Kitabı oku: «Ненужная дочь фермера», sayfa 2

ГЛАВА 3

За окном было еще темно, когда я проснулась. В первое мгновение не сразу сообразила, где нахожусь, а когда вспомнила, выругалась вслух.

Верда еще спала, судя по храпу, доносящемуся из кухни. Я набрала в пустое ведро воды из бочки, пробралась в прихожую на цыпочках, предварительно натянув на себя толстую кофту с капюшоном, и вышла на улицу. Дверь за собой прикрыла аккуратно, но она все равно скрипнула.

Холодный утренний воздух проникал через одежду.

Деревня утопала в полумраке, затянутая густым туманом она не походила на жилое поселение. Скорее, на один из тех старинных городов-призраков, о которых написано так много мистических рассказов.

Из леса донеслось уханье филина. В сарае соседей хрюкнула свинья. Я прислушивалась к каждому звуку, всматриваясь в очертания домов и хозяйственных построек. Спрыгнула с крыльца в мокрую от росы траву и вышла за ворота. Захотелось прогуляться по Дворецкому до того, как деревня проснется. Осмотреться, привыкнуть и, может быть, договориться с самой собой, чтобы остаться здесь на подольше.

Я напоила Фиалку, а потом пошагала по дороге, тянущейся через все поселение до холмов. Видела и старые, гнилые дома, и сгоревшие. Но в большинстве своем жилища были аккуратными, с террасами, балкончиками, и некоторые даже с прудами во дворах. Несмотря на то что деньги здесь не в ходу, жители Дворецкого справлялись без них и, судя по всему, жили достаточно неплохо.

У многих во дворах виднелись загоны для скота, у кого-то стояли курятники. А тех, кто не имел хозяйства, насчитывалось от силы несколько семей.

Меня заинтересовала ферма. У просторного и достаточно не бедного, если смотреть со стороны, дома, была огромная территория. Забор захватывал часть леса, холм, кусок неширокой речушки. У дома имелся и скромный сад: пышные деревья, многолетние цветы, симпатичные садовые фигурки на мелкой изумрудной траве.

С другой стороны двора высились загоны, сараи и курятники. Большой огород был вспаханным, но пока еще не засаженным – рано, весна только-только подходила к концу.

Интересно, кому сбывает товар Альфред? Кажется, так зовут фермера, если Верда имела в виду именно его.

Я обошла всю деревню и уже собиралась возвращаться, как увидела тот самый дом кузнеца, который был куплен приезжим. Кузню спутать невозможно ни с чем другим – кузнечный горн виднелся издалека.

Остановилась, любуясь аккуратным бревенчатым домиком, беседкой на его территории и розовыми кустами.

За спиной раздался шорох. Я медленно обернулась на него и замерла. В тумане стоял высокий мужчина в простых брюках, теплой куртке и тяжелых ботинках. Совсем еще молодой и довольно приятный на лицо. Только глаза его казались безжизненными, но в то же время чуточку грустными.

Мой взгляд опустился к его правой руке, и я чуть не вскрикнула: мужчина держал окровавленного зайца за задние лапы.

– Потерялась? – тихий, но грубый голос достиг моих ушей не сразу.

Я настороженно замерла и мотнула головой. Мужчина, стоящий передо мной, был просто одним из жителей деревни, только и всего. Зайца он наверняка поймал в лесу, чтобы зажарить на завтрак. Верда же говорила, что магазинов здесь нет, а у кузнеца не было своего хозяйства.

– Не ходила бы ты в такое время без оружия, – буркнул незнакомец, – бывает, что сюда забредают шакалы, чтобы разворошить курятники.

В этот же миг, словно в подтверждение его словам, с другого конца деревни донесся вой.

Мужчина хмыкнул, нахмурив брови:

– Домой иди.

Он обогнул меня и двинулся к дому кузнеца. Не сразу я вспомнила, что этот мужчина снимал комнату у Верды. Я догнала его в два счета и, преградив дорогу, выпалила:

– Верда сумасшедшая?

– Что?

– Старушка, у которой вы жили, она… нормальная? Дело в том, что я только вчера приехала сюда, а кроме как у нее остановиться было негде, но мальчишка, Марк, сказал, что Верда слегка не в себе. Я подумала, может, вы мне расскажете о ней?

– Нечего мне рассказать, – бросил мужчина раздраженно. Ему явно не доставляло удовольствия болтать с незнакомками на улице в четыре утра. – Старуха как старуха, у всех в ее возрасте мозги набекрень.

– И в окна она ночами не воет? – уточнила я осторожно.

– Бывало. Приехала, говоришь, только вчера? Не из Вэйердака случаем?

– Из Дэймоса. Это чуть дальше Вэйрдака, ближе к Мельерону…

– Я знаю, где это.

Мужчина ушел, не желая продолжать разговор. Я проводила его взглядом и тоже поспешила вернуться домой, чтобы не приведи боги, не стать добычей волков или шакалов.

Верда рыскала по кухне. Бормотала под нос что-то неразборчивое, гремела кастрюлями. Печь уже вовсю топилась, и в казане варился круглый картофель в кожуре. Запах, надо сказать, не вызывал аппетита.

– Где была-то? – проскрипела старуха, повернувшись ко мне. – Ты если собралась ночами шляться, то уходи лучше сразу. Мне простихвостки в доме не нужны.

– Осматривала деревню, – я пропустила оскорбления мимо ушей. – А кто живет в доме кузнеца, как его имя?

– Кароном его звать, – буркнула Верда. – Фамилии не знаю, имя-то с трудом из него вытянула. Не попадайся ему на глаза, с ним дел иметь никто не желает. Живет особняком, часто пропадает в лесу, охотится. На ферме ничего не берет, ни овощей, ни молока. Одну крольчатину ест, что ль? Какой здравомыслящий человек станет питаться одним только мясом?

– Мне сказали, что он с вами жил какое-то время…

– Жил. Если точнее, приходил ночевать, а где днями пропадал, не знаю. За ту неделю всего дважды говорила с ним. Тоже все деньгами своими светил, да только кому они тут нужны? Потом кузню вон купил. Мирон, кузнец, продался за бумажки. А кто теперь лошадей подковывать будет? Ни наследника, ни приемника не оставил.

Я задумчиво хмыкнула. Если уж сумасшедшая, как говорят, Верда просит держаться от этого Карона подальше, то, наверное, мне стоит прислушаться. Странно, мужчина-то вроде серьезный, и глупым не кажется. Да и на бандита мало похож.

В голове мелькнула мысль, что по мне тоже не скажешь, что я могла бросить тело мужа разлагаться и сбежать. Миловидное лицо, как говорила мама, позволит мне совершать глупости в этой жизни безнаказанно, потому что на такую, как я, никто никогда не подумает плохого.

– Чего застыла? – буркнула Верда. – Альфред проснулся давно, скотину уже поди кормит. Пойди к нему, творога возьми.

– Альфред – хозяин той большой фермы?

– Ну не болота же! Иди давай, завтракать пора.

Я собрала грибы в корзину по указке старушки. В грибах никогда не разбиралась, но по виду определила, что они чем-то похожи на лисички. Как-то раз я уже видела такие оранжевые грибочки, кажется, в одном из ресторанов, где мы с Иригом отмечали мой двадцатый день рождения.

Мысль о муже раскаленным гвоздем пронзила сердце. Я смахнула выступившие слезы, стиснула ручку корзины изо всех сил и потопала на ферму. Как долго я буду вспоминать Ирига? Наверное, всю жизнь. Он не ушел от меня, и я его не бросала. Он умер у меня на глазах. Сломал шею и умер. Разве можно такое забыть?

Мне потребовалась не одна минута, чтобы переключиться с воспоминаний на реальность.

Ворота во дворе фермерского дома были распахнуты настежь. От ветра скрипели несмазанные петли, разнося нервирующий звук над деревней в утренней тишине. Я захлопнула их за собой и заперла на крючок.

– Альфред? – позвала негромко, остановившись посреди тропинки. В загоне справа гуляла тощая овечка, по какой-то причине проснувшаяся раньше, чем должна.

Фермера нигде не было видно. Я двинулась к двери и постучала. Из дома донесся шорох, похожий на шаги маленьких ножек. Кот или собака?

– Меня Верда отправила за творогом, – крикнула я чуть громче и прислушалась.

Звякнул крючок, и в двери отворилось окошко. В него высунулась голова заплаканной маленькой девочки, и та осмотрела меня с головы до ног взглядом, полным надежды.

– Папа с вами? – тихонько спросила она.

Я растерянно оглянулась. Во дворе, кроме меня, никого не было.

– Я к Альфреду от Верды пришла… Он твой папа?

– Мой, – большие синие глаза снова наполнились слезами, девочка всхлипнула. – Я не пущу вас в дом, папы нет. Он… он уехал и сказал… что не вернется.

Малышка разрыдалась, отпрянула от окошка. Мне не впервой видеть ребенка, которого бросил отец, так что удивления как такового не испытала.

– А мама дома?

Девочка не ответила, но захлопнула створку окна.

Я потопталась какое-то время на крыльце, а потом вернулась к Верде.

– Нет его дома, – объяснила я, оставляя корзину с грибами на расчищенном участке стола. – Дочка его сказала, что он уехал.

– Куда он мог уехать? – ошарашенно переспросила Верда. – У него скотины столько, за ней ухаживать же надо!

– Ну, – я непонимающе пожала плечами, – не знаю. Дочь сказала, что папа уехал и не вернется. Видимо, Альфред устал от семьи, как это часто бывает.

– От какой еще семьи? – вскричала Верда, чем нешуточно меня испугала. – От коров своих, да овец? Дочь у него одна, нет никого больше!

– А жена?

– Померла уж давно! Значит так, пойди и потребуй с его дочери миску творога, скажи, что Альфред должен был мне. Да грибы-то оставь, дурында!

Я вылетела на улицу с бешено колотящимся сердцем. В голове не укладывалось, что та маленькая девочка сейчас совсем одна в большом доме, а родной отец уехал и не сказал куда.

Верда, требующая взять творог, а не привести ребенка, чтобы за ней следить, пока Альфред не вернется, вогнала меня в еще больший ступор.

Стучала в дверь фермерского дома довольно долго, пока малышка не появилась в окошке.

– Папа?!

– Нет, милая, – я нервно улыбнулась, сдерживаясь, чтобы не потребовать впустить меня внутрь. – Я в гости пришла, меня попросили за тобой присмотреть. Впустишь?

– Я не знаю вас. Кто попросил? Папа попросил? А когда он сам приедет?

– Папа, да, – я стыдливо спрятала глаза. Лгать маленькому ребенку совесть не позволяла, но по-другому к ней в доверие было не втереться. – Он попросил меня побыть с тобой.

Надежда в глазах девочки погасла, сменившись разочарованием. Заскрипел засов, и дверь отворилась.

Ребенку на вид было лет шесть. Я смотрела на него во все глаза и не могла поверить, что всю ночь, а может, и дольше, шестилетняя девчушка провела в одиночестве.

– Входите скорее, – испуганным голосом попросила она. – Волки тут ходят.

Я переступила через порог и заперла за собой дверь. Что делать дальше, совершенно не представляла. Если Альфред вернется, ему не составит труда сдать меня полиции за проникновение на чужую территорию, но оставить ребенка мне бы не хватило сил. Стоило убедиться, что в доме безопасно, в шкафах достаточно еды, и уже тогда можно уходить.

ГЛАВА 4

– Меня Ларой зовут, – тихонько сказала девчушка, спрятав руки за спину. Лара держалась от меня на расстоянии, поближе к лестнице на второй этаж. – А вас как?

– Амбер, – я присела на подлокотник дивана, осмотрела более чем скромное убранство дома. В просторной гостиной был камин, старый потрепанный временем диван и длинный стол с дюжиной стульев. На окнах висели занавески в синий цветочек. Значит, и фермер на своих товарах денег не зарабатывал.

– Когда папа приедет? – глаза Лары вновь увлажнились. – Почему он сказал, что не вернется? Может быть, меня к нему отвезут? Это вы за мной приехали, чтобы отвезти к папе?

Я не знала ответов на ее вопросы и могла только проигнорировать их, пусть и с сожалением:

– Давно он уехал?

– Той ночью. Не этой, а той, что была до нее. Позавчера. Он взял три чемодана, погрузил их в телегу и уехал. Сказал мне, что найдутся добрые люди, которые за мной присмотрят. Это вы тот добрый человек?

– Добрые люди присмотрят? – ошарашенно спросила я. Альфред не мог же просто бросить свою дочь? Не мог ведь, правда? В моей голове это просто не укладывалось.

– Папа сказал мне, чтобы я пошла к бабке Верде и попросилась пожить с ней. Или к дяде Римосу, или к кому-нибудь еще, – Лара села на пол и прижала коленки к груди. В синих глазах плескалась боль. – Он что, насовсем уехал, да?

– Похоже на то, – машинально ответила я, но вовремя спохватилась: – Не знаю, Лара. Но добрый человек, который за тобой присмотрит, уже нашелся.

Решение мной было принято мгновенно. Я не думала ни секунды, да и о чем тут думать? Бросить маленькую девочку так же, как это сделал ее отец, или так, как когда-то мой? После смерти мамы папа запил, а я осталась один на один с самой собой. Лару постигла такая же участь, и мне не нужно было спрашивать у нее, как она себя чувствует – я и так знала.

Опустилась на пол рядом с Ларой, приобняла ее за плечи:

– Я буду с тобой, не волнуйся, хорошо? – тихо проговорила я, понимая, что никуда уже не смогу уехать из Дворецкого. – Но ты должна будешь мне помочь.

– Чем? – Лара перестала всхлипывать и подняла на меня удивленный взгляд.

– У меня никогда не было детей, и я не знаю, как с ними обращаться. Чтобы мы с тобой стали друзьями, то должны друг друга слышать и слушать, хорошо?

– Друзьями? Папа говорил, что маленькие дети не должны дружить со взрослыми людьми.

– Тогда будем сестрами, как тебе такая идея?

– Это тоже неправда, мы не сестры, – вздохнула девочка. – Но я согласна. Только пока папа не приедет, да?

– Конечно, – спустя секундную паузу кивнула я и, обняв ребенка, зажмурилась. Сердце рвалось на части от боли, я прижимала незнакомую девочку к себе и будто воочию видела себя из прошлого.

Мне было всего десять, когда отец прогнал меня из дома. Ларе сейчас лет шесть от силы. Но не важно, сколько тебе лет, когда предают близкие люди, предательство в любом возрасте ощущается страшнее смерти.

Могу ли я привести Лару к Верде? Одна мысль об этом вызывала тихий ужас. Ребенку не следовало пить ту воду, в которой моются кружки, да и спать на голом твердом топчане тоже не стоит. В доме старушки стоит жуткая вонь кислятины, а горы хлама скрадывают почти все свободное пространство.

Но что, если я останусь в доме Лары, а ее отец вернется? Я долго думала об этом и решила, что если Альфред вдруг по какой-то причине приедет за дочерью, я успею незаметно сбежать. Ну или останусь и объясню, что я и есть тот самый “добрый человек”, который заботился о его ребенке.

– Кушать хочешь? – спросила я со вздохом.

Лара кивнула и виновато сказала:

– Только я готовить не умею. Вчера разожгла огонь в камине и пожарила сосиски, но потом испугалась, что огонь перекинется на пол, и дом сгорит. Больше я спички не трогала. Но ты взрослая, ты можешь приготовить, да?

– Могу. Сосиски? – удивилась я. – Обычные?

– Что значит “обычные”?

– Покажи-ка мне, какие ты готовила.

Лара поднялась и побежала на кухню, я двинулась следом за ней.

На кухне, в отличие от гостиной, мебели было побольше. Вся деревянная, и явно сделана очень давно. Стол со стульями у окна, островок для готовки, и навесные шкафы для продуктов. Посуда хранилась в тумбах островка.

Из продуктов я не увидела ничего, что продается в магазинах. Ни круп, ни сахара и соли, ничего такого. Только яйца, мука, молоко, творог, сыр.

Мясом была забита холодная кладовая, в которую Лара отвела меня по узкой лестнице из кухни. Спускались мы глубоко вниз, намного глубже, чем обычно делаются погреба. Там же хранились овощи и зелень. В целом, прожить можно, но мой желудок истерично требовал сладкого чаю. Любила я чай с сахаром и печеньем, и ничего поделать с этим не могла.

– Вот сосиски, – девочка ткнула пальчиком в ящик.

Я уже видела такие сосиски раньше, и даже как-то пыталась приготовить своими руками, но свиные кишки все время рвались.

– Папа перекручивает мясо, потом набивает им кишки. Гадость, скажи же? Но вкусно, если пожарить их на огне.

– Вкусно, – согласилась я, проглатывая слюну. Давно в моем рту не было нормальной еды, и сейчас я готова была позавтракать жирными сочными сосисками, а не кашей или яичницей. – Но мы с тобой приготовим омлет, да? Мясо поедим на обед.

– Почему?

– Потому что оно тяжелое для наших желудков, которые в такую рань еще спят.

– Чего? – Лара рассмеялась.

– Того, – я тоже улыбнулась, услышав ее смех,и порадовалась, что девочка так легко смогла переключиться. – Пойдем наверх, поедим и посмотрим, что у вас есть. Кроме как за тобой, еще и за животными нужно приглядывать.

– Не нужно, – поморщилась Лара. – Папа куда-то увел всех коров той ночью. Он выгнал их из сарая, потом свиней, овец и коз. Лошади тоже ушли.

– Как это? – нахмурилась я. – Отдал кому-то?

– Я не знаю, – Лара потопала к лестнице, объясняя на ходу: – Осталась только старая овечка Маня и больная корова Березка. Курицы еще есть, но их мало. Овечка даже на мясо не пойдет, так папа говорил, а корова не дает молоко.

Мы вернулись на кухню. Пока я топила печь и готовила завтрак, солнце поднялось над горизонтом. Справляться одной рукой оказалось довольно трудно, но вторая, поврежденная пряжкой ремня, уже болела не так сильно, да и отек начинал сходить. Все-таки не перелом, уже хорошо. Место ушиба нет-нет да начинало ныть, но пережить эту боль было куда проще, чем ту, что выжигала мою душу.

Я поставила одну тарелку перед Ларой, вторую для себя с другой стороны стола. Омлет с молоком без соли не назвать вкусным, но со сметаной мне даже понравился. Уже потом я нашла в шкафу краюху хлеба, но решила оставить ее на ужин.

– Итак, – сказала я, когда посуда была помыта, а мы с Ларой сытые и довольные. – Пойдем знакомиться с Березкой?

– Пойдем. Только она, наверное, спит. Болеет же. Когда я болею, то все время сплю.

– Спит, конечно, – согласилась я, – но ее ведь надо лечить.

– А ты что, умеешь?

– Умею, – радостно улыбнулась я и мысленно поблагодарила воспитательницу приюта, которая сумела договориться с ветеринарной школой, чтобы меня взяли на обучение. – Ты знаешь, сколько животных я вылечила? Много! И Березка наша на ноги встанет, вот увидишь.

Лара повела меня осматривать фермерские владения. Конца территории не было видно, Альфред прибрал к рукам ну очень большую площадь. Впрочем, земли в деревне хоть отбавляй, и, наверное, никто не был против захвата. Хочешь, кусок леса себе оттяпай, а хочешь – поле рожью засей. Что, кстати, Альфред и сделал, судя по мельнице, виднеющейся у холма.

– А мельница тоже ваша? – уточнила я у девочки.

– Наша, – подтвердила она. – Вон там Березка живет, – Лара ткнула пальчиком в сторону просторного сарая с огороженным выгулом. – Она была там не одна, но всех коров папа забрал.

Я была обута в легкие кеды, не подходящие для прогулок по сараям. Но делать нечего, вещи-то у Верды. К ней все-таки надо будет вернуться, объяснить, почему я ухожу, и забрать чемодан. Но сначала необходимо взглянуть на корову.

– Я принесу сапоги, – Лара увидела, каким печальным взглядом я смотрю на свою новенькую обувь, и убежала в дом. А вернулась спустя несколько минут с сапогами, почти подходящими мне по размеру. – Это мамины. У нас есть целая комната с ее вещами, я там и нашла. Когда вырасту, буду носить мамины вещи.

Только войдя в сарай, я сразу поняла, что Березку не спасти. С сожалением осмотрела лежащую вялую корову – она едва могла поднять голову и пускала слюни. Раздутый живот мог быть спровоцирован отравлением, что часто бывает у тех, кто пасется без присмотра. У Харона, бывшего соседа, телята и коровы довольно часто травились папоротником, и сколько раз я ни просила его следить за тем, что есть его скотина, Харон только отмахивался.

Но там, в Деймосе, у меня имелись препараты для лечения отравления, а здесь ничего. В школе нас не обучали тому, как спасти корову, не имея специальных медикаментов. Не отварами же ее лечить, в самом-то деле?

– Березка! – позвала Лара, перегнувшись через ограждение. – Амбер, она выздоровеет?

– Если только чудом, – вздохнула я, присев перед коровой на корточки. Потрогала вздутый живот, заглянула животному в глаза. – Прости, Лара, что обманула тебя. Я на самом деле умею лечить коров и других животных, но только специальными лекарствами. Без них у меня ничего не получится.

– Какими лекарствами? Папа никогда не лечил так никого.

– А что он делал?

– Добавлял в воду настойки, которые брал у дяди Римоса.

Я обернулась к девчушке:

– А дядя Римос это кто?

– Сосед наш, который животинок лечит. А еще говорят, что он колдун, но это неправда.

– Колдун, – рассмеялась я. – Пойдем к этому вашему колдуну за настойками, иначе Березка не станет давать нам молока. Только сначала к Верде зайдем, ладно? Я объясню ей, что поживу с тобой какое-то время, да вещи надо забрать. Мой чемодан у нее.

– К Верде лучше не ходить, – Лара скуксилась и испуганно обняла себя ручками. – Злая старуха, вот кто она!

Договорившись с девочкой, что к Верде схожу одна, а она подождет меня дома, я отправилась к старушке. Очень надеялась, что Верда не поднимет скандал из-за моего ухода, и не сдаст никому, что Лара живет без родителей. В большинстве приютов жизнь далеко не сладкая, уж я-то знаю.

Верду я застала роющейся в моем чемодане. От возмущения сперло дыхание, а когда я громко хлопнула дверью, чтобы обратить на себя внимание старухи, та и ухом не повела. Только бросила на меня гневный взгляд и продолжила копаться в вещах. Осмотрела мою вязаную кофту и тут же натянула ее на себя.