Kitabı oku: «Новороссия. Реквием по любви», sayfa 3

Дарина чувствовала, что за строгостью скрывается нечто большее. Женским сердцем слышала, наставник неравнодушен к ней. Поначалу это беспокоило, но быстро пришло понимание, что он способен контролировать свои эмоции.

Алексей приезжал пару раз в неделю. Привозил немудрёные продукты, прочее необходимое и подзаряженные телефоны Баюну, которые специально для этого попеременно забирал. Он рассказывал, что происходит в городе и его окрестностях.

Дарина с инструктором нередко слышали гул летающих самолётов и отзвуки стрельбы из орудий и реактивных установок.

Там уже шла настоящая война.

Каждый день приближал девушку к ней. С каждым часом близилось время отправки туда, где стреляют, где смерть и горе.

Ей было страшно.

Когда до окончания курса осталось два дня, Алексей привёз троих парней. Они смотрели на Дарину, как на какого-то зверька в зоопарке. С одной стороны, такое внимание льстило, а с другой ― раздражало. Успокаивало, что с новичками пересекалась только утром и вечером. Те пока зубрили теорию и приняли на себя обязанности по готовке пищи, уборке территории, мойке посуды.

Наконец, час икс настал. Приехал Алексей.

Сердце девушки застучало как сумасшедшее. Она стояла, не решаясь приблизиться к машине.

Подошёл Баюн, протянул гитару.

– Ты ведь так и не сыграла за всё это время, ― сказал он. ― Давай, хотя бы перед отъездом что-нибудь сбацай.

Дарина устроилась на поваленном старом трухлявом столбе, провела пальцами по струнам хорошо сохранившейся в этих условиях гитары, чуть настроила, замерла на несколько секунд и заиграла испанскую мелодию ― волнующую, зовущую в эпоху шпаг и дуэлей, плащей и кинжалов, благородных кабальеро и страстных, очаровательных сеньорит…

Последние аккорды стихли. Она сидела, замерев, будто пытаясь расслышать только что звучавшую композицию.

Алексей и Баюн с чувством и признательностью несколько раз хлопнули в ладоши.

– Класс! Молодец, Кармен. Слушал бы и слушал, ― воодушевлённо произнёс Алексей.

Дарина благодарно улыбнулась. Отложила гитару, поднялась, повесила вновь винтовку на плечо, посерьёзнела.

К ней приблизился инструктор.

– Я уже говорил, ты будешь вторым номером снайперу в группе Обормота.

Девушка кивнула.

Баюн легко пожал ей руку, задержал в своей жёсткой крепкой ладони, проникновенно глянул и сказал тихо:

– Меня Денис зовут. Не вздумай умирать. Слышишь? После войны я найду тебя.

Она опять кивнула, поправила ремень СВД на узком плече, укрытым лохматым камуфляжем, и решительно пошла к автомобилю.

Глава II

Диего

«11. днём и ночью ходят они кругом по стенам его;

злодеяния и бедствие посреди его;

12. посреди его пагуба; обман и коварство не

сходят с улиц его…»

Псалтирь 54:11,12

Мимо прошел паренёк с зелёной эмалированной кастрюлей на голове. Импровизированная каска крепилась ремешком, протянутым от ручек к подбородку. Лицо закрыто балаклавой, глаза в вырезах материи серьезные. В другое время Радим отпустил бы шутку, но сегодня настроение у всех паршивее некуда.

– Чувак с дуршлагом вместо шлема смотрелся круче, ― сказал Андрей, пританцовывая от холода.

Не такой уж сильный мороз, но если долго стоять на одном месте, пальцы ног деревенеют. Ночью будет еще хуже.

– Видать, не хватало денег, стащил у мамки на кухне, что подошло по размеру, ― продолжил он. ― Голову надо прятать, «Беркут» трощит черепа, как орешки.

– А твой дуршлаг где? По дороге потерял? ― спросил паренёк, на голове которого сидела оранжевая строительная каска с наклеечкой «Зека ― на нары». Кажется, его звали Сергей, или как-то иначе. Радим забыл его имя, как только услышал.

Все они собрались погреть замерзшие пальцы над костром в бочке, разговорились и познакомились.

– У меня шапка мягкая. А ноги быстрые, если будут атаковать, успею смыться, ― сказал Андрей.

– Такой здоровый! Мог бы и врукопашную схватиться.

– Вояка из него неважный. Он на последней рыбалке всю рыбу, которую мы поймали, отпустил в речку, ― ответил Радим за друга. ― С детства защитник жуков и всякой ползающей дряни.

– Да ладно, несколько штук на волю вышвырнул только. А вообще я здесь не для того чтобы палкой махать. Так, ради массовости стою. Чем больше людей, тем лучше. Власти должны понять, мы не шутим, нас всех ― сотни тысяч ― нельзя ни посадить, ни перестрелять, мы не скот.

– Это да.

– А тебе, студент, чего дома не сидится? ― спросил Радим парня в оранжевой каске.

Тот наклонил голову и задумался. В стеклышках очков отразилось два жерла бочки полыхающей пламенем.

– Тридцатого ноября с девушкой гулял по Крещатику, даже не думал митинговать с теми ребятами. По голове от «беркутовцев» и я, и она получили. Ни за что. А еще мой знакомый был на Банковой, когда начался разгон. Он шёл туда просто посмотреть, взял с собой только аптечку. Пытался первую помощь оказывать. Так его «беркутовцы» повалили и начали избивать ― по спине кийком и специально ― в пах. У него по всему телу гематомы и травма черепа. Даже в России так не лютуют. С этим надо что-то делать.

Седой мужичок с аккуратно подстриженной бородкой укоризненно покачал головой. Одет он был презабавно: побитая молью ушанка и старая курточка, поверх повязан красный плед на манер средневекового плаща. Говорили, что он то ли профессор, то ли академик.

– У одного моего хорошего друга, одноклассника, бизнес забрали, ― сказал он. ― Деревообрабатывающий. Понимаете, человек сам все с нуля поднимал. Ну и развил до большого предприятия. Пришли мордовороты, сами знаете чьи, и сказали: мы тебе даём столько-то, а именно не больше тридцати процентов стоимости, подписывай бумаги купли-продажи. Не подпишешь ― знаем, где твоя семья и всё такое. Ну и продал, а что делать?

– Я такие истории от знакомых постоянно слышу, ― сказал Андрей. ― И даже хуже. Вчера закон об ужесточении приняли. Это значит, что теперь всё, что бы ни делала семейка зека, будет защищено законом. Любой беспредел. А народу даже пикнуть нельзя.

– Ребятки, привет! Кофеёк будете? ― девичий голосок ворвался в мрачные разговоры как пестрая канарейка в стаю ворон.

Еще одно знакомое лицо. Девушка лет двадцати, с большой сумкой, по виду слишком массивной для её хрупкой фигурки. Но при этом на каблучках, волосы распущены, накрашенные губы улыбаются. Все знали, что зовут её Наташа и живет она на Воскресенке. Каждый день далеко идёт пешком по гололёду, потому что ближайшие к центру станции метро закрыты, и приносит купленные за свои деньги продукты.

Наташа наливает кофе из большого термоса, распутывает замотанную в полотенце коробку и протягивает. Каждый берёт по сдобной булочке, ещё теплой.

– Красивая, ― сказал Андрей, когда девчонка запаковала термос и продолжила обход майдана.

Радим рассеянно пожал плечами. В сравнении с девушкой, которую любил он, все остальные казались обычными. Он сам протестовал отчасти из-за неё.

Летом страну будоражили новости об Ирине Крашковой, изнасилованной двумя милиционерами. Ей проломили череп в трёх местах, порвали рот, матку, да ещё насыпали туда песка. Оставили в посадке, решили, что мёртвая, потом вернулись проверить и добить. Но не нашли ― девушка отползла и затаилась в тени. Сперва насильников хотели отмазать. Один был лейтенантом, племянником прокурора, другой ― старшим лейтенантом. Но сотни жителей Врадиевки два дня бунтовали, осаждали райотдел милиции, и властям пришлось уступить.

Не раз Радим с содроганием размышлял, а что если бы на месте той женщины оказалась его невеста? Как страшно жить в государстве, где милиционер вместо того чтобы защищать, выходит насиловать и убивать! Когда узнал, насколько зверски разогнали студентиков на площади Независимости, сразу вспомнил тот случай с Ириной. Правоохранительные органы снова карали по своему произволу, не считаясь с законом.

Правда, в последнее время в протестах на первое место вышли не острые социальные вопросы, а националистические, люди стали вести себя агрессивнее, со сцены полился яростный клич, что во всех проблемах виноваты жиды и москали. Будто людское море взволновалось и на поверхность всплыло то, что обычно прячется на дне.

Сторонники радикальных партий уверенно включились в работу, закрутив маховик протестов активнее. Радим пока еще не понял, как к этому относиться, хорошо это или плохо. С одной стороны, без фанатичного упорства националистов попытка добиться от власти уступок давно бы выдохлась, а с другой ― западенцы явно перегибали палку.

Вместе с тем не покидали мысли о Дарине. Он часто звонил ей, общался по скайпу, показывал через камеру, что и как происходит, звал в Киев. А она находила какие-то причины, чтобы в очередной раз отказаться, а потом и вовсе заболела мама, оставить её никак не получится. Такая пассивность девушки его возмущала ― как можно думать о какой-то бытовухе, когда решается судьба страны!

Вдали постепенно нарастал шум, по толпе пошло волнение, вновь запылали покрышки, повалил чёрный дым, поднялся гомон, а потом и гвалт.

Пацаны, с лицами, спрятанными под балаклавами, что есть мочи опять начали лупить колотушками по днищам перевёрнутых железных бочек.

Чуть в стороне большая группа будто зомбированного молодняка прыгала на месте, выкрикивая: «Кто не скачет ― тот москаль! Кто не скачет ― тот москаль! Кто не скачет ― тот москаль!»

Откуда-то доносилось нестройное исполнение гимна Украины.

Время от времени общий гвалт перекрывал чей-то истеричный ор:

«Слава Украине!!!»

Другие не менее истерично орали:

«Героям слава!!!»

Протискиваясь через толпу, прошёл мимо какой-то парень и сказал, не обращаясь ни к кому конкретно:

– Там с «беркутовцами» опять началось…

– Ну, що, Радим, підемо подивимося, цікаво ж.¹

– Що ти, не бачив, як б'ються? Або по голові отримати хочеш кийком? Підеш туди, то й мізки вилетіти можуть,² ― предостерегающе ответил Радим товарищу.

– Та підемо, подивимося, що ти злякався, чи що?³ ― не унимался Андрей.

– Гаразд, підемо.⁴

Они долго пробирались через толпу, пока не оказались рядом с почти средневековым сражением ― строй на строй.

«Беркутовцы» в одинаковой форме и снаряжении, с серыми щитами.

Протестующие ― кто в чём и абы с чем: в строительных и взятых неведомо откуда армейских касках, у некоторых поверх одежды какая-то маловразумительная защита из эмалированных мисок в качестве наплечников, накладки на руках и ногах крепятся изолентой. Иные с деревянными или вырезанными из железных бочек щитами.

Тут же мелькала пара щитов, отнятых у силовиков.

В руках цепи, дубинки, арматурные пруты, шипастые кистени…

Вся эта разномастная чрезвычайно агрессивная орда осаждала «беркутовцев», стоявших плотным строем, пытаясь вклиниться, развалить их единство. Беспорядочный стук ударов самодельного оружия о щиты, злые выкрики, бешеные лица…

Наскок… Отступление… Наскок… Удар, другой, третий… Отступление…

Вдруг силовики, подчиняясь команде, ринулись вперёд, смяли нестройную линию майдановцев, кого-то повалили, схватили, потащили волоком в свой строй; другие бились наотмашь, продвигаясь дальше.

Радим и Андрей оказались на пути милиционеров, даже не думая оказывать сопротивления. И всё равно их смяли, свалили, поволокли. Уже среди своих хорошо приложились дубинками по ногам, да и по спинам тоже.

Радим свернулся калачиком, прикрыл голову руками, охая на каждый болезненный удар, катался в ногах разозлённых «беркутовцев». Андрею доставалось не меньше. Однако долго и насмерть не били. Скорее, для острастки, чтоб пар выпустить. Потом, в числе прочих задержанных, тщательно охлопали, выискивая оружие, и затолкали в автобус, где учинили дознание. Вскоре старенький жёлтый «Богдан» тронулся и покатил куда-то, как выяснилось чуть позже ― в отделение милиции.

Так друзья оказались сначала в приёмнике-распределителе, где в тревожном ожидании провели несколько часов, а потом их отправили в подвал, где заперли в самую настоящую камеру. Вместо нар половину помещения занимал настил высотой до колен, где вповалку, на голых досках, в верхней одежде, кто-то в обуви, иные в носках, под тусклым освещением лежали местные арестанты ― то ли узники совести, то ли тутошняя районная алкашня, то ли ещё кто.

Едва дверь камеры с тяжёлым, характерным только для узилищ скрипом распахнулась, из полутьмы послышалось недовольное, сиплое:

– Куда ещё?! И так не протолкнуться, дышать нечем!

Сержант грубо ответил:

– Пасть заткнул!

И добавил уже парням:

– Заходь!

Они зашли.

Дверь с тем же нехорошим звуком гулко захлопнулась.

От нестиранной одежды и носков сидельцев, спёртого застоявшегося воздуха и отхожего места вонь стояла на всю камеру, сразу проникла вглубь лёгких, заставляя дышать через раз.

Тот же сиплый голос поинтересовался:

– Кто такие?

Андрей ответил спокойно:

– Тебе сказали пасть заткнуть? Вот и заткни.

Несколько голов приподнялись, пару секунд оценивали габариты Андрея и совсем не слабо сложенного Радима, опустились обратно. Больше никто не протестовал.

– Ну и вонища… ― проворчал Андрей, присаживаясь на настил. ― Как думаешь, надолго?

– Не знаю, ― пожал плечами Радим, устраиваясь рядом. ― Ой, бля… Больно ноги… На сколько там обычно арестовывают. Андрюха, тебе как, нормально прилетело?

– Мало не показалось. Добавки не надо. Но в целом терпимо. А ты что?

– Ляжки отбили… ― сквозь зубы прошипел Радим. ― И по почкам досталось. Пока в обезьяннике сидели, вроде ничё было, а сейчас разболелось.

– Закурить есть, хлопцы? ― спросил кто-то.

– Не курим, ― ответил Андрей.― Сколько здесь держут?

– Смотря за что приняли.

– Да мы не виноватые вообще, ― убеждённо сказал Радим.

– Ага. Тут все такие, если ты не знал, ― отозвался собеседник с напускной скромностью и одновременно с едким сарказмом бывалого сидельца.

На нарах несколько человек засмеялись как-то погано, по-хамски.

Андрей многозначительно посмотрел на товарища, дескать, оцени юмористов.

Ночь провели, кое-как устроившись среди других. Места ещё хватало, но потесниться всё ж пришлось.

Радим стоически переносил храп неведомого соседа, думая о том, что при обыске забрали японский смартфон последней модели, деньги, ключи от квартиры, выгребли всё, что было в карманах. Теперь неясно, что вернут, а что нет. Ключи ― ладно, это не проблема замок на двери сменить. А вот смартфон… Там все контакты личные и рабочие. Если зажмут, дело плохо. Как всё восстанавливать? Он даже номер Дарины не помнил ― просто внёс в память аппарата и всё.

«Дариночка, как же ты там? Думаешь ли обо мне?»

Он долго мучился от боли, от неудобства и мрачных мыслей, пока не забылся тяжёлым сном.

***

Наутро его и товарища развели по кабинетам.

Радим попал к толстой тётке средних лет ― деловитой, спокойной. Такая запросто проведёт все необходимые следственные действия и отправит дело дальше вместе с пережёванной ею очередной жертвой уголовно-процессуальной системы.

– Ну что, допрыгался? ― услышал он вместо приветствия.

Яворский счёл за лучшее промолчать.

Мурыжила тётка его долго и не один день. Всю душу вынула. В результате всех этих неприятных встреч и переживаний за будущее, в отношении него и товарища избрали меру пресечения ― отобрали подписку о невыезде, выражаясь языком уголовно-процессуального права. То есть запретили отлучаться с места жительства. В противном случае могут избрать иную, более жёсткую меру пресечения ― заключение под стражу.

Вещи им вернули в целости и сохранности.

Стали друзья ходить на допросы уже не из камеры, а из дома.

Андрею-то что, он не трудился официально, а вот у Радима на работе сразу начались неприятности. С его мерой пресечения он не мог и думать о служебных командировках. Шеф напряжённо молчал несколько дней, потом вызвал в кабинет и с глазу на глаз сказал без обиняков, что временно отстраняет от руководства отделом, ставит на его место заместителя и отправляет в Прагу. А Радим пока здесь поработает. Но если получит судимость, пусть даже условную, увольнение станет неизбежным.

Он впал в депрессию.

Звонить и общаться с Дариной просто не мог. Как рассказать ей о таком поражении в карьере, о нелепой случайности, приведшей к столь плачевным последствиям? Сам создал образ успешного человека. Как теперь быть? И она почему-то не звонила. Гордячка. Оно и к лучшему. Когда всё пройдёт, позвонит, объяснит. А пока… Пока надо думать, как соскочить с неминуемой судимости, ибо это настоящий крах.

Как он ни пытался, как ни крутился, ничего не вышло: условный срок ему впаяли. И адвокат не помог. С клеймом позора и чувством, что всё же легко отделался, Радим покинул зал суда. Майдан уже утихомирился. «Беркутовцев», превысивших полномочия, наказали. А он в числе других неудачников стал жертвой системы. Теплилась надежда, что с бездушных исполнителей спросят активисты майдана. Ведь не только он и друг пострадали от равнодушия и формализма чинуш. Может быть, воздастся им за всё. Однако столь призрачная надежда слабо успокаивала.

Позвонили с работы и сообщили об увольнении. В ознаменование этого события они пьянствовали с Андреем трое суток не просыхая, с провалами в пьяный сон, пробуждением и новым возлиянием. Хорошо хоть мать с отцом переехали жить в деревню и не видели его в этаком непотребстве. Так много и долго он не пил никогда. Но теперь уже было всё равно.

На четвёртое утро, едва продрал глаза, услышал настойчивый трезвон домашнего телефона. Может быть это она? Пока искал радио-трубку, споткнулся, влетел головой в книжную полку. Оттуда выпал телефон, едва успел подхватить. Потирая ушибленную макушку, нажал кнопку ответа.

– Алё…

– Радим Корнеевич Яворский? ― послышался официальный женский голос, совсем не похожий на голос Дарины.

– Он самый. С кем имею честь?

Язык распух и еле ворочался.

– ВТБ-банк беспокоит. Вы задержали оплату кредита на два месяца. В чём причина, что у вас случилось?

Разум, затуманенный алкоголем, натужно пытался вникнуть в суть разговора. Кредит, банк, что им нужно? Ипотека! Со всем этим дурдомом выплаты по кредиту отошли на второй план. Нужны были деньги на адвоката, чтобы сохранить свободу. Как раз ещё одного суда ему не хватало для полного счастья, хоть и гражданского. Хрен его знает, как это скажется на условном сроке. Та-а-ак, что делать?

– Радим Корнеевич, вы слышите меня?

– Какова задолженность на сегодняшний день с процентами за просрочку?

В трубке прозвучал ответ.

Он чертыхнулся мысленно ― хорошенькая сумма набежала…

– Вы сможете до завтра погасить задолженность?

– Да. Я принесу деньги. Если не завтра, то в ближайшее время. Будьте уверены.

Нажал сброс и зашвырнул трубку. Сколько планов связано с этой квартирой, сколько уже выплачено! Отказываться от собственного жилья не хочется.

Только где взять сумму на погашение долга? Теперь он безработный, да ещё с судимостью. Нужно что-то продать. Обвёл глазами комнату. Сквозь шторы пробивался солнечный свет, показалось, настолько яркий, что выжжет глаза, если продолжать смотреть в ту сторону. Поморщился, отвернулся.

Ругнулся и снова отправился на поиски телефона.

– Ти чого? ― спросил Андрюха.

Сонный, с оплывшей после затянувшейся пьянки небритой рожей, он выглядывал из-за отодвинутого от стены дивана, куда умудрился заползти, одурманенный алкоголем. Зачем, спрашивается, залез? Да кто ж пьяного разумеет?

– Тебе байк нужен? Недорого отдам.

– Навiщо?⁵

– Чтобы ездить.

Пока друг пытался прийти в себя и сообразить, нужен ли ему мотоцикл, Радим уже нашёл трубку и набрал номер. Володька из соседнего отдела давно заглядывался на его чёрный «Kawasaki Concours».

– Добрый день. Слушаю вас, ― знакомым голосом ожил аппарат после нескольких гудков.

Фоном понеслись офисные звуки: перезвон телефонов, гудение принтера, болтовня сотрудниц. Жизнь фирмы продолжается, но уже без его участия.

– Привет, это Радим.

– О! Привет. Как ты?

– Лучше всех. Помнишь, ты предлагал мне двадцать тысяч за Кавасаки?

– Давно это было.

– Отдам за пятнадцать.

– Больше десяти у меня нет.

– Ладно. Приезжай, когда сможешь. Позвони только предварительно.

– Договорились. Неужели всё так паршиво?

Яворский нажал сброс. Выторговал хороший мотоцикл почти за треть цены, ещё и в душу лезет. Зато вопрос с финансами на ближайшее время решён.

Пошёл на кухню, вытряхнул с аптечки несколько запечатанных пластинок, наковырял полную горсть активированного угля, проглотил. Пора вылезать из ямы и начинать что-то делать. Сегодня же заняться просмотром вакансий.

– Чаёк? ― подошедший Андрей тупо уставился на манипуляции Радима с заварником.

– Ага. Будешь?

– Издеваешься? У меня башка щас отвалится, а он чаёк предлагает. Садист…

Налил водки полстакана, выдул и шаркающей походкой пошёл досыпать.

Легче выйти из запоя, если никто рядом не напивается. Придётся Андрюху спровадить, если не захочет взять себя в руки.

В центре холодильника одиноко стоял измочаленный пакет с майонезом, в углу притаилась банка заплесневелых огурцов. Если собрался завязать, нужно прикупить еды, а то печёнка забарахлит.

Включил телек, уселся на диван с чашкой горячего чая. Новости. В стране неспокойно. В Славянске уничтожены вышки мобильной связи. Перед этим на здании исполкома вывешен флаг России, а у захваченного здания горотдела ― флаг Донецкой Народной Республики. Вот как. У них теперь республика, оказывается. Теперь и там бунтуют.

Вспомнил, как катал Дарину на мотоцикле по Славянску,как она прижималась, волосы разлетались на ветру, щекоча ему шею. В груди защемило. Как она там? Вспоминает о нём хоть иногда или нет? Впрочем, может и к лучшему, если нет. Зачем ей нужен нищий, безлошадный, а в перспективе ещё и бомж? Или не всё так плохо?И всё же интересно, как она воспримет его теперь― нетрудоустроенного, без мотоцикла и практически уже без квартиры в Киеве? Её братишка по секрету рассказал, какие кавалеры добивались внимания сестры: молодой мажор на «BMW М6 Convertible» 2013 года; крутой самоуверенныйнакачанный перец ― по мнению пацана ― явно из бандитов, на «AudiS5 Coupe»того же года, с донецкими номерами; бизнесмен средних лет с благородной проседью, на «Lexus GX 460». Мысли об этом неприятно задели самолюбие. У него таких денег на такие машины не бывало даже в самые лучшие периоды.

– А, хрен с ним. Все равно позвоню, ― сказал он телевизору.

Выудил мобилку из-под вещей, сваленных на стуле, набрал номер.

«Абонент вне зоны доступа».

Значит, это правда: сепаратисты повзрывали вышки связи. А интернет у них ещё работает?

Сел за стол, включил компьютер.

В социальных сетях она давно не появлялась.

Попробовать написать сообщение? Ответит, когда сможет.

Несколько раз набрал целое послание и стёр.

В результате оставил только фразу: «Здравствуй, Дарина. Как дела? Позвони, когда сможешь».

***

Дни тянулись медленно. Радим внимательно изучал предложения рынка труда, но подходящей вакансии не видел. Приходилось признать, что майдан основательно пошатнул экономику. Если отсеять аферистов, суливших призрачные сверхсуммы за простую работу, и хитроумных начальников, желавших получить специалиста его уровня на грошовых условиях, почти ничего не оставалось.

Зарплата нужна большая, иначе ипотеку не потянуть. А если ещё Дарина переедет, спасаясь от беспорядков ― и, не дай Бог, вместе с родственниками! ― первое время придётся их содержать. Четыре-пять тысяч гривен ― капля в море насущных потребностей.

Возвращаясь после очередного бесполезного, как почти сразу выяснилось, собеседования, зашёл в супермаркет. Поколебавшись, купил только хлеб и палку недорогой варёной колбасы: теперь нужно экономить, о деликатесах и посиделках в кафе придётся забыть. Сразу пришло на память, как мечтал провести Дарину по своим любимым местам, посмаковать разных вкусностей. Снова засосало, заныло где-то внутри, до безумия захотелось услышать её голос, почувствовать нежные прикосновения, ощутить её запах. Действительно её ― так пахнет только она, его Дарина: сладко, волнующе.

Писк кассового сканера вернул в унылую действительность, напомнил о скудной покупке и о том, что он безработный. Теперь мечтать о такой девушке просто смешно. Скорее всего, она уже укатила с каким-нибудь толстосумом и забыла о каком-то Радиме. Вот и не звонит. Что ей до его любви и страданий? Кто он для неё?

Забрав полупустой пакет, побрёл к дому.

В подъезде проверил почтовый ящик. Рекламный спам, газетки и счета за коммунальные услуги. О-па, а это что? Клочок белой бумажки с надписью «Мобілізаційне розпорядження». Указание явиться по такому-то адресу, на обратной стороне листа сказано: «Иметь при себе паспорт, военный билет, водительские права при наличии, вещевой мешок, ложку, полотенце…».

Что вдруг военкомату понадобилось от него?

Он честно отслужил положенный срок ещё до поступления в институт.

Сунул бумагу в карман, дома выложил на столик вместе со счетами.

Андрей давно свалил к себе. В квартире стало пусто и скучно. Чтобы развеять ощущение одиночества после его ухода, Радим жил под бормотание включенного телевизора.

Пока делал бутерброд, начался информационный выпуск.

Эмоциональный накал новостей зашкаливал. В который раз рассказывали о том, что Россия в наглую отжала Крым. Передавали, что террористы выставили живым щитом мирное население, чтобы защитить свои блокпосты, что в Славянске теперь не работает милиция, местные жители боятся выходить на улицу, граждане беспомощны перед бандитизмом. Говорили, что боевики ведут огонь из жилых кварталов, прикрываясь зданиями детских садиков и больниц.

– Вот скоты! ― Радим в сердцах вонзил нож в разделочную доску.

Ни с какими ухажёрами никуда Дарина не уехала. Сейчас она живёт в постоянном страхе перед вооружёнными мордоворотами, захватившими её город, а он сидит тут в безопасности и рефлексирует о потерянной работе.

В который уже раз набрал её номер.

Недоступна…

Всё. Хватит прятаться в ракушку.

Радим прошёл в прихожую, взял мобилизационный листок, снова прочитал.

Теперь понятно, что делать. Если Магомед не идёт к горе, то гора идёт к Магомеду.

Он выполнит долг перед Родиной и вызволит свою любимую из лап бандюг.

Росло желание бросить вызов Судьбе ― раз ты так со мной, что ж, давай сыграем по твоим правилам, но имей в виду, что больше я терпилой не буду. Суждено погибнуть ― так тому и быть. Ну, а нет, то после наведения порядка на Донбассе забрать Дарину в Киев и начать всё заново. С чистого листа.

***

Это была словно какая-то иная планета ― знакомая, но успевшая стать чужой за короткое время. Бескрайние поля с терриконами на горизонте. Нечастые поселения. Разбитые войной хаты. Остатки окопов для танков и артиллерии. Искрошенный местами асфальт дороги от снарядов. Торчащие кое-где неразорвавшиеся столбики ракет «Градов», сгоревшая техника. Исписанные разной краской из баллончиков автобусные остановки: «Смерть украм», «Яйценюх», «Парашенко», «Новороссия», «ЛНР»…

Здесь совсем недавно шли бои. Террористов отогнали. Захваченные ими населённые пункты освободили.

Колонна шла в направлении небольшого городка Счастье Луганской области.

Радим и Андрей сидели рядом на броне старенького БТР-80.

Они смотрели на попадавшихся местных жителей. Кто-то улыбался и приветственно махал солдатам, кто-то просто стоял и смотрел.

Яворский не мог отделаться от ощущения фальши в радости местных. Но внутренний голос твердил, раз люди остались, никуда не побежали, значит, не хотели. Это террористы и их пособники тикали кто куда, а нормальным людям бежать незачем. И всё же на душе было неспокойно, словно и впрямь попал в другой мир, где вражда кроется за улыбками и приветственным маханием, где любой может ударить в спину, потому что он с Андреем ― хунта, захватчики.

Люди сошли с ума. Сепаратисты зомбировали их, что ли? Как может своя армия быть захватнической?

Конечно, он не сказал бы, что армия Украины является таковой в истинном смысле этого слова. Вооружение старое, ещё советское, техника на ладан дышит, организация аховая, всё держится на патриотизме добровольцев. В бою это очень важно, но таким оружием сильно-то не повоюешь. У него и Андрея полуржавые автоматы, пришлось их чистить, как следует. С боезапасом та же беда. Когда цинки вскрывали, выяснилось, что почти все патроны покрыты каким-то налётом. От времени, видимо. Пришлось их тоже очищать, прежде чем снаряжать магазины. Каски образца хрен-знает-какого-года, любой осколок пробьёт, не говоря уже о пуле из автомата или снайперской винтовки. То же самое с бронежилетами, которых ни у него, ни у товарища нет ― просто не досталось. Но те, кому повезло больше, тоже не особо защищены. Русские снабдили террористов современным оружием, пробивающим такую защиту насквозь.

Да ещё и желудок пустой. Если бы не волонтёры, то вовсе непонятно, где продукты брать. У местных сильно-то не купишь, у них самих голодуха началась. Ходили слухи, что частенько кто-то отбирает у жителей еду и прочее. Сам он пока не был свидетелем подобного, но дыма без огня не бывает. Скорее всего, сепаратисты творят, выдавая себя за укров. Это слово сепары быстро подхватили, придав ему издевательский окрас.

Яворский почти не верил в чушь насчёт великих укров и всё, связанное с этим. Но где-то в уголочке сознания сидела червоточина ― а мало ли? Историю русские писали, украинцев не спросили. А вдруг это правда, пусть не во всём, но близко? Кто знает наверняка, что там происходило? Вот и гадай теперь, то ли на самом деле случилось, то ли нет, а просто хочется думать, что так было.

Колонна встала.

Их БТР дёрнулся и тоже остановился.

Поступила команда: «К машине!»

Все попрыгали на землю и стали ждать дальнейших распоряжений. Кто-то закурил, многие разошлись, смешались с другими солдатами.

Перекур продолжался недолго.

Батальон «Айдар» и часть подразделений сто двадцать восьмой МБР ― механизированной бригады, где служили Радим и Андрей, выдвинулись к городу и заняли позиции у окраины. Вскоре с их тыла заработала артиллерия и реактивные установки «Град».

После артподготовки солдаты вошли в город. Частный сектор встретил пустотой улиц и угрюмой тишиной, даже собаки не брехали. Вдруг на соседней параллельной улице сухо стукнула короткая очередь. Ей ответили несколько стволов вразнобой. Все тут же попрыгали с БТР и рассредоточились. После недолгой тишины в той стороне завязалась вначале вялая, но набравшая силу и злость перестрелка. Она быстро затихла. Какое-то время все оставались на месте, потом расслабились, успокоились. Похоже, сепары дали дёру.

Начали зачистку.

Стучались в ворота и калитки. Если никто не открывал, то перепрыгивали заборы, чтобы отворить, а то и попросту выбивали двери.

Хозяева, как правило, прятались в погребах. Когда военные их распахивали, люди смотрели оттуда испуганно, ожидая худшего. Солдаты всем приказывали выйти и, чаще всего грубо, не беспокоясь о какой-то вежливости, выясняли, нет ли сепаратистов.