Kitabı oku: «Жан Жульер и тайна Шато Тьерри», sayfa 5
Дом с синей крышей
– Учитель, как попасть в другие тела?
– Уснуть или умереть.
– Только так?
– Нет, еще можно отправиться в Шато Тьерри, в дом с синей крышей, и…
Да, дружок, а ведь были времена, когда по небу, меж облаков, летали не стальные самолеты, шумные и бездушные, а живые драконы, пучеглазые и огнедышащие, в реках плескались длинноволосые русалки, совершенно не стесняясь своих китовых хвостов, а на проселочной дороге запросто можно было встретить самого настоящего волшебника в широкополой шляпе, длинном плаще с бездонными карманами и с посохом из блестящего набалдашника, из коего так и лезла магическая сила, добрая или злая, тут все зависело от того, какие думы тревожили носителя удивительных и невероятных способностей в тот самый момент.
Небезызвестный тебе Волшебник Семи Морей, не самый могущественный, не самый благочестивый, можно даже взяться утверждать, весьма жадный до новых впечатлений, также не отставал от своих собратьев, пилигримов, предпочитая сидению в темной пещере над магическими книгами путешествия по разным местам, и не только своего мира. С этой целью он, использовав накопленный опыт тысячи кротов, крысиную смекалку и муравьиное упорство, проделал дыру из тех мест, где находился, в мир человеков, и так вышло, что ровно над шпилем башни, в которой маг творил свои заклинания, включавшие также работу когтей, зубов и шахтерских лопат, оказалось пустынное (в те далекие времена) место с одиноким холмом поблизости и речушкой, его огибающей.
– Прекрасно, – бодро обратился к пролетающим мимо воробьям маг, высунув седую голову из дыры на клеверном лугу. – Прекрасно, тихо и безлюдно – то что нужно.
Стайка удивленных птичек, сделав круг над странным человеком, выудившим из кармана балахона остроконечную шляпу и прикрывшего ею свое «гнездо», умчалась по делам с громким жизнерадостным чириканьем, а Маг, проводив их долгим напряженным взглядом, поднял шляпу – вместо кротовьей норы откуда ни возьмись на ее месте появился старый, с обвалившейся в некоторых местах кладкой колодец, и если бы случайный путник, мучимый нестерпимой жаждой, заглянул в него с надеждой, то был бы крайне раздосадован: чрево доверху засыпано песком. Довольный такой маскировкой «перехода» в свой мир, Волшебник отправился в путь, руководствуясь принципом «Иду, куда ноги несут, зачем, не знаю сам».
Тридцать три года жил Маг среди людей, не жалея собственных пяток и их ушей, его глаза, внимательные и пытливые, видели суть формы и слабость оболочки, глубину на плоском и смысл в пустом. К концу своего путешествия Волшебник был истощен разумом, ибо, отдавая себя всего, взамен получал только упреки, и раздавлен эмоционально, поскольку его доброта воспринималась как слабость, а любовь вызывала недобрые усмешки.
Спускаясь с холма к долгожданному колодцу, Маг решил, что он, Волшебник Семи Морей, недостаточно велик разумом для понимания мира людей, а поелику, если и стоит сюда возвращаться, так через ионы лет саморазвития и тонны прочитанных фолиантов, написанных уже и еще не созданных на этот момент, не ранее, а переход надобно убрать за ненадобностью.
Одновременно с ним к изрядно поросшему мхом «источнику воды» (так, по крайней мере, казалось человеку со стороны) подошел путник, мужчина средних лет, плотного телосложения, при густой черной бороде, таких же, в тон ей, бровях и острых серых глазах, смотрящих исподлобья строго, но дружелюбно.
Сколько таких одиночек уже встречал Маг на своем пути, при всей разности возрастов, взглядов на жизнь, рода занятий и внешних данных, судьбы их были схожи: страдания, недовольство, пустота – вот верные спутники человека на всем протяжении его жизни.
– Друг, – обратился он к путнику, – вынужден огорчить тебя, колодец пуст, очень давно, или был отравлен, коли пришлось засыпать его, но у меня есть немного воды, и если ты мучим жаждой…
Чернобровый незнакомец приветливо поднял руку:
– Благодарю тебя, добрый человек, но мне не нужна вода, – он махнул в сторону реки, – хвала небесам, ее тут предостаточно. Я выбрал это место для строительства дома, – незнакомец мечтательно посмотрел на пушистые белоснежные облака, – с синей крышей и дымоходом.
– Не лучше ли подняться на холм? Там суше, да и вид, – попытался увести собеседника от «перехода» Маг, взяв его под локоть и развернув от колодца.
Чернобровый мягко, но уверенно освободился от руки Волшебника:
– Простому каменщику не место на вершине, дом будет здесь.
Эти слова были произнесены тоном, не подразумевающим дальнейшей полемики. Волшебники, мой юный читатель, – существа мудрые, но ранимые, вот и наш Маг не стал спорить на предмет наилучшего ландшафта для возведения жилища с учетом розы ветров, сторон света и плодородности почв, он просто легонько коснулся земли посохом, и в траве довольно отчетливо послышалось шипение.
Каменщик вздрогнул и обернулся на звук:
– Что это?
– Асписовая гадюка, – глухо прозвучало из колодца.
Чернобровый, поискав глазами рептилию и не обнаружив ее, успокоившись, сказал:
– Откуда ты…
Возможно, он хотел спросить: «Откуда ты знаешь», но тех нескольких секунд, когда его отвлек шум в траве, хватило странному старикашке в остроконечной шляпе, чтобы просто испариться. Каменщик, перекрестившись, направился к ближайшему лесу – нарубить колышков и разметить свой будущий дом, непременно, под синей крышей.
Пока он, целеустремленный и слегка недоумевающий по поводу таинственно исчезнувшего собеседника, пересекает лавандовое поле, на ходу затачивая старенький, но надежный, проверенный временем топорик, заглянем в гости к Волшебнику. Маг, возвратившийся в свое логово из путешествия по миру людей, вместо того чтобы развалиться на мягкой кушетке и опустить усталые ноги в таз с горячей водой, бегает возле круглого каменного стола, заваленного свитками, колбами, крысиными хвостами, окровавленными наконечниками стрел, мотками веревок различной толщины, иголками, булавками, остатками давнишнего ужина перед отъездом (не удивляйся, дружок, хоть и минуло тридцать три года, а лепешки выглядят вполне съедобно) и еще всякой всячиной, вплоть до маленькой гильотины и чучела высушенной летучей мыши. Он недоволен случившимся и раздражен своей забывчивостью:
– Всего и надо было, старый осел, поставить над колодцем купол-невидимку, и этот каменщик, чтоб его сожрал дракон, прошел бы мимо.
Так бормочет себе под нос Волшебник Семи Морей, лихорадочно придумывая способ выкрутиться из создавшегося положения. Наконец, стукнув, и довольно сильно, ладонью себя по лбу, он вопит, как делал это когда-то его друг и учитель, Архимед:
– Эврика…
Каменщик почти закончил, войдя в дубовую рощу с час назад, опытный глаз мастера сразу выцепил среди могучих стволов тонкий дрожащий стан осины. Взмах топора – и ее стройное тело безжизненно упало в его объятия, тук-тук, тук-тук – и вот уже ее худосочные руки-веточки одиноко легли на землю. Чернобровый, растопырив пальцы, отмерил с десяток царапин на нежной коре и, разрубив ствол на колья, принялся затачивать их концы, когда за спиной под чьей-то тяжелой ногой хрустнула ветка. То, что перед ним Разбойник, не вызывало никаких сомнений: мрачноватого вида тип, не бритый от рождения, в шляпе, украшенной волчьими клыками, опоясанный широким ремнем, из-за которого торчали два пистолета, и длинноствольное ружье в руке, как верно заметил Каменщик, уже заряженное.
– Чем могу? – спросил он спокойно, поскольку был не робкого десятка, да и повидал многое и всякое.
Разбойник мерзко осклабился и, поправив за поясом пистолеты, с усмешкой произнес:
– Да вам бы, уважаемый, убраться из этих мест. Лихими людьми кишат здешние края, народец нервный, грабят, режут, убивают, жгут дома, не щадят ни скот, ни женщин, ни детей малых – в общем, бесчинствуют.
Каменщик мало того, что тесал камень, а значит, обладал острым глазом, так еще и имел дело с заказчиками и посему был хитер. Он сразу заприметил что-то очень знакомое в облике незнакомца. То, что Разбойник никогда не попадался ему на пути, – факт, но глаза, пронзительные и живые, были знакомы, словно видел их совсем недавно. Это чувство совсем не пугало – наоборот, оно успокаивало, и Каменщик, положив руку на топорище, неторопливо ответил:
– Стоит мне поставить дом у реки, как вскоре появится какой-нибудь рыцарь, которому, по обыкновению, нужны вассалы – носить оружие, седлать коня, наливать вино и сеять пшеницу. Ну и что за рыцарь без замка? Там, на холме, я возведу сюзерену крепость, она-то и будет отпугивать лихих людей.
Довольный собственными речами, Чернобровый, прихватив колышки, зашагал обратно к колодцу – наконец-то перестать заниматься болтовней и приступить к разметке дома с великолепной синей крышей…
Волшебник в ожидании прихода Разбойника неподвижно сидел у стола – казалось, он крепко заснул. В параллельном мире Каменщик не успел сделать и двух шагов, как сухая ветка за спиной хрустнула снова, и… Лесной разбойник как тень вошел через сгорбленную спину в тело Мага. Подобные чудеса – обычное дело в мире Семи Морей, особенно если ты учился искусству волшебства последние две тысячи лет, знаком с трудами ведьм и колдунов безбрежной Вселенной и помнишь, какую траву собирать в полночь, а какую – в полдень.
– Напугать не вышло, – пробормотал, открыв глаза, Волшебник. – Попробуем по-другому.
«Воды Марны тихи, безмятежны и не несут в себе опасности», – думал Каменщик, намереваясь вброд пересечь речушку, за ее невысокими берегами уже виднелся колодец, место его будущего дома. Оглядевшись и не встретив глазами ни одной живой души, мастер каменной кладки скинул одежды, завернул в них колышки, чтобы не намокли, и, взгромоздив на плечо топор, смело шагнул в мутную воду.
– Ух, – выдохнул он от восторга, пятки погрузились в глубокий ил, а Марна стиснула холодными ладонями голени.
– Не застудишь? – женский голос словно хлыст прошелся по спине, Каменщик едва не выронил свои пожитки вместе с топором.
На противоположном берегу в легкой полупрозрачной накидке ему улыбалась дева, прекрасная в своей молодости и ослепительной красоте. Не оробевший перед вооруженным разбойником, Каменщик залился румянцем. Простим его, дружок, ведь он стоял абсолютно голый, да и такова природа мужчин – слабеть при дамах. Бедняга бросился на глубину скорее сокрыть свое… смущение, позабыв о колышках, топоре и доме с синей крышей. Из неторопливой Марны теперь торчала только его чернобровая голова.
– Откуда ты, фея? – заикаясь, пробормотал он, пуская зеленоватые пузыри, чем рассмешил ослепительную незнакомку.
– Совсем неважно, откуда я, – хохотала рыжеволосая фея, хлопая себя по коленям и откидывая длинную шевелюру назад. – Важно, куда я и… – тут дева подмигнула несчастному водолазу, – с кем.
Грациозно погрузив свое соблазнительное тело в Марну, она поплыла навстречу оторопевшему Каменщику. Поравнявшись с этим своеобразным буем, дева, ей-богу, словно акула, начала медленно нарезать круги рядом, и ехидная улыбка ни на миг не покидала ее очаровательного лица. Мастер, как заколдованный флюгер, не отрывал глаз от прелестницы, зубы его колотили друг дружку от холода, намокшие колья в связке с одеждой грозили вот-вот вывалиться из рук, а сердце замерло и подавало признаки жизни редко и нехотя. Из случившегося оцепенения Каменщика вывели… глаза девы, он снова не мог отделаться от ощущения, что уже встречал их пытливый взгляд совсем-совсем недавно.
– Я отправляюсь на юг, к берегам теплого ласкового моря, где апельсиновые рощи перемежаются с кокосовыми пальмами и днем изнываешь от жары, а ночью – от любви. Если захочешь пойти со мной, – она выпорхнула на берег, и мокрое одеяние выдало тайны ее тела, – я не буду возражать. В тех краях построишь нам дом с красной крышей.
– Нет лучше той земли, где решил строить дом, нет лучше той жены, что войдет в тот дом, – резко ответил Каменщик, окоченевший и раздраженный, и, уже не переживая на предмет собственной наготы, выбрался на другой берег – до полуразвалившегося колодца было рукой подать. Он совсем не удивился наступившей тишине, полностью уверенный в том, что дева, как и разбойник в лесу, просто испарилась.
Дождавшись слияния с еще не окончательно высохшей красавицей, Волшебник почесал затылок:
– Крепкий орех, соблазнить не удалось, ладно, что там у нас имеется еще?
Он порылся в ворохе свитков, обнаружил искомый и углубился в чтение. Закончив, Маг вырвал из бороды несколько седых волосков, пожевал хлебный мякиш, вдавил в него свои трофеи и разом проглотил, даже не поморщившись…
Освободив колышки от мокрой одежды и разложив их на траве просушиться, Каменщик уселся на землю, прислонив ноющую спину к прохладным камням колодезной стенки. Солнце успело подняться достаточно высоко, а у мастера со вчерашнего вечера в желудке – глоток воды да половина ржаной лепешки. «Ладно, – успокоил он сам себя, – отдохну малость, и за работу, а вечером схожу на реку – глядишь, и на ужин будет у меня жареная рыба».
– Мил человек, – прохрипел чей-то голос с другой стороны колодца, – не мастеровой ли ты, а?
Каменщик обернулся и приподнялся из-за своего «укрытия», взору его предстал довольно упитанный человек, розовощекий, в дорогом, расшитым золотой и серебряной нитью кафтане, сапогах из воловьей кожи и тюрбане, как у халифа. Обладатель вспотевшей физиономии и маленьких внимательных и – что за наваждение – таких знакомых глазок держал на привязи верблюда, увешанного сумами и сундуками.
– Я каменщик, – ответил, прищурившись, Каменщик, – а кто ты, добрый путник?
– Я Богач, – с гордостью произнес толстяк. – Много лет возил на восток медь, а с востока – пряности.
– Говоря простым языком, – усмехнулся Каменщик, – менял оружие на опий.
– Можно и так, – добродушно согласился Богач. – Они, – он кивнул на свои сундуки, – не пахнут.
– Чего же ты хочешь от меня? – Каменщик вернулся на место и прикрыл веки, в животе урчало от голода, и смотреть на лоснящуюся рожу собеседника было невыносимо.
– Построй мне дом, мастер, – услышал он сквозь наваливающуюся дрему. – И один из сундуков твой.
Каменщик не поверил ушам, но чужая душа – потемки, немного подумав, он отказался:
– Мне сейчас некогда, я собираюсь работать на себя. Приходи через год.
– Карманы твои пусты, как и желудок, – удивился ответу Богач. – Из чего будет твое жилище, если не на что купить дерево, камень и известь? Вот же деньги на все это, только построй дом мне и там, где я скажу.
Каменщик поднялся:
– Камень на холме, дерево в лесу, известь возле реки, а деньги, – он показал крепкие, натруженные руки, – вот они. Не все покупается, даже когда твой верблюд увешан золотом.
Он подобрал колышки, посмотрел заточку лезвия топора и, отсчитав от колодца две дюжины шагов, принялся забивать первую метку, уже наверняка понимая, что Богач со всем своим скарбом, верблюдом, халатом, тюрбаном и знакомыми до боли глазами испарился в неизвестном и уже не интересном ему направлении.
Волшебник, по природе человек довольно стройный, кто-то, возможно, и назвал бы его худосочным, «вместив» в себя вернувшегося с задания толстяка, озадаченно пробормотал:
– Напугать не вышло, соблазнить не получилось, купить не купил, что ж, если человека человеком не убедить, пусть послушается стихии.
Пеньковый шнурок, что Каменщик начал натягивать между колышками, сначала дрогнул, затем натянулся, как струна, а после и вовсе, пропев какую-то ноту (музыкальной грамоте мастер обучен не был), сорвался с осиновых пальцев и, махнув на прощание узким хвостом, словно бумажный змей, исчез за верхушками шелестящих зеленой листвой дубов. При этом ни один полевой цветок не склонил головы, ни одна былинка не оторвалась от земли, ветер, выбрав колодец в качестве «пристани», упругим прозрачным жгутом начал кружить возле, завывая, хохоча, улюлюкая, прихватывая в свой безумный танец все, что желал: колышки, пеньки, котомку каменщика, его топорик, да и самого беднягу не оставляя без внимания: то обнял за талию, то отхлестал по щекам, а то, наглец, пихнул под зад.
Подобные заигрывания оказались не по душе взрослому мужу, мастер, опустившись на одно колено для пущей устойчивости, сколько было сил, прокричал в попытке перекрыть беснующийся вой:
– Оставь меня и колодец в покое, иди резвись в другое место, не мешай работать.
Сквозь свист, закладывающий уши, Каменщик, однако, смог разобрать слова:
– Снесу крышу, а поставишь ее заново – приду опять, выть стану по ночам в щели, а заделаешь их – выдавлю стекла из рам, всякий посев твой развею, а что прорастет – поломаю.
Каменщик поймал на лету колышек, а через мгновение выдернул из смерча и топор, вбил осину в землю и зацепился за нее рукой и опять, срывая голос, прокричал в завывающую стихию:
– Я сложу из камня дымоход-палец, он удержит крышу, как ни старайся ее сорвать, а придешь ночью – намотаешься на него и, с дымом печным слившись, перестанешь быть чистым, а значит, и свободным, зола да копоть тогда станут супругой тебе и падчерицей.
Взвыл ветер раненой волчицей, ударил Каменщика, да так, что пригвоздил к земле несчастного, но, видать, все силы на эту пощечину и оставил, исчез, затих, пропал, а мастер поднялся, отряхнулся и принялся за работу.
Волшебник с покрасневшей от напряжения физиономией наконец-то дождался посланника и, сделав глубокий спасительный вдох, без сил уронил голову на стол, прошептав в изнеможении:
– Недооценил я всей тяжести ситуации.
После чего, взяв ослабевшей рукой кубок со стола, шаркающей походкой направился к источнику, небольшому фонтанчику в углу его опочивальни.
Марна – река скромная, не из тех, что скачут по камням, превращая свой суетливый бег на порогах в безумное падение с высоты, разбивая при этом собственное тело о скальные спины в брызги и водяной пар, и не из тех, что величаво катят неторопливые волны по широким и прямым руслам к морю в надежде хоть немного разбавить его солоноватость. Марна – середнячок, ни глубиной, ни прытью похвастаться не может, но есть в ее простоте и неказистости дружелюбие и шарм. Вбивая последний колышек на самом краю восточного эркера (будущего, конечно), Каменщик случайно бросил взгляд в сторону реки, и глаза его от изумления полезли на лоб. Заросли камыша, черно-коричневым воротником обрамлявшие излучину, скрылись под водой, еще секунда – и холм стал наполовину ниже, еще секунда – и вода подошла к самым ногам пораженного строителя.
– Ты видишь, бедолага, – «прозвучало» в голове мастера, – что это заливные луга и остановилась я здесь всего на миг, предупредить тебя. Собирайся и уходи, а я поднимусь выше, к самой макушке холма.
– Чем ближе ты к порогу дома, тем меньше мне топать на рыбалку, – расхохотался Каменщик, яростно шлепая сапогом по водянистому языку, начавшему отступать под напором несговорчивого человека. – А придешь в дом – открою колодец и спущу тебя вместе с илом и рыбами в ад, на головы чертей и грешников.
Волшебник осушил кубок. «Упертый Каменщик не собирается уступать, – злился он, – а то и впрямь возьмет да откопает переход. Что ж, остался последний аргумент», – Маг взял огниво с каминной полки и высек искру…
Стремительно отступая, Марна оставила в кустах шиповника (возможно, в качестве извинений за предоставленные неудобства) удивленную донельзя своим новым положением в обществе и природе щуку. Некоторое время она возмущенно колотила хвостом по колючим веткам, но вскоре затихла, приняв мученическую смерть от удушья.
«Вот и ужин», – улыбнулся Каменщик, соорудил на скорую руку кострище и принялся скоблить зеленоватую чешую своим универсальным топориком, но стоило ему поднести огнива к дровам, как пламя вспыхнуло само собой, без высеченной искры.
– Чудеса, – прошептал Каменщик, правда, без особого удивления, за сегодняшний день с ним приключилось столько поразительного и необъяснимого, что всякий новый «фокус» воспринимался им теперь как обыденное явление.
Тем временем пламя, выпрыгнув из костра, проворной змейкой обежало все колышки и огненной стеной отрезало от окружающего мира будущий дом вместе с Каменщиком.
Мастер схватился за виски от пронзившего голову шипения:
– Я переварил Содом и Гоморру, твой чертог проглочу и не замечу.
Кривясь от жара, обжигающего гортань и легкие, бедолага нашел в себе силы для ответа:
– Не стану возводить дом свой из дерева, я же Каменщик, а камню огонь не страшен.
Догадка – из ниоткуда, яркая, как пламя, окружавшее сейчас его детище, – пронзила сознание мастера:
– Да успокоишься ты или нет, я никуда отсюда не уйду.
Гудящая жаром стена свернулась в слабый лепесток пламени на костре, Каменщик склонился к нему, подул посильнее и начал удовлетворенно насаживать на ветку осины свой «зубастый» ужин.
«Не открыл ли я ящик Пандоры, сделав „проход“? Не искушает ли его наличие новых „Адамов“ покинуть свой удобный „Рай“? Или проход – путь к знанию и моя неосторожность – причина эволюции, а вовсе не трагедия? Пусть остается, – решил Волшебник, – неприкрытой дверью, но с моим приглядом, а ключ от нее помещу в воображении того, кто захочет им воспользоваться, стоит только визуализировать свою мечту, а хоть бы и на бумаге».
Удовлетворенно бормоча себе под нос что-то еще, Волшебник Семи Морей деловито затушил щипцами еле тлеющий в камине уголек.
«Год пролетел, кто-то постарел» – так частенько говаривал Каменщик, когда очередной обтесанный камень занимал свое место в кладке или черепица из синей глины покидала раскаленное чрево печи, дабы остыть и быть поднятой наверх, чтобы украсить собой четырехскатную крышу пятикомнатного дома на берегу Марны с видом на… холм, как ты догадался, дружок, пока еще без крепости. Мастер, влюбленный в свое дело и детище, как человек практичный, посчитал, что колодец без воды – обуза, а вот кладочные камень его стен – весьма ценный материал. Он разобрал его, сколько смог, с трудом выгребая песок странного розоватого оттенка, – получилось помещение, вполне пригодное для хранения продуктов, и одежка старого колодца обрела новую жизнь, пошла на облицовку стен погреба. Чтобы как-то прикрыть зияющую пасть неразобранной части колодца, Каменщик соорудил дверь, на что потребовалась ровно треть ствола шикарного столетнего дуба, из оставшейся древесины наш герой сделал еще одну, брата-близнеца, а также стол, стул и несколько оконных рам. К осенним холодам почти все было готово: мастер, сидя на крыше, заканчивал дымоход. Раз, два – и последний камень лег на юбку трубы, оставалось «изобразить» зонтик, чтобы дождь не заливал внутрь камина, как вдруг порыв ветра сорвал с головы шляпу, нырнул через открытое окно внутрь дома и вылетел через дымоход, подняв столб известковой пыли.
– А, – вспомнил свою встречу с ураганом новоявленный домовладелец и обещание заарканивать беззаботного бродягу с помощью пальца на крыше. Стамеска весело запрыгала по дымоходной кладке, отсекая лишнее и оставляя на камне рисунок кожи, формы фаланг и ногтя. Солнце еще не успело запрыгнуть под зеленое одеяло сосновой рощи на горизонте, а в небе, венчая дом с синей черепицей, торчал перст указующий, дымоходная труба будущей достопримечательности Шато-Тьерри.
– Год пролетел, а я не у дел, – довольно хихикнул мастер и, погладив «палец», нехотя начал спускаться вниз.
Однажды вечером, а их, свободных после завершения строительства, у Каменщика прибавилось, он припомнил вдруг старых своих знакомых – Богача и Деву. «Какой бы я дом возвел для нее на его деньги», – размышлял мастер, по обыкновению сидя за столом с карандашом в руке. На листе бумаги, оказавшейся здесь кстати, стали непроизвольно появляться отдельные линии, окружности, углы, эркеры, элементы фасадов, колонны, флюгеры, вазоны, скульптуры людей и животных, окна, ступени, балюстрады, портики и входные группы. Все это твердая рука складывала, склеивала, скрепляла, сбивала, соединяла воедино, подгоняла, подтачивала, шлифовала и вот наконец стертый до грифеля карандаш выпал из пальцев – Дом Мечты, похожий на дворец султана или замок императора, а может быть, и на райские кущи Создателя, предстал взору зодчего.
Все в нем было гармонично, продумано, почти идеально, но… чего-то не хватало.
Мастер хмурил лоб, сжимал пальцы и стонал:
– Жизнь, в нем нет жизни, – воскликнул он и поморщился, откровение было истинным, но болезненным.
Карандаши закончились, но в погребе был запас мелков: туда, вниз, – ими он дорисует то, что просила и даже требовала его душа. Подлетев в сумерках к двери в погреб, Каменщик не заметил, что вместо обычной филенки, собранной им на скорую руку, на полотне красовалась физиономия Богача, вырезанная неизвестным, но весьма талантливым резчиком по дереву. Изображение пухлой рожицы, можешь себе представить, дружок, даже подмигнуло возбужденному мастеру, скатившемуся вниз по лестнице. Мелки – он помнил точно – лежали на пустом бочонке возле дверцы, маскирующий старый колодец. Вспыхнула свеча – вот они, точно, на месте; каменщик схватил свою добычу, взглянул мельком на полотно и тут же выронил из рук свое богатство – на него с дубовой двери в полный рост смотрела дева из Марны, та самая прелестница, что звала за собой и которой он уже нарисовал дом. Мастер, завороженный увиденным, коснулся рукой ее губ, щеки, носа, и… когда пальцы дотронулись глазных яблок, Каменщику показалось, они ожили, и дверь мягко, без скрипа отворилась сама.
