Kitabı oku: «На ощупь»
Глава 1
Она была моей пациенткой. Одной из тысяч других, прошедших за все это время через мои умелые руки. Маленькая, и такая худенькая, что я лишний раз боялся надавить посильнее. Казалось, она и задохнется в моих руках, разомни я ее основательней.
Мне нравилось, как она ощущалась под моими уставшими ладонями. Нравилось скользить по ее теплой, разогретой коже, поглаживать твердыми натруженными пальцами, оправдывая себя тем, что я никоим образом не выхожу за рамки «врач – пациент». Мне нравилось представлять, как розовеет ее кожа от легкого оттенка белого навахо до насыщенного алого. Такой бы она была, если бы я, к примеру, растер по ее телу ягоды земляники. Мне нравился ее шелестящий, немного испуганный голос. Мне нравился ее тонкий ненавязчивый аромат с легкими нотками чайной розы и белого перца. Мне нравилось в ней практически все, за исключением лишь того, что она принадлежала не мне…
Это был самый обычный день, но уже с утра я не мог найти себе места. Обжегся свежезаваренным кофе, зачем-то сменил четыре рубашки и распечатал новый одеколон – жутко дорогой и модный подарок начальницы. Не знаю, зачем я надушился, зачем то и дело приглаживал волосы и дергал за отросшую бороду. Все это было абсолютно бессмысленно и бесперспективно, но я… Я ни черта не мог с этим сделать. Это лилось откуда-то изнутри. Пониманием, как надо. Интуитивно, на уровне вопящих в уши инстинктов.
Весь день – сплошная нервотрепка. Пациенты один за другим, их судьбы перед моими глазами. Причудливыми тенями, неясными очертаниями, вспышками образов в голове. Уже привык. Уже не вскакиваю, не хватаюсь за голову, не бегу прочь от этого неконтролируемого потока. А когда только ослеп… Думал, с ума схожу. И не понимал, то ли от водки, которую я в то время глушил запойно, то ли… да черт его знает, от чего?
У меня ушел почти год на то, чтобы научиться хоть как-то контролировать творящееся в голове безобразие. Унять незнакомые голоса и почувствовать, наконец, блаженную, звенящую тишину. Это было самым трудным, что мне доводилось делать в моей долгой, лишенной всякого смысла жизни.
– Добрый вечер. Я… не рано? – Ее голос замер на «я» и вопросительно взмыл вверх на «не рано».
– Вы вовремя.
– Татьяна Голубкина. Мне вас очень рекомендовали… Спасибо, что все же нашли время меня принять.
– Я ознакомился с вашей картой предварительно и уже имею кое-какое представление о нашей с вами работе, но утвердиться в своих мыслях смогу, только лишь посмотрев вас.
– Посмотрев?
– Руками, – пояснил я.
– Тогда… мне, наверное, нужно раздеться.
– Конечно. И сразу ложитесь, – моя рука взмыла в направлении массажного стола, и на несколько секунд в кабинете воцарилась тишина. О причинах заминки я догадался как-то сразу и, растянув губы в улыбке, пояснил: – Я незрячий. Так что меня можете не стесняться.
На какой-то миг ее дыхание замерло, а после с шумом вырвалось наружу:
– Ох…
Поразительно, но она действительно не знала о моей слепоте. Обычно эта информация выходила на первый план и бежала едва ли не впереди моего имени. Степан Судак. Слепой кудесник.
Секунду спустя ее одежда зашуршала, а я, наконец, выдохнул, благодарный за то, что она не стала говорить всяких глупостей о том, как ей ей жаль. Это приятно. Правда.
В своем кабинете я прекрасно ориентируюсь. Мне не нужны глаза. Три шага влево – и, включив теплую воду, я тщательно мою руки. Еще два – в сторону – и подхожу к столу, на котором она уже благополучно устроилась – я слышал.
Обычно я предпочитаю сухой массаж и не использую дополнительные средства для лучшего скольжения. Но ее кожа настолько нежная, что так дело не пойдет. Это просто опасно. При интенсивном растирании по сухому запросто могут появиться ссадины и царапины, поэтому нащупываю на столе бутылочку с маслом. Мне не хочется менять ее аромат, и я выбираю средство без запаха.
Она закрыта и немного напряжена. Будто бы не может расслабиться до конца, как бы ни старалась. Понимаю, что это не сиюминутная осторожность. Она такая по жизни. Настороженная, как певчая птичка, отчего-то залетевшая в курятник. Недоверчивая. Исполосованная шрамами. Хмурюсь.
– Давно у вас начались головные боли?
Таня вздрагивает под моими руками, хотя я говорю очень тихо.
– Давно… – выдыхает бесшумно, – я уже и не вспомню, когда.
– Тогда почему только сейчас обратились к врачу?
– Все… усугубилось. Боль распространилась на шею и руки… я стала терять сознание.
Киваю и молча продолжаю дальше. У Тани запущенный случай шейного остеохондроза. Нам предстоит большая работа, но это ничто в сравнении с тем, через что проходят люди, например, с ДЦП.
– Не больно?
– Нет. Хорошо…
Давлю чуть сильнее, разрабатываю мышцы, слой за слоем, проникаю глубже. Надавливаю, и воздух вырывается из ее легких, с каждым моим движением. Ощущаю, как постепенно ее тело покидает напряжение.
Пора заканчивать. На первых процедурах нельзя увлекаться, но оторваться от Тани совершенно не получается, и я, как последний маньяк – скольжу пальцами по ее узкой спине. Спускаюсь к пояснице, потираю ямочки над ягодицами. Она дрожит под моими руками, а я благодарю небо за то, что мои брюки достаточно широкие – пытка становится невыносимой. Отстраняюсь. Беру салфетку и осторожно стираю с кожи избыток смазки. Чувствую ее растерянность. Ругаю себя, что перешел черту. Да, наверное, перешел – и это абсолютно недопустимо. Я только не могу понять, почему Таня настолько удивлена своей реакции на случившееся.
– Вам уже выдали график посещений?
Я знал, что девочки на рецепции все сделали правильно, и мой вопрос был вызван скорее желанием сказать хоть что-то, чем необходимостью услышать ответ.
– График?
– Да, график… Вам должны были расписать время приема и выдать дополнительные рекомендации.
– Ох, да… Конечно. Извините… Мне все уже отдали.
– Хорошо. Я советую вам по возможности заменить один препарат из листа назначений на западный аналог. Он гораздо более эффективный. Так что… если решите прислушаться к моим словам, в рекомендациях вы также найдете его наименование.
– Спасибо, доктор. Я… Мне вас очень рекомендовали.
Молча киваю головой. Мне прекрасно известно, что я на хорошем счету в городе, да и вообще по стране. Запись ко мне на прием расписана на полгода, если не на год вперед, я занят с утра до поздней ночи и, кроме работы, ничего в этой жизни не вижу. Меня это устраивает. Это, наверное, лучшее, что могло бы со мной случиться, после всего.
Уютную тишину кабинета нарушает трель телефона.
– Извините, – неловко бормочет моя пациентка, но трубку все же берет, – Саш, я сейчас не могу говорить. Перезвоню буквально через пару минут… Что? Эээ… Сегодня? Но… у нас же…
Она не договаривает, торопливо прощается и выскальзывает за дверь. А меня окатывает волной разочарования и боли, которая от нее исходит. Уже даже не пытаюсь анализировать природу этого явления. Я просто чувствую, «вижу» посторонних, абсолютно мне незнакомых людей. Это происходит по-разному. Иногда мне приоткрываются целые эпизоды из жизни. Я как будто смотрю кино, но не с начала, а с середины фильма. Не имея представления о том, что было, и каким будет финал. Сцены из чужих жизней – единственное, что я видел за последние годы…
Но гораздо чаще посторонние вторгаются в мою голову на уровне эмоций и ощущений. Реже – я слышу их мысли. Поначалу, когда еще не научился отделять их от своих – думал, с ума схожу. Однако со временем наловчился фильтровать это все, выстраивать блоки вокруг собственных чувств. Стало немного легче.
Три последующих пациента проходят через мои руки на автомате. Мысленно я нахожусь вовсе не с ними. Злюсь на себя, но ничего не могу поделать – меня уносит. Туда… к ней. Недоволен собою страшно. Мало того, что позволил себе абсолютно непозволительное, так еще и всю последующую работу делаю без души, спустив рукава. Что называется, на классе. Хорошо, что во всех трех случаях речь идет об обычном лечебном массаже. Ничего сверх я бы сегодня не смог показать.
Когда за последним пациентом закрывается дверь – с облегчением выдыхаю. Завтра будет легче, так всегда бывает. А пока я на ощупь бреду в опустевший тренажерный зал. Физические нагрузки здорово успокаивают. Когда ты выжимаешь пару сотен килограмм – тут уж не до посторонних мыслей. Возможно поэтому я и пристрастился к качалке. Сегодня день ног.
– Привет, Степ. Что-то тебя совсем не видно.
Оборачиваюсь на звук, протягиваю ладонь. Тимур – один из наших самых опытных инструкторов. Плюс тренер по борьбе.
– А ты почему здесь? – удивляюсь я. Мои часы подсказывают, что рабочий день Тима уже давно окончен.
– Тебя буду страховать. Вот какого хрена ты вчера устроил?
Так-так, это намек на то, что я жал без страхующего. Они там что, камеры просматривают? Весело.
– Размялся немного.
– Без страховки!
– Да брось, мамочка. У нас отличные страховочные упоры, – парировал я, добавляя вес.
– Ага… Я вчера как раз просматривал видео, как один придурок чуть не убился, понадеявшись на них, – голос Тимура окрасился кислыми нотками скептицизма.
– Да ладно. Кончай, Тим… Я жал без замков на грифе. Если бы что-то пошло не так, я бы просто сбросил блины.
– И то хлеб, – выдохнул Тим.
– Не учи папку жить. Давай… проваливай! Небось, девицы заждались уже.
– Какие еще девицы?
– Которые приходят на тебя пооблизываться, – хохотнул я. Это, и правда, забавно. Охочих добраться до тела Тимура было хоть отбавляй. Для здешних мужиков эта тема стала поводом для многочисленных шуточек. Взрослых дядек хлебом не корми – дай только поржать.
– И ты – Брут! – фыркнул Тим.
– Ну, вот еще… Тебе просто завидуют. Гордись! – пропыхтел я, разминаясь.
– Ага…
Разговаривать, выполняя силовые упражнения, довольно непросто. Поэтому очень скоро наша беседа сошла на нет, и в зале установилась тишина, которую разбавляли редкий звон снарядов да рваные жадные вдохи. Ошибочно полагать, что для поддержания формы в зале нужно пыхтеть часами. При грамотно составленной программе тренировок и правильно подобранном питании – лично мне достаточно двух-трех полуторачасовых тренировок в неделю. Вот и на этот раз уложился за час. Быстрый душ, раздевалка – и здравствуй, июльская жара.
Если верить часам, на улице ночь. Моя же ночь – круглосуточна и круглогодична. Уже привык. И горечи не испытываю. Моя темнота совсем другая на вкус.
По улице перемещаюсь при помощи трости. Была мысль завести собаку-поводыря, но… Я не хотел ни к кому привязываться. Это было бы лишне. Триста шагов прямо, двадцать влево. Осторожно, ступенька, дорога, и снова бордюр, между домами по вытоптанной дорожке к родной шестнадцатиэтажке.
Раздеться догола, лечь на прохладные простыни и, поддавшись искушению, которое сжирало на протяжении всего вечера, позволить себе… её. Снимаю блоки и задыхаюсь! Тону в черной, клейкой тоске. Захлебываюсь в потоках её слез. Сжимаюсь от острого болезненного чувства собственной ненужности. Таня…
Глава 2
Злюсь. В первую очередь на себя. За то, что так и не научилась отстраняться. Не свыклась, не смогла… Боль скручивает, рисует замысловатые узоры на моей исполосованной душе, заштриховывает старые шрамы, чтобы поверх них нанести свежие. Ведь, несмотря на то, что свободного места давно уже нет – моей агонии нужен простор.
В который раз руки тянутся к телефону. Ненавижу… ненавижу себя за это. Я чертова мазохистка. Или это не я? Что, если меня в принципе нет? Разве я могу быть такой?
Сжимая трубку в ладони, подхожу к зеркалу. Мне жизненно важно увидеть, что от меня прежней еще хоть что-то осталось. Вскидываю взгляд. Все еще красивая. Идеально вылепленные скулы – мой главный козырь. Как и светящаяся гладкая кожа. Иногда меня спрашивают о том, каким чудодейственным средствам я обязана своей красоте. Я смеюсь и отвечаю – слезам. Поверьте, я ни капельки не шучу. Идеальное увлажнение. Правда…
Касаюсь пальцами зеркала. Веду по губам и вверх… Вглядываюсь в отражение собственных глаз в надежде отыскать там что-то от той беззаботной девочки, которой была когда-то – и не нахожу. Ту девочку двадцать лет умерщвляли. Двадцать чертовых лет…
Жадно хватаю воздух и снова нажимаю на иконку Инстаграм. Я давно уже в курсе того, что мой муж мне изменяет. Меняются только лица… На этот раз молоденькая совсем. Симпатичная, но не более. Видимо, на каком-то этапе молодость любовницы вышла для Сашки на первый план. Может быть, он так самоутверждается и бежит от мысли о предстоящей старости? Господи… Какая нелепость, зачем я его оправдываю?!
Ноги не держат. Сажусь на кровать. То самое фото просмотрели уже несколько сотен человек. И я принимаюсь гадать, сколько просмотров приходится на членов нашей семьи. На меня, на сыновей, на сестер моего мужа… О, последние о нем знают все! У Саши с сестрами прекрасные, доверительные отношения. Впрочем, как и у меня. Только я далеко не сразу поняла, что при любом нашем конфликте с мужем брат для них останется братом, а я… Я, как всегда, останусь у разбитого корыта. Меня воспринимали всерьез ровно до того момента, пока я оставалась покладистой. Во всех остальных случаях – меня в лучшем случае игнорировали.
Я выключила телефон и подошла к окну. Слепо уставилась вдаль, но перед глазами все равно стояла фотография той девушки… Явно беременной любовницы моего мужа. Смешно… И больно одновременно. Меня душит истерика. Почему именно сейчас, господи? В двадцатилетний юбилей нашей свадьбы? Это такая насмешка? Или знак? Или… К черту.
Он даже меня не поздравил. Хотя… Разве в подарках дело? Отнюдь. Все дело в том, что для Саши прошедшие двадцать лет ни черта не значили. Все мои жертвы, все мои компромиссы… по большому счету были совершенно напрасны. А ведь я действительно верила, что с возрастом он остепенится. Поймет, как отчаянно сильно его люблю! И, наконец, оценит по достоинству… Разве можно быть такой непроходимой дурой?
Залетела в шестнадцать. Об аборте не допускала и мысли. Как я могла убить ребенка того, кого так сильно любила? Я не смогла. Все последующие годы измены мужа оправдывались тем, что, женив на себе девятнадцатилетнего парня, я не дала ему нагуляться. А значит, во всем происходящем виновата была исключительно я сама. Сколько раз я слышала эту извращенную истину? Не от него, нет! От свекрови, сестер, друзей… Не сосчитать. И я действительно винила себя – вот, что страшно! Изменял он, а винила себя. Теперь поумнела. Да только поздно, наверное. Мне тридцать семь. За плечами двадцать лет брака и мучительной боли. В какой-то момент я с ней даже сроднилась, стала ее рабой…
Сашка сказал, что задержится на работе, что у них очередной план-перехват, господи… Сколько этих планов я повидала за свою жизнь! Если бы полиция в действительности выполняла хотя бы их десятипроцентную норму, наши тюрьмы бы опустели. Все ложь…
Я всхлипнула и в страхе закрыла ладонью рот. Мальчики уже выросли, у каждого из них своя жизнь, но я все равно боюсь разрушиться у них на глазах. Мой старший – довольно успешный спортсмен, гоняет в футбол, живет отдельно и зарабатывает побольше нас с Сашей. Младший… младший сегодня сдал последний школьный экзамен. Он решил пойти по стопам отца. За ним уже закрепили местечко на юридическом факультете престижного вуза. Мои птенчики выпорхнули из гнезда, а я осталась наедине со своим мучительным одиночеством. Мне больше не на что было отвлечься. Я уже не требовалась им, как раньше. Я не могла их даже обнять. Мне вообще стало не к кому прислониться…
Телефон молчал. «План-перехват» затягивался. И моя агония тоже. Слезы лились, и я их зло стряхивала. Секунды тянулись жвачкой. Мне было тридцать семь, но порой мне казалось, что моя жизнь проходит в совершенно ином времяисчислении. Вполне возможно, мне уже сотни лет или даже, может быть, тысячи… Я чувствовала себя древней, как мир, старухой.
Чтобы отвлечься, попыталась вспомнить что-то светлое. Ведь было же мне когда-то хорошо? Наверняка было… Когда Данька родился, или Демид. Я испытала колоссальное, невозможное счастье. И после все радостные моменты моей жизни были связаны с успехами сыновей. Вот и все. Ничего личного. Персонального. Моего…
В памяти всплыл мой сегодняшний прием у рекомендованного Сашкиным начальником массажиста. Вот, кто заставил меня испытать блаженство. Практически сексуальное удовольствие. Вообще не поняла, как так получилось. Просто его руки, вкупе с тихим осипшим голосом, скрутили меня в баранку. Такое случилось впервые за всю мою жизнь. Мне плакать захотелось, когда он отнял у меня свои красивые сильные ладони. Вот, до чего я докатилась… Я так сильно нуждалась в ласке, что она мне виделась даже там, где её не могло быть по определению.
Постояв еще немного, все же улеглась в кровать. Дала себе установку спать. Уже поняла, что муж ночевать домой не придет. Не стоило себя истязать надеждой. Забыться сном, погрузиться в его волшебную анестезию. Сон – он ведь почти как смерть, которая с каждым прожитым днем для меня все желаннее…
Забытье наступало не торопясь, будто нехотя. Странное ощущение, я как будто нахожусь в трансе. Полуявь – полусон, в котором я больше не одна. Кожей чувствовала чье-то присутствие, но мне совершенно не страшно. Я настолько устала от одиночества, что кто угодно рядом лучше, чем никого. Иначе я утону в своем горе. На моей шее ожерелье измен. И эти неподъемные камни вот-вот утащат меня на дно…
Тот, кто рядом, касается моей поясницы. Неторопливо шагает пальцами по моему телу, от самого крестца и вверх по неглубокой ложбинке позвоночника. Перешагивает с одного выпирающего позвонка на другой, поглаживает шершавыми подушечками. Мое дыхание учащается. Это мой сон, я его режиссирую. А потому на месте невидимых рук представляю вполне конкретные. Нет… не мужа. Впервые – не мужа…
Может быть, я схожу с ума, может быть, это безумие – защитная реакция моего организма – я не знаю. Я просто сдаюсь в плен всему происходящему и не пытаюсь анализировать. Невидимая рука неторопливо скользит по моим длинным волосам, аккуратно перебрасывает их через плечо и тут же обхватывает мое горло. Гладит большим пальцем гортань, в то время как вторая ладонь ложится мне на живот. Дыхание перехватывает. Воздух замирает в груди и раскаленным потоком проносится по венам. Мне почти больно. Это сладкая боль, она вытесняет другую – совсем не такую приятную. Его рука на моем животе остается недвижимой, но ее тепло просачивается в меня через поры и сворачивается жарким комком внутри.
И я представляю. Его широкую распластанную ладонь на моем животе. Я вижу длинные смуглые пальцы с аккуратно подрезанными ногтями и выступающие на коже вены. Красиво. Невыносимо, невозможно прекрасно. Я могу так лежать целую вечность, но мой сон движется дальше. Как и руки моего призрачного любовника. С шеи на мочку уха, едва касаясь – вниз. Шершавыми кончиками пальцев трогает через ткань сорочки вершинку соска. Прикосновения едва ощутимы – оттого, возможно, все мои чувства обостряются донельзя. Меня разрывает мириадами противоречивых желаний. Мне хочется продолжать в том же темпе… Мне кажется, я умру, если он не остановится… Но в то же время я абсолютно уверена, что если это случится – смерть за мной придет наверняка!
Рука на животе оживает. Перемещается на бедро и дальше – к самому сокровенному. Через ткань надавливает на мою промежность, находит пальцами жаркий возбужденный бугорок. Я полностью мокрая и готовая для него. Чуть развожу ноги, давая его ласкам больший простор, и захлебываюсь стоном, когда его твердые пальцы скользят по моим лепесткам.
В мой сон врываются посторонние звуки. Я пытаюсь их игнорировать, но в какой-то момент это становится просто невозможно. Открываю веки и наталкиваюсь взглядом на виноватый взгляд мужа.
– Привет.
– Привет. Ты себя хорошо чувствуешь? Ты стонала…
Я сажусь на кровати, стряхивая с себя остатки сна. Он был настолько реальным, что я не сразу прихожу в себя.
– Да… Все нормально… Который час?
– Уже семь…
– О господи… Где ты так долго был?
Зачем я спрашиваю? Чтобы услышать очередную ложь? Это то, что мне действительно нужно? Серьезно? Живот тянет, между ног влажно и скользко. Мое настроение скатывается до отметки ноль. До чего я докатилась… Есть ли вообще в этой пропасти дно?
– Я…
– Только не говори, что был на работе, Голубкин. Даже как-то обидно, что за столько лет ты не придумал более правдоподобной легенды.
Сашка пыжится и возмущенно раздувает ноздри. Чувствую себя зрителем в театре одного актера. И все бы хорошо – да только репертуар безнадежно устарел.
– А я ничего не придумываю, Таня. Заметь, ты все озвучиваешь за меня.
Чувствую, что начинаю скатываться в истерику. Зря. Ведь все статьи, посвященные теме возвращения блудного мужа, начинаются с того, что истерики в данном случае – последнее дело. Доморощенные психологи убеждены, что неверному в родных пенатах должны быть обеспечены максимально комфортные, приближенные к санаторным, условия. Никаких скандалов и, боже упаси, никаких упреков… Улыбка на лице, вкусные завтраки, которыми, почему-то считается, любовница не озаботится. Господи, какая чушь…
– Ну, так озвучь свою версию. Кто тебе мешает?
Я могу собой гордиться. Мой голос почти не дрожит. Я встаю с постели и отхожу к окну. Иначе… Не знаю, что… Вцеплюсь в него, как питбуль. Зубами в глотку.
– Я ухожу, Таня.
– Что?
Мой голос больше похож на хрип. Я собой гордилась? Забудьте… У нас было всякое. Но до этого никогда не доходило. Никогда.
– Я ухожу. Мы давно уже чужие люди…
– Ох, избавь меня от этого! – разворачиваюсь резко, даже в глазах темнеет. Обида с силой давит на сердце, и, мне кажется, оно идет трещинами.
– Ну, вот! А ведь я хотел с тобой нормально поговорить! Как взрослые люди!
Он берет чемодан. Тот, который я покупала для поездки в Грецию, и начинает методично складывать в него свои вещи.
– Подожди… Что ты делаешь? – как последняя дура спрашиваю я и начинаю так же методично возвращать их назад.
– Тань, ну, прекрати, а? Не трави душу…
Я оседаю на пол. Театрально? Возможно. Я и не утверждала, что у нас один Сашка – актер. Мы все живем будто в чертовой Санта-Барбаре.
– Не трави душу? – повторяю, слизывая проклятые слезы с губ. – Это точно твоя реплика, Саша? Может ты перепутал сценарий?
– Бл*дь! Ну, почему всегда так?! Почему нельзя по нормальному?
– По нормальному? – смеюсь, смехом срываю горло, – Знаешь, а я тоже всегда задавалась этим вопросом. Почему нельзя? А, Голубкин? Тебе что не хватает? Жена – умница, красавица, дети – пацаны, гордость для любого нормального мужика… Дом – полная чаша. Секс… раком, боком и с прискоком, я тебе хоть в чем-то отказывала? Су-у-ука! Да я вагинопластику для тебя сделала, чтобы тебе, любимому, потуже было! Я сделала чертову вагинопластику!
– Всему дому об этом расскажи, – буркнул Сашка, дергая замки на чемодане.
– Подожди! – закричала я, вскакивая с пола. – Подожди, Сашка… – выдохнула со всхлипом, встряхнула головой. – У Демида выпускной послезавтра. Мы должны на него пойти… Вместе. Ведь мы же родители! Что я ему скажу? Что тебе не до него?
– Я могу прийти на выпускной вечер.
– Послушай… Пожалуйста, давай не так! Зачем портить ребенку праздник?
– Ему почти восемнадцать, Таня. Не такой уж он и малыш.
Конечно, ему виднее. Сам-то трах*ет не намного более старшую…
– Но все же! Зачем торопиться, Саш? Я прошу два-три дня. Потом… потом уходи, если не передумаешь, я…
Что я – я не знаю. Просто не заглядываю так далеко наперед. Неизвестность меня пугает до дрожи в коленях, и я, как малахольная Скарлетт ОʼХара, откладываю мысли о будущем до лучшего дня. Я сама от себя бегу… Стыдно за собственное малодушие, стыдно… за ту, кем я стала. Моя женская гордость давно уже втоптана в грязь. Стерта в порошок, развеяна ветром измен. Иногда я мечтаю собрать себя по крупицам, но даже сама не верю, что найду в себе силы на это.
– Ну… Я не знаю. Я уже пообещал…
Он капитулирует. Я это вижу. И мне мерзко от облегчения, которое слабостью распространяется по всему моему телу. Его нерешительность не должна меня делать такой счастливой! Это противоестественно! Но я радуюсь… что мой неверный, гулящий муж остается со мной из жалости.
Сама себя ненавижу.
