Kitabı oku: «Чарованная щепка», sayfa 18
Глава 27. Благородные гости и разные странности
В Итирсисе: 14 мая, воскресенье
День, когда на главы лучащихся Кинри и Селены были возложены брачные венцы, прочно вошел в архивы Итирсиса.
Тетушка Агата и все воинство ее соседок так развернулись в устроении пира, что ни аптека, ни внутренний дворик не вместили бы амплитуду этого торжества. По настоянию счастливой тещи были приглашены все приличные знакомцы жениха: в это число попали и старые друзья, и постоянные покупатели из благородных. Поздравить молодых было предложено даже артефакторам Карнелис и местной магичке Лее.
Аптекарь исполнил абсурдную блажь своей новой матушки и, обреченно краснея, подписал все приглашения для избранного круга.
Он так и не сумел взять в толк, почему аристократы согласились.
Оценив масштаб намеченного действа, кумушки велели вытащить все раздобытые по соседям столы и лавки на маленькую Кошачью площадь за квартал от Кленовой улицы. Почетные места определили за столом отдельным, но размещенным по центру возле молодой семьи, покуда остальные протянулись по бокам подковою. Перед ней сколотили дощатый помост, укрывший земляные кочки – ради веселой дроби танца тетушке не жаль было разобрать и старой сараюшки.
Гости разместились сообразно возрасту: молодежь все больше водила хороводы, а гости постарше мест почти не покидали: ели, пили и любовались ладными подросшими детьми. Праздник был устроен от души.
Однако, мир лежит во зле – память людей чаще увековечивает не созидания, а разрушения, наподобие поджога древнего идольского капища.
Говоря попросту, до самого вечера собравшиеся обсуждали не столько триумф чистой любви, сколько семнадцать ограблений знатных домов, лишивших столицу покоя минувшей ночью.
Семнадцать! Итирсис – город крупный, но даже для него цифра гремела ужасающе. Какие устои пошатнулись, что злодеи смогли обойти охранные артефакты, при том устроенные по схемам, друг от друга разнящимся?
Пострадали весьма состоятельные хозяева, и такая несправедливость особенно возмутила простых горожан. Еще бы: окажись хоть одна жертва как-то поближе – уж они бы вызнали все стоящие детали. Богачи же сомкнули уста, и даже бывалые кухарки не сумели разжиться фактами – распространение сведений было вмиг табуировано свыше.
Впрочем, слухов набралось предостаточно, и множились они в обычной своей прогрессии. За взрослыми столами тосты и щедровки для молодых скоро затмились трактовками краж самыми безумными, от участия в деле мифических домовых до изощренных поползновений извечного южного врага.
Только молодцы и девицы, разгоряченные собственной юностью и тостами с верою в счастье, не сходили с гулкого дощатого помоста. Затеяли шуточные попевки: группу музыкантов с кугиклами да зычными жалейками линии танцующих обступили наподобие лучей и двигались посолонь, перекликиваясь бойкими куплетами.
Кинри, может быть, и смутился бы такой веселости, но сияние невесты рядом с ним затмило его разум, и он в изумлении нашел себя уже полчаса кружащим в одной из линий.
Лея, стоя вблизи настила, долго наблюдала за дробным «горохом» деревянных подошв и многоцветием лент, провожавших закатное солнце. Музыка лилась бесхитростная, но мало кого могла оставить в равнодушии. Магичка вполне удерживала себя от пристукивания ножкой, но легкое качание головкой в такт, подумав, себе дозволила.
Она не мнила себя частью общего веселья, но и пропустить столь заметное событие не могла. Если бы кто вопросил ее о причине, Лея, пожалуй, сослалась бы на ощущение некоторой ответственности за собравшихся. Иногда она ловила себя на вполне материнской заботе, почти забывая, что многие из горожан старше ее втрое или впятеро. Едва ли разумно возлагать себе на плечи подобный долг, но когда тебе шестнадцать и ты имеешь силу раскидать всю толпу одним щитом, искушение поиграть в покровительство трудноодолимо.
Кроме того, сегодня здесь плескалось заразительное счастье.
– Соединение двух сердец! Что может больше тронуть пару, которой это благо суждено лишь спустя пару лет! – пафосный тенор изжил ее умиротворение.
Лея с трудом удержала вздох. Алессан с отрадою принимал как восхищение по случаю своего прихода, так и досаду – лишь равнодушие встречалось им с обидой.
– Алессан Диегович! Ваше внимание к свадьбе аптекаря ставит меня в тупик, – магичка постаралась отозваться со всей стылой светскостью.
– Я умею изыскивать приятности в любой обстановке, – заверил незваный гость, становясь возле нее и не слишком-то взирая на воспетый им союз.
– Разве вам не нужно иногда учиться? – Лея и здесь проявила заботу. – У юных магов, столько тягот! Как вы находите время для встреч?
Она знала, о чем говорит: чары и военное искусство, история и риторика, фехтование и верховая езда – лишь краткий перечень предметов, составляющие взращение государственных умов, а также их тел, принужденных прежде пройти горнило военной службы.
Алессан рассмеялся как человек, слышавший о всякой «тяготе» только издали.
– Польщен, что вы радеете о моем образовании, дорогая невеста.
Иронизировать он мог уверенно – ночные штудии над книгами были великою тайной, а чары, маскирующие круги под глазами, пока еще его не подводили. Ах, юность! Ты позволяешь проворачивать с бдением до утра такие фокусы, в которые самим с натяжкой поверится через дюжину лет и пару детей.
Однако, причина мозолить глаза девице у Алессана на сей раз была самая серьезная: маг за нее беспокоился. Туманной неясностью отдавали происшествия этой ночи, а значит, и днем ожидать можно было всякого. Лея – сильная ученица, но всеобщая любовь сделала ее непростительно беспечной относительно своей сохранности.
Маг находился на площади уже давно, но сообщать об этом невесте, конечно, не было резона. Он вообще предпочел бы балагурить на совершенно иные темы, но магичка, зараженная общим любопытством, спросила с деланой небрежностью:
– Вы, конечно, обладаете куда большей полнотою сведений?
Внутренний Алессан отметил, что Лея как будто заодно прощупывает степень своей над ним власти – и с похвалою вывел, что таковая отсутствует. Несмотря на странную злость по поводу ее побега и ревность к новому обществу, никакая нежная страсть его разум не затмила.
– Если и так, Лея Сальвадоровна, то лишь потому, что своему языку я хозяин, – проговорил он с большим для себя удовольствием.
Вообще-то Диего Бернардович Алвини, уже пять лет глава Земского приказа, не то чтобы часто советовался с наследником по секретным служебным делам, но, по крайней мере, отсекал слухи совсем уж бестолковые. Он счел допустимым предупредить Алессана, что инцидентов произошло даже несколько больше озвученного числа и что едва ли это были кражи ради кражи. Следует быть готовыми ко внезапным продолжениям и держать свое чуткое магическое ухо востро.
– Так я и думала, – кивнула магичка, впрочем, понимая, что ход использует крайне дешевый. Юноша ожидаемо не бросился доказывать свою осведомленность.
– Версию домовых следствие не рассматривает, – все-таки приоткрыл он завесу тайны, чуть склоняясь к ее ушку, и добавил уже серьезнее, – ваш дом не пострадал.
Лея кивнула еще раз, уже с благодарностью. Ее отец не мог стать жертвой грабителей – тут она могла жарко поспорить с кем угодно – но в глубине души все равно тлел огонек беспокойства.
– Диего Бернардовича ждут сложные дни, – сочувственно добавила она, поддерживая переход на тон искренний. – Держитесь.
Отец Алессана действительно покинул усадьбу еще ночью и заглянул затем лишь для скоротечного завтрака. Юноша думал даже предложить помочь и ему скрыть отметки бессонной ночи под глазами, но не осмелился шутить с магистром Алвини, пребывавшим в таком напряжении.
– Благодарю, – Алессан принимал заботу сложно, и потому быстро, даже с натугой, перешел на привычный окрас речи: – Должно быть, и ваши вечера оказались непросты, моя нареченная?
– Отчего? – вырвалось у Леи прежде, чем она успела поймать себя за язык и разочаровать собеседника незаданным вопросом.
– Как же! – замурлыкал тот. – Свадьба наверняка потребовала приготовления трех-четырех бочек «отрезвленья»!
– О нет, Алессан Диегович, напротив, – возразила девица, – я обошла почти каждого с предупреждением, что «отрезвлений» сварила много меньше обычного и поднимаю на сегодня плату. Учтите это и вы, второй раз я не стану утруждать соседей, доставляя вас к дому на тетушкиной повозке, – в досаде на свой поспешный вопрос она хлестнула даже больнее, чем желала бы.
Завидно владевший собой Аллесан все-таки дернул ноздрями. Проигрыш в сцене с грозой занимал его не слишком, но представление о том, как он потом бесчувственно валялся на дне старой телеги, обернулось настоящей пыткой. Ладно бы он лежал у ног Леи как раненый воин, на спине, с каплями дождя на губах, в забытьи выдыхая ее имя! Это еще можно было снести. Так ведь его скорее бросили мешком в дурацкой позе, может быть даже лицом на замызганные доски. Напоминать ему об этом – с ее стороны просто бесчестно.
Он много чего мог съязвить в ответ, но предпочел смолчать красиво и оскорбленно. Лея затаила улыбку в глубине серо-синих глаз, но и в самом деле нашла себя чуть виноватой.
В продолжении их беседы танцующие лучи совершили полный круг, и перед застольщиками снова плыла новобрачная пара. Кинри запыхался, очки приходилось поминутно протирать, но, кажется, ничто не могло заставить его отойти от раскрасневшейся молодой жены, пляшущей самозабвенно и с признаками большого мастерства.
Селена честно оплакала свою девичью волю накануне, когда подружки расплели ее косу на две и собрали кольцом на голове, но на этом дань строгим традициям почти завершилась. Прежде без нового «замужнего» убора ей не попустили бы и носа показать за родной порог, но нынче времена пошли вольнолюбивые, даже главу покрывали не всякие горожанки, не говоря уже о знатных дамах. Невеста тоже не сидела полонянкой до свершения пира, но живо смеялась и цвела, источая радость на добрых гостей. Подруги, в числе которых Арис, не могли на нее нарадоваться: аптекарь был мужчиной неприхотливым, суровой родней не обремененным, дом свой обустроил со всякой хитроумной новинкой для облегчения хозяйкиного бремени – бери да строй быт на свой лад. Отчего же не веселиться!
Вослед Селене, выделяясь кроем платья и убранством кос, двигалась леди Виола. Она приложила свойственное усердие к освоению движений и вскоре уже вполне сносно повторяла «шаг-каблук-шажок», упиваясь причастностью к этому празднику жизни.
Себастьян собрал две брови в одну и надзирал за сестрою в расстройстве.
Конечно, сознательный юный аристократ не испытывал ни малейших колебаний, получив приглашение. Очевидно составленное из вежливости, оно требовало столь же понятливого отказа. Почти деревенская свадьба не вписывалась в область мероприятий, рекомендованных к посещению лиц благородного сословия.
Виола же имела отличное и весьма твердое мнение. Говорунья припомнила все – от важности новых знакомств и необходимости уважить их первого крупного заказчика, до собственной скуки в тоскливых рабочих буднях (попробовал бы кто другой так именовать ее пылкие трудовые подвиги – мог бы запросто остаться без обеда). Словом, юноша убедился в одном – Виола побежит веселиться и без его сопровождения, а козырь откровенного братского запрета лучше приберечь до по-настоящему вопиющих случаев.
Посовещавшись уже предметно, юные Карнелисы решили не смущать горожан чрезмерно парадным обликом. Возможность пойти в буднем камзоле примирила Себастьяна с надобностью приглядеть за сестрой на подозрительном приеме. Виола же кропотливо выжгла лучиной инициалы «К» и «С» на двух греющих подставках и с этим даром по-свойски впорхнула в задорную свадебную толпу.
По чину Себастьян был, конечно, устроен тетушкой Агатой за столом почетным. Для украшения сего особенного места снарядили самую белую скатерть от лучшей узорницы и самые румяные пирожки. Однако, стол оставался и самым пустым. Алонсо Давыдович – не знатный, но уважаемый – поздравил старого друга, поддержал скупую беседу, отведал фаршированного гуся и удалился, влекомый заботами. С магичкой, рано покинувшей место, Себастьян и вовсе разминулся.
За столом он сидел совершенно один и теперь, поминутно косясь на пляску, задумчиво умащивал сметаною горячие вишневые вареники. В простоте нравов горожане мало беспокоились об этикете – коварное угощение поставило его перед надобностью прилюдно выплюнуть косточку, что в его картине мира считалось совершенно недопустимым.
Юноша замер в сомнении. Надо же было случиться, что именно в сей темный час напротив него соткалась пышная фигура Карлоты Эдмондовны.
– Себастьян Базилевич! Приятнейшего вам вечера, – обрадовалась она.
Себастьян поднялся для приветствий новой гостьи – Карлота Эдмондовна чиниться не любила, но дамой была одного с ним круга. В который раз уже маг предположил, что его сестра в преклонных годах будет очень сходна с нею манерами. Беды в этом нет, но и гордиться как-то не выходило.
– Доброго дня, – поклонился он. Косточку осталось только проглотить, лелея надежду по крайней мере не подавиться.
– Как чудесно, что наш аптекарь в награду за свой добросовестный труд получает признание от людей почтенных! – проклокотала советница.
– Главная награда Кинри Благомировича – его семейное счастье, – предсказуемо вернул древесник.
Видя, что леди настроена говорить, Себастьян принялся покорно подбирать в уме оборот о погоде, однако советница от этой нужды его избавила. Преодолев короткое сомнение, она решилась и зачастила:
– Себастьян Базилевич, уж простите, что в праздничный день к вам с делом обращаюсь, но встреча наша как нарочно послана! Прошу, загляните на днях – дерево наше совсем сломалось.
Древесник оглох и позабыл о шумной свадьбе. Ужели самое прекрасное из его творений так рано погибло, оставляя рубец на сердце?
– То есть как – совсем? – невольным эхом отозвался он. – Разбилось?
Дама помахала рукою с кольцами успокоительно, заодно любезно остужая вареники в себастьяновой тарелке.
– Такому я произойти бы не позволила! – заверила она. – Но чудо наше не звучит.
Каждому артефактору суждено пройти этот катарсис хотя бы раз.
Все начинается с особенной затейливой задачи. Мудреный код забирает месяцы, проверки и переделки приносят боль – но когда-нибудь остаются позади, заждавшийся заказчик забирает свой прожект. Нисходит покой, жизнь обретает краски – и эту безмятежность вспарывает весть: «Ничего не работает!»
Магу, сраженному этой лавиной впервые, едва хватило выдержки для сохранения лица.
– Звуки приглушились или вовсе отсутствуют? – осведомился он.
Голосу древесник сумел придать нужную твердость, но голова заполнилась узлами чар: который из них мог вернуть столь критичную ошибку?
– Вовсе, – добрейшая советница глядела прямо, преспокойно круша самооценку мага. – Ни единого.
Себастьян отказывался верить. Каждая ветка чаровалась им отдельно – никакой огрех не мог привести к провалу такого масштаба. Чужой любопытный маг влез в код и похозяйничал? Или советница хитрит, надеясь возвернуть немалую оплату?
Легкий смерч ворвался в их беседу – часто дыша после дробной пляски, румяная Виола подлетела к их столу.
– Карлота Эдмондавна! – звонкая барышня чуть не расцеловала свою любимую заказчицу и немедленно справилась о ее здоровье.
Узнав, что лишь возврат бессонницы мешает благоденствию, задорно подхватила:
– Кухарка славно подкрепляет ваши силы! Помню ее восхитительный говяжий бульон! Между прочим, – точно спохватилась девица, – могла ли она или кто-то из слуг быть так заворожен деревом, что обмахивал его веером до полного лишения заряда?
Советница чуть склонила голову и подбоченилась – Виола мягко заподозрила ее в неверном обращении с артефактом – но сердиться на бойкую девицу не умела и взирала покровительно.
– Безумие намекаете? – пожурила она почти с ласкою.
– Не гневитесь, – ничуть не потерялась Виола. – Должно же разведать самые простейшие причины!
Себастьян с большим облегчением отшагнул вбок и перевалил внезапную баталию на плечи младшей сестры, имеющей к этому тягу и некоторый даже опыт, хотя отлично знал – заряда в дереве достанет на полгода интенсивнейшей работы.
– Вам не о чем тревожиться, – продолжала заверять она советницу. – По договорной грамоте до лета длится срок нашей гарантии.
– Стало быть, пришлю вам дерево для проверки? – успокоилась владелица калеки.
Памятуя, как едва не поседела при доставке, Виола всплеснула быстрыми руками почти так же, как недавно сама Карлота.
– Мы сами к вам подойдем на седмице! – обещалась она.
Строгость в ее голосе предназначалась больше брату, на челе которого сияло рвение нынче же исследовать поломку. Виола не собиралась возводить гарантийный осмотр в критическую степень, к тому же, ей вовсе не хотелось расставаться атмосферой праздника.
На покинутом ею помосте шла перестановка – Кинри предложил плясунам передохнуть и вкусить высокой музыки.
Это искусство представляла, конечно, знаменитая скрипачка Леонора. Прижав инструмент к лифу последнего нарядного платья, с болезни еще великоватого, она забывала дышать – давно не случалось парить на крылах ожидания публики!
Скрипачка знала, что до прежнего мастерства ей теперь далеко. Тем не менее, за день до торжества она предложила Селене сыграть для ее гостей в благодарность за все часы, что девица провела в их доме почти сиделкою. Решаясь говорить, Леонора едва укрыла дрожание тонких пальцев – вероятность услышать неловкий отказ нависла пыткой, но артистическая натура жаждала признания куда сильнее укрепляющих настоек.
Невеста разом просияла – на такое украшение вечера она не смела и надеяться.
Теперь Леонора вздохнула поглубже и шагнула на помост, окунаясь во всеобщее внимание. Подбородок коснулся знакомой прохлады.
Арис, наконец, поверила, что матушка здорова: никогда во время хвори та не играла с таким ликованием. Песни ее скрипки даже в срок недолгих улучшений сплетались из печали ожидания, но сегодня локоть порхал счастливой птицей. Победный гимн заставил девицу покрыться мурашками, а после сменился балладой и подвигнул беззвучно плакать, не утирая глаз.
Очнувшись вслед за опустившимся смычком, вязунья обнаружила, что не только ее лицо блестит мокрыми дорожками. Плечистые гости, что не вняли предупреждению Леи об «отрезвленьи», и вовсе рыдали в рукава без всякого смущения.
Леонора встретилась глазами с дочерью. Где-то внутри нее разбитый сосуд срастался и наполнялся гордостью артиста, властвующего над сердцами. Не давая публике привыкнуть, она чуть поклонилась и оставила помост. Селена припала к ней с жаркой благодарностью, и Арис, еще немая, осталась ждать поодаль, у почетного стола.
Выплывая из общего наваждения, Себастьян заметил скромную вязунью и не отвратился их знакомства.
– Передайте матушке мою благодарность, – сердечно попросил он. – Я прежде не подозревал, что музыка способна меня захватывать.
– Неужто мое пение оставляло тебя безразличным? – вмешалась Виола с ужасно серьезным ликом.
Припомнив это пение и свои труды над куполом беззвучия, брат немного даже сбился с мысли. Хитринка все-таки прокралась в уголки губ его сестры.
Семейное дурачество вязунья поддержала нерешительной улыбкой. Виола впервые отметила, что Арис можно считать красивой: разгладившись в беспечности, черты ее лица оказались куда утонченнее кругловатого носика самой леди Карнелис.
– Передам, – светло обещала Арис. – Матушке это доставит радость.
Себастьян еще раз обвел глазами площадь – гости стряхивали гипнотическое оцепенение и принимались говорить, но пребывали еще под сильным впечатлением.
– Что за чары помогают ей играть столь пронзительно? – не сдержал он своей пытливости.
Арис нашла, что аристократ здесь имеет ввиду комплимент.
– Полагаю, они зовутся трудом и талантом, – подыскала она вежливый ответ, силясь, как должно, смотреть в глаза. Витиеватость дворянской речи порою ставила ее в тупик – возможно, от нее ожидалось лишь мило рассмеяться шутке, ибо Леонора, конечно, не применяла в своей игре никакие чары.
– Нимало не сомневаюсь, – что-то в тоне Себастьяна заставило думать, что ответа он ждал иного. – Но, право, мое любопытство искренне.
Арис держала улыбку уже со значительной трудностью – к чему он изволит клонить?
– Едва ли я могу что-то добавить, – сказала она.
Себастьян поджал губы и перевел свой внимательный взгляд на предмет их дискуссии.
– Как пожелаете, пусть они останутся вашей фамильною тайной, – согласился он и повернулся к сестре уже без шуток: – Идем, довольно.
Виола сникла, но не возразила.
Арис была благодарна, что тактичный аристократ сворачивает их беседы, едва заметив ее смущение. Она уклончиво кивнула на прощание и спешно двинулась к помосту, где матушка лучилась от заслуженной похвалы. Арис поймала в сердце теплые искры, рожденные этой картиной – и вдруг мимолетная догадка заставила девицу споткнуться на полушаге.
Ей припомнилось, что в экспериментах с греющей доской господин Карнелис явил невиданную чуткость магического слуха.
Затылок похолодел и Арис обернулась непривычно резво. Древесник уже миновал столы и уводил сестру в одну из улочек.
– Себастьян Базилевич! – отчаянно воскликнула вязунья.
Маг и его сестра, прилаженная к локтю, обернулись в едином порыве. Арис настигла их у края площади и, стыдясь недомыслия, уточнила с робостью:
– Я верно поняла, что вы различили чары на скрипке?
– Разумеется, о них и спрашивал, – отозвался дворянин, пожав плечами.
Он искренне жалел, что завел речь об этой вещице – разговор вышел бессвязным и поверг бедняжку Арис в странное волнение. Девица непроизвольно закрылась от этого взгляда, обняв себя за локти, и проговорила много тише:
– Насколько мне известно, скрипку никогда не чаровали.
Себастьян уловил, наконец, истоки недоразумения.
– Хотите сказать, вы ничего не знаете о коде на корпусе?
Ситуация разонравилась окончательно, а испуганные глаза Арис подтвердили его сомнения раньше, чем она ответила:
– Магии там быть не должно.
