Kitabı oku: «Рысья гора», sayfa 2
– Капец, – говорит какая-то герла. Лет восемнадцать, волосы фиолетовые, кольца в носу, глаза пьянющие и пустые. Глаза дохлой рыбы. Мерзкая бабища, кто она такая?
– Я вообще не вкуривал, нахрена мне он это рассказал, – вещает Игорь, окутывая себя клубами дыма, – Он потом сказал, что типа сожалеет, но я ему не верил. Я хотел свалить с хаты, и сделать это как-то культурно, а не спасаться бегством с визгами о помощи. Моя вежливость когда-нибудь убьет меня нахрен.
– Ой, ну ты сука, – Анюта глотает пиво и даже не морщится, – Тебя убьет твоя наивность. Небось сидел у него на колешках и думал, как бы его вылизать.
– Не суди по себе, – обижается Игорь.
Анюта подмигивает мне. Анюта салютует мне своей початой полторашкой "Балтики", херачит с горла а потом рыгает. Какой-то цивильный чел закатывает глаза, и шепчет что-то под нос. Дайте ка угадаю – паренек пришел сюда набухаться и завалить какую-нибудь телку. Небось деньги на бухло у родителей спрашивал. Даже с другого края комнаты чую запах настиранной джинсы, запах мыла с его трусов. Намыл свой тощий причиндал, чтобы "телочке приятно было". И, как поняла я, Анюта и Игорь – денег у него не было. Поэтому с нами ему обламывается. Разве что светит с этой бабой с фиолетовыми волосами. Господи помилуй, она выдавила на свое табло пол тюбика тональника чтоб скрыть сыпь. В желтом свете люстры это смотрится дешево.
Анюта будто читает мои мысли и вслух говорит, ни к селу ни к месту:
– Двенадцатый год уж прошел как и мода на бесцветные губы.
Курочка моя! Я улыбаюсь в свой стакан пива, и взглядом вычисляю владельца этой квартиры. Сидит за столом опустив взгляд. Тоже думал, что будет грандиозная ебля, но вовремя понял, что сегодня все напьются и по домам.
– Ой, ты блин всегда молчишь, – говорит мне Анюта. Она встает и плюхается на диван рядом со мной. Неразлучная со своей полторашкой как мать с грудничком.
– Что ты хочешь услышать?
– Что у тебя все хорошо. Я поняла, что у тебя плохое настроение когда звонила тебе.
– Да, девочки что-то заскучали, – с нагнанным оптимизмом говорит паренек в джинсах, и достает из под чехла телефона пакет с плюшками. Взглядом даю Анюте понять, что хочу слиться. У той взгляд становится серьезным. Смотрим на Игоря, и тот тоже понимает, что надо валить.
– Ну ладно, было прикольно посидеть, но нам пора. Благодарим за угощения, все было супер, – говорит Анюта. Я откладываю стакан, накидываю пальто, Игорь разводит руками и тоже тащится в прихожую.
– Да мы же только собрались, – говорит паренек с гашишем, но смотрит на телку с фиолетовыми волосами.
Быстро сваливаем, втискиваемся в старый лифт, и вырываемся в холодную ночь. Идем черт знает куда, и причем идем быстро. Пару раз чуть не падаю на наледи, но Игорь подхватывает меня. Выходим на шоссе и присаживаемся на скамейку остановки. Закуриваем. Анюта говорит:
– Меня одну бесят зимы? Типа, мы слоняемся по хатам, бухаем и будто проебываемся? Нет чувства свободы.
– Мне самому надоело на чужих харчах жить. – говорит Игорь, – Я тупо трахаюсь за бесплатно с папиком. За еду и крышу над головой.
– Жиза, – говорю я.
– Может вернемся? – предлагает Анюта. Пепел падает на ее курточку, и она стряхивает его себе на ноги.
– В марте. Сейчас не сезон. Чем будем за номера платить? – Игорь поправляет шапку. В ней он выглядит как изможденный школьник после продленки.
– Снимем один на троих. Будем скидываться. Один из нас будет стабильно клиента в день делать. С голоду не помрем. Просто сейчас надо найти денег, чтобы заранее аренду оплатить. Всего то 15 кусков.
– Я могу пятерик стянуть, – говорю я, вспомнив пин-код от кредитки Олега. Он не будет против, если я одолжу у него немного денег. Или же отработаю.
– Десятка у меня почти в руках, – гордо заявляет Анюта, ощупывая свои рыжие кудряшки. Она смотрит на Игоря, тот говорит, что у него тоже есть немного денег.
– Да в любом случае лучше голодом сидеть в гостинице, чем жить в чужих квартирах, – Анюта хмурится, разглядывая проезжающие редкие автомобили. Три часа ночи, город крепко спит, переливается золотом уличных фонарей.
– По факту, – кивает Игорь, но в его голосе я не слышу уверенности. А я просто хочу оказаться в придорожном комплексе. Я хочу зависеть от самой себя, а не преть в объятиях Олега.
6
Но его объятия, чертовски крепкие, верные как шузы за пять косарей, теплые как радиатор тачки клиента, оплетают меня, стоило мне переступить порог его квартиры. Эти сильные руки расстегивают пояс пальто, забираются под свитер. И его мягкие губы ползают по моему лицу… Эти жаркие, безрассудные ищущие поцелуи.
Не, правда – Олег симпатичный. Он самый лучший мой постоянщик. Грустно, что влюблен в меня как дурачок, и не понимает, что мне нельзя любить в ответ. Притворяться – да, но если я влюблюсь, то потеряюсь. Ох, эти глупенькие шлюшки, насмотревшиеся фильмов про любовь между проституткой и богатым дядей. Это не работает в жизни. Купят твое тело, и будут любить только его, пока оно не придет в негодность. Я пыталась объяснить это Олегу, но он говорил, что любит меня как человека.
Он позволяет снять мне сапожки. Я думаю, сейчас трахнемся прямо здесь, он испачкает мой свитер, а потом мы сплетемся в змеинный клубок и уснем. Но он ведет меня на кухню. Наливает вискаря, выдыхает, и говорит:
– У меня ведь нет шансов, да?
Не подумайте, что я вконец конченная безчувственная шлюха. Я видела в его глазах беспокойство, страх одиночества. Красивые глаза цвета кока-колы, грустные как у собаки. Лицо небритое, волосы взъерошенные. Всю ночь не спал. Мне так хочется взять его за руку и утешить. Сказать, что у него есть все шансы.
Но вместо этого я беру его руку, глажу ладонь, и трогаю обручальное кольцо на безымянном пальце. Вот мой ответ. Если я в край отупею, и решу заиметь с постоянщиком "баунти", то сделаю это не с Олегом.
А он улыбается. Горько так улыбается, со вкусом виски. Я говорю:
– Скоро 14 февраля. День Святого Валентина.
– Что тебе подарить? – спрашивает он, и его густые черные брови сходятся домиком. Ах, как мило!
– Пять тысяч рублей и возможность уехать.
– Но ведь весна еще не наступила.
– Олег, я хочу уехать. Я устала так жить. Ты любишь меня, целуешь, а потом уезжаешь к жене и детям. И если тебе придется выбрать, то ты выберешь семью. А даже если и меня, то потом пожалеешь. Олег, я проститутка. Я продаю свое тело за деньги, я курю как лошадь, жру в забегаловках и у меня нет ни одной шмотки, которую я бы не разорвала в мясо, или бы ее не забрызгали спермой. И я люблю проводить время с такими-же как я.
– А со мной?
Мне нужно сделать глоток виски. Я залпом опрокидываю стаканчик, и в животе разгорается огонь. Подступает тошнота. Еще немного, и я блевану, а потом расплачусь.
– Олег, я с тобой, потому что мне негде сейчас жить. Я с тобой, потому что ты приятный и обращаешься со мной как с человеком. Я это очень ценю, и пытаюсь тебе дать взамен все, что есть.
– Печально. – ухмыляется Олег. Сначала я думаю, что он хочет дать мне по морде, но он идет в зал, и возвращается с какими то бумагами. Швыряет их мне. Я смотрю на них, а потом начинаю жалеть о том, что вытащила катетер из вены. В гневе вы прекрасны, крошка Бэмби.
– Придурок. – говорю я. – Я поняла. Ты хочешь, чтобы я чувствовала себя тварью, да?
– Нет, – пожимает он плечами, – Я хочу, чтобы ты поняла насколько мне дорога.
Еще немного, и меня вывернет. Я начинаю кричать и бить рукой по документам о разводе:
– Твоя жена и твои чертовые дети будут тебя любить и ждать с работы, а я буду трахаться у тебя за спиной, или на твоих глазах. Тебе нравится смотреть?
– Не говори так.
– Иди ты нахрен, твою мать. Ты считаешь, что я выйду за тебя замуж? Детей рожу? Мне 17 лет. Твоя жена знает обо мне? Знает, что ты два года трахался с малолеткой?
– Я сказал ей.
Невозмутимость, или сраная простота – я не знаю, что меня бесит. Беру стакан и швыряю его на пол. Тот разлетается осколками по всей кухне. Если я потопаю в ванну блевать и вскрывать вены, то разрежу ноги об осколки. Олег тоже, между прочим. Из одежды на нем только трусы да крестик.
***
Она ерзает на стуле. Пуховик повесила на крючок, вязаную белую шапку не снимает. Как только я захожу в кафе, ее измученные глаза сразу впиваются в меня – смотрят одновременно с надеждой и ненавистью.
Я сажусь напротив нее, чувствую ее "Шанель", но моя уверенность пахнет сильнее элитных духов. Женщина напротив меня говорит:
– Здесь очень вкусный горячий шоколад, – она судорожно сглатывает, – Попробуй, я оплачу.
– Мы встретились, чтобы не шоколад пробовать, – говорю я, и достаю из сумочки смятые бумаги. Кладу перед женщиной, и спрашиваю, – Зачем ты их подписала?
– У нас все кончено.
– А у нас и не начиналось. Через пару дней я уеду, и Олег останется один. Он любит меня, а я его нет. Извини конечно, но ты хреновая жена, раз он на сторону ходит.
Подходит официант. Я продолжаю:
– Приведи себя в порядок. Ты выглядишь как клуша. Сходи в салон красоты, запишись на курсы горлового минета. Начни себя уважать, а не быть подстилкой для ног.
– Сколько тебе лет? – спрашивает дама, явно оскорбленная.
– 17.
– Ты очень красивая. И уже шлюха. Неужели ты не можешь найти занятия получше?
– Ты пытаешься меня оскорбить? Я тебя задела, прости меня, ладно? Но мне твой мужик не нужен. Что я хочу от него, так это уехать. Но мне нужны деньги.
Дама начинает рыться в сумочке. Достает кошелек и вопросительно смотрит на меня. Я говорю:
– Десятка, и этот чертов шоколад. И ты должна отвлечь Олега. Чтобы я могла спокойно свалить. А там все в твоих руках, дорогуша.
Женщина говорит официанту, чтобы принес горячий шоколад. Мне она дает десять штук тысячными и явно расслабляется. Я запихиваю деньги в сапог и улыбаюсь. Наверное, я спасла брак, являясь одновременно его угрозой. Официант приносит кружку с напитком. Вкусно. Я говорю:
– Я уезжаю 14 февраля. Я договорилась с подругами. Но если он будет рядом, он меня не отпустит, и мои подруги уедут без меня.
– Как мне его отвлечь?
– Скажи, что дети заболели. Господи, да что угодно скажи, лишь бы он был рядом с тобой.
– Хорошо.
– Но учти, в конце весны он будет ездить в "Рысью гору", а мне это тоже не надо, выслушивать его сраное нытье.
– Я поняла тебя.
– Отлично, – я пью залпом шоколад, и в конце добавляю, – Покрась волосы в белый. Ему это нравится. И еще массаж после ванной. Обнови себя, займись спортом. Дети это прикольно, но в первую очередь ты должна о себе думать.
Я выхожу из кафе, явно довольная собой. Сильный ветер треплет мое пальто, и я пытаюсь подкуриться. Я приехала сюда на такси, но в квартиру возвращаюсь пешком. Хочется пройтись, потянуть время до вечера. Я думаю о том, что могла бы не звонить жене Олега, забрать его себе, окутать чарами будто сереневым платком, полностью подчинить себе, чтобы у меня была возможность жить нормально. Быть его женой, быть…
"Ты чуть не рехнулась в стенах съемной квартиры, идиотка" – шепчет мне голос здравого смысла. "Ты шлюха, ты любишь подчиняться только себе, ты не умеешь жить как нормальный человек. О чем ты вообще думаешь? Он бросил жену ради тебя, и может бросить тебя ради какой-нибудь молоденькой девочки, когда ты, дорогуша, состаришься".
Я итак состарюсь. И что тогда? Стану плечевой, старой потасканной проституткой, ублажающей дальнобойщиков за пару сотен и за обед в столовке? До тридцати еще можно держать марку и быть привлекательной. Но потом, если ты не найдешь другое занятие или мужа-спасителя, то тогда одна дорога – в могилу. Я закуриваю еще одну сигарету и смиряюсь с мыслью, что когда-нибудь мне придется покончить с собой. Я никому не нужна, и умею я только раздвигать ноги и сосать члены. Бабочка однодневка, судьба которой – вспыхнуть красотой и любвиобилием, а потом разбиться о лобовое стекло времени, которое несется на меня со скоростью 140 километров в час. Я гнала эти мысли о будущем, гнала мысли о возвращении домой к матери, но рано или поздно мне все равно придется принимать решение. Брать ответственность за свою сраную жизнь.
7
Как всегда перед отъездом начинается дерьмо. Олег уже третьи сутки безвылазно сидит в квартире, трахает меня, и мешает переписываться с Анютой. 14 февраля не за горами, и до кучи еще сливается Игорь, объясняя свое исчезновение тем, что якобы еще не готов к отъезду. А мы ведь понимаем, что у него нет денег на общаг, или он не хочет скидываться. Вдвоем с Анютой мы не потянем аренду номера, а разводить постоянщиков на бабки уже не вмоготу.
Но тут появляется Нэнси. Будто чувствуя наш настрой, он вдруг пишет мне ночью, и говорит, что ему скучно. Спрятавшись от Олега под одеялом, я пишу о нашем плане вернуться в комплекс раньше, и о том, какой Игорек кидало.
"Он такой же фонарь, как и его клиенты", – пишет Нэнси.
И он говорит, что хочет к нам присоединиться. Я тут-же пишу Анюте, и мы втроем договариваемся встретиться 14го февраля на заправке "Лукоил" за городом, чтобы от нее на автобусе двинуть в сторону Рысьей горы. И я ложусь спать, но мне мешают уснуть отросшие за спиной крылья. Я была готова сбежать даже сейчас.
Поворачиваюсь к спящему Олегу, и мысленно прошу у него прощения. Он должен быть с семьей, и заботиться о своих детях. А я должна устраивать или уничтожать свою жизнь.
***
Сучки мои!
Нэнси в полушубке уже сидит за столиком, и мучает булавкой пустую банку из под энергетика. Видя его, с визгом бегу к нему и обнимаю. Он тоже меня обнимает, и запах наших духов смешивается в аромат любви и дружбы.
– Дура, ты мне тональник смазала, – жалуется Нэнси, поглаживая щеку. Боже, как же он прекрасен. Его черный свитер настолько мягкий, что у меня наворачиваются слезы. Красивое серебряное ожерелье из малахита на шее. Подарок Анюты. А где-же она, мой рыжеволосый ангел?
– Она в туалете. Срет.
– Боже, – смеюсь я. И тут выходит Анюта, в кожаной курточке и в неизменной цыганской юбке, расшитой бисером и драгоценными бусинами. При виде меня, ее большие аквамариновые глаза расширяются.
– Солнышко мое, – говорит она, тоже обнимая меня, – У тебя уставший вид. Плохо спала?
– Да, была на нервяках, – говорю я, вспоминая, как молилась всем святым и несвятым о том, чтобы жене Олега удалось его задержать. Когда я собрала вещи в сумку, и оставила ключ в почтовом ящике, я почувствовала себя гораздо легче. Мне даже подумалось, что я могу начать новую жизнь.
Я замечаю, что на Анюте слишком много тонального крема. Внутри заправки достаточно светло, чтобы за слоем крема увидеть под глазом Анюты фингал. Она понимает, что я вижу, и будто извиняясь пожимает плечами, и говорит:
– Ну, мой масик не хотел просто так меня отпускать.
Мы садимся за столик у окна, и чтобы нас не выгнали, берем по кофе. Из окна хорошо обозревается остановка, на которой останавливается "Икарус". 10 минут на нем, и мы окажемся в своем любимом уютном мирке. Анюта еще вчера звонила Давыдихе, и предупредила о нашем приезде. Так что нас ждут.
– Я очень обрадовался, когда узнал, что вы собираетесь валить, – говорит Нэнси, наманекюренными пальчиками убирая золотые локоны за проколотое ушко, – Мне было не плохо в принципе жить на Скандинавии, но у моего парня начались проблемы с деньгами. Вот я и решил съехать.
– Я бы с Масиком осталась, – говорит Анюта, – Но мне было пиздец как скучно. Девочки, знаете что я ела, когда жила с ним? Одно полезное для здоровья дерьмо. Хлебцы, какое-то молоко из растений. Я где угодно пряталась, чтобы спокойно втихаря покурить. Это было ужасно.
– Мою историю вы знаете, – говорю я.
– Кстати, ты не обменялась номером с его женой? Было бы интересно узнать, что там будет дальше, – улыбается Нэнси.
– Мы лично выясним, когда Олег приедет. Он будет меня искать.
Анюта достает пачку сигарет, но убирает ее. Я всегда ругала ее за частое курение, хотя сама в последние две недели скуривала 2 пачки в день.
За общением мы чуть не забываем про автобус, и заметив его, мы быстро берем свои сумки, и бежим на остановку, волочась сквозь сугробы. Нутро красного старенького "Икаруса" пахнет пылью и чем-то сладким. Мы садимся в конец, и молчим. То, на что мы решились – очень рисково. Сезон начинается с апреля, когда в гостинице заселяются люди, и когда в Рысьегорск начинает курсировать поток туристов. А сейчас там ночуют только редкие путники и дальнобойщики. Даже Давыдиха удивилась, когда мы решили снова погреться под крылом нашего менеджера, или в простонародье – сутинера.
***
У вас было такое чувство, что вы куда-то едете, а кажется, будто в пути вы прожили несколько лет? Впервые с этим феноменом я столкнулась несколько лет назад, когда добиралась на электричке из Питера в Петрозаводск. Я не спала несколько дней, в поезде клевала носом, и видела сновидения. Из-за них мне показалось, что я еду уже месяц. Приехав в пункт назначения, я малость охуела, сняла в ближайшей гостинице номер, и провалилась в глубокий сон.
Эти 10 минут до комплекса на автобусе растянулись для меня на неделю. Я проваливаюсь в полудрему, и мои размышления принимают визуальный характер. Словно изощрённый мазохист, я снова вспоминаю то, из-за чего меня выгнала из дома мать. Я снова слышу стук каблуков, в такте которого чувствуется агрессия и холодность. Слышу, как ее очередной ухажер начинает материться. Я физически чувствую запах ее духов, хотя от меня пахнет парфюмом подешевле.
По обе стороны от меня – ближайшие мне люди, прошедшие проверку временем и бедами. Мы с минуты на минуту окажемся в месте, где начали свой путь любовниц ночи, и у меня опять возникают эти червеобразные мысли о том, чтобы попробовать на вкус нормальную жизнь. Вернуться к матери с понурой головой, поступить в шарагу, отучиться, и там далее по накатанной. Забыть то, чем я жила 2 года. Слева ворочается Нэнси, будто эктоплазмой почуяв мои сомнения. Из кармана шубы он достает флягу, и пьет. Что-то крепкое.
Гребаный виски, способный прожечь крепостью сковороду, приводит меня в чувство, когда я отбираю фляжку у Нэнси. Тот возмущается. Анюта отбирает поило у меня, и пригубив морщится. Еще немного.
***
Это же исповедальня, и я в попыхах забываю сообщить, как познакомилась со своими сестрами по кровати. Напомню о том, что я бомжевала, шлялась по торговым центрам и мечтала умереть. Как-то в одном из торговиков я решила помыть голову под краном в женском туалете. На такой отчаянный позор я решалась раз в неделю, и чувствовала себя полным ничтожеством, ловя на себе настороженные взгляды дам. У меня были длинные волосы и не было шампуня, и я наносила на голову мыло для рук.
В тот самый раз в дамский туалет зашла рыжеволосая девочка, и встала рядом, чтобы перед зеркалом поправить макияж. Я как раз таки намыливала голову, и думала о том, что не плохо было бы с чистой головой прыгнуть под автобус, чтобы больше ничего не чувствовать. Девчонка достала тушь, и начала старательно красить ресницы, а я обратила внимание на то, что одета она была максимально нелепо. Огромная цыганская юбка, мужская кожаная куртка, а на плече болталась дорожная сумка. Вдруг девчонка раздраженно швырнула тушь в свою сумку, и сказала:
– Так ты долго будешь возиться, – и запустила свои пальцы в мои сырые волосы. – Никогда не наноси моющее средство на всю длину волос. Достаточно немного на корни, а потом распределить по всей шевелюре.
От неожиданности я что-то провякала, и позволила рыжеволосой себя обхаживать.
– Если волосы высушить полностью, то так они дольше будут чистыми. Под сушилкой для рук можно, но чтобы было быстрее, их можно чем-то промочить. У тебя есть полотенце?
Я помотала головой, а девчонка вытерла руки о подклад куртки, и стала рыться в своей необъятной сумке. Вытащив полотенце, она кинула его на край раковины, и помогла мне смыть пену.
– Я раньше тоже так делала. Один раз даже умудрилась покрасить волосы хной на заправке. Я не могла смыть эту дрянь с головы на протяжении часа. И разумеется я засрала всю раковину. Как тебя зовут, кстати?
Я назвала свое имя, а девушка, с виду моя ровесница, представилась Анной, или Анютой. Когда мы сушили волосы, я заплакала. За все время моего изгнания Анюта была единственным человеком, который не спрашивал что со мной, а просто человечески помог.
– Ты бомжуешь? – спросила она.
Я кивнула.
– Хочешь есть? Я проголодалась.
– У меня осталось только сто рублей, – сказала я, хлюпая носом.
– Я потому у тебя и спросила. Говорю, я сама бомжевала. Так что понимаю, каково тебе. Мы с тобой сходим в кафе, и ты мне расскажешь, что с тобой случилось. Мне, наверное, есть чем тебе помочь.
Анюта повела меня в кафе, и заказала поесть. Суп, второе, кофе с пирожками. Расплатилась она пятитысячной купюрой, от чего я присвиснула.
– Я проститутка, – сказала Анюта, отпив кофе.
– Ты шутишь?
– Вовсе нет, – нахмурила она брови, – Я продаю свое тело, и получаю за это деньги. Да, это грязно, и это неподобающее для юной леди занятие, но у меня нет родителей, нет родственников. У меня есть только друг, и он занимается тем-же самым.
Я не знала, что на это ответить. Суп был горячим, вкусным. Анюта задумчиво водила пальцем по подбородку и изучала меня. Она спросила:
– Как ты очутилась на улице?
Я рассказала ей о матери, и расплакалась. Анюта поджала губы, и спросила, возможно ли, чтоб я вернулась снова домой. Я покачала головой.
– Этот мир опасен, – вздохнула она, – Не многим можно верить, и порой кажется, что весь мир против тебя. Я страдала, пока не смирилась. Я все терпела, и думала, что если продержусь еще немного, то все станет лучше и проще. Но за неудачей следовали неудачи. Чем больше я злилась и торговалась с жизнью, тем больше она меня нагибала. А потом я смирилась. Что у меня есть? Красота и молодость. А еще я умная и толстокожая. Разве это плохие качества? И вот я стала проституткой.
– Ты думаешь, что мне тоже придется…
– Я не уговариваю тебя продавать свое тело. Ни в коем случае, – перебила меня Анюта, чуть подавшись вперед, – Я не могу пожелать такого никому. Но если тебе некуда пойти, и если ты слишком красива, то тут только два пути: самоубийство после изнасилования, или же просто изнасилования. Я была в детском доме, и знаю о чем говорю. Я решила, что лучше буду сама выбирать людей, и брать за это необходимые мне деньги.
До меня начало доходить кое что, и Анюта практически озвучила мои мысли:
– Я знала многих девушек, которые сходились с очень нехорошими парнями. Они промышляли воровством, наркоманили, и хорошо, если их посадят, или определят в психушку из-за зависимости. Хуже, когда девушку убивают. А так происходит часто. Я сама жила с наркоманом, и помогала ему в распространении наркоты. А когда его посадили, его друганы решили, что это я его сдала. И если бы я не знала об их домыслах заранее, они убили бы меня. И очень жестоко бы убили.
Вдруг у Анюты зазвонил телефон, и она подняла трубку. Она назвала кафе, в котором мы сидели, и убрав трубку обратно в карман, она сказала мне, что сейчас придет ее друг по имени Нэнси.