Kitabı oku: «Небо на троих (сборник)», sayfa 2
Футбол после сорока пяти
рассказ
Футбольный сезон в нашем детстве начинался в конце марта, реже в начале апреля и то, когда март случался еще зимним холодным месяцем…
Лишь только солнце начинало греть по-весеннему, и оттаивал большой песчаный пустырь у трамвайного депо, – как мы, дружная команда-ватага квартала № 14, переодевшись в кеды, футболки, трико, ежедневно, весело и шумно гоняли черно-белый ромбиковый мяч с «после школы» до позднего вечера. И не беда, – что вокруг в тени деревьев еще чернели грязные, не совсем растаявшие сугробы, что в низинке за нашим футбольным полем скапливалась большая глубокая лужа, которая по ночам покрывалась тоненькой корочкой льда, впрочем, лед к «после школы» уже оттаивал, и, порой, мяч наш улетал в эту лужу, и доставать его с середины этой лужи приходилось большой длинной жердью, позаимствованной здесь же из забора соседней санзоны…
Первый футбол, после долгой зимы… Стоит ли объяснять, что это такое, тем несчастным хорошистам и отличникам, тем маменькиным сынкам, кто в своей жизни ни разу даже ногой по мячу не ударил. Тем, кто ходил со скрипкой и нотной папкой в музыкальные школы, потом зубрил дома, у скучного черного рояля, бесконечные этюды и пьески Черни, Моцарта, Баха… Они даже никогда не читали книги «Три удара Пеле», да и вряд ли знали, – кто он, этот великий неповторимый бразилец, непревзойденный мастер, укротитель мяча, умеющий в футболе все!.. Или абсолютно все, как нам тогда казалось.
Почти каждый из нашей шумной разношерстной команды видел тогда себя почти Пеле, Ревелино, Горинчей… И это был действительно футбол, азартный, самозабвенный, порой очень красивый! Сейчас так не играют…
Сейчас играют за деньги. То там, то здесь в газетах, с телеэкрана слышишь «купили футболиста за 5 миллионов евро», «футболист заключил выгодный контракт в 2 миллиона долларов»… Искусство продаваться, теперь в почете. Иначе не проживешь.
Но тогда о деньгах мы не думали. Мы просто гоняли мяч. Для одного из нашей ватаги – Сереги Пыжкова потом это стало профессией, он тоже стал продаваться за деньги, сначала из нашего «Прогресса» в соседний кемеровский «Кузбасс», потом куда-то в дубль первой лиги, но, как я слышал, у него там не сложилось, и в последнее время он где-то, в такой же провинции, как и наш городишко, тренирует детскую команду, опять же по слухам личная жизнь у него не сложилась, впрочем, слухи есть слухи…
Какие голы он забивал в самодельные, сколоченные из обыкновенных строганных брусков ворота! Какие голы!.. «Сухим листом» подкручивали мяч с углового, бил в падении головой или – ногой через себя…
Падать тогда было почему-то совсем не больно. Помню, как однажды, кто-то в борьбе за мяч оттолкнул меня, и я сильно ударился плечом об штангу. После этого еще часа два я бегал вместе со всеми, отдавал голевые пасы, даже забил гол – красивый – и, только придя домой, заметил, что плечо у меня сильно распухло и болит. После этого – травмпункт в соседней поликлинике, жестокий приговор врача – «разрыв соплечья», гипс и – целых две недели без футбола!..
Но, пожалуй, самыми жестокими и бескомпромиссными были межквартальные схватки, когда мы вызывали на матч одну из ватаг соседних пятнадцатого или двадцатого кварталов. Здесь бились действительно «не на жизнь» – до последнего гола. Проиграть в такой схватке считалось величайшим позором, и если такое случалось, то проигравшие, целую неделю тренировались с утроенной энергией, чтобы в следующее воскресенье непременно вызвать обидчиков на матч-реванш, и непременно выиграть его с крупным счетом! Иначе и быть не могло!
Хотя по-всякому бывало…
По-всякому бывало и в жизни. Это теперь, когда сорок пять, понимаешь, что жизнь прошла, и прошла зря или почти зря. Именно большинство из нашего поколения «создавало оборонную мощь страны», мы заканчивали ПТУ, техникумы, единственный в нашем городе политех и шли работать в «оборонку». Работали, делали ракеты, снаряды и прочие атрибуты мифа о могуществе родины.
Потом «оборонка» развалилась. Многие остались ни с чем и безо всяких перспектив на будущее. Целое поколение безработных… Хотя и сегодня во всех газетах видишь объявления – «требуются… требуются… требуются…» И, как приговор – «до 35 лет».
Нынче весна отчего-то очень погожая, очень футбольная. Такой исключительный конец марта!.. Оттаяло все, тепло уже от земли чувствуется. Особенно к полудню. Эх, самое время в футбол играть!..
Я теперь часто хожу на работу и с работы мимо трамвайного депо. Того самого. Поле наше футбольное уже пообрезали, построив с краю частную шиномонтажку. Ворота наши еще стоят, но какие-то сильно заброшенные, давно мяча «не знавшие». Подъезд к шиномонтажке и площадку забетонировали, скорехонько, как все сегодня, поставили современный, обшитый сайдингом бетонный модуль, и качают, себе, там колеса… Клиентов, правда, у тамошних шиномонтажников пока маловато, но видимо со временем место приработается, «прирастет», да автомобилисты попривыкнут и станут обслуживаться здесь. Особенно, автомобилисты с соседних гаражей.
Гаражей в этом районе полно. Вот и неподалеку от площадки расположен большой гаражный кооператив. Там находится и мой гараж. Там был и гараж Марка.
Марк, он же Марек, – наш правый край нападения. Из той «команды молодости нашей…» Какие мячи он подавал справа со штрафных и угловых! Оставалось только подставить голову или ногу. И мяч в сетке. Впрочем, вру, сетки у нас отродясь не бывало. Но это и не важно было, – главное гол забить.
Так случилось, что Марек умер первым. Мы редко встречались с ним, хотя и жили на одном квартале, машины в одном гаражном кооперативе ставили. Но как-то не пересекались.
Он, кажется, болел. Печень. Ходил весь желтый, худой. Впрочем, и пил он не по-детски.
Знаю, что после ПТУ работал слесарем где-то на одном из наших оборонных заводов. Позже, когда «оборонка» в городе окончательно «развалилась», Марек пытался самостоятельно заниматься частным строительством, попросту калымил, частенько бывал при деньгах, быстро пропивал их, снова садился на мель, и так дальше по замкнутому кругу.
Такая нестабильность, была причиной и его неустроенности в личной жизни, с женой он разошелся давно, жил с совершенно разными, совершенно случайными женщинами, достаточно часто, примерно раз в неделю, менял их, пить от этого не переставал и все болел… Печень.
«Ловила» наш Леха Борщев был вторым «в очереди». Он вообще на рыбалке умер. Сиделый он был, Леха. Сел лет в 19, по глупости, за драку. Потом еще за драку. Потом вышел, работать устроился грузчиком, женился было. Да жена гулялая попалась. Говорят, прямо при Лехе с мужиками спала. Разошелся, но работу не бросал. Все говорил при встрече: «Хватит, насиделся. Пора и жить начинать…» Начал.
Я, правда, на той рыбалке не был, но мужики рассказывали. Пока ехали, он все на здоровье жаловался. И не то, чтобы с глубокого похмелья, но немного, как говорится, в нем было… Как на место добрались, решили перекусить немного. Пока мужики консервы вскрывали, Леха полтарашку пива открыл. Ну и приложился к ней с желанием. Почти половину выдул. Поставил полторашку и упал навзничь. Мужики сначала подумали придуривается, скатерть расстилать начали, потом хватились, а Леха уже готов. Кинулись в ближайшую деревню, медика привезли милиционера… Потом Леху в багажник кое-как уложили, здоровый он был Леха, не менее сотни кило. И 150 километров так в багажнике его и везли. До дома.
После Лехи были Петька Пискунов – правый полусредний, Жора – опорный защитник, Васька Оденин и Алик – те что по краям играли, Семен…
А не так давно «случился» Юрка – центральный нападающий. Юрка вообще был любимчиком команды, и ему многое прощалось. Он мог позволить себе не оттягиваться назад, задерживаться где-то в центре поля, иногда передерживал мяч, жадничал – не пасовал… Все мы конечно мастера были тогда, но Юрка – это был Юрка.
Никто так, как он не чувствовал голевую ситуацию, нога его всегда оказывалась именно «в то время и в том месте», голы он забивал самые нужные и необходимые, еще случалось зачастую просто так, между делом, как бы нехотя, скучая… а иногда и стремительно логично завершал комбинацию, в которой участвовали мы все. Но слава-то доставалась ему, Юрке!
Он относился к этой славе снисходительно, несколько свысока, однако, мы все понимали, что Юрке все равно приятно где-то в глубине души, и славой этой он «за просто так» ни с кем делиться не согласен.
Странно, но тогда ему никто и не завидовал. Зависть могла появиться позже, но и позже завидовать было нечему… Обычная схема для нашего двора, для нашего поколения, для нашего небольшого города: работа на «оборонку», безработица, случайные заработки, водка…
Впрочем, водка и стала для Юрки той отдушиной, которая как-то скрашивала ему жизнь. На нашей улице Разина в годы пресловутой горбачевской «перестройки» поставили вагончик, обыкновенный такой железнодорожный. Кто-то из «сиделых» поставил с двадцатого квартала, не знаю, возможно, и он с нами в футбол когда-то бегал. А внутри вагончика – пивбар. А в пивбаре, кроме пива, бадяжная водка, ну, просто спирт разведенный, не по-менделеевски, а так, на глаз… Да и спирт-то не лучшего качества.
Но Юрка как-то прирос к этому вагончику. Сторожил его по ночам, вместе с барменшами – благо все они почти молодые были, и на фигуру ничего – за какую-то весьма символическую плату сторожил, к тому же имел там же в вагончике неограниченный кредит «в граммах», со всеми завсегдатаями был «на ты»…
А публика в вагончике случалась самая разная: от гитариста-неудачника до «нового русского – типа, пальцы веером все нештяк, пацаны…», от спивающегося интеллигента до бомжа «в законе». Было там, в вагончике, весело, и жизнь там куда-то текла, в отличие от окружающей жизни.
Там же беззаботно, глупо и весело текла Юркина «вагонная» жизнь. Или ее подобие… Все это раззадоривало Юрку и придавало какой-то смысл его бессмысленному существованию. Жена у него работала в банке оператором, поэтому особых финансовых затруднений Юрка не испытывал. Дочь растил опять же, когда трезвым быть случалось…
Но вот, как-то шел домой с «работы», заночевал с молодой барменшей Лилей, часа этак в четыре утра шел, – ну и встретился с наркоманами. Прилетело ему по голове, да хорошо этак, видать, прилетело, в реанимацию попал.
А встретил я тут недавно бывшего одноклассника. Он меня спрашивает:
– Про Сомова знаешь? Про Юру?
– Конечно знаю, в реанимации лежит…
– Да-а… лежит… позавчера схоронили!
– Как?
– Вот так…
Последним, пока последним, стал Вовка Остряков. Один из двух Остряковых. Не братьев, – однофамильцев. Впрочем, оба они играли в полузащите, правда, на разных флангах.
Если о Вовке, то он был тот еще «финтила», маленький, юркий, как Александр Заваров. Кто такой Заваров не футболистам объяснять не буду, был такой футболист в годы нашей юности, играл в СКА Ростов-на-Дону, в киевском «Динамо», в итальянском «Ювентусе», ну и так далее…
Порой мы просто поражались Вовкиной способности – двумя-тремя финтами проскочить через частокол тел, ног и прочего, а уж убежать от соперников ему труда не составляло. Бегал Вовка быстро… но от себя не убежал. Все один к одному, как у всех: безработица, водка, а потом еще и «дурь». На «ханку» подсел.
Жил Володя с матерью и с сестрой. Намучались они конечно с ним. Однажды я сам слышал, Вовкина мать с ненавистью говорила ему: «Когда ж ты сдохнешь-то?!» Володя что-то мычал в ответ добродушно, вроде – «скоро, скоро, мать…», пускал слюну и смотрел глубоко выпученными глазами.
Впрочем, иногда, когда Володя бывал трезв, он ненавидел себя, ненавидел жизнь свою такую, и спрашивал меня на полном серьезе: «Как думаешь, выкарабкаюсь я из этого дерьма? Знаешь как надоело, на работу никуда не берут, всем теперь до 35 нужно… А мне уж под полтинник почти… Куда я им?! А дома матери в глаза смотреть стыдно… И страшно».
Нашли Вовку дома в ванной. Со вскрытыми венами. Полная ванна окровавленной воды. И Вовка.
Хоронили тоже наскоро. Лето было, боялись, долго не пролежит – портиться начнет. Или еще почему-то. Мать Вовкина была какая-то потерянная, но не плакала. Когда смотрел на нее, – меня не покидало ощущение, что с плеч у нее огромный груз свалился. И грешным делом, думалось: «А может и прав он, Вовка…»
Второй Остряков, Серега, тот просто спился. Получил инвалидность, на вид молодой, здоровый, но что-то с ногами у него стряслось – отниматься стали. Пенсию ему назначили небольшую, но стабильную, что, согласитесь, по нашим временам немаловажно. И он ее честно, всю до копеечки пропивал. Жена постоянно «пилила» Серегу, но не уходила. Жила с ним. Любила.
В конце концов, с квартала Серега уехал, квартиру свою на «красной линии» продал какому-то барыге под магазин. Точнее обменял на меньшую. Вырученную разницу успешно пропил и в последнее время, по моим сведениям, сторожит где-то на автостоянке – сутки через трое. Так же пьет, на квартале появляется редко и все жалуется на ноги: «Понимаешь, совсем ног не чувствую, – обычно плачется он после каждой рюмки, – Да-а… А ведь играли когда-то мы… Как играли!.. Помнишь?»
Помню, Серега, конечно же, все помню! Хоть и времени немало прошло… А последние годы особенно выкашивают почему-то по-черному наше поколение, поколение, которое государство наше «оборонно-уже-немощное» давно похоронило. И немного уже нас осталось. Хотя остались еще!
И где оно, Серега, то время?
Где тот футбол?..
Философия теплотрасс
рассказ
Холодными осенними вечерами, наваливается на меня какая-то тоска, особая, глубокая и беспричинная. Не могу сказать, почему она наваливается, вроде ничего в мире не изменилось, но холодно и неуютно на душе, зябко как-то, и одиноко. Кажешься себе таким маленьким и чужим в этом мире, словно попал сюда по чьей-то нелепой ошибке: ни здесь и ни сейчас ты должен находиться… Но находишься здесь и сейчас.
А дождь сбивает уже редкие листья с тополей, мочит сиротливые кучки листвы на земле, назойливо настукивает в окно, вот он уже вперемешку со снегом, вот… впрочем, зима еще не наступила. В такие вечера я часто думаю о нем: как там ему в своем подвале, на трубах парового отопления?..
Меня всегда интересовали параллельные миры. Нет, ни в том галактическом смысле, как это нынче модно, а те, которые живут рядом с нами и внутри нас. Только мы их почему-то не замечаем, или не хотим замечать, до поры. Так удобнее.
Он – это он. В соседнем подъезде, точнее в подвале, живет человек. Человек, как человек. Живет и живет. Для удобства так и буду называть его в своем повествовании – Человек.
Часто, с какой-то непонятной настойчивостью, я бездумно эксплуатировал этот образ, но никак не мог до конца ответить на все вопросы: кто он? откуда взялся? зачем живет? о чем думает?..
Собственно, он мне не мешал, я ему тоже, – ну поздороваемся, ну поговорим иногда, так, ни о чем, ну закурить спросит – так ведь не жалко… Порой, при встречах с ним, что-то проскакивало внутри, цепляло даже… Но тут же забывалось за другими делами и заботами.
Как-то по осени, когда заморозки уже начались, а отопление еще не дали, – наши доблестные работники жилтреста начали проверять систему отопления. Дома холодина, закутался во все теплое – в шерстяных носках, в свитере, сижу книжку читаю, вспоминаю всеми «добрыми» словами наших слесарей и их начальство.
Вдруг – кап… кап… Вот… «радость»! С потолка побежало.
Бегом к соседу, что этажом выше. Звоню. Нет его. Я в аварийку, по телефону. «Ждите. Приедем». Тазик подставил. Куда там, аж струями течет. Что делать, побежал в подвал…
Человек спокойно спал на трубах. Вернее, на трубах лежала старая подушка от дивана, а на ней – он. Я огляделся, насколько время позволило. Стул. Стол. Небольшой кухонный шкаф. В одном отделении чай, хлеб, несколько помидоров, соль. В другом – книги…
Вот и элеватор. Какую задвижку перекрывать?.. Черт его знает!..
Пока я соображал, Человек проснулся. Видно и он был сильно удивлен моему визиту, особенно спросонья: действительно, я бы посмотрел на себя со стороны в тот момент – глаза выпученные, газовый ключ в руках…
– Тебе… чего?.. – Это он.
– Где?.. – Это я.
– Чего перекрыть то надо? Говори ладом.
С грехом и ненормативной лексикой пополам, с трудом подбирая от сильного волнения слова, я объяснил ему свою проблему.
– Какая, говоришь квартира?.. – Он, не торопясь, вышел в соседнюю «конурку», что-то покрутил там, – Ну вот, все. Перекрыто. Иди, аварийку встречай…
Я был настолько взволнован, что даже забыл поблагодарить моего нежданного спасителя.
Потом уже как-то, разговорился с ним, поинтересовался, откуда он слесарное дело знает. Оказывается, раньше Человек на котельном заводе слесарем работал. Так сказать, высококвалифицированный специалист – рабочая интеллигенция. А на вид не скажешь. Хотя книги опять же, я еще в подвале приметил – Бунин, Достоевский…
Человек часто сидит у соседнего подъезда на самодельной скамейке, которую сочинил из старых досок. Читает. Я, проходя мимо, здороваюсь, он отвечает на мое приветствие. Иногда интересуюсь, как дела.
– Дела-то… – Человек на минутку задумывается, потом усмехается хитро, – Дела у прокурора, у нас – сам знаешь…
Он неразговорчив. На вид ему лет шестьдесят – шестьдесят пять. Одет во все старое, но выглядит аккуратно. Выбрит. И задумчив.
– Да-а… осень… Сыро… – тянет он, добавляя с явной досадой, – холода скоро.
– Скоро. – Соглашаюсь я.
Молчим. Курим.
– Ну ладно, я пошел.
– Давай.
Человек снова углубляется в Бунина. По-моему – «Дело корнета Елагина»…
Погода на дворе по-прежнему мерзкая: ветер, слякоть. Снега еще нет, – то выпадет, какой-то несерьезный, но тут же растает. Деревья уже совсем облетели, только на рябине набухли горько-красные кисти, да синицы прилетают и стучатся в окно. Им тоже холодно.
Кошка смотрит на них через стекло, лежит, нахохлившись, ленивая и сердитая. Ничего не хочется, только тепла.
Вспоминаю о Человеке. Эти дни, кажется, он даже на скамеечке не появлялся, не знаю, жив ли?.. Всякое в голову лезет.
Его нехитрую историю я узнал случайно. От вездесущей Марковны, соседки.
Человек в свое время окончил механико-технологический техникум, работал слесарем, потом бригадиром монтажников – ездил по стране монтировал малые и средние котлы парового отопления. Деньги на заводе получал неплохие, поэтому достаток у них в семье всегда был.
Сына вырастил и выучил; тот институт окончил, политехнический, тоже механик, как и отец. Пока сын в институте учился, Человек ему по учебе помогал – и курсовые чертил, и задачки решал, словом, чем мог.
Дальше – по жизни: сын выучился, на работу устроился; что-то не заладилось у него сначала – и работа без будущего, и зарплата маленькая – Человек и здесь на помощь пришел, помог ему найти перспективную работу, подсказал, как с людьми отношение наладить, и дело пошло.
Через некоторое время, сын женился. Человек много усилий и нервов потратил, чтобы и свадьбу не бедную сыграть, «как у людей», и на первое время молодым нормальные условия обеспечить – парень-то только-только за место зацепился, интерес к работе проявился, а невестка, та вообще еще училась – взял Человек «халтурку», работал денно и нощно, подсобрал кое-каких деньжат, купили молодым квартиру.
– Ну вот, – сказал он сыну, – работа у тебя есть, жить где – есть. На вот тебе еще денег, купишь машину, не новую, конечно, но за эту сумму вполне приличный «жигуленок» можно взять, года два-три, не старше…
Вроде бы все нормально складывалось: свой дом есть, не хоромы конечно, но вполне достойная двухкомнатная квартира; сына вырастил, стартовые условия ему обеспечил, дальше пусть сам думает, мужик все-таки; дерево… дерево тоже посадил, в детстве помниться… Приросло ли оно, – честно говоря, не интересовался. Хотя надо бы.
Да… Вроде бы все нормально в жизни, одно плохо, – отношения с женой после ухода сына окончательно испортились. И так-то не сахар были, но пока сын с ними жил, как-то терпели друг друга, цель, что ли общая была – парня на ноги поставить, а теперь пустота возникла.
Кто виноват? Кто первый начал?.. Разве в этом дело… Ситуация нехорошая сложилась: приходит Человек с работы – с женой ни поговорить, ни словом перемолвиться. Внешне все нормально: ужин на плите, водка в холодильнике… жена спит уже. Поел, выпил немного, телевизор посмотрел, спать лег. Никто никому не мешает… вот только выходные… Он что-то по дому делает, она тоже, – В погреб за картошкой сходи.
– Соленья брать какие-нибудь?
– Не надо, есть пока.
И все. И молчок.
Как-то пробовал с ней поговорить, – Почему мы живем так?
– ?
– Слушай, ну давай хоть на выставку какую-нибудь сходим или в музей!..
– На работу завтра, а мне еще постирать нужно.
– Да брось ты все это, потом постираешь! Ну, нельзя же так!..
– Как?
– Неужели ничего интересного в жизни нет?
–.
Понимал он, конечно, всю глупость и необоснованность своих претензий, но тянуло куда-то, что-то новое узнать, увидеть. А когда на пенсию пошел, вообще нестерпимо стало.
– Ну чего ты из угла в угол шатаешься? Сядь – посиди, телек включи…
– Да не могу я, там одно и то же – то Турецкий, то Каменская!
– А тебе что нужно?
– Не знаю!..
То ли от беспокойного характера своего, то ли от внутренней неудовлетворенности начал он даже какую-то прозу писать, сам читать любил, вот и потянуло. Сходил на заседание местного литературного объединения, а поскольку привык все «делать хорошо либо никак», а уровень местных литераторов, мягко говоря, «оставлял желать…», то захотелось какой-то более профессиональной оценки своего творчества. Познакомился с преподавательницей из местного педуниверситета. Ей лет тридцать – тридцать пять, не больше. А уже кандидат наук, филолог… Приятная собеседница к тому же, одинокая и симпатичная.
– Вы знаете, ваш сюжет интересен, однако, мне кажется, не прописан до конца. Вот ваш главный герой, он слесарь, а говорит, как старый московский интеллигент. Вот он одинок у вас, но это одиночество какое-то частное… А вы никогда не задумывались, сколько в мире одиноких людей? Вот вы… Вот я… И каждый из них одинок по-своему. Но в то же время, есть что-то общее, что объединяет их одиночества. Это, прежде всего, непонимание окружающих. А ваша героиня…
– Вы, наверное, правы… Только вот, образования-то у меня специального нету, потому и брожу, как впотьмах. Точно котенок слепой…
– А я вам книжки специальные дам, по теории прозы…
Книжки книжками, а жена не то чтобы приревновала, но при случае не преминула поддеть, – Опять к своей училке молоденькой побежал!..
– Побежал, тебе-то что?
– Скатертью дорога… Слушай, а может ты насовсем туда переедешь?
– Будешь пилить – перееду.
– Дурак!..
– Сама…
– Вот и договорились.
Слова словами, а осадок в душе остается. Как-то психанул Человек, взял да и переехал к училке. Сначала все вроде бы наладилось, но сын на него сильно обиделся. За мать. Совсем разговаривать перестал. Да и сам он себя виноватым чувствовал.
– Ты пойми, сынок…
– Не хочу. Сами накосячили, сами и понимайте.
– Не надо сердиться, всяко в жизни бывает.
– Всяко да не у всех.
Словом, запил Человек. Училка терпела, терпела, да только любому терпению конец приходит, собрала вещи – вот Бог, вот порог!
Куда идти? Не к жене же возвращаться… К сыну тоже стыдно. Вот и пошел бомжевать.
Сначала в теплотрассе жил, потом менты забрали: месяц отсидел в приемнике, выпустили. Теперь вот поселился в подвале, здесь вроде не трогают, да и соседи не гонят, понимают…
Не знаю, как Марковна узнала такие подробности о нем, человек-то он неразговорчивый, впрочем, город у нас тоже небольшой, поэтому – сам не расскажешь, люди за тебя расскажут. От слухов и сплетен так же, как от сумы и тюрьмы зарекаться не стоит.
Однако и мне как-то удалось однажды спровоцировать его на откровенный разговор. А было это так. Моя жена задержалась на работе. Настроение у меня – паршивое, сидел в окно глядел. Все та же решетка – этаж-то первый; все та же рябина – синицы ее изрядно пообклевали, да и часть ягод на асфальте уже лежит – бардовые на сером; все та же тоска осенняя, правда запоздалая уже, вот-вот зима созреет.
Выпить захотелось жутко. Позвонил одному товарищу, нет его, второму – та же история, одному пить – негоже. Взял водки и пошел к Человеку в подвал. Почему к нему – сам не знаю.
– Пришел. – Он как будто ждал меня.
– Да вот, зашел… – не то чтобы промямлил, но несколько обескуражено сказал я.
– Доставай. – Заметив мою нерешительность, он уже более доброжелательно сказал. – Не печалься, ко мне многие приходят, так что не стесняйся, присаживайся.
Он назвал фамилии нескольких людей, которые бывали у него «в гостях», так же, как я – заходили просто выпить, поговорить. Это были известные в городе люди: директор завода, предприниматель, даже артист один, – Они ко мне приходят, когда идти больше некуда… – Подвел он итог.
Мы уже выпили с ним граммов по сто пятьдесят, закусили хлебом и помидорами, они у него в подвале, будто не переводились.
– Вот так и живем: в сырости и серости, без любви, без надежды, без веры… Жену у меня Верой звали… – он, словно, не знал с чего начать разговор, а что поговорить ему хотелось, я это понял.
– И что жена, одна теперь живет? – Неуклюже, в лоб спросил я.
– Жена-то… да нет, конечно же, не одна. Нашла себе мужика… Мой прежний друг… Из моей бригады… На Севере вместе котлы ставили…
Я понял, что эта не та тема, которую ему хочется обсуждать. Но спросил, – А училка?..
Видимо, водка вконец заглушила во мне элементарное чувство такта. Но Человек и на это не обиделся. Мне показалось, что ему самому было необходимо выговориться…
Он будто даже не особенно удивился моей осведомленности, – Марковна?.. Ясно. Старая сплетница… Училка… Странная она была. Говорила все правильно, возвышено, о литературе. Не просто так, все в масштабах вселенной. А когда деньги считала, ну ни дать ни взять чистый ростовщик. Я до сих пор не могу в толк взять, откуда в людях такое несоответствие мысли и быта. Не только в ней, во всех нас… – Он немного помолчал, как бы вслушиваясь в эхо своих же слов, потом продолжил. – А молодость… молодость она свое берет. Чего ей со мной-то, со старым: ну интересы общие… опять же запился я, и никакой гарантии, что смог бы остановиться: интересы интересами, но это же еще не все… Нашла она себе молодого, из «новых», короче, бизнесмена. Родила недавно, дочку. Живут…
– Ну ладно, бабы, про них разговор особый, а сын-то что?..
– Сын… – Человек задумался. – Хороший он у меня. – По-доброму как-то сказал, по-доброму и улыбнулся о своем.
– Хороший? Так чего ж ты тогда здесь в подвале!?. – Невольно вырвалось у меня.
Я и сам пожалел, что вырвалось, однако, Человек был спокоен, – Я недавно с ним встречался… Он меня к себе жить зовет, даже настаивает, чтобы к нему переехал. Только я сам не хочу. Зачем это нужно – у него своя семья, своя жизнь. Чего ему жизнь портить, мешаться там. Да и не привык я как-то приживалкой, всю жизнь ни у кого не просил, сам себя обеспечивал, на кусок хлеба всегда зарабатывал… Ты не думай, я и сейчас, хоть и живу здесь, но пенсию какую никакую получаю…
«Скорее никакую», – мелькнуло у меня в голове. Он словно понял, о чем я подумал в этот момент, – Да, конечно государство, мягко сказать, «кинуло» нас. Люди столько труда отдали, как говориться, на благо Родины… А государство… государство просто присвоило их труд. В итоге все мы ни с чем остались. Но ничего, переживем и эту беду, на хлеб мне пока хватает, хоть и без масла… Ты не думай, у меня и паспорт есть… – Он почему-то вдруг засуетился, подался вперед к шкафу, видимо и вправду захотел предъявить мне документ.
– Че я, мент тебе что ли. На фига мне твой паспорт. – Вовремя остановил его я.
– …ты знаешь, – после долгой паузы продолжил он, – я как-то в последнее время часто задумываюсь, откуда у меня все несчастья идут, почему не кончаются… Прямо сплошная полоса какая-то. А недавно осенило, когда сын после школы с нехорошей компанией… с хулиганами связался, я его из милиций ночами вытаскивал, до греха доходило, говорил ему: «Посажу твоих друзей в машину, увезу и больше ты их не увидишь!» Просто измучился. Слава Богу, удалось убедить. Когда потом, после института уже с работой маялся, когда только жить начинал своей семьей… Я тогда все Бога молил, чтобы отвел Он от парня все несчастья, говорил Господу: «Пусть уж лучше все это на меня ляжет. Пусть мне все, что ему назначено плохого, выпадет. А он молодой, ему жизнь строить надо…» Видимо, как просил, так и сталось. И хорошо это, и правильно…
– И что?.. – Я буквально опешил от его признания.
– И ничего. Все есть, как есть: справедливо все. Не в отказ же теперь идти:
все что просил – получил. О чем еще просить, чтобы назад все вернулось – ему маету, мне жизнь беззаботную?.. Глупо.
Мы замолчали. Он, видимо, потому что все сказал, я – просто потрясенный свалившимся на меня признанием.
Холодными осенними вечерами часто задумываюсь – отчего такой повышенный интерес к нему. У меня. У тех, кто заходит к нему время от времени выпить?..
Может быть, он – живое напоминание того, что не все в жизни всегда гладко и однозначно, любой из нас может оказаться на его месте. Возразите?.. Я промолчу.
О другом – разговаривая со Всевышним, особенно, когда что-то просите у Него, обдумывайте свои просьбы, пожалуйста, даже, если они вполне искренни и идут от самого сердца. А если уж точно надумали просить, – потом не раскаивайтесь, не ищите виноватых. Их нет. Просто так все устроено в этом мире.
Отчего у меня мысли такие, тоска эта?.. Может просто осень остаточная дотлевает. А может что еще… Снег, слава Богу, лег и укрыл все лишнее. Теперь – белизна в окне необыкновенная, ослепительная. Только рябина.
