Kitabı oku: «Чарованная щепка», sayfa 5
Глава 6. Полевые работы Виолы рождают новые планы
В Итирсисе: 9 марта, четверг
Виола отвернулась от окна и сердито уставилась в свои записи. Себастьян, обычно погруженный в себя, вспышки наблюдательности проявлял отчего-то всегда не вовремя. Он тоже посмотрел на улицу и виртуозной дедукцией сопоставил недовольное лицо сестры с незнакомой блондинкой, входящей в оружейную вместе с хозяином лавки.
– Сдается мне, нынче Дарий младший сумеет примириться с дефицитом соли в доме, – предположил маг, изображая крайнюю степень задумчивости.
Они сидели друг напротив друга за столом в зале, каждый на излюбленном месте. Виола производила последнюю проверку договорных грамот для Кинри Благомировича, а Себастьян пролистывал зачитанную им до сальных пятен книгу о магическом коде. У каждого в комнате имелось по маленькому бюро для этой надобности, но непостижимым образом любая деятельность почти всегда завершалась за этим столом. Огромный и прочный, с видом на уличные хлопоты, он неизбежно притягивал устроиться и расточить по поверхности бумаги, перья, прочие нужные и не очень предметы вперемешку с чайными пиалами. Словом, вся жизнь мастерской сосредоточилась в конце концов на его дубовой тверди.
– Дивлюсь, что тебя интересуют гастрономические пристрастия нашего соседа, – проворчала в ответ Виола.
Себастьян отложил книгу и потянулся, далеко раскинув под столом свои длинные ноги.
– Вообще-то, меня больше интересует самообразование. Без новых книг мои знания скоро закостенеют до основания, – пожаловался он. – Если Кинри не откажется в последний момент, я сокращу рацион до картофеля и пущу свою долю задатка на поход к букинистам. Из страха захлебнуться слюной я до сих пор не разведал не единой книжной лавки в городе.
– Надеешься, что милосердная сестра поделится с тобой запасами орехов и моченых яблок?
– Разумеется, нет, – фыркнул Себастьян. – Я имею виды на твою абрикосовую пастилу, запрятанную в сундуке под кухонным окошком.
– Сладкоежка, – закатила Виола глаза. – Когда-нибудь это тебе аукнется, помяни мое слово. Лишишься своего «утонченного сложения» или от чего там приходила в упоение та заезжая передвижница.
– Помилуй, пастилу прячешь ты, а чревоугодником выставляешь родного брата! – возмутился юноша, отыскивая на столе деревянные основы для очередного легиона греющих подставок.
Виола поднялась и собрала готовые грамоты – потому что они были готовы, естественно, а не перемены темы ради.
– Наведаюсь, наконец, в знаменитую ароматную аптеку нашего благодетеля. Если задержусь, обедай без меня.
Снарядив бумаги в кожаную сумку через плечо, она утеплилась и отбыла наружу. Старательно избегая смотреть в окна оружейной (да и виден с этой стороны лишь торговый зал), Виола начала розыски улицы, дорогу до которой аптекарь разъяснил ей при прощании.
Ей пока не случалось бывать в этом квартале. Кленовая улица выглядела пестрым смешением среднего достатка и черезвычайной скромности. Район уже был не окраиной, он решительно развивался и крепчал, лачуги выкупались богатыми горожанами для постройки на их месте чего-то основательного – поэтому небольшие мастерские тасовались тут с деревянными избами, а окна солидных двухэтажек для сдачи комнат внаем открывали прекрасный обзор на соседние курятники.
Дом аптекаря был выстроен здесь в незапамятные времена, но подновлялся с требуемой регулярностью и смотрелся очень благопристойно. Против обычного, вход не был отделен от улицы холодным помещением – вероятно, сквозняки здесь были взяты на службу и считались одной из мер супротив вездесущего запаха, хотя помогали слабо.
Виола произвела последнюю проверку – «ул. Кленовая», дверь синяя, титул «Аптека» над входом и еще одна металлическая табличка в форме геральдического щита со змеей на зеленом поле, переданном при помощи рельефных диагональных полос.
Убедившись, что попала по адресу, Виола решительно распахнула дверь. Тут же закрыла ее, секунду постояла, сделала глубокий вдох и уже совсем не спеша вплыла в благоухающее помещение первого этажа аптечной лавки.
Вторично среагировал на ее движение колокольчик, так что Кинри, стоящий у полок с правой стороны, был уже дважды осведомлен о вторжении в свое логово.
В аптеке царил легкий сумрак, оберегающий лекарства от коварных солнечных лучей – невысокие окна были задрапированы ситцем с вышитыми цветами и литерами «Lamium album». Стены едва проглядывали за рядами узких шкафчиков и полок. Кинри спешно убрал на одну из них последний пузырек свежего зелья и приветствовал девицу.
Виола все еще не решалась открыть рот, атакованная травяным букетом. Запах не был совсем уж противным, но смесь дурманила и вышибала дух. Пробормотав ответное благопожелание почти не размыкая губ, она еще некоторое время привыкала, нарочито медленно разматывая слои вязаного шарфа и тщательно цепляя шубку к напольной вешалке у входа.
Наконец, слегка притерпевшись, она извлекла бумаги на свет.
– Проверьте, Кинри Благомирович. Здесь уговор в двух копиях и магическое задание, подробно описывающее артефакт и манеру его работы. Ваш росчерк необходим на каждом листе рядом с моим, – она передала стопку хозяину лавки, и в этот миг заметила пушистого белого кота.
Он вошел с респектабельностью монарха и пытливо посмотрел девице в глаза. Обычное «кис-кис» застряло в ее горле и, действуя скорее безотчетно, Виола изрекла:
– Доброе утро, господин Тысячелистник Обыкновенный. Меня зовут Виола Базилевна, мы сотрудничаем с вашим… с Кинри Благомировичем по вопросу небольших преобразований аптеки. Надеюсь, они придутся вам по вкусу.
Кот повел хвостом в обе стороны поочередно и, как показалось, кивнул благосклонно.
– Я рассказывал тебе, помнишь? – дополнил юноша, разметая травяной сор между горячей треногой и маленькими весами, чтобы кое-как расположиться на столе с бумагами. Было очевидно, что читать ему нет никакой охоты, но, при всем уважении к своему коту-наставнику, едва ли можно было перевалить на него эту ответственность. С прискорбием Кинри приступил к изучению виолиных причудливых формулировок, демонстрирующих, по ее задумке, владение сухим и точным канцелярским языком.
– Вы позволите сделать несколько набросков вашего портрета? – между тем предложила девица, еще обращаясь к коту.
Тысячелистник, конечно, в первую минуту не обнаружил никакой реакции. Затем, как это принято у котов, постановил переместиться на середину комнаты и замереть в аккуратном сидячем положении.
Виола выхватила из сумки черновые листы и маленький уголек, который позволял без труда поправлять неточность зарисовок. Поискав глазами стул, она заметила, что кот многозначительно взирает на коренастый табурет у лекарственных полок, с помощью которого можно было достичь вершин хранилища.
– Спасибо, – сказала она, подтащила табурет ближе к натурщику и, устроившись удобно, предалась рисованию на коленке. Повисло молчание, сдобренное легким шорохом бумаг.
Когда Кинри, наконец, извлек чернильницу и усердно поставил свой росчерк на требуемых листах, Виола произнесла, не отрываясь от рисунка:
– Ваша аптека очень уютная! Покупателям здесь понравится еще больше, когда мы закончим. Прекрасная мысль поместить родовой герб около входа, это придает лавке изрядный вес.
В первую минуту Кинри словно не понял ее комплимента, затем сообразил:
– Что вы, какой родовой герб! Династия наша древняя, но титула мы не никогда не носили. То, что привлекло ваше внимание – это герб Гильдии аптекарей, знак принадлежности к ней и законности моей практики.
Истончившийся уголек в руке Виолы обломился и замер. Она повернулась к юноше с нескрываемым изумлением.
– Без принадлежности к гильдии деятельность в городе не является законной?
Определенно, она слышала что-то о гильдиях, но свое начинание с этой стороной столичной жизни прежде не сопоставляла.
– Не всякая, – пояснил аптекарь. – Мелкий ручной труд может объединяться в цеха, но это добровольное решение. Акцептации требуют более доходные предприятия.
Кот пару раз досадливо стукнул хвостом – потеря внимания художницы ему совсем не понравилась. Однако Виола уже была захвачена другой идеей, а замещение в ее холерической натуре осуществлялось молниеносно и почти бесповоротно.
– Что дает принадлежность к гильдии? – во вкрадчивом голосе девушки только Себастьян различил бы роковые предвкушающе нотки.
Кинри охотно пустился в разъяснения – в конце концов, он-то ничем не рисковал.
– Самое важное – гильдия подтверждает качество снадобий. Знак снаружи удостоверяет, что я не мошенник.
– Весьма разумно, когда дело касается здоровья, – закивала Виола рассудительно.
– Скажем шире, это важно во всех случаях, когда горожанин получает кота в мешке… о, прошу прощения, Тысячелистник.
Кот стучал хвостом уже с очевидным предупреждением. Кинри приложил руку к груди, с поклоном изображая покаяние. Тысячелистник Обыкновенный демонстративно отвернулся в сторону окна, хотя едва ли видел там что-то кроме «Lamium album».
– Словом, когда покупатель уже заплатил, но еще не имел возможности убедиться, что получит желаемое, – тщательно подбирая слова, поправился Кинри. – Так происходит, скажем, когда он приобретает лечебный отвар – неустановленную жидкость в темном пузырьке.
«Или когда бесстрашно вносит предварительную плату за артефакт,» – мысленно дополнила Виола, все больше проникаясь уровнем доверия, которое им оказал щепетильный молодой аптекарь.
– Кроме того, почти каждую седмицу гильдия устраивает встречи для своих мастеров, помогает делиться опытом или находить решения в сложных ситуациях.
– Звучит увлекательно, – Виола воодушевлялась все более с каждым словом хозяина лавки.
Тот деликатно улыбнулся, раздумывая, произносить ли следующую реплику, не слишком патриотичную для представителя гильдии, но рассудил быть честным до конца. Не хватало еще лишиться сна, если эта добрая барышня разорится по его милости.
– Стоит принять во внимание, что иногда сама гильдия способствует образованию сложной ситуации.
Виола подумала, что это весьма дальновидно со стороны гильдии, но перебивать не стала.
– Я говорю, конечно, о взносах.
– Вот оно как, – протянула девица задумчиво.
Она перебрала в руках листы с набросками – три варианта положения Тысячелистника, вполне приемлемо для эскизов. Решительно убрав уголек, она платком отерла сажу с пальцев и подошла к аптекарскому столу, чтобы не пропустить ни единого слова. Кинри постучал по поверхности стопкой грамот, выравнивая края, и стряхнул налипшие лепестки календулы.
– Отчисления в гильдийскую казну не зависят от уровня дохода, они одинаковы для всех представителей, – продолжил он. – Далеко не каждому легко заработать даже на них, не говоря уже о прибыли. Скажем, Гильдия аптекарей взимает две золотые луны каждый месяц. Для меня это сумма подъемная, но начинать фармацевтическое дело с таким раскладом значительно сложнее. Взносы же в Гильдию книгоиздателей я даже страшусь представить.
Красивая картинка ремесленного братства в голове Виолы несколько увяла, сродни висящим под потолочными балками пучкам рододендрона.
– В этом есть доля несправедливости, – отметила она.
Кинри не спорил.
– Такова оборотная сторона. Однако, именно через гильдию надежные исполнители получают весьма и весьма крупные заказы.
«Крупные заказы, – отбил колокол в голове девицы. – Крупные. Заказы.»
– В частности, имперский двор прежде всего обращается к гильдии, а не занимается поиском ремесленников самостоятельно. Благодаря такому заказу мой отец годами производил солидные партии обезболивающего бальзама во время тассирской войны.
«Имперский двор. Имперский двор», – зачастил второй голос колокола поменьше.
Нетерпение прожгло Виоле пятки, казалось даже странным, что меховые сапожки еще целы. Лишь опасение показаться дилетанткой мешало немедленно выяснить адрес подходящей для ее предприятия гильдии, и что-то такое, вероятно, угадал в ее глазах молодой аптекарь.
– Забавно, я никогда не слышал о существовании Гильдии артефакторов.
– Как это? – опешила девушка, опуская руку с эскизами.
Кот издал странный фыркающий звук. Если бы Виола не слушала в этот момент грохот падения колокольни внутри головы, вероятно, обиделась бы – коты ее прежде не осмеивали, по крайней мере вслух.
– Странно, – продолжил аптекарь. – Видимо, мастера в этой области малочисленны, а простые зачарования, которыми владеют сапожники или кузнецы, относят все-таки к одноименным гильдиям.
– Значит ли это, что всесторонние артефакторы состоят в Гильдии магов? – проклюнулась надежда.
– Весьма вероятно. Я прежде не задавался подобным вопросом, – чуть подумав, ответил юноша.
Настроение девушки снова метнулось в ту крайность, когда море задорно щекочет коленки. Она знала, что за светлое будущее милой сердцу «Чарованной щепки» ей придется побороться, и разведывательная операция «Гильдия» звучала еще далеко не препятствием.
– Я вижу, вы уже подписали грамоты? – проговорила она, с усилием возвращая себя к действительности.
– Верно, Виола Базилевна, – Кинри выкопал под столом мешочек с монетами, скроенный чьей-то умелою ручкой. На ладонь его легли восемь золотых лун.
– Мы очень признательны за вашу готовность довериться, – повторилась девушка, с бьющимся сердцем пряча монеты в глубины своей сумки. Осталось, мнилось ей, самое простое. – Взгляните, мы уже можем утвердить один из набросков для воплощения в дереве.
Листы оказались в руках аптекаря. Кот, подобравшись неслышно, вспорхнул на стол и тоже устремил свой внимательный взор на портреты.
«Самое простое» заняло три часа и завершилось только к сумеркам, когда все чистые листы в сумке Виолы изошли на варианты.
Быть может, у нее еще хватило бы духу отказать в дополнительных эскизах Кинри Благомировичу, хотя он и сделал первый основательный заказ в мастерской, но сказать «нет» опытному коту с хорошо тренированными голубыми глазами оказалось выше ее природы.
Виола терялась и в который раз пыталась понять, где ошиблась и почему все усложнилось именно в тот момент, когда прожект показался полностью взятым под ее контроль. Отмечая, наконец, итоговую версию галочкой, девица положила себе перечитать все главы, что касались создания прообразов артефакта и неизбежного при этом взаимодействия с заказчиком. Там предписывалось ограничение числа исправлений, и, кажется, напрасно она сочла эту часть не стоящей внимания.
Однако, согласие было достигнуто и Виола двинулась уже к вешалке, когда входная дверь распахнулась в сопровождении звона. Потом снова закрылась на несколько секунд и открылась уже без прежней энергичности. Виола скрыла улыбку, Кинри едва заметно болезненно поморщился. Такая традиция двухчастного проникновения в аптеку явно не была ему в новинку, но все еще задевала за живое.
Совершив сей ритуал, вошла дородная горожанка в меховой душегрее с просторными рукавами и принялась обмахиваться платком, который ей ни мало не помог, зато продемонстрировал солидные кольца на мягких пальчиках. Впрочем, она пришла в себя несколько быстрее Виолы – как оказалось, была из числа постоянных покупателей.
– Доброго денечка, Кинри Благомирович! – пропыхтела она. – Вам бы проветрить, как полагаете?
– Обязательно, Карлота Эдмондовна, – пообещал юноша, – после закрытия, чтобы вас не простудить.
– Славно, славно, – протянула она, озирая аптеку в поисках точек приложения дельных советов, однако легко себе призналась, что аптека и без того пребывает в неукоснительном порядке, даже пришлая девушка как будто не нуждается в реформациях.
– Один, как обычно? – спросил аптекарь, избегая разглашать диагноз в присутствии третьих лиц.
Однако Карлоту Эдмондовну не смутили бы ни третьи лица, ни десятые.
– Как уж повелось, – подтвердила она, пряча платок в необъятный свой рукав и вынимая оттуда кошель (по-видимому, внутри манжет были устроены целые карманы). – Не знаю, что и делать с проклятою бессонницей.
Кинри понятливо двинулся к шкафчикам, пока дама продолжала изливать печали.
– Город меня совсем изморит. В учебный сезон под окном не бывает покоя. Риторики и диалектики что ни вечер берут бочку сидра и практикуются до полуночи. А уж коли астрономы и музыканты выберутся подышать – тех только со стражей разогнать можно.
– Вы живете у площади Мудрости, около Университета? – спросила Виола, удивляясь про себя, что в центральных кварталах аптеки ближе не сыскалось.
Женщина авторитетно кивнула, распознав девицыно недоумение.
– Верно, с полгорода пришлось отмахать. Мне прогулки на пользу, а снадобий сильнее, чем у Кинри Благомировича, в столице не встретите, можете мне поверить.
Тысячелистник тоже авторитетно кивнул, но на фоне энергичной покупательницы его замечать перестали. Кинри, выражая сочувствие к ее давней беде, вынул из-за дверцы небольшую бутыль с настойкой пустырника, и Карлота Эдмондовна принялась расплачиваться.
– Мне бы в деревню, да муж ее не выносит, – вздохнула она ностальгически. – Он советник казначейской палаты, ему за городом тоска, да и служба не отпускает. Когда выбираюсь к матушке погостить, она мне в прежней детской велит стелить и бессонницу как рукой снимает. Там уж летом сверчки буйствуют, петухи голосят спозаранку, деревья скрипят старые, ветер во все щели – мне нипочем. От одних только этих звуков младостью моей беспечной веет и сон сам собой оплетает.
Виноваты ли в этом сквозняки родового гнезда советницы или нет, но гильдию до времени выдуло из виолиной головы. Она соколицей спикировала на пока еще едва различимую точку добычи.
– Что вы скажете, Карлота Эдмондовна, если мы сумеем перенести эти сладкие отзвуки юности прямиком в теперешнюю вашу спальню?
Глава 7. Деятельность магички Леи в бедных кварталах
В Итирсисе: 15 марта, среда
Чернила в крошечной комнате Леи не были просто декорацией. Что бы ни думал отец, желавший вернуть магичку – она в самом деле ими пользовалась. Например, сидя на кровати с приоткрытым ртом и почти касаясь настольного зеркальца, выводила стрелку над левым веком.
На правом глазу легло немного вкривь из-за павлиньего пера, но приходилось набивать руку без камеристки. Показаться на улице чучелом Лея себе не давала ни разу, хотя два месяца назад у нее и торчал из-под платья хвостик с кисточкой.
Кисточкой, кстати сказать, стрелки выходили значительно краше, да и ботинки от снега удобно им обметались.
Хорошо еще, что пропажа хвоста не уронила леин авторитет и спрос на ее магические услуги.
Заказы милых горожан были один другого увлекательнее. Она с воодушевлением бралась вывести ягодное пятно с подвенечного платья или искать пропавшего козленка – только бы оторваться от нескончаемого потока своих коронных зелий «Отрезвленье» и «Наутро».
«Отрезвленье» с ароматом банного листа целыми бочонками заказывал местный кабатчик. Оно отлично повышало средний чек, когда втридорога предлагалось мужам зрелым и мудрым, решившим уже двинуться к родному порогу… или хотя бы приблизительно в его направлении.
Холостяки, не вкусившие радости встречи влюбленных под ласковое «Явился?!», в срочном отрезвленьи не нуждались, зато предпочитали держать возле умывальника добрый запас «Наутра».
– Госпожа Лея, вы готовы? – звонко спросила из-за двери семилетняя Рози.
Мать девочки, тетушка Стефания, дошла уже до той степени нищеты, когда не могла себе позволить иметь дом. Овдовев, она растила дочь одна и едва сводила концы с концами, увязая в долгах. Наконец, решилась переехать к сестре в деревню приживалкой, выручив за дом сколько возможно.
Хозяйка с тяжелым сердцем вычищала жилище к продаже, когда путь преградил враг, оказавшийся ей не по зубам.
Из подпола вверх лезла черная плесень.
Кумушки-соседки, узнав о напасти, цокали, вздыхали и единодушно хоронили мечты о продаже дома. Этакая гадость если уж поселилась – скоро отвоюет себе всю клеть. Никто не даст за дом с подобной начинкой и четверти цены.
Не такова была тетушка Стефания, чтобы сдаваться. Ей пришло в голову, что лучше потратиться на услуги магички, зато вернуть половицам первозданное благолепие.
Совет кумушек выражал справедливые сомнения:
– Леюшка Сальвадоровна больно хрупкая! Тут не иначе боевой маг нужен.
Ветераны борьбы с плесенью соглашались безоговорочно.
Только тетушка упрямо позвала магичку. Сражение было назначено на погожее мартовское утро, и, нетерпеливо дождавшись Лею, Рози проводила ее к месту сечи.
Дом был крепкий и нестарый. Торговля у отца Рози шла одно время бойко, так что над клетью устроили даже большую светлицу, где летом спала дочь – как царевна, в отдельной комнате. Потом все как-то разладилось, а после внезапной его кончины дела перенять оказалось некому, Стефания в них никогда не вникала. Отложенное «на черный день» иссякло быстро – редкие дни не были черными.
Соседки помогали вдове с дочерью сколько могли, и нынче по праву явились принять живейшее участие.
– Магичке, поди, совет какой нужен будет, – хлопотали они, теснясь втроем на короткой лавке с кулями семечек (домовитая жена бездельными руками не срамится!).
Кумушки почли за долг смотреть во все глаза и разнести молву: как-то закончилась битва магички, «со щитом» или «на щите»? О том, чтобы улица вести ждала с нетерпением, они наперед позаботились.
Когда Лея вошла в дом, здоровый люк у дальней стены был распахнут. Подпол уже пустовал, на досках его обшивки печально зияли темные раны плесени.
– В комнату щупальца бросила, бестия черная, – подала голос кума Берта с безопасного места поодаль.
Лея, напротив, приблизилась и осторожно заглянула вниз, оценивая масштаб. Она не имела ни книг, ни других занимательных приспособлений – советчицы про себя осудили такое небрежение, хотя от души полюбовались юной леди в дивной меховой накидке.
– Как люди говорят? «Ломать – не строить»? – спросила барышня, отступая на пару шагов от края. – Не тревожьтесь, я управлюсь быстро.
Чародейку, впрочем, никто не торопил. Она настроила голосовые связки на магическое «пение» и набрала воздух в легкие.
– Телегу подогнали! Лавки выносить, что ли?
Девица вздрогнула и обернулась к двери – с холода ввалились два бравых молодца в тулупах нараспашку. Оказалось, кумушки выделили сыновей для погрузки мебели. Чем бы ни закончилась борьба, нехитрую утварь наметили сегодня же продать на рынке.
– Погоди ты, «лавки»! – шикнула на рыжего грузчика мать, кума Берта, сердито отрывая взгляд от леиной работы. – Не видишь, заняты твои лавки? Стол выноси.
– Стол так стол! – уступил доброволец.
Рыжий и его товарищ помладше, сын кумы Ады, подхватили по сторонам добротный дубовый стол и поволокли его на выход.
Силясь игнорировать их топот, Лея вновь обратилась в магический слух и даже драматично навела на черноту прямую обвиняющую руку.
Почтенная публика подобралась в нетерпении.
– Да что ж ты! Не лезет стол-то!
Взгляды снова обратились к двери. Младший парень спиной шагнул в сени, но дальше дело не двинулось – стол был значительно шире проема.
– Паааварачивай! – скомандовал рыжий, и оба принялись кренить стол ножками вбок.
На сей раз публика даже не отвернулась – со стороны было ясно, что и такой уловкою стол в сени не пройдет.
– Не пройдет! – изумился через полминуты рыжий.
– Его без ног и вносили, – вспомнила хозяйка. – Собирали уже в клети.
– А если в окно? – с надеждой спросил младший грузчик. – Вон, какое громадное!
Стол аккуратно поставили – без него чесать в лохматых затылках намного сподручнее.
– Законопачено все на зиму! – отозвался рыжий. – Соображать надо!
– Законопачено на совесть, – подтвердила тетушка Стефания.
– Я помогала! – похвасталась Рози, улучив оказию вставить хотя бы словечко во взрослые речи.
– Так чего делаем? – спросил тогда младший.
На этой реплике все выжидающе глянули на всесильную Лею Сальвадоровну. Та прикинула и покачала головой.
– Могу разобрать, уменьшить и даже сложить гармошкой. Только обратно его по щепам собирать придется.
Юная магичка избегала мысли о том, что окажись отец на ее месте – и стол бы уже ланью галопировал на площадь, зазывая покупателей.
– Сожалею, – повторила она, проведя рукой по столешнице, – мне здесь помочь не под силу.
Тетушка Стефания решила, что вряд ли на щепы кто-то позарится, но не успела она сказать и слова, как Берта громогласно ахнула, роняя семечки на юбку:
– Леюшка Сальвадоровна! Поганая зараза на вас перекинулась!
Магичка оторопела – когда утром она смотрелась в зеркало, ничто не показалось ей наводящим на мысль о поганой заразе.
– Пальчики-то! На них уже пятна черные! – причитала меж тем глазастая кумушка.
Посмотрев на ладони, Лея чуть не спрятала руки за спину. Подгоняемая Рози, она не обелила заклинанием пальцы, пострадавшие от рисования стрелок, и оплошность ее стала общим достоянием. Семь человек созерцали руки юной леди в полном ужасе.
– Это лишь чернила, не о чем беспокоиться, – попыталась она оправдаться.
Кума Берта приходила в себя с трудом и глаз от ладоней магички не отводила.
– А ну как все же плесень? – сомневалась она, щурясь, но не решаясь подобраться для подробного следствия.
Лея неуютно сглотнула, продолжая быть центром внимания. Уроки этикета, в которых она всегда преуспевала, не предлагали готовых ответов на комплименты подобного толка.
– Благодарю за ваше сочувствие, но на моих руках плесени нет, – произнесла она, остановив свой выбор на интонации «уверенная деликатность».
– Стало быть, разбираем, – неохотно решил рыжий, к облегчению Леи меняя тему. – Ставь его вверх тормашками.
Возня с верчением отняла не менее минуты – в частности потому, что Рози страшно хотела помочь и все время скакала рядом, ее едва отогнали из-под опасной дубовой громадины.
Крепления ножек были устроены без гвоздей. Скоро выяснилось, что ножки за долгую жизнь природнились к пазам и не желали покидать насиженное место. Кряхтя, молодцы подколачивали то там, то здесь, склоняя их к миграции. Пока сыновья потели и глотали шедшие на язык ремарки, матушки на все лады хвалили добротный старый крой. Чем сильнее терзались парни, тем громче кумушки гордились «в наше-то время» качеством.
Лея смирилась, что придется задержаться – сосредоточиться даже на миг не осталось возможности.
– Эту не снимай, – командовал рыжий, когда дело все-таки двинулось – с одной стороны достанет.
С одной стороны не достало – добросовестно проверяли, пока не затрещал уже косяк. Неохотно сдали назад и взялись убирать остальные ножки.
Тетушка Стефания предавалась горю в тягостном безмолвии – на ее глазах сердце когда-то хлебосольного дома обращалось в габаритные дрова. На саму хозяйку незаметно и задумчиво косилась Лея.
Магичка бежала из дома вовсе не из презрения к роскоши и сословной разнице. Напротив, любое расхождение с ее капризом видилось ей попранием титула – даже когда исходило от батюшки. Прибывая на Кленовую улицу, она отнюдь не жаждала разделить заботы горожан, но каждый день узнавала о них много больше, чем была готова. Магичка еще помнила, что дворянство несет свои обязанности, но совесть уже не всегда получалось унять. Из леиной головы не шло, что ее накидка стоит более, чем весь этот последний вдовий кров.
Леди Астер жестко себя одернула. Раз прояви такую щедрость – и последствия накроют снежным комом. Пожалуй, она не хочет вернуться к батюшке, оборанная до нитки за свое мягкосердечие.
Стук и стенания, наконец, унялись. Молодцы распрямились, хором хрустнули плечами. Столешницу с радостным гиканьем вынесли на улицу и со второй попытки, поругиваясь, погрузили на телегу. Сволакивая ножки, парни получили нагоняи от мамаш: те отлично различили бранные сыновьи речи.
– Теперь лавки! – огласил победно рыжий, когда оба парня вернулись дом, потирая руки.
– Дались вам эти лавки! – взбунтовались в одночасье кумушки. – Пускай Лея Сальвадоровна свои дела управит. Будет ее держать с такими грубиянами!
Забота о барышне в основном объяснялась тем, что лавки были очень удобные, а семечки уже сменились на изюм.
Парни против передышки возражений, впрочем, не имели. Сосредоточенно отряхнули снег с обуви и встали позади магички, сопя как можно воспитаннее. Зрительская лавка тоже замерла. Рози подобралась боком и осторожно взяла матушку за руку. Умолк, наконец, весь дом.
Представление началось.
Магичка подняла перепачканную чернилами руку и шепотом пропела несколько слов. Плесень с подпола сгинула разом, как и чернила с пальцев.
Представление завершилось.
Несколько секунд еще длилось озадаченное молчание, но младший из парней не удержался.
– Все, что ль? – выразил он общее разочарование.
Лея пожала плечиком. Не то, чтобы она ждала оваций, но реакция публики отличалась неожиданной хладностью.
Только хозяйка всплеснула руками в искренней радости.
– Батюшки! Будто вчера обтесали!
Дерево половиц, крышка люка и обшивка подпола в самом деле выглядели свежо и молодо на зависть многим.
– Ломать – не строить, – повторила Лея, и на душе ее стало легко и задорно.
Она была вполне уверена в своих способностях изничтожать что бы то ни было, но отчего бы не тешиться ладно выполненной работой?
Счастливая Стефания спустилась в подпол по приставной лесенке и, согнувшись вдвое, приласкала стены.
– Благодарствуем, Лея Сальвадоровна! Теперь дом легко возьмут, а я долги раздам и с вами расплачусь по уговору.
Хозяйка вдруг пригляделась и подняла нечто из-под правой ноги.
– Вот она где! И разглядеть можно, а ведь была вся черная!
Зрительницы навострили уши.
– Карту сокровищ своих несметных встретила? – догадалась кума Ада, и в голосе ее звучало сострадание.
– Ее, родимую, – вздохнула хозяйка, почему-то тоже не празднуя обретения карты.
Лея преисполнилась интересом, невольно разделяя любопытство кумушек. Хозяйка выбралась на свет и протянула магичке свернутый пергамент.
– Муж говорил, что на приданое Рози отложил солидные барыши, но свой тайник унес в могилу. Малолетней царевне долги перешли да сии каракули.
Лея развернула лист. Вместе с тетушкой ее обступили кружком и гости.
Записей на пергаменте не было. По центру его помещались лишь очертания – два невеликих овальных островка, а по низу как будто шла береговая линия крупной суши. Хотя острова могли оказаться и озерами, и горами в равной мере – тайная грамотка не давала ни единой подсказки.
– Вы уже туда наведались? – спросила магичка с волнением.
Уход из дома лишил ее доступа в семейную библиотеку, о чем романтическая натура весьма сожалела. Вне доступа оказались не только магические книги, но и сказки о мореплавателях, сходящих на бренную сушу только за тем, чтобы зарыть в ней очередные клады. Богатствами Лею было не удивить, но страсть к географическим ребусам в ней укоренилась основательно.
