Kitabı oku: «В западне времени», sayfa 2
Глава 2
Внезапно гроза закончилась, а на улице засветило солнце. Сначала парни не поверили своим глазам, сославшись на пережитые впечатления, может быть, они каким-то образом отключились, потеряли сознание, а когда очнулись, то гроза давно закончилась.
Но… Они не могли вдвоем отключиться. Тем более трава была абсолютно сухая, а три дерева, которые вырвало с корнем, – на их месте росли молоденькие дубчики, а вырубка слева – ее и близко не было. Вдали, километрах в пяти, виднелись крыши домов, а из труб шел дым, хотя до грозы никакого поселения не было…
– Глеб, если я сплю, то можешь стукнуть меня, но я ни хрена не понимаю! – воскликнул Рома.
– А ты – меня, – сказал Глеб и достал из кармана смартфон, пытаясь отыскать сеть. – Можешь убить, не то что стукнуть.
– Что, не ловит? – с надеждой спросил Рома.
– Нет, пишет: «Нет сети», – ответил Глеб.
– Я не могу понять: поляна на месте, дуб на месте, но к акое-то все другое, тебе так не кажется, Глеб? – спросил Рома.
– Вроде все так, как и было, если не считать, что, пока была гроза, на месте вырубки вырос лес, появилось поселение, а на месте вырванных деревьев аккуратно выросли новые. Такое ощущение, что мы просидели в дубе лет семь… – случайно выдал Глеб и осекся на полуслове, а после небольшой паузы добавил, – …десят.
Бред какой-то.
Рома все это время отвлеченно тискал свой смартфон и, казалось, не слушал рассуждения друга, но после продолжительной паузы сказал спокойным голосом человека, которому все понятно:
– Нет, не бред, далеко не бред, Глебушка. Помнишь того странного человека, которого мы повстречали в лесу?
– Конечно, помню, как его забудешь, он же еще в такой странной одежде доисторической был, такое чувство, что из психушки сбежал, надо было позвонить в милицию, может, он опасен для общества, может, маньяк какой. Нас увидел и под дурочка закосил, – тараторил Глеб, когда его прервал Рома:
– Да ладно тебе тараторить, какой маньяк, что ты лепишь! Подумай лучше, не напрашивается мысль никакая?
– Подожди, ты хочешь сказать, что мы каким-то образом переместились во времени? Так по-твоему? А тот человек отсюда? – изумленно спросил Глеб.
– Именно, а как иначе все это объяснить? И тот человек уже больше не выглядит странным. Он был напуган, спрятался в дубе, а когда вышел, то оказался в нашем времени. Я не удивлюсь, если он до сих пор там бегает… Сейчас мы с тобой выглядим странными, остается выяснить, какой сейчас год и как вернуться домой, заключил Рома.
– Я не собираюсь ничего выяснять, – сказал Глеб и направился к дубу. – Я хочу домой, перемещаться во времени в наши планы не входило!
Рома последовал за ним, ему самому не нравилось все это. Они вошли в прожженную полость дуба и замерли, постояли и вышли, как пассажиры из автобуса, передумавшие ехать, только «автобус» отказывался ехать. Они осмотрелись – на улице все осталось без изменений: и лес, и крыши домов, и молодые дубчики. Зашли снова внутрь, и так несколько раз – без изменений.
– Да тут хоть голову расшиби, ничего не действует, – впадал в отчаяние Глеб, – ничего не получается…
– Надо успокоиться и подумать, что делать дальше, как вернуться в наше время, – пытался успокоить друга
Рома. – Мы же спрятались в дубе, когда гроза была, значит…
– Значит, – уловил мысль Ромы Глеб, – портал работает, только когда гроза.
– И нам придется теперь ждать, когда произойдет очередная гроза, – подытожил Рома.
– Хорошо, ну а пока, Ромич, нам надо выяснить, какой сейчас год, да и с провизией надо что-то делать:
неизвестно, на сколько мы здесь застрянем, – сказал Глеб.
– Глеб, у нас пока один выход – установить контакт с местными, может, помогут нам с едой, – предложил Рома.
– Да, влипли мы по самые помидоры, кому рассказать – не поверят, – подавленно заметил Глеб.
– Вот местным и расскажешь. Пошли, – сказал Рома и похлопал друга по плечу.
Путники покинули поляну с дубом и отправились к виднеющимся впереди сельским хатам. Деревня была расположена в низине на открытом пространстве, справа и слева неприступной стеной стоял густой лес. От дуба до поселения было не меньше пяти километров, хотя визуально казалось, что оно гораздо ближе. Подойдя почти вплотную к деревне, парни спрятались в лесу и стали наблюдать.
Деревня насчитывала около пятидесяти домов, через нее проходили две пересекающиеся дороги, мощенные булыжником, почти в каждом дворе был колодец-ж уравль, крыши домов были соломенные, чаще покрытые дранкой, щепой. На одних крышах она была свежей и желтенькой, на других – почерневшей от времен и дождей. Дома деревянные, за исключением каменной мельницы в конце деревни, оттуда возили муку на телегах с деревянными колесами, обитыми железом. На улицах, что привлекло внимание, были почти одни женщины, взрослых мужчин практически не было, были подростки, дети и старики, всю работу выполняли женщины. Вот одна несла два ведра с водой на коромыслах, кто-то косил, кто-то стирал. Дети играли, а подростки помогали по хозяйству, старики сидели на лавках. Во всей этой, казалось бы, позитивной картине ч его-то не хватало, что-то было не так, чувствовалась к акая-то напряженность, недосказанность, веяло грустью и даже страхом.
Завершив наблюдение, Рома и Глеб вошли в деревню. Реакция местных жителей была неоднозначной: дети побросали игрушки и просто исчезли из поля зрения, женщина, которая несла воду, уронила коромысла и ведра с водой, но осталась стоять на месте как вкопанная, старики приросли к своим лавкам – везде повисла безмолвная тишина. Ребята тоже пребывали в безмолвии, они были в недоумении от такой реакции местных, но нашли в себе мужество заговорить первыми:
– Здравствуйте! – выдавил из себя Глеб.
– Дзень добры, хлопцы, – сказал пожилой мужчина и немного привстал с лавки, – вы хто такiя?
– Мы заблудились и вот набрели на вашу деревню. Хотели бы попросить у вас воды и немного еды, если можно, – сказал Глеб.
– Заходзьце ў хату, хлопцы, – сказала бабуля преклонных лет, сидевшая рядом с пожилым мужчиной, – зараз паснедаем.
– Спасибо, – сказал Глеб и вместе с другом зашел в дом.
Парни сели за стол, пожилая женщина поставила две глиняные миски, деревянные кружки-ч арки и кувшин с квасом. Стол был добротный, массивный, из толстых досок из дуба, плотно подогнанных друг к другу, – таких сейчас не делают, только если под заказ. На столе лежала скатерть, вытканная вручную изо льна с вплетенными красными нитками в виде национального орнамента. Убранство в доме, или интерьер, было простым и небогатым, в углу комнаты висела икона, обернутая в похожую вытканную ткань, стены были бревенчатые, ничем не обшитые и не отделанные, на подоконнике стояла керосиновая лампа, а на столике возле печки – еще одна, пол в доме был земляной, без досок, было сыро и даже в зной тянуло прохладой. Несмотря на гостеприимство, в воздухе висела какая-то напряженность и гости чувствовали себя неловко.
– Сынкi, а вы партызаны цi хто? – робко спросил пожилой мужчина, разрядив таким образом обстановку.
Глеб, жадно осушавший кувшин с квасом, чуть не захлебнулся от таких слов, а Рома вообще выстрелил картошкой изо рта и едва не упал со скамейки, но нашел в себе силы ответить: «Да, па… партизаны».
– Хлопцы, а дзе ж вашы стрэльбы, дзе вашае ўзбраенне? – не унимался старик.
– Стары, чаго ты дакапаўся да iх, дай жа iм адпачыць з дарогі, – вступилась бабушка. – Бульба сухаватая трошкi, запiвайце квасам.
Только им не лезла после таких новостей и вопросов ни еда, ни питье. У обоих в головах промелькнул не один десяток мыслей, картинок и пережитых за последние сутки воспоминаний, которые теперь сложились в пазл. Все стало на свои места: и странный человек в лесу, только он никакой не странный, а спасавшийся бегством от врагов, и недоумевающие местные, принявшие их за немецких шпионов или партизан, и, наконец, жирную точку во всем этом поставил отрывной настенный календарь с датой – 9 июня 1943 года. Рома толкнул Глеба в бок и знаком показал, чтобы тот вышел с ним на улицу, они оба поднялись и вышли. На улице люди снова были заняты своими повседневными делами, только дети уже не прятались, а наоборот, толпились возле хаты, где находились путешественники, и заглядывали в окна, а когда те вышли на улицу, то разбежались, как косяк рыб в пруду. Парням было не до них и не до кого.
– Вот это мы попали, Глеб, – начал Рома, – угораздило же нас попасть в самый разгар вой ны, если б кто сказал, что такое возможно, никогда бы не поверил. Может, это все неправда, может, это какая- нибудь реконструкция, знаешь, как рыцарские турниры?
– В се-таки какая причудливая эта субстанция – время, как оно причудливо изгибается, видоизменяется, словно живое, готовое поглотить любого, словно мы попали в вихрь, торнадо времени, этот вихрь закрутил нас и перенес в другой мир. Что ж, получается, существует бесчисленное множество миров с разницей в одну секунду, а может, и еще меньше, хорошо бы научиться управлять временем, можно было бы многое исправить и предотвратить, но увы… Может, ученые найдут способ управления временем, тогда это будет настоящим прорывом, научно- технической революцией, хотя не надо, тогда можно будет использовать эту технологию в преступных целях, – рассуждал Глеб, словно не слышал, что говорил ему Роман.
– В каких, – нарушил монолог Глеба Рома, – приведи примеры.
– Ну вот даже возьмем нашу ситуацию, в которую мы попали, – продолжал свое рассуждение Глеб. – Вот отправили бы, к примеру, целую армию, укомплектованную вооружением и технологиями, заметно превосходящими возможности советской или немецкой армии, встать на ту или иную сторону, понимаешь о чем я? Тогда могла бы быть катастрофа, если хоть на секунду предположить, что выиграла бы вой ну фашистская Германия. Понимаешь всю степень последствий? Мы бы сейчас уже не разговаривали с тобой, нас бы, скорее всего, не было бы.
– Я прекрасно понимаю тебя, Глеб, – согласился с ним Рома.
– Что будем делать? – спросил, Глеб.
– Ничего, что нам еще остается: будем ждать грозу и играть роль партизан. Рассказывать, что мы из будущего, я думаю, не стоит, никто не поймет, – ответил Рома. – Ты прав, Ром, не надо ничего никому говорить, пошли в дом и надо вести себя более естественно, чтобы не казаться странными, – сказал Глеб, и с этим пошли к дому.
Они вошли в хату, сели за стол и мгновенно доели свое угощение, чем вызвали улыбку на лице старушки. Она долго смотрела на них, рассматривала, но делала это ненавязчиво, а как-то по-доброму, с улыбкой. Ее глаза, которые многое повидали на своем веку, были полны мудрости, но почему-то грустные, казалось даже, вотвот станут мокрыми от слез.
– Такiя маладыя вы, хлопчыкi, нiчога яшчэ не бачылi, вайна праклятая ўсе адабрала, – сказала старушка и, не сдержав слез, вышла на улицу.
– Гэта жонка мая, разверадзiлi ёй душу, бо ты подобны на майго сына, Ваську, – сказал старик. – Яго вайскоўцы ўсе загiнулi, а Васька выжыў i пайшоў у партызаны, прыходзіў да нас, а потым прапаў, мабыць, забiлi немцы яго…
Пожилой мужчина молча разлил по стаканам из стоящей на столе бутылки самогонки и осушил его залпом, немного поморщившись, отломил кусочек хлеба и закусил, после прямо за столом скрутил самокрутку из самосада и закурил. Комната заполнилась приятным запахом дыма настоящего табака, он тонкой струйкой, паря и закручиваясь в спирали, медленно поднимался кверху. Ребята тоже осушили налитые им стаканы, Рома встал из-за стола и подошел к стене.
– Простите, мы не знали, что напомнили о пережитой трагедии, – извинялся Глеб.
– Хлопцы, пры чым вы да гэтага, гэта вельмi добра, што склалася так i вы трапiлi да нас. А як гэта так здарылася, што вы заблукалi, вы ж партызаны i павiнны добра ведаць лес? – не переставал задавать старик сложные вопросы, к которым парни совсем не подготовились. Чтобы не вызвать еще большее подозрение, Глеб не нашел ничего лучшего ответить, чем то, что была перестрелка с немцами и они отстали от своего отряда, отстреляв весь боезапас, выбросили оружие, чтобы легче было уйти от преследователей, карты у них не было.
На стене висела черно- белая фотография к акого-то парня лет около двадцати в военной форме этого времени, на ней он улыбался и, действительно, был очень похож на Рому, только очков не носил. И тут Рому словно прошибло молнией, и на лбу выступил холодный пот: на фото был тот самый человек, которого они с Глебом встретили в лесу в своем времени. Ошибки не было: тот же взгляд, те же черты лица и те же длинные сапоги почти до колена.
– Мы никакие не партизаны, мы прибыли сюда из будущего, – прогремели громом слова Ромы.
Глеб замолк на полуслове и, вытаращив глаза, в недоумении посмотрел на друга, после чего налил себе полный стакан и выпил залпом. Кастусь, как ранее представился старик парням, молча смотрел непонимающим взглядом то на Глеба, то на Рому, потом тоже себе налил и сказал:
– Цябе, мабыць, кантузiла, табе няможна пiць.
– Мы видели вашего сына, – продолжал шокировать Рома, – он живой, по крайней мере, был живым, когда мы его видели, только испуган очень, он перешел в наше время, а мы – в ваше. Глеб, не надо на меня так смотреть, иди лучше сюда.
Глеб встал из-за стола и подошел к Роме, тот кивком указал на стену, где висела фотография пропавшего сына, и Глеб открыл рот от удивления, увидев ее:
– Так это же…
– Да, Глеб, я о том же, нет смысла молчать, да и нельзя, – сказал Рома.
– Ты прав, дружище, – согласился с ним Глеб.
– Когда вы в последний раз видели Васю? – спросил Рома.
– Год таму, – задумавшись, ответил Кастусь, – у красавiку, яшчэ снег ляжаў.
– Как? Такого просто не может быть, – в один голос изумленно проговорили парни.
– Не, хлопцы, я праўду гавару, гэта было ў красавi…
– Дело не в этом, – перебил его Глеб, – просто мы сегодня его видели, ну не мог он год по лесу бегать, не мог, да и сегодня у нас тридцатого мая, а не апрель, даже если предположить, что вы ошиблись.
– Сення дзявятага чэрвеня, i я нiчога не зблытаў! – со злостью и раздражением сказал старик.
– Ну, это у вас 9 июня, а у нас 30 мая, – начал спорить с ним Рома.
– Досыць мне галаву дурыць, свае казкі расказвайце каму-небудзь iншаму, а я жыццё пражыў, хопіць здзекавацца з мяне, – в отчаянии говорил мужчина и, казалось, еще больше постарел.
– Смотрите, Кастусь, что вы на это скажете? – сказал Глеб, показывая свой смартфон. – Вот фотографии будущего, нашего времени, вот я с женой, вот мы с Ромой возле Вечного огня на Площади Победы, вот ночной Минск с крыши высотного дома. Вы что-нибудь подобное видели?
Глаза Кастуся загорались все ярче и ярче, он смотрел то на фотографии, то на Глеба, было видно, что он испытывает удовольствие от увиденного. Суровое лицо, потрепанное жизнью, смягчилось, и глубокие морщины на лбу немного расправились, а уголки сжатых, словно камни, губ медленно подались вверх, расплывшись в искренней улыбке, а глаза стали мокрыми.
– Так мы перамаглі Гітлера, – сияя от счастья, спрашивал старик, – разбiлi Германію?
– Да, Костя, надеюсь, вы не против, что я вас так называю, мы, точнее не мы, а вы, победили в 1945 году ценой больших потерь и горя, – ответил Рома.
Старик прыгал от радости как молодой, обнимал и целовал ребят, словно уже праздновал победу, хотя до настоящей победы было еще два года ужасов и мучений, два года кровавых боев, два года нечеловеческих условий.
– Хлопцы, а які зараз год, ну, у вашым часе, – не унимался старик, – вельмі цікава?
– Сейчас 2018 год, – коротко ответил Рома.
Старик ничего не ответил, только выпучил еще больше глаза и, не отрывая взгляда от Ромы и Глеба, налил себе и выпил, поставив с характерным звуком стакан на стол, промолвил:
– Дзе ж гэта маці прапала, пайду пашукаю яе, каб усё добра было. Можа, што дапамагчы трэба?
С этими словами он встал из-за стола, по крайней мере попытался встать, так как к этому времени он уже много выпил и еле стоял на ногах, но все равно сумел выйти на улицу, даже не споткнувшись и ничего не задев.
Парни, как по приказу, встали и вышли за ним.
Вечерело, солнце клонилось к закату, стремясь закатиться за лес, но напоследок облизывало верхушки горделивых сосен и елей, делая их медными, словно отчеканенными на медной пластине виртуозным мастером. Г де-то на перебой куковали кукушки. Слабый ветерок потрепывал, словно волосы девушки, листочки берез и осин, а полевые некошеные травы, как морские волны, клонились и выпрямлялись, везде было тихо и мирно, словно и не было войн ы. Старушка стояла возле забора и, опираясь на палку, смотрела куда-то вдаль и о чем-то думала, но, услышав как стукнула дверь, обернулась. Кастусь, пошатываясь, подошел к ней и обнял, та улыбнулась своей грустной улыбкой, потрепала его по совсем седой голове и с теплотой сказала:
– Хай хлопцы ўжо адпачываюць, яны, мабыць, усталі з дарогі.
– Добра, маці, зараз падрыхтую пасцелі.
Они ушли обратно в дом, а старушка осталась стоять и вглядываться куда-то, куда только ей одной было известно, застывшая было ее улыбка исчезла, и она продолжала смотреть сквозь поле, сквозь лес, сквозь дома и крыши, словно знала что-то, что-то чувствовала, что-то ужасное и неизбежное. Солнечный диск окончательно спрятался в туче, залив ее алыми, как кровь, лучами…
Глава 3
Спали парни плохо, хоть и устали до смерти, разум отказывался до конца принимать всю нереальность ситуации, в которой они оказались. Почти всю ночь они не спали, проваливаясь иногда в легкую дрему, только под утро, когда первые намеки на рассвет озарили горизонт на востоке, ребята по-настоящему заснули, Рома даже похрапывал. Но долго спать им не пришлось: лучи наглого июньского солнца поднимали веки парням своими яркими пальцами. Петухи кукарекали, окончательно пробуждая путешественников во времени, в хате весело потрескивала печь, пахло дымком и печеной картошкой с салом.
Глеб лежал с открытыми глазами и задумчиво смотрел в окно, до боли знакомая картина и вся эта обстановка навевала воспоминания из его детства, словно он вернулся в то беззаботное время, когда кроме баловства и игр не надо было ни о чем думать, родители были молоды и полны сил, а бабушка с дедушкой были живы, а войн ы не было, но секунду спустя он спустился с небес на землю и осознал, что находится здесь и сейчас, затерянный где-то в пучине времени. Ведь сейчас дедушка и бабушка если и существовали, то были совсем маленькими и ничего друг о друге не знали, не говоря уже о родителях, которых даже в проекте не было и не могло быть. От всего этого у него срывало крышу. Рома продолжал похрапывать, казалось, ему было все нипочем: ни яркое солнце, ни повторяющееся кукареканье петуха. Глеб поднялся с постели, потянулся и зевнул, взял подушку и подошел к нему, еще минуту он молча смотрел на него, улыбаясь, после чего размахнулся и со всей дури ударил его подушкой по лицу. Тот подпрыгнул как ужаленный и, не понимая, в чем дело, стал судорожно вертеть головой в поисках причины его столь неожиданного пробуждения. Что повлияло на его верного друга, что он поступил так, он и сам не знал, наверное, вся эта ситуация, в которой они оказались, требовала разрядки, чтобы окончательно не сойти с ума. Глеб разразился смехом, а Рома смотрел на него все еще сонным и растерянным взглядом, смешанным с обидой, в его глазах читался один вопрос: «Зачем ты это сделал, придурок?»
– Да ладно, Ромич, не обижайся, ты сильно храпел, вот я и решил прикольнуться, – оправдывался Глеб. – Когда я служил, у нас так часто делали.
– Все нормально, а где все? – спросил Рома.
– Не знаю, я сам недавно проснулся, – ответил Глеб. – Наверное, на улице.
Парни оделись, умылись и сели завтракать. На столе стоял чугунок с печеной картошкой, накрытый куском ткани, рядом на сковороде в жире плавали кусочки зажаренного сала, здесь же стояла миска со свежей редиской, зеленым луком, петрушкой и укропом. При виде всего этого изобилия ребята набросились на еду и за десять минут уничтожили большую часть угощения.
– Странно, а где все? – снова спросил Рома все еще сонным голосом.
– Наверное, на улице чем-нибудь заняты, – опять ответил Глеб. – Вообще надо пойти посмотреть, не случилось ли чего.
С этими словами парни поднялись и направились к выходу. В дверях они лоб в лоб встретились с Кастусем, выглядел он взволнованным и бледным, словно вырвался из лап смерти, поджидавшей его в укромном месте с разинутой пастью, готовой сожрать его с потрохами.
– Хлопцы! – начал дрожащим голосом старик. – Немцы каля лесу! Многа, вельмi многа, нават i не злiчыць чалавек, стаяць у два рады. Адных у лес адпраўляюць, iншыя iдуць сюды. Уцякайце, бо ўбачаць вас – на месцы расстраляюць!
– Подождите… а вы… Где бабуля? – растерянно спросил Глеб.
– Надо уходить, Глеб, мы им здесь мало чем поможем, тем более без оружия, – убеждал друга Рома, – нас примут за партизан и уничтожат всех жителей. Уходим, пока есть возможность уйти.
– Ратуйцеся, сынкi, – говорил старик дрожащим голосом, – калі ўбачыце Ваську, памажыце яму…
Старик положил руки на плечи парней, а его голубые глаза были полны слез и отцовской любви. Во дворе на скамеечке сидела старушка, ее лицо было задумчивым и смиренным, даже немного безразличным, она ковыряла палкой землю, и, казалось, ее ничего не интересовало: ни вой на, ни приближающиеся немцы – ничего не имело значения. Глеб и Рома подошли к ней попрощаться, они знали их всего сутки, эти люди были для них абсолютно чужими, а стали родными. Старушка подняла голову и посмотрела на них совершенно отстраненным взглядом, в нем не было злобы и ненависти, в нем было какое-то осознание неизбежности, принятие ч его-то неотвратимого. Она привстала со скамейки и обняла ребят, поцеловала и благословила их, сказав только одно: «Вам трэба бегчы адсюль, пакуль не позна». Старушка перекрестила в воздухе уходящих прочь друзей, продолжала смотреть им вслед, опершись на палку.
Путешественники покинули деревню, удаляясь к лесу, заметили, как к акой-то пожилой мужчина тоже убегал из деревни и уже почти вбежал в лес, как прогремела автоматная очередь и отбросила его в сторону, через некоторое время из леса вышел фриц, посмотрел на свою жертву, сказал ч то-то на своем языке и еще раз выстрелил в него. Тело несчастного дернулось и тут же застыло навсегда со вскинутыми к небу руками. Парни упали на землю и боялись дернуться, к счастью, неподалеку были густые кусты, куда они благополучно подползли и затаились.
– Глеб, они повсюду: и в деревне, и в лесу, нам не выбраться отсюда, – запаниковал Рома.
– Они выставили патрули по периметру, значит, готовится что-то плохое, я бы сказал, что-то страшное, – задумчиво произнес Глеб.
– Умеешь ты успокоить, – прошептал Рома.
– Надо вернуться в деревню, подползти незамеченными и узнать, в чем там дело, – заключил Глеб и медленно пополз назад в деревню, Рома послушно последовал за ним.
Они подползли почти вплотную к к акому-то сараю, он находился в низине, а они, соответственно, на некотором возвышении, и вся деревня была у них как на ладони.
– Эх, какая отличная позиция, жаль, оружия нет, – вздохнул Глеб, не отрывая взгляда от наблюдения.
– Ты меня пугаешь, Рэмбо, – выпучив глаза, сказал Рома, – это тебе не занятие по боевой подготовке, а реальная вой на.
Между тем немцы согнали всех жителей деревни в кучу и переводчик на ломанном русском стал спрашивать: приходили ли партизаны в деревню, куда они ушли, где их лагерь. Фашисты стояли построенные в шеренгу, за исключением офицеров и нескольких фрицев, стоявших с четырех сторон по одному.
– Глеб, неужели нас видели эти проклятые фрицы, когда мы пришли в деревню? – обреченно спросил Рома.
– Не исключено, что и видели, мы же сразу не знали, в каком времени находимся, так и не прятались, а может, какая крыса донесла, не надо забывать о предателях, перешедших на сторону гитлеровцев, – предположил Глеб.
– Это мы, получается, подставили их, всех этих людей, когда пришли сюда, – заключил Рома.
– Да успокойся, Ромич, никого мы не подставили, мы не знали ничего, – пытался успокоить друга Глеб.
Внезапно прогремел выстрел, прервав беседу друзей, а женский крик, плач детей и звук падающего на землю тела лишил их дара речи. Дождь умывал безжизненное лицо старика, а ветер поглаживал его совсем седые волосы. Это первое убийство стало ответом за молчание местных на задаваемые карателями вопросы, а может, и вовсе было без повода, просто чтобы запугать, посеять панику и хаос, лишний раз подчеркивая свое превосходство над другими «недолюдьми», превознося свою бредовую идеологию чуть ли не как волеизъявление Бога, лично якобы вручившего им оружие для расправы над недостойными.
В обращении немецкого командования к солдатам говорилось: «У тебя нет сердца, нервов, на войн е они не нужны. Истребляй в себе жалость и сочувствие – убивай каждого русского, советского, не останавливайся, если перед тобою старик или женщина, девочка или мальчик, – убивай. Этим ты спасешь себя от гибели, обеспечишь будущее своей семьи и прославишься вовеки!»
И фашистские солдаты послушно следовали этому людоедскому наказу: расстреливали и вешали наших людей, травили их собаками, морили голодом, уничтожали в «душегубках». Фашистские варвары с равнодушием, с холодной рассудочностью профессиональных убийц учиняли свои кровавые расправы над мирным белорусским населением. Не стоит забывать, что самую «грязную работу» выполняли люди, если таковыми их можно назвать, предавшие и свой народ, и землю, на которой родились и выросли. Эти нелюди, стараясь показать свою верность и покорность перед фашистским режимом, устраивали зверства, которые невозможно понять, принять и объяснить, убивали, расчленяли, мучали, насиловали, жгли живьем тех, с которыми еще вчера жили рядом, дружили и отмечали вместе семейные торжества.
Ребята никак не могли поверить, что находятся здесь и сейчас и что такое вообще возможно в принципе, казалось, что снимают кино, только забыли пригласить операторов, режиссера и прочий съемочный персонал. Плач и всхлипывание на мгновение стихли, как вдруг нацистский палач выбрал свою новую жертву, неожиданно схватил какую-то молодую женщину за волосы и со всей силы бросил на землю, попутно снимая с плеча автомат и наводя его на нее. Мальчик лет десяти бросился к маме весь в слезах, обняв одной рукой ее за плечи, а другой ручонкой закрыл дуло автомата в надежде защитить ее таким образом от смертоносного оружия.
– Прыходзілі ўчора да дзеда Кастуся, прыходзілі! – кричал мальчик с побелевшим от страха лицом. – Не забiвайце, дзядзечка, не забiвайце!
Переводчик перевел слова ребенка унтерштурмфюреру, после чего последний какое-то время с ненавистью и презрением смотрел на молящего о пощаде мальчугана и его запуганную до смерти мать, а потом отшвырнул их в сторону, как бездомных псов, своим начищенным до блеска сапогом, а сам обратился к переводчику, вышагивая взад-вперед, как на подиуме, дал ему какие-то указания на немецком. Переводчик повернулся к местным жителям и, уродуя слова, потребовал выйти тому, кто укрывал партизан. Повисла мертвая тишина, только испуганные глаза селян поглядывали друг на друга. Офицер достал из кобуры пистолет и приставил его к голове первого попавшегося, из толпы, вырываясь из цепких рук жены, вышел Кастусь, она билась в истерике, заливаясь слезами, безуспешно пыталась остановить своего мужа.
– Прыходзілі да мяне партызаны i што, хопіць здзекавацца з нас, праклятая хунта, – сказал совершенно спокойным голосом Кастусь.
К нему подошел офицер и презрительно смотрел на старика сверху вниз, как удав на кролика, не проронив ни слова. Кастусь ни на мгновение не отвел свой тяжелый, уставший от жизни взгляд, а потом внезапно улыбнулся и плюнул в рожу фрицу, добавив: «Наступіць дзень, прыйдзе час, i вас змятуць, знішчаць са свету, раздавяць, як тараканаў пад печкай!» Нацист педантично достал платочек, вытирая свое каменное лицо, махнул рукой, и к старику подошли два немецких солдата, схватили его и повели к липе, росшей здесь не одну сотню лет, а старик продолжал сыпать угрозы и проклятия в адрес фашистов.
Глеб и Рома с ужасом смотрели на все происходящее, Рома заметил, как разгорается ярость в глазах Глеба, как набухли вены у него на шее, он даже несколько раз порывался встать и пойти на выручку, но друг вовремя прижал его к земле стальной хваткой, лишив всех шансов сделать это.
С запада на горизонте появлялись свинцовые тучи, они приближались, медленно застилая голубое небо, отдаленно сверкала молния, но грома еще не было. Приближалась гроза, парни понимали, что это их путь домой, и то и дело поглядывали то вдаль, то на происходящее в деревне, не решаясь сделать выбор: пробраться к дубу и уйти домой или хоть как-то помочь людям, оказавшимся в беде.
Старика подвели к липе, один из солдат принес веревку и забросил один конец через ветку, сделал петлю, продел в нее второй конец и стал затягивать, пока петля надежно не охватила ветку и не затянулась, со вторым концом веревки он провел те же манипуляции, заранее укоротив ее до нужной длины. Виселица была готова, старик не сопротивлялся и, казалось, смирился со своей участью. Второй фашист взял березовую колоду, лежавшую в куче дров, и подставил под петлю, потом вдвоем схватили деда Кастуся и поставили на колоду, одели петлю на шею и затянули… Он в последний раз провел своим взглядом по деревне, остановил его на мгновение на родной хате, где родился и вырос, взгляд скользнул дальше и застыл на его жене, которая, прикрыв лицо руками, беззвучно плакала. Еще на мгновение он взглянул на небо, перекрестился и… внезапно провалился вниз с хрустом сломавшихся шейных позвонков, подергал ногами и обмяк, продолжая качаться из стороны в сторону. Его лицо покраснело и стало немного раздутым из-за того, что веревка пережала шейную артерию, но застыло спокойным и не выражало никаких эмоций, глаза были закрыты и больше не видели того ужаса, что творился здесь, в его родной деревне. Тело продолжало медленно раскачиваться на веревке, словно маятник на гигантских часах, отмеряя секунды наступившей смерти. От тяжести и трения о ветку веревка содрала кору на ветке и въелась глубоко в дерево. Старуха закричала неистово, нечеловеческим голосом и из последних сил бросилась на офицера, замахнувшись палкой что было силы, но ее тут же скосила автоматная очередь одного из приспешников, она упала вместе с палкой на землю. Люди плакали и выкрикивали проклятия и брань в адрес убийц, они перебороли свой страх, протестуя таким образом против дикой несправедливости и жестокости немцев. Глеб уже был готов голыми руками пойти на фрицев, но Роме удалось убедить друга не делать глупостей и немного остудить его пыл.
