процесс и уточнить:

– А почему у вас обоняние не работает? Травма, аллергия, воспаление? Что было изначально?

Соколовский покосился на закатившего глаза Крамеша, а потом усмехнулся:

– Всё-таки настоящий врач – это диагноз! К счастью…

Михаил ожидал чего угодно, только не этого. Он-то был уверен, что его сейчас казнить будут, а получается, что… лечить?

– Что ты молчишь? – строго прищурился Соколовский, – Отвечай, пока она спрашивает!

– Это… я простудой болел… Мама уже родила младшего брата, а я уже пестуном был, ну… помогал ей. У нас же как? Пока совсем маленький, мама заботится, а когда пестун – сам заботишься.

Михаил не очень понимал, как объяснить, что тогда, в своём подростковом возрасте, он был уже предоставлен самому себе, и мать абсолютно не интересовало, болен он или здоров, главное, чтобы с малышом помогал.

Таня слово «пестун» знала. К счастью, о жизни медведей в дикой природе представление имела и невольно посмотрела на Бирюкова с сочувствием.

– Не лечили? – предположила она.

Тот мотнул головой, а потом заторопился с объяснениями:

– Она нормальная мать… ну, как медведица, конечно. У нас же с медвежатами-мальчиками не очень возятся. Так принято. Я сам должен был поправиться, но не очень получилось, а потом обоняние ухудшилось почти совсем. Я тогда уже из дома ушёл, как и положено. И решил, что… что раз я не могу жить как медведь, значит, буду жить как человек. У меня почти получалось! Только вот сегодня…

Он тяжело сглотнул, посмотрел на Соколовского и спросил:

– Тот… тот, кого я ранил, он как?

– Практически умер, – любезно просветил его Филипп. – Но вам обоим повезло… Ему – что он остался жив, и тебе с тем же. Если бы не это, я бы с тобой и разговаривать не стал бы!

Он хмуро пожал плечами, явно сожалея, что ему приходится всем этим заниматься:

– Неужели же ты не мог сообразить, что твоя природа никуда не делась? Что ты не можешь жить с кем-то, заводить семью по примеру людской? Да тут люди-то часто не в состоянии уживаться, а ты медведицу у себя в квартире поселил! Странно, что вы друг друга не сожрали!

– Я пытался сдерживаться. У меня почти получилось! – понуро отозвался Бирюков. – Хотя сейчас я понимаю, что ничего и не могло выйти – у меня никогда ничего не получалось.

– Так, я не собираюсь тратить своё время на выслушивание всего этого! Ты бы ещё страдал из-за того, что летать не умеешь! – Филипп совершенно не был склонен к излишним, на его взгляд, размазываниям эмоций по окружающей среде. – Ты поступаешь в ведение Татьяны, и я разрешаю ей производить любые эксперименты, какие она сочтёт нужными! Крамеш… пока ты не уехал – присутствуешь при любом контакте! Если что – не церемонишься!

– Понял! А… а когда нам надо будет уезжать?

– Крылану попрошу, – Соколовский усмехнулся такой заботе.

Бирюков растерянно покосился на Татьяну.

– Чего ты на неё уставился? – тут же взъелся на медведя Крамеш.

– Ээээ… и куда мне сейчас?

– Сначала переодеться, – мягко напомнила ему Татьяна. – Вы же с вещами приехали…

– А! Да! Точно! – он настолько уверился в том, что жизнь закончена, что возможность встречи с родными чемоданами его от души порадовала.

Татьяна тактично отвернулась, а Соколовский приказал:

– Крамеш, проводи.

– Эээ, а этих… гусей, или кто это у вас… там нет? – опасливо уточнил Михаил из-за дивана.

– Что? Впечатлился депиляцией? – Крамеш в принципе медведям не доверял.

– Ну и это тоже… Но они же ещё и электричеством шарахают!

– Неужели ещё заряд остался? – любознательно удивилась Татьяна, преданно глядя на Филиппа. – Ну надо же, какие… энергоэкономные!

Она не сводила глаз с начальства, но Соколовский явственно и убедительно играл роль сфинкса и только после ухода Крамеша с медведем сказал:

– Всё, можете отвлечься от созерцания моей скромной особы – медвежий стриптиз нас покинул! А что это за новости с гусями?

– Ну, они разобрали на атомы очень мощный шокер и, видимо, кое-что почерпнули из принципа его работы, – расплывчато объяснила Таня.

Нет, правда, трудно вот так запросто объяснить явление «а у нас гуси молниями выстреливают».

– Да ладно! Вот это дела! – обрадовался Соколовский. – Это надо будет посмотреть, а может, и использовать! – он потёр руки, явно строя некие коварные планы, а потом, опомнившись, уточнил: – Так что вы с медведем-то хотите сделать?

«Как это мило! "Что вы хотите сделать?!" – подумала Татьяна. – Всё-таки он приличный жук! Начальство… что с него взять! И ведь этот ещё из лучших!»

Правда, вслух так не скажешь, пришлось выражаться дипломатично с ветеринарным уклоном:

– Хочу посмотреть его носоглотку… Иногда проблемы с обонянием можно решить. Тем более что ему никто и не пытался помочь.

– Ну хорошо, – довольно ворчливо отозвался Соколовский. – Починили вы его нюх, а дальше что? Вперёд в его прежнюю жизнь?

– Нет, конечно. Не думаю, что ему надо контактировать с постоянными людскими раздражителями, и не факт, что он сумеет уклоняться от них. Всё-таки нрав у него оказался медвежий. А вот дальше… Может, мы к этому вернёмся, когда будет ясно, можно ли ему исправить обоняние? Если нет, то, как я понимаю, в лес его точно отправить будет нельзя.

– Разумно! Ну, гусятник, похоже, получил нового уборщика, – вздохнул Филипп.

– Нет, к сожалению, его туда нельзя – что бы ни случилось с его носом, гусиный пoмёт – это не то, что ему показано! – уверенно заявила Татьяна.

– Даже так? Хорошо, что Уртян не знал, как избежать работы по уборке!

Филипп не стал настаивать ни на гусятнике, ни на выпытывании у Тани, куда можно девать Бирюкова, потому что у него неожиданно появилась идея по его использованию, правда, он решил вернуться к ней, когда у него будет больше данных о медведе.

Таня сначала осмотрела переодевшегося Бирюкова в его людском виде, а потом сообщила Соколовскому, что нужно удостовериться…

– Не знаю, возможно ли это, но мне нужен осмотр его медвежьей формы!

– Отчаянная вы всё-таки… И не страшно? – удивился Филипп.

– Страшно, конечно, но тут ведь как… Глаза боятся, а сама всё равно лезешь в очередные зубы, – рассмеялась она, припомнив молоссов, которых упорно приводили к ней на приём.

– Вообще-то это уже неопасно, конечно, если я, Крамеш или Крылана будем при этом присутствовать, – вздохнул Соколовский. – Ладно, сейчас устроим вам осмотр.

Он велел Крамешу позвать медведя и обратился к нему:

– Нужна твоя истинная форма.

– Эээ, нет… не надо! Я не хочу в неё больше возвращаться! – замотал головой Бирюков.

– Я разве спросил, чего ты хочешь? Неужели ты ещё не понял, что будешь делать то, что тебе велели? – ледяной тон Соколовского не оставлял никаких возможностей для манёвра.

Михаил насупился, покосился на безмятежную на вид Татьяну, пожал широченными плечами, угрюмо что-то пробурчал, а потом рухнул на пол – аж люстра задрожала.

С пола он поднялся уже медведем. По-прежнему без шерсти и очень мрачным.

Соколовский легко встал из-за стола, прошёл мимо, словно случайно задев его плечо, вернулся на своё место, кивнув Татьяне:

– Действуйте. На час это не медведь, а ягнёночек. Приказывайте, он будет делать всё, что вы скажете.

Татьяна, если уж совсем честно, едва не запаниковала, подходя вплотную к медведю. Но… откровенно говоря, это было гораздо проще, чем тогда на практике заставить себя снова заняться той самой бодучей коровой, которая едва-едва не пробила её диафрагму рогом.

– Открой пасть и держи её так! – строго приказала Таня, ловко устанавливая расширитель – хорошо хоть, сумела подобрать его подходящего размера, включила фонарик, а потом бесстрашно нырнула в пасть.

– Уважаю… нет, честное слово! – задумчиво пробормотал Соколовский. – Это ж какие нервы надо иметь…

– Да у меня их уже нет – все закончились! – тихо вздохнул Крамеш. – Так и хочется её оттуда выдернуть!

– Не надо меня ниоткуда выдёргивать! – очень довольным голосом отозвалась Татьяна. – Нашла я причину. И даже знаю, как её убрать, – у него полипы в носоглотке. Это бывает. Наверняка запущенная простуда спровоцировала хронический ринит, а он, в свою очередь, – появление полипов. И, как правило, после их удаления обоняние восстанавливается полностью.

– Отлично! – обрадовался Соколовский. – Только, может быть, вы уберёте уже оттуда руки? Нет, он, конечно, сейчас полностью управляем и безопасен, но со стороны выглядит…

– Жуть как выглядит! – согласился Крамеш. – А ты успеешь удалить это самое, что ему мешает узнавать запахи, пока мы не уехали?

– Конечно. Да это очень просто делается. В принципе, можно было бы и сейчас, но я хочу сначала анализы у него взять.

Таня была настолько довольна, что даже здоровенные медвежьи зубы воспринимались как нечто абсолютно нестрашное.

И именно в этот момент в дверь кабинета постучали, дверь открылась и вошёл Уртян.

– Что тут происходит? – едва выговорил он, узрев дивную по силе и выразительности картину – ощипанный до замшевого состояния медведь с осоловелыми глазами и максимально распахнутой пастью и Таня, которая чуть не с головой там.

– Не переживай! – отозвался Крамеш. – Мы тут уже все в шоке!

– Оригинальный ответ! – нет, Уртян быстро понял, что медведь под воздействием, следовательно, опасен так же, как… диван, но само зрелище приводило его в трепет. – Тань, ты это… я тебя уважаю! Я б не полез туда, хоть озолоти! А кстати, что ты там потеряла?

– Его нюх, – исчерпывающе объяснила она.

– Нашла?

– Думаю, что да.

– Ваааще уважаю! А можно ты всё-таки оттуда отойдёшь?

– Веришь? Мы тут все об этом мечтаем! С редкостным единодушием! – пробормотал Крамеш.

Когда Бирюков обнаружил себя сидящим на диване уже в людской форме, он даже не удивился, просто обрадовался, что, видимо, всё прошло без проблем и его агрессии, а узнав результаты осмотра, потрясённо уставился на Таню.

– То есть… У меня вернётся обоняние?

– Думаю, что точно станет лучше, а возможно, вернётся полностью. Полагаю, что дня через три можно приступить к операции, ой…

Это самое «ой» относилось к возникшей на подлокотнике дивана Муринке, которая с гневным писком ринулась на Бирюкова и… цапнула того за палец.

Таня от ужаса даже вдохнуть забыла – так и замерла на месте, глядя, как опешивший Михаил уставился на норушь, повисшую на его руке.

– Эй, ты чего? Отцепись, а? Ну, пусти! Упадёшь же! – загудел он.

Нельзя сказать, что он воспринял это очень уж благодушно – всё-таки никому не приятно, когда вгрызаются в указательный палец, но сдержать полыхнувший было гнев он сумел, и даже рукой не встряхнул, чтобы скинуть это мелкое и отчаянно отважное существо.

«Хорошо, что Уртян ушёл!» – мимолётно подумалось Татьяне.

– Мурина, выплюнь медведя! – строго велел Соколовский.

Никакой реакции.

– Шушана! – погромче окликнул он.

– Тут я! – Шушана вынырнула из-за спинки дивана, весьма хладнокровно осмотрела Муринку, висящую на пальце Бирюкова и рычащую что-то грозное, но абсолютно невнятное, а потом развела лапками.

– Она в своём праве вообще-то! Он её напугал, чуть не обидел Таню, ранил Уртяна!

– Шушаночка, но… разве это не опасно? – осторожно уточнила Таня.

– Для норушей – нет! Помнишь, когда ты к тому, прошлогоднему медведю ездила?

– Ещё бы… забудешь такое, – согласилась Таня, не сводя глаз с норушинки и готовясь, если что, её подхватить.

– Я же тебе тогда говорила, что у нас имеются специалисты по общению с медведями. Ну, это родовое такое… Мы часто вместе сотрудничали, вот и был заключён договор – ни один медведь исконных земель ни при каких обстоятельствах не навредит норуши. Так что, если бы Уртян не подвернулся, Муринку медведь всё равно не тронул, даже если бы она ему в пасть заскочила!

– А можно её снять? – тоскливо осведомился Бирюков. – Чего она?

– Сердится! – одним словом ёмко и исчерпывающе описала происходящее Шушана. – Сейчас ещё посердится, а потом отпустит… может быть! А… нет, утверждает, что не отпустит, а ещё покусает! – перевела она возмущённый, но по-прежнему невнятный писк.

Именно на эти звуки и прибыл Уртян, а обнаружив своё норушиное сокровище висящим на пальце свежепойманного медведя, слабым голосом произнёс:

– Что-то мне кажется, что я минуты до отъезда считать буду – хоть на плато передохну!