Kitabı oku: «В западне времени», sayfa 5

Глава 6

Рома не имел ни малейшего понятия, откуда начинать поиски друга и куда двигаться, для того чтобы понять, он вернулся на место, где видел его в последний раз, вернее, туда, где они разделились. Внимательно осмотрев предполагаемое место, Рома заметил множество следов и деталей, а именно: притоптанная трава была повсюду, глубокие следы от военных сапог вели на северо- запад, немного правее, за деревом, трава и вовсе была стерта, будто по земле тянули что-то, но через метров пять это что-то подняли от земли, о чем говорила нетронутая растительность на земле, только следы стали гораздо глубже. Вся эта картина ясно указывала, что именно здесь обезвредили Глеба и забрали с собой, вероятность того, что Глеб еще жив, была высокая, так как немцы вряд ли стали бы забирать с собой труп. Рома без труда определил по следам численность преследователей: их было шестеро, но он ошибался, как выяснится позже, он не заметил труп убитого Глебом фашиста, замаскированный еловыми лапками, поэтому по факту их осталось пятеро, хотя это и не имело уже никакого значения, потому что там, куда они его повели, их было гораздо больше. Этот факт не остановил Рому, и он все равно отправился на поиски друга, до конца не зная, удастся ли ему его спасти или он отправился в лапы верной гибели.

За день до этого

Глаза Глеба медленно открылись, голова ужасно болела, и первые несколько секунд он вовсе не понимал, что произошло и где он находится. Когда туман в голове рассеялся и глаза получили возможность видеть, его взору предстала широкая спина шагающего вперед немца, его серая гимнастерка была местами пропитана потом с проступившими солевыми пятнами, могучие руки были заведены назад и с легкостью несли носилки, на которых лежал Глеб. Он не понимал, куда его несут, зачем, ему почему-то вспомнился случай, когда он подвернул ногу в школьном походе много лет назад, и его точно так же несли на таких же гребаных носилках, ощущения те же. Разница в том, что тогда его несли товарищи, а сейчас – враги, да и то в какой-то параллельной реальности. Приподняв немного голову, он увидел над собой насупленную рожу второго фрица, который нес его на носилках, и это окончательно отрезвило его разум. Нужно было как-то выбираться, хотя бы оценить шансы на успех, но их у Глеба не было: против пятерых здоровых мужиков пошел бы разве что какой- нибудь супергерой из голливудского боевика.

Фашисты принесли Глеба в деревню, сбросив с носилок на землю, как кучу мусора. Его тут же подняли на ноги двое мужчин, одетые не как солдаты вермахта, но и не как местные жители, у них у обоих были красные повязки на левой руке с фашистской свастикой – предатели, перешедшие на сторону немцев. Глеб находился в подавленном состоянии и не мог даже сдвинуться с места, ему ч то-то кричали эти подхлебыши, но он их не слышал, мысленно был дома, обнимал жену, улыбался ей. Внезапно его иллюзия рассыпалась, как карточный домик, от сильного удара прикладом ружья в спину он упал на колени, но тут же поднялся и врезал со всей дури своему обидчику в морду, тот отлетел, выплевывая зубы, а второй передернул затвор и выстрелил в Глеба. В последний момент по ружью ударил фриц, который внимательно наблюдал за всей этой сценой, пуля, естественно, ушла в сторону, не причинив пленнику никакого вреда, а потом немец и вовсе достал маузер из кобуры и хладнокровно застрелил полицая. Глеб был в полном недоумении от происходящего, но все оказалось легко себе объяснить, ведь для немцев важна дисциплина и прежде всего порядок, немецкий порядок, и никто не в праве его нарушать. Полицай не должен был принимать решение, а тем более такое, самостоятельно, без разрешения своих «хозяев», за что и поплатился. К Глебу подошли двое солдат и, взяв его под руки, повели к одной из сельских хат, где, по-видимому, был штаб или что-то в этом роде.

В помещении было просторно, посреди комнаты стоял стол, а за ним сидел немецкий офицер, важный такой, с серьезным каменным лицом, по всему было видно, что начальник. «Ни один актер отечественных художественных фильмов о вой не не смог бы заменить оригинал, сидящий сейчас за столом как минимум по внешним параметрам», – проскользнула мысль в голове у Глеба. Он был словно высечен из камня, с выразительными и одновременно грубыми чертами лица, присущими только немецким и скандинавским народам.

Офицер молча смотрел на «плененного партизана», намеренно выдерживая паузу, расхаживая по комнате взад-вперед, а затем внезапно спросил ч то-то на немецком, его слова тут же стал переводить заранее заготовленный переводчик.

– Сколько еще партизан и где они прячутся? – говорил переводчик с жутким акцентом, коверкая слова. – Покажите на карте.

Глеб молчал, потому что не знал, что говорить, не придумал, все мысли спутались в голове. Переводчик повторил вопрос и положил перед ним карту окрестных деревень. После затянувшейся паузы, внимательно рассмотрев карту, Глеб нерешительно ткнул пальцем в карту, чем сразу же привлек внимание фрицев, уткнувшихся с умным видом в то место на карте, куда указал Глеб.

Он стал говорить сначала нерешительно, но позже вошел во вкус и стал буквально засыпать ложной информацией, говорил, что их около 300 человек и численность их постоянно пополняется из добровольцев и отрядов партизан, что они якобы знают о местонахождении немцев, а он, разведчик, отправлен для уточнения данных перед наступлением. Немцы внимательно слушали его рассказ, а переводчик тут же методично переводил каждое слово. Их главный периодически отдавал какие-то указания солдатам, те послушно их выполняли. Немцы отобрали карту и унтерштурмфюрер¹ сказал, что будет проверено и изучено каждое его слово, после этого его отвели в к акой-то сарай, служивший камерой, и дали поесть.

Историческая справка

На территории Беларуси, временно оккупированной немецкими войс ками, военными, охранными, полицейскими и специальными подразделениями гитлеровцев проводились репрессивные, военные, экономические и политические акции невиданных масштабов и особой жестокости. С позиции силы по отношению к местному населению на территории Беларуси гитлеровцы начали действовать с первых дней оккупации.

Из 270 белорусских городов сожжено и разрушено 209. Город Минск превратили в груды развалин. За годы оккупации в республике уничтожено 5 тысяч 295 населенных пунктов, в том числе 628 сожжено вместе с населением. 186 деревень так и не возродились из руин и пепла, поскольку были уничтожены со всеми жителями, включая матерей и грудных детей, немощных стариков и инвалидов.

В основу политики геноцида положены идеи Гитлера, который открыто заявил, что «если мы хотим создать нашу великую германскую империю, мы должны в первую очередь вытеснить и уничтожить славянские народы: русских, поляков чехов, словаков, болгар, украинцев, белорусов…» Нацисты планировали 75 процентов населения Беларуси уничтожить и депортировать, а остальные 25 процентов онемечить, превратить в рабов немецких колонистов. Каждому немецкому офицеру и унтер-о фицеру было обещано после окончания «восточного похода» колониальное владение в Беларуси, России, в Украине.

Результаты хозяйничанья захватчиков на белорусской земле чудовищны. Вой на поглотила около половины национального достояния Беларуси.

Исповедуя нацизм в самых жестоких его проявлениях, гитлеровцы отказали в праве на жизнь целым народам – евреям, цыганам.

За годы оккупации гитлеровцы провели на территории Белоруссии 140 крупных карательных операций, в ходе которых целые районы превращались в мертвое пространство. Особенно жестокими мерами сопровождались операции карателей в Витебской, Минской и Могилевской областях. Уже в июле 1941 года полицейский полк «Центр» провел карательную операцию в Беловежской пуще, в результате которой было сожжено 34 деревни.

Из сохранившихся документов известно, что только 1-я кавалерийская бригада СС по состоянию на 13 августа 1941 года в ходе проведения карательных операций уничтожила 13 тысяч 788 советских граждан.

Для проведения карательных операций против партизан и местного населения в распоряжении командующего охранными войс ками и начальника тылового района группы армий «Центр» Шенкендорфа находились 4 охранные дивизии, 2 бригады СС, 11 артиллерийских батарей, 229 пехотных,12 противотанковых рот, 9 рот тяжелого оружия.

В июне 1942 года командование группы армий «Центр» запланировало проведение 16 карательных операций в своем тыловом районе.

Количество привлекаемых вой ск нарастало. Уже к осени 1943 года в карательных операциях на территории Беларуси участвовали 201-я, 203-я, 221-я, 281-я и 286-я охранные дивизии, 707-я пехотная, 52-я учебно- полевая специального назначения, 390-я и 391-я учебно-п олевые дивизии, а также кавалерийская и моторизованная дивизии СС, несколько немецких полицейских полков и части сателлитов Германии.

К проведению операций против местного населения привлекались батальоны полицаев, сформированные из немецких пособников на территории Беларуси, Прибалтики, Украины и России.

Однако немцам, несмотря на крайне жестокие меры, применяемые в массовом масштабе, не удалось сломить сопротивление патриотов, уничтожить и превратить в рабов белорусское население. Размеры этого уничтожения были огромны. На территории Беларуси было уничтожено более 2 миллионов 200 тысяч военнопленных и гражданских лиц, 399 тысяч 374 человека были вывезены на принудительные работы в Германию, из которых к концу 1945 года вернулось на родину только 124 тысячи 267 человек.

Все крупные карательные операции имели кодовые наименования и готовились как боевые действия войс ковых частей². «Они, наверное, действительно поверили моим бредням», – подумал про себя Глеб, когда конвой ушел и он остался наедине со своими мыслями. Сарай был старый, но добротный, крепкий. На полу была настелена солома, а стены забиты досками с многочисленными щелями и выбоинами, через которые он мог видеть, что творится на улице. Везде были расставлены часовые, даже была сооружена вышка с прожектором, так что о побеге и думать было нельзя.

Он с грустью взглянул на небо, оно было необычайно звездным, такого не увидишь в городах в эпоху фонарей и неоновых рекламных вывесок. Голова шла кругом от всего случившегося и увиденного им за эти дни, он прислонился к бревенчатой стене сарая, пахло свежим сеном, и сладкая дрема окутала его мозг, подчинив его сознание, он уснул…

Вот снова мертвая деревня, горит и дымится… Черные руины домов, как могильные камни, стояли рядами, кругом трупы с жуткими, обезображенными лицами и открытыми ртами издают еле уловимый гортанный стон от боли, ненависти и скорби. Глеб проходил дальше, перешагивая через полуобгоревшие заборы людских участков, вот и липа, на которой до сих пор висит тело повешенного Кастуся. Он прикоснулся к нему, пытаясь повернуть его лицом к себе, тот уже холодный и одеревенелый, лицо уже сильно раздулось, стало лиловым и покрылось трупными пятнами.

Внезапно закрытые глаза трупа распахнулись, они были мутными и окутаны какой-то мерзкой слизью, а его мертвая ледяная рука обхватила руку Глеба, тот вскрикнул от неожиданности, отпрянул от тела и грохнулся на землю. Синие губы зашевелились на ожившем лице и без конца шептали, повторяя одно и то же слово: «Адпомсцi!.. Адпомсцi!.. Адпомсцi!..»

Глеб проснулся, тяжело дыша и обливаясь холодным потом, его сердце бешено билось о грудную клетку, стремясь вырваться наружу, словно пойманная и заключенная в клетку куропатка. Немного отдышавшись и успокоившись, он увидел, что на улице уже светло, а за дверью своей тюрьмы услышал тяжелые шаги со звякающими друг о друга металлическими ключами, за ним пришли.

В комнате за столом сидел немецкий офицер, проводивший вчерашний допрос, посреди стола лежала карта и пепельница с еще тлеющей сигаретой, которая испускала тоненький дымок, словно ее подвесили на толстую леску к потолку. Его лицо было холодным, не выражающим никаких эмоций. Глеб еще довольно долго молча смотрел на унтер-о фицера, прежде чем тот поднял взгляд на него и жестом пригласил присесть. Рядом, возле стены, сидел переводчик.

– Почему, когда тебя взяли, ты был один? – перевел ему вопрос переводчик. Этот вопрос поставил его в тупик: действительно, как разведчик такой многочисленной и хорошо оснащенной группы партизан отправился один на разведку в тыл врага? Глеб не знал, что ответить по этому поводу.

– Покажите еще раз на карте, где находится партизанский лагерь, – стал переводить за офицером переводчик. Глеб подсел ближе к карте и ткнул карандашом в ту же точку, что показывал вчера.

– Здесь не может быть никакого лагеря, вся территория зачищена, все населенные пункты в данном районе под контролем, а часть из них уничтожена, – отрезал унтер- офицер. Глеб не знал, что ему ответить, как выкрутиться, он чувствовал себя студентом, завалившим важный экзамен, несдача которого грозила бы ему отчислением из университета, с той только разницей, что несдача этого грозила ему отчислением из жизни без права восстановления.

Тишина, повисшая свинцовым покрывалом, была разорвана в клочья приказом унтер- офицера:

– Erschießen!³

После приказа унтер-о фицера к Глебу молниеносно подошли два солдата и увели его. Пока его вели на расстрел, он старался ни о чем не думать, подготавливая себя к неизбежному, но мысли невольно сами лезли в голову. За эти несколько минут он успел о многом подумать, например о том, в какую нелепую, непостижимую историю они влипли вместе с Ромой, о том, что все-таки не зря

умрет, ведь им удалось спасти от адской смерти невинных деток, кстати, как они там, живы ли? О том, как извелись его жена и близкие, тщетно пытаясь отыскать их, а еще о том, какое же красивое сегодня солнечное утро, хоть оно и в плену вместе со всей его землей и людьми.

«Да, я умру не зря», – подумал Глеб, стоя у бревенчатой стены сарая и глядя на построенных в шеренгу немецких солдат с автоматами.

– Все кончено, – прошептал Глеб и закрыл глаза. Тишину разорвала автоматная очередь.

И… Глеб открыл глаза… Он не понял, что произошло… звук стрельбы был, но он жив и даже не ранен, только один из фрицев лежал на земле и трясся в предсмертных конвульсиях, остальные были дезориентированы. Воспользовавшись ситуацией, после временного замешательства Глеб подскочил к ближе стоящему немцу, обезвредил его и завладел автоматом, а потом, прикрываясь живым щитом, перестрелял весь сопровождавший его конвой, после чего скрылся в лесу. Немцы не могли предвидеть такого поворота и были в полном замешательстве, однако сумели быстро скоординировать свои действия и предприняли контратаку. Целый взвод во главе с унтерштурмфюрером стал преследовать беглеца, а остальные заняли оборонительные позиции внутри лагеря.

Глеб бежал, как сумасшедший, задыхался от волнения, спотыкался о ветки, но продолжал бежать. Он не знал, куда он бежит и зачем, но инстинкт подсказывал ему, что нужно спасаться.

Немцы уже настигали дерзкого беглеца, дышали ему в затылок, были буквально в нескольких метрах от него, ничего не мешало им просто расстрелять его на бегу, но они, по-видимому, хотели взять его живым. Охотничий азарт брал верх над практичностью и прагматичностью немцев, Глеб же сейчас чувствовал себя загнанным зверем, беззащитной косулей, которая тщетно пытается спастись от стаи голодных волков. Впереди, примерно через метров семьдесят, был обрыв, а справа, куда можно было бы свернуть, обойдя обрыв, и тем самым спастись, путь преграждал огромный вывернутый корень старой ели. Глеб понимал, что это конец, конец пути и конец его гребаной жизни, мысли хаотично замелькали в его голове: родной дом, мама, папа, любимая, Рома – как слайд-шоу пролетали картинки в памяти… Метры сокращались с чудовищной скоростью! Сантиметры! Сердце бешено клокотало, выпрыгивая из груди, пытаясь вылететь наружу. Корень!!! ААА!!! Глеб влетел на полной скорости в вывернутый корень, и, задыхаясь, медленно развернулся лицом к фашистам и от бессилия сполз на землю, упав на колени… Немцы вскинули автоматы, готовые в любое мгновение нажать на курок, ожидая лишь приказа старшего, на лицах многих из них читалась надменная ухмылка.

Внезапно, словно из-под земли, позади немцев появился силуэт с оружием в руках в немецком маскировочном костюме и открыл огонь без предупреждения по окружившим беглеца фашистам, они не видели его и поэтому были застигнуты врасплох. Один за одним грозные немецкие солдаты падали на землю, убитые незнакомцем. Когда все было кончено, человек в маскировочном костюме подошел к Глебу, тот лежал неподвижно, уставившись в одну точку, и, казалось, ничего не понимал, смирившись со своей участью, готовый умереть.

– Ну и долго ты собираешься здесь валяться, – сказал незнакомец, протягивая руку, – отдохнул и хватит, пора идти, скоро прибудет подкрепление и их будет уже не пять человек!

Глеб взглянул на человека, который протягивал ему руку, и его глаза стали расширяться, а лицо расплылось в улыбке.

– Ромич, это ты! – воскликнул Глеб. – Как ты… здесь… что за маскарад?.. Как же я рад тебя видеть!

– Знаешь, если мы выберемся отсюда живыми, из этой проклятой временной дыры, пообещай мне кое-что, – после некоторой паузы добавил спасенный друг, и лицо его стало каким-то серьезным.

– Все, что угодно, дружище, – напрягся тот.

– Нет, ничего, просто обещай мне, что посадишь меня на восемнадцатый автобус⁴, и больше ничего, там меня встретят, там меня поймут, – невозмутимо проговорил Глеб.

– Ха-ха-ха! Хорошо… Ха-ха-ха! Так не все так плохо, раз ты чувство юмора не растерял, – хохотал от души Роман.

Друзья обнялись и простояли так около минуты, рассматривая друг друга, словно не виделись очень давно. На земле лежали трупы немецких солдат с запечатанными смертью последними движениями их тел и искривленными от боли предсмертной агонии лицами.

– Нужно замести следы, убрать трупы куда-нибудь, – предложил Глеб, – да и пора бы уже убраться отсюда. Кстати, куда ты детей дел, или?..

– Не волнуйся, детей я пристроил надежно, уверен, им ничего не угрожает, – успокоил друга Рома, – а вот нам, хочешь ты или нет, нужно переодеться в немецкую форму: там, куда мы идем, полно выставленных постов, нам нужно как-то пробраться через них.

– А куда мы идем? – спросил Глеб.

– Смотри, – начал Роман, указывая пальцем на запад, где небо чернело от надвигающихся грозовых туч, – в ообще-то домой, парень, домой, довольно мы навоевались уже.

– Это точно, брат, – согласился с ним Глеб, – давай тогда поторопимся, что ли!

Тела немецких солдат они оттащили в ближайшие заросли и оставили их там, накрыв сверху еловыми лапками, заранее переодевшись в более или менее не запачканную кровью вражескую форму, и двинулись в путь. Им предстояло преодолеть более семи километров, прежде чем они доберутся до дуба.

Глава 7

– Ром, – начал Глеб, переходя на шепот, – если нас что-нибудь спросят по-немецки, что будем делать?

– Ну что, – начал Рома с ехидной улыбкой, – будем смотреть по обстоятельствам, чуть что – валить придется.

– В смысле?

– В смысле вольнем их всех: гранаты, автоматы у нас есть, – ответил Рома, похлопав друга по плечу, – ведь мы же банда. – Ну да…

Между тем туча разрасталась, занимая все больше и больше небесной территории, изредка сверкая молниями, и г де-то далеко уже шел дождь. Ветра не было вовсе, ни один листик на дереве, ни одна веточка не шевелится, покой и тишина властвовали, но это мнимая тишина, такое обычно бывает перед грозой, затишье перед бурей. Красота была невероятная. Чернеющая туча была не однородной, а состояла из череды рваных, причудливых кучевых облаков, каждое из них как скульптура из мрамора с неровными краями, преломлявшимися под лучами солнца. К акое-то время парни, повидавшие за эти несколько дней немало, стояли неподвижно и любовались красотой «надвигающейся катастрофы», как это широко распространено в Северной Америке из-за особенностей климата и рельефа: люди толпами стоят и наблюдают за неописуемой красотой надвигающегося торнадо, некоторые снимают на камеру, до последнего не в силах сдвинуться с места, часто ценой своей жизни.

Времени было мало, нужно было как можно быстрее добраться до дуба до грозы, парни это прекрасно понимали и двигались почти бегом.

Путь был открыт, к счастью, ни одного патруля они не встретили, и уже несколько сотен метров разделяли их от единственной возможности снова вернуться домой, в свое время, как вдруг друзья заметили нечто, что заставило их повременить с текущими планами. Слева от них, в метрах пятидесяти, они увидели двух немцев, которые силой волокли молодую девушку, вероятно, собираясь ее изнасиловать, при этом смеялись и болтали что-то на своем, та сопротивлялась из последних сил, плакала и кричала. Один из ублюдков ударил ее по лицу и разорвал платье, девушка упала на землю и прикрыла лицо руками, из разбитой губы шла кровь. Глеб взглянул на Рому, и они немедля бросились на помощь, нужно было действовать тихо, не привлекая лишнего внимания. Склонившийся над девушкой фриц окончательно разорвал ее легкое платье и со звериной ухмылкой готов был уже надругаться над ней, как внезапно его лицо искривилось от чудовищной боли, пронзившей в буквальном смысле его насквозь, кровь пошла изо рта, и он упал на несчастную девушку. Та вскрикнула и тем самым заставила обернуться на звук второго немца, стоявшего все это время к ней спиной, дожидаясь своей очереди. Рома уже летел к нему с тесаком в руках, но не успел его настигнуть первым, тот повернулся быстрее и успел перед смертью нажать на спусковой крючок автомата, прогремела короткая очередь, и это стало сигналом тревоги для фашистов, находившихся здесь повсюду.

– Беги, быстро беги, – сказал Глеб испуганной девушке, стягивая с нее труп немецкого солдата, – сейчас здесь будет жарко!

Девушка, поскуливая, ч то-то бормоча себе под нос, подобрала свое шмотье и убежала прочь. Повсюду гремели выстрелы, вдали послышалась надрывная немецкая речь, за парнями была погоня…

– Ромич, если ты решил отдохнуть и поваляться напоследок, то сейчас не самое лучшее время для этого, – сказал Глеб, потянув товарища за одежду. – Что, ты ранен?

– Да, братан, зацепило немного, – ответил тот, – прости, что подвел тебя…

– Да ты че… родной, – сказал Глеб, схватив друга за руку, поднял и положил его себе на плечо, – я тебя здесь не брошу!

Глеб уходил от погони с тяжелой ношей, время от времени отстреливаясь от наступающих немецких солдат. Пули свистели у него над головой, отсекая даже крупные ветки, но он не чувствовал усталости, не чувствовал веса своего товарища, стремительно продвигаясь к дубу. Земля содрогалась от топота нагонявших их немецких солдат, которые были все ближе и ближе. До дуба оставались считанные метры, когда небо разверзлось и грянул ливень с порывистым ветром, ветки молодых деревьев и кустарников хлестали Глеба по лицу, но он ни на минуту не сбавлял темпа. Дуб был окутан белой дымкой, значит, портал открыт, это на мгновение вызвало радость в его сердце, а лицо озарила скупая улыбка, правой рукой он на бегу дотронулся до огромного выжженного «входа» в дуб, чтобы со всего размаху не врезаться в него, после чего наконец скрылся внутри.

Через мгновение пули градом затрещали по дубу, отстреливая щепки с корой, весь дуб заискрился, излучая синие молнии, и светился, как новогодняя елка в праздничной иллюминации. Немцы с полным недоумением наблюдали за этим непонятным явлением и не сразу решились ворваться внутрь.

В это самое время находившиеся внутри Глеб с Ромой встретились взглядом со своими преследователями, их разделяла тонкая, прозрачная завеса, испускающая электрические разряды, а потом все закружилось, завертелось, будто на огромных каруселях, накрыло густым белым туманом, и парни отключились.

Очнувшись, Глеб открыл глаза и медленно, словно спросонья, обвел взглядом выжженную полость дуба: ничего больше не кружилось, царила полная тишина, на улице было солнечно, Рома лежал на земле все еще в отключке. Лишь тонкая струйка алой крови медленно сочилась из его носа.

– Ром, просыпайся, – говорил Глеб тихим голосом, словно опасаясь, чтобы его никто больше не услышал, – давай, вставай, приехали.

– Я и не сплю, – сказал Рома, поднявшись во весь рост, стал потягиваться, – так, немного отключился, но чувствую себя отлично.

С этими словами они вышли из дуба, и яркий солнечный свет ударил им в глаза, заставив прищуриться. Все было так, как и тогда, когда они впервые увидели дуб и нашли в нем спасение от бури.

– Вот и все, брат, мы дома, – начал Рома и похлопал друга по плечу, – наконец-то все закон… а что с дубом, что за хрень?

Они оба смотрели и не верили своим глазам. Дымка рассеялась, а портал продолжал работать, но совсем

не так, как было раньше. Вся прожженная полость испускала белый свет, через который можно было разглядеть немецких солдат по ту сторону временного потока, они тоже наверняка видели это, только с обратной стороны. Вокруг дуба тоже существовало какое-то поле, потому что весь воздух словно мерцал и сквозь него тоже можно было разглядеть какие-то образы, но они были тусклее и прозрачнее, чем реальная картинка здесь и сейчас. Сам дуб был как живой, испускал световые импульсы. Ребята смотрели на все это и не верили своим глазам, они были не в состоянии сдвинуться с места и не могли найти каких бы то ни было объяснений происходящему, мозг отказывался все это понимать.

– Осмелюсь предположить, что причиной такой работы портала стало повреждение его от пуль. Таким образом, наложение на существующую реальность настоящего времени реальности прошлого со всеми образами. Причем наложенная реальность прошлого была существенно тусклее и призрачнее, нежели реальность настоящего времени. Это все спровоцировало «замыкание» портала и неполное закрытие его, – высказал предположение Рома.

– Так что, получается, сюда немчура эта недобитая может проникнуть? – в свою очередь заметил Глеб.

Эта его последняя фраза стала своеобразным спусковым курком, а происходящее дальше – выстрелом.

Они заметили движение из полости дуба, вот мелькнул рукав фашистского кителя, вот и каска бликанула на солнце, а через мгновение и сам агрессор с вереницей своих друзей стали выходить из дуба. Но в каком виде они сюда попали! Они выходили из дуба настоящими зомби, у многих глазницы были без глаз, обвисшая и истлевшая кожа висела, словно лохмотья, обнажив белые кости и сухожилия. Военная форма висела на них, словно на вешалках, и повсеместно была истлевшая. Костяные кисти рук сжимали автоматы и целились в парней. Медлить было нельзя, и Глеб с Ромой разделились по углам, спрятавшись за деревья, открыли огонь. Пули рвали их и без того ветхую плоть, она кусками отлетала от скелета, кости тоже, как хворостинки, крошились под напором стального града пуль, выпущенного по ним. Первым отстрелялся Глеб, патроны закончились, а существа все шли и шли конвейером из этого проклятого дуба.

Пока он был под прикрытием Ромы, он выломал какую-то дубину и с криком бросился на этих тварей, снося им головы и ноги, другой тоже не заставил себя долго ждать и бросился на них просто с пустым автоматом.

Фашисты продолжали лезть из дуба нескончаемым потоком, как муравьи из муравейника, ребята не справлялись, им нужна была помощь, силы были на исходе. Двое фрицев завалили Рому на землю: их мерзкие костяные руки с висящими кусками гнилого мяса медленно ползли по телу Ромы, стремясь подобраться к его горлу, один держал его за ноги, а второй пытался его задушить. Его мерзкое, полуразложившееся лицо уже нависло над Ромой, когда Глеб подоспел на выручку и смачным ударом приклада разнес на куски голову живого трупа, каска отлетела в сторону и со звоном ударилась о дерево. Второго постигла та же участь.

Дуб буквально раскалился и все сильнее испускал электрические импульсы, верхние ветки уже были объяты огнем, казалось, он вот-вот взорвется. Ребята это сразу заметили и поспешили убраться подальше, а из раскаленного дуба продолжали лезть живые трупы, но многие выходили из него в объятой пламенем одежде, еще через мгновение дуб взорвался, его разнесло в щепки. Взрывной волной парней отбросило на несколько метров и завалило ветками. При взрыве дуба большая часть живых зомби была уничтожена, их оторванные костяные руки и ноги разлетелись прочь на десятки метров, но часть тварей еще уцелела, и они ползли в сторону друзей, как гигантские насекомые. У большинства из них отсутствовали части тела: у кого-то снесло руку вместе с плечевым суставом, у других не было ног, но они все равно продолжали ползти, как тараканы, но ребята без особого труда расправились с остатками живых мертвецов.

– Слушай, Ром, как такое вообще возможно, – начал Глеб, немного придя в себя, – что на хрен происходит? У меня скоро крыша съедет!

– Не знаю, но моя крыша уже давно ушуршала вниз, поэтому я уже мало чему удивляюсь, я думал, такое только в кино увидишь, а оказывается, не только.

– Они же там, за порталом, были молоды, а сюда пришли живыми трупами, ничего не понимаю.

– Ну, это все портал, наверное, он что-то со временем делает, он их состарил и умертвил, Глеб.

– С таким успехом и мы могли вернуться костяными.

– Нет, мы успели вернуться, когда он еще нормально работал, нам повезло.

– Я думал, что этот фриц на тебя запал, так шустро завалил тебя, – вдруг выпалил Глеб и после короткой паузы хотел было рассмеяться, но вдруг отключился.

– Глеб, Глеб! Что с тобой, очнись, – кричал Рома, тряся своего товарища за плечи, пытаясь привести его в чувства.

Безрезультатно – он был в отключке, и никакие действия не возвращали его в сознание. Рома, отбросив ветки, поднялся и, осмотревшись вокруг, ушел с поляны: необходимо было привести помощь.

Глеб спал, точнее сказать, находился в полуобморочном состоянии, он не отключился полностью, но мало был связан с окружающей его реальностью, его посещали образы, вспышки из прошлого, воспоминания – как недавно пережитые, так и давно ушедшие события. Дом его детства, родители, улыбающиеся и обнимающие его маленьким, Рому, его верного друга, когда они, будучи подростками, убегали от разъяренного пса. Потом на это воспоминание каким-то странным образом наложились картинка бегства от погони немцев за ними, пожар, горящие трупы людей, кричащие от боли, еще уцелевшие с искаженными лицами люди – все это вихрем пронеслось в его голове. Последнее воспоминание – картинка его девушки, стоящей к нему в три четверти, которая, улыбаясь, посылала ему воздушный поцелуй, – эта картинка задержалась в его памяти дольше всех, а потом ожила, и уста его Оли зашевелились и говорили только одно: «Очнись, очнись, очнись!» А потом все исчезло…