Kitabı oku: «Чарованная щепка», sayfa 8
– О, если бы ты хоть раз прогулялся со мной к порогу Кинри Благомировича, не стал бы принижать могущество аромата. Мы не будем переносить весь букет, но выберем и сгустим что-то заведомо сильное.
– Запах не может сбивать с ног! – сердитый Себастьян пошарил рукой по краю стола, не сразу нащупав под бумажным хламом крошечный бочонок с отверстиями. Щедро поперчив из него свой пшеничный ломоть, он почти целиком отправил ужин в рот и немедленно прослезился.
– Что-то сильное…– медленно повторила Виола и умолкла, остановив участливый взгляд на брате.
Юноша, в запале хвативший лишку с красным перцем, беспомощно рыдал и промакивал глаза рукавом рубахи. Виола сжалилась и подала ему воды, от перечного духа даже у нее в носу щипало немилосердно. Когда Себастьян, наконец, пришел в себя, то совершил сразу два открытия: пирогом он как-то уже сыт, а сестра не сводит с него очей почти минуту.
– Безумие, – сказал он, посмотрев на нее так же внимательно.
– Ты сумеешь задать жгучей вспышке направление? – с надеждой задала вопрос неугомонная мечтательница, отламывая ему кусок от своего пирога без перца.
– Безумие, – уже не так уверенно повторил Себастьян.
– Значит, сумеешь?
Спустя час Виола с трепетом подошла к печной стене, разлинованной углем на пять колонок: «Думание», «Прообразы», «Изготовление», «Чарование» и гордое «Сдавание».
В «Прообразах» красовалось «дерево для К.Эд.».
К «Чарованию» отнесен был «поглотитель запахов для К.Б.».
В колонке «Сдавание» теснились девять мелких заказов на греющие подставки, образуя приятный визуальный объем при пустячной окупаемости.
Торжественно вытащив специальный острый уголек, распорядительница внесла еще одну запись: в «Думании» поместился новый прожект «Скалочки-выручалочки».
Глава 11. Аптека перерождается, а кот повергает в шок
В Итирсисе: 10 апреля, понедельник
– Послать за туалетами из дома или заказать у местных рукодельниц? – крикнула Виола через открытую дверь своей комнаты, с колебанием рассматривая единственное в гардеробе летнее одеяние.
Тепло нагрянуло в первые дни апреля. Осенью плотные накидки носятся в городе долго, пока морозы не воцарятся окончательно. Весной же едва успеешь отряхнуть их от пыли на смену шубейке, как назавтра случается пора платьев с кисейными рукавами. В этот год солнце и вовсе слизнуло сугробы за какие-то три дня, выманив любопытные носики почек.
– Родители навестят нас не раньше июня, пока можно послать за сундуками, – ответил Себастьян из залы, не больно-то вникая в сестрицыны метания. Мужчине что – камзол один будний, второй выходной (никогда не носится), штанов пара, пяток белых сорочек. Зимой и летом одним цветом. Даже когда новые брюки скрепя сердце закажет, упрашивает, чтобы, отличий не нашлось и полдюжины, разве что прорехи дозволит не воспроизводить.
Виола со вздохом вывела, что совета здесь ей не дождаться. Увлеченная мастерской, общительная девица не сразу осмыслила, что в городе осталась без подруг и пока не имела времени близко сойтись с кем-то из ровесниц своего круга.
Трудовые будни артефакторов полетели без оглядки – Виоле то и дело приходилось аккуратно стирать влажной ветошью угольные записи на печи, чтобы переправить их из одной колонки в другую через тонкий ручей вертикального разделителя.
Дерево для Карлоты Эдмондовны, наконец, забралось под «Изготовление», а помимо розданных и снова заказанных греющих подставок появился еще один прожект посолиднее: две дюжины пиал с эффектом охлаждения – трактирщик Бруно Франкович надумал к лету покорить гостей замороженными десертами. Пиалы томились в разделе «Прообразы», поскольку резные узоры еще не были согласованы.
«Скалочки», напротив, резво перемахнули две ступени, ибо рисовании эскизов не нуждались, а были куплены за бесценок на первом же рыночном лотке в количестве пяти штук.
Воодушевленные Карнелисы немалым усилием отказались от работы по воскресным дням – одним из клятвенных обещаний матушке было не свести разумные труды в столице к рабскому сребролюбию.
По этой причине сдачу заказа аптекарю назначили на утро понедельника. Отложив думы о нарядах, Виола облачилась в зеленое летнее платье и обернула артефакт расшитой крестиком салфеткой.
– Выходной камзол? – спустившись, она изобразила одобрительную оторопь, с ног до головы изучая брата. Тот ожидаемо продемонстрировал язык, но не рискнул язвить открыто, поскольку нуждался в какой-никакой женской руке для усмирения норовистого шейного платка.
Тем же утром Тысячелистник Обыкновенный, верный внешней котовьей невозмутимости, с удивлением отметил небывалый поток посетителей. Последние все больше входили в аптеку, а вот приобретать что-либо и отбывать на улицу не спешили. К приходу Карнелисов лавка уже собрала аншлаг.
Как видно, по всему кварталу пронеслось известие о том, что сегодня их аптеку будут «чистить» – хотя Кинри позвал на событие только Селену. Выставить сборище не было никакой возможности: заведение в эти часы открыто, а терпеливых зрителей не испугал пока еще буйный разгул ароматов, не соблазнил к променаду и разгулявшийся апрель.
Хозяину благосклонная толпа отвела лучшее место у его собственного стола. Там же по обыкновению застыл и кот, сидя сегодня возле нового артефакта, уменьшенной своей копии. Тысячелистник полагал, что своим присутствием должен освободить фигурку от излишнего к ней внимания, пока легкая слава не подточила ее деревянный характер. Словно разделяя соображение, Селена почесала его за ухом. Вряд ли бы кот потерпел такое панибратство от кого-то другого, но тут издал короткое урчание прежде, чем спохватился. Придя в себя, он на всякий случай спрыгнул на пол и затерялся в лесе чужих ботинок.
Рядом со столом волновались артефакторы – Себастьян был готов к оперативной правке магокода в полевых условиях.
Дома испытаний прошло уже несчетное количество. Мастер все вливал и вливал блоки магии в сосновую фигурку, а Виола терпеливо снимала пробы новой работы, не забывая следить за стабильностью прежних чар на нескольких выбранных травах.
Исправлять пришлось довольно, часть запахов потребовали даже перезаписи. Ошибки устранили, но Виола трепетала до тех пор, пока Кинри не активировал устройство касанием резного медальона на шее фигурки.
– Чудеса! – выдохнул он и немедленно снова вдохнул глубоко и счастливо, не веря собственному носу.
Воздух аптеки был чист, словно горное озеро. Фигурка на столе чуть нагрелась, послушно вбирая один за другим ароматы растений – пропала горечь полынной настойки, густой ромашковый дух, резкая календула и еще сотни запахов, которые Виола прежде не сумела бы распознать, но теперь, после часов работы над заказом, порой угадывала.
Муки мастеров окупились всеобщим восторгом и даже отдельными криками «ура». Селена лучилась изумлением, хотя букет ее как будто не огорчал и прежде. Аптеку теперь полнили ароматы, доселе скрытые.
С кухни потянуло пшенной кашей, с улицы – печным дымом, а девичьи платья, вчера покинувшие сундуки, еще отдавали лавандой (по результатам дискуссий исключенной из реестра нежеланных запахов).
– Зачастили приличные маги в нашу глушь! – излилось народное признание. – Сначала Леюшка прибыла, а ныне и еще два великих чародея!
Виола раскраснелась от удовольствия и не стала разубеждать зрителей в своих колдовских талантах. В конце концов, без нее прожект остался бы только в мечтах аптекаря, а то и вовсе не зародился бы в его уме.
Себастьян пожал незаметно пальцы сестры, жестом подтверждая, что собою горд, но и на ее счет с публикой солидарен.
Посетители вертели головами, и Виола обнаружила, что в столице она не совсем уже чужачка и многие лица в толпе ей знакомы.
Вот кума Берта – трудится прачкою и регулярно берет освежить одежонку Карнелисов.
– Теперь проходу не будет от покупщиков! – предсказала она успех аптеки.
– И то! – согласился с кумой трубочист, тоже узнанный. – Зелья лечили справно, только дух воротил. Сызнова разнюхаем – авось, не столь и благовонные.
– Лавка теперь – настоящий дом, – с благодарностью добавила Селена.
Хозяин озирался блаженно, хотя внешний облик залы ничуть не переменился. Аптекарю хотелось поднести к носу каждый пузырек на полках, развязать каждый мешочек в шкафу – но это действо он благоразумно отложил до закрытия своей переродившейся лавки. Такой церемонии должны содействовать полумрак, одиночество и завешенные окна. Отданные золотые луны и заготовленный остаток платы не смущали его бережливость уже ни в малейшей степени.
Толпа еще охала и цокала, но стала расходиться. Дел у насельников простых кварталов было невпроворот: под коварным солнышком на участках проступили грядки и теперь злодейски взывали к огородному долгу, хоть в окна не гляди.
Кинри отпустил страждущим несколько пузырьков, сбивчиво благодаря их за поддержку, и скоро от всех зевак остался лишь невысокий полноватый мужчина у самой стены. Исподволь глядя на суету с улыбкой, он, как видно, давно и терпеливо ждал шанса уловить внимание хозяина.
– Удивил, брат! – наконец, воскликнул он. – Достойный сын своего батюшки – семейное дело на новый уровень поднял одним движением.
Виоле хвалитель не был известен, но Кинри весь воспрял и живо устремился для дружеского пожатия.
– Кабы одним, – смеясь, посетовал он. – Мы это чудо с господами артефакторами месяц ладили. Не ждал тебя, Алонсо, удивил меня взаимно.
Юноша даже обнял гостя в порыве, после чего, наконец, обернулся к невесте и Карнелисам.
– Прошу любить и жаловать – старинный друг семьи, Алонсо Давидович, – объявил он счастливо.
На вид Алонсо казался не слишком старинным, во всяком случае, в деды аптекарю вряд ли годился. По первому впечатлению Виола отнесла бы его к обычным обитателям кварталов где-то меж улицами Кленовой и Резного листа – выглядел он, пожалуй, опрятно, обувь носил крепкую, однако от респектабельности его грубый суконный жилет отстоял весьма поодаль, Кинри и Себастьян на его фоне гляделись куда представительнее.
– Доброго дня, – на правах почти уже хозяйки тепло приветствовала Селена и обозначила поклон. Виола, будучи леди, только слегка опустила подбородок.
– Он держит трактир, хотя нас роднит увлечение ботаникой, – дополнил представление аптекарь.
Действительно, на почитателя растений гость походил изрядно. Легко воображалось, как его короткие пальцы бережно фасуют гербарий для просушки в хрустящих страницах – если книги, конечно, были ему доступны. Распорядительница нашла, что начинает уже разбираться в людях.
– Это моя истинная страсть, – посмеялся горожанин, – но в блюдах она тоже нашла отражение. Загляните отведать фасолевой похлебки с лавровым листом ко мне в «Золотой шафран» у площади Музыки.
Виола мысленно стукнула себя по лбу, подумала и отвесила добавки за развившийся снобизм. Пришлось нехотя признать, что до чтения по лицам ей пока далековато – «Золотой шафран» был изысканнейшим заведением в центре столицы, куда изо дня в день стекалась высшая знать на легкий обед и чашечку горячего какао. Атмосфера живописного «трактира», даже зимой увитого изнутри живыми цветами, располагала благородных леди назначать там встречи приятельницам, а кавалеры не брезговали приглашать предметы своих ухаживаний – в том числе потому, что под надзором вышеназванных матрон ничто не грозило репутации юных барышень.
Словом, скромный горожанин оказался крайне состоятельным предпринимателем.
«Учись, подруга, – назидательно сказала распорядительница внутренней Виоле, – едва ли ты сумела бы сохранить такую простоту манер на его месте.»
Достойный Алонсо Давидович не ведал, что стал причиной строгой немой проповеди. Кинри представил ему сначала невесту, затем и артефакторов, на что трактирщик разразился искренними поздравлениями и с чувством снова расхвалил преображение аптеки.
– Счастлив быть свидетелем твоих успехов, – повторял он аптекарю, – окажись тут на день позже, не поверил бы, что попал по адресу!
Трактирщик увлеченно повертел в руках фигурку, разве что не пробуя кота на зуб.
– Господин Карнелис, возможности древесных чар меня изрядно удивили. Еще раз мои восхищения мастеру и его очаровательной помощнице!
Не то, чтобы помощнице польстило именование, но интерес и одобрение человека преуспевшего легли-таки бальзамом на ее сердечко. Вмешиваться в разговор она до поры не стала, но про себя уже строила деловое предложение владельцу «Золотого шафрана» – надо думать, справочник его заворожит.
– Собственно, шел-то я по другому вопросу, – Алонсо опять повернулся к аптекарю. – Вчера на одной из аллей обнаружил растение. Как снег сошел – там в избытке мелкой зелени проклюнулось, но он сразу на себя внимание мое обратил. Стебель еще невелик, с локоть, но уже видны листья с желтыми прожилками. Как я ни бился – так его и не опознал. Не то трава, не то куст, не то молодое деревце – я уверен, что такого не встречал, а опыт у меня имеется.
Мимолетом предрекая Кинри Благомировичу изыскать новое растение, Виола и не думала, что здесь ее прозорливость покажет себя с лучшей стороны. Строго говоря, экзотический побег был найден трактирщиком, но коль уж он явился за консультацией, почестями открывателя сможет и поделиться.
– Так что, друг мой, нуждаюсь в твоем остром глазе, – закончил гость.
Кинри привычно дернул очки, несколько компрометирующие остроту его глаза.
– Лестно, Алонсо, лестно и любопытно. Мы вечером выходим на прогулку – заодно и рассмотрим твою диковинку, если ребятня ее обратно в землю не втоптала.
Селена застенчиво расправила юбку и улыбнулась, обрадованная, что от своих премудрых дел Кинри ее отстранять не пытается. Гость однако, замахал руками.
– Я ему пропасть бы не позволил! – горячо заверил он. – Выкопал в горшок, и даже с собою взял, оберегая твою занятость. Вот, на подоконнике дожидается, в тепле и безопасности.
Алонсо обернулся окнам у входа и враз потерял красноречие. Избежавший травмы на людной аллее росточек прямо сейчас обретал свою кончину в надежной аптеке. Причем беда явилась откуда не ждали – самозабвенно чавкая, с растением расправлялся Тысячелистник Обыкновенный.
– Батюшки! – сгорая от стыда и недоумения, Кинри устремился отдирать кота от свежей зелени.
Тысячелистник оказал сопротивление, пытаясь завершить свое черное дело. Алонсо метнулся вослед, подхватывая в руки большой цветочный горшок, покуда его обитатель еще сохранял вялые признаки жизни.
– Никогда его таким не видела, – пролепетала Селена так трагично, будто от века привычный уклад обращался на ее глазах в руины. Мудрого наставника было не узнать в увертливой белой бестии.
– Должно быть, весна разбередила в нем что-то кошачье, – изрек Себастьян, наблюдая борьбу.
Кинри все-таки удалось подхватить хвостатого соратника на руки, и тот, наконец, примирился.
– Прости, Алонсо, – бледный аптекарь едва не плакал. – Умей он говорить, он извинился бы перед тобой за неуклюжую вспышку. Я сам виноват: следовало раньше найти на заднем дворе пучок первой травки и принести ему в угощение. Природа свое берет.
Тысячелистник замер, но его тяга к остаткам зелени в горшочке была еще очевидна.
Кинри не стал говорить этого вслух, но нехорошая мысль пронзила его и заставила устрашится – возможно, Тысячелистник Обыкновенный просто стареет. Сознавать это было нелепо и больно. Кот жил с ним в этих стенах с самого рождения, совсем не меняясь, и догадка о его смертности даже не приходила в голову.
Селена разделила печаль жениха и тихонько приблизилась.
– Отнесу его пока наверх, – сказала она, аккуратно принимая белого кота. Протест последнего выражался лишь сварливым содроганием хвоста и уса.
Не будь Себастьян слегка контужен недавними похвалами и профессиональной гордостью, он бы заметил, что уносимый из помещения кот отчего-то не сводит взора именно с его скромной персоны. Имей юноша, вдобавок, селенину интуицию, он мог бы разобрать даже укоризну этих глаз, вызванную отнюдь не личною кошачьею обидой:
«Пришлые двуногие почти лишены слуха, но ты-то куда смотришь, маг-древесник?»
Глава 12. Светские визиты молодого мага
В Итирсисе: 19 апреля, среда
Слабостью Алессана было некоторое лицедейство. Во всем одаренный природой, он находил своим долгом и призванием подавать оное богатство в самом выгодном свете.
В апрельское утро высокая планка заставила его подбирать выходной туалет со тщанием и в конце концов сделать ставку на черное с серебром. Жестом истинного художника он сбросил статусные перстни, отверг и пудру для волос. Главной декорацией стала витая гарда фамильной шпаги, ее блеску скромно вторили пряжки на ботфортах и фибула короткого плаща.
Ближе к полудню Алессан приобрел несколько белых тепличных роз, почти недоступных в такой сезон, беспощадно обломал им хрупкие стебли, бутоны же пристроил в поясную сумку. Подготовленный таким образом, он покинул роскошные кварталы и достиг окраин, где тенью прильнул к стене искомого дома на темной стороне улицы.
Юноша рассчитывал повеселиться на свой манер.
Ему выпало томиться во мраке около часа прежде, чем охотничья выдержка вознаградилась. В счастливый миг он начертался из ниоткуда пред лицом той, ради кого изнемог.
Явление, без сомнения, было ярким. Иные сочли бы его даже эффектным, не зацепи герой плаща о рыжий гвоздь. Хотя расставание с крепежом сопроводилось некоторыми неотрепетированными выражениями, он ловко сладил с препоном и вернулся в образ.
Одним шагом Алессан заслонил путь девице и, едва тронув шляпу, обронил с ленцою:
– Спешить изволите, Лея Сальвадоровна?
Магичка остановилась, коротким взором оценила вид своего собеседника, и не стала таить удивления:
– Помилуйте, Алессан Диегович! Вы – да в наших краях!
– Давно ли эти края ваши, – усмехнулся кавалер.
Он хотел предложить собеседнице свой локоть, но на правой руке та несла потрепанную корзинку, так что ему осталось только зашагать с ней рядом, когда она продолжила свой путь.
По лучшему сценарию Лея сама должна была вопросить его о цели визита, но он достаточно знал упрямую девицу, чтобы не ждать от нее такого подарка.
– Досадно видеть на вас буднее платье в такой день, – заметил он против приличий.
– Сегодня какое-то торжество? – не слишком изумилась на этот раз Лея.
– Я вижу – вы помните, – рассмеялся ее тону Алессан, – этим вечером должна состояться наша помолвка.
Лея пожала плечиком, не сбавляя шага.
– Вы не лучились восторгом от договорного брака, о чем даже письменно меня уведомили.
– Ошибаетесь – я не в восторге от невесты, а союз наших семей устраивает меня во всех отношениях. В доказательство этого я даже решил помочь вам нарядиться для праздника, – с этими словами юноша неожиданно воткнул белую розу в сложную прическу собеседницы.
– Прекратите, Алессан, – Лея оставила светский тон и соизволила рассердиться. Она подняла свободную руку снять цветок, но бутон прирос к волосам.
Юноша довольно рассмеялся.
– Пока вы прозябаете в этом захолустье, я не оставляю занятий.
Алессан был в самом деле талантливым учеником, маг-отец гордился им неимоверно. Подобно ее батюшке, он считал брак с Леей делом решенным – обе семьи обладали титулом, состоянием и немалым даром. Кроме того, дети почти росли вместе, и были достаточно хороши собой, чтобы объявить в свете эту партию превосходной.
Алессан попробовал было влюбиться в невесту, но не нашел в себе должного трепета. Тогда он просто смирился – женитьбы ему не избежать, так почему бы не на хорошенькой богатой Лее. Смотреться рядом они будут поэтично.
Вопроса будущей верности он для себя пока не решил.
Поэтому жених был неприятно удивлен тем, как невеста легко бросила и его, и общество ради подросткового бунта и жизни с бедняками.
– Белый вам к лицу, – поддел он, наслаждаясь местью, и прибавил еще один цветок к ее прическе.
Лея остановилась и повторила попытку отцепить чужие прикрасы, однако те не поддавались. Алессан, веселясь, протянул к ней руку со следующим бутоном.
Девица сделала шаг назад, уходя от прикосновения, только бутон тотчас поплыл по воздуху и пристроился около первых двух.
Когда четвертая роза сорвалась с ладони юноши, Лея была уже готова.
Резким шепотом она заставила невидимую стену разделить ее и настырного кавалера. Легкая рябь в воздухе заставила прохожих обернуться на их маленькую дуэль, но у Леи не было возможности отвлечься на вежливые вопросительные приветствия.
Алессан пришел в детский восторг.
– Думаете остановить меня, дорогая? – подзадорил он, заставляя бутон морским фрегатом взрезать преграду и достичь своей цели.
Да, он тренировался по-настоящему. Учился у мастера, а не варил до полуночи глупые однообразные зелья трезвости. Поэтому стоял теперь здесь, холеный и смеющийся, облаченный в черное, уверенный в своем превосходстве.
Лея едва не скрипнула зубами, призывая весь свой магический слух поймать оттенки его магии, разложить на тона и встроить верную защиту в дрогнувший барьер.
Очередная роза плыла к ней медленнее других, но также неотвратно. Голову разгневанной магички почти украсил полный венок. Он смотрелся даже изящно на прическе из кос, но приводил бедняжку в отчаяние. Бросив наземь пустую корзину, которую намеревалась вернуть расплатившейся орехами тетушке Агате, Лея оставила шутки и вскинула руки. Жесты и голос помогают неопытным магам, хотя мастера используют их только ради серьезной волшбы.
Преграда меж дуэлянтами зримо колебалась, что тоже не говорило о высокой подготовке ее создательницы – но следующий цветок, наконец, замер на половине пути.
Улыбка не покидала лица Алессана, однако, стала чуть напряженнее. Теперь его магия встретила сопротивление и требовала усилий. Шепотом он придал бутону бодрости, но тот, едва заколебавшись, остался на месте.
– Уходите, – произнесла Лея, с трудом сохраняя щит.
– Вы бросите меня коротать вечер нашей помолвки в одиночестве? – вскинул брови юноша и внезапно бросил в магический поток все оставшиеся розы.
Резкое движение отвлекло девицу, но щит не подвел – бутоны встретили плотную стену, ударились о нее четыре раза и вдруг дождем легли к ее ногам.
Алессан сделал шаг по белым лепесткам и приложил к щиту ладони.
Лея стояла перед ним, плотно сжавши губы. Не отводя глаз, она острым выплеском силы заставила осыпаться и белый венок с головы.
– Не думаю, что вы рассчитывали на иное, – она говорила трудно, боясь потерять и долю собранности. Алессан был искусен для своих лет, удержание его длани стоило ей такой мощи, какую она не призывала с начала жизни на Кленовой улице.
Он стоял уже молча и грозно, опираясь обеими руками о воздух перед собой. Лея была в одном шаге, напряженная жилка на ее шее отсчитала минуту или две невидимо проходящей борьбы.
Сделав последний нажим, Алессан вдруг снова обрел прекрасное расположение духа.
– Пожалуй, гостей на сегодня придется отменить, – резюмировал он, легко развернулся под усталым взглядом Леи, и, насвистывая, скрылся в конце улицы.
Лея осталась одна только вечером – день требовал радеть о пропитании. Продажа уборов поправила ее состояние, но жилье и привычка питаться изысканно вводили в изъян, а соседи чаще платили душевным теплом и капустными пирожками.
Утренняя встреча с Алессаном выжала ее виноградным прессом – самостоятельной девице было совсем не до его праздных выходок.
О прошлой седмице визитом почтил эконом Гильдии магов. Кормиться чародейством вне этого союза грозило крупными неприятностями, тогда как честный труд под его эгидой гильдиец щедро награждал гиперболами.
Причастность к союзу опиралась на два условия – прохождение испытания и солидные отчисления.
Отчисления! До осени можно еще трясти кошель, но впредь ценовую политику придется пересматривать.
Испытания! Лея не имела ни малейших сведений о том, какой уровень владения приемлет гильдия. В прежней жизни сие сообщество было для нее только скучной отговоркой отца от совместного обеда дома.
Гильдиец поставил срок – через седмицу она должна явиться для экзаменования.
Едва ли ей пригодится отточенное умение вывести плесень, а магическая библиотека стала девице не по средствам. Из дома удалось похитить лишь справочник по артефактам.
Апрель обещал быть маятным.
Лея убедилась в этом наново, когда бархатный тенор Алессана настиг ее утром на торговых рядах между свежей мятой и сушеной кинзой.
Окраинный рынок пытливо изучал надушенного гостя в угольно-черном плаще. К вящему его утешению, горожане (и горожанки в особенности) оценили приготовления громким перешепотом. Не обернулась только сама магичка.
Алессан приближался к ней размашистым шагом владыки мира.
– Признайтесь, Лея, прошлое свидание растревожило ностальгию о вашей свободной жизни?
Еще чего – в этом Лея не призналась бы даже себе самой. Избегая смуты, она оставила травы и двинулась прочь. Горожане, полагавшие юную чародейку своею, скоро оценили расклад и перестали расступаться перед наглым юношей, мешая его погоне.
Лея удалялась не глядя, но магический слух напрягла до звона. Едва колыхнулось тонкое поле, она выстроила щит за мгновение, и лишь после этого позволила себе оглянуться.
Вопреки ожиданиям, в спину не мчались предметы и заклинания. Миг спустя стало ясно, что Алессан окружил щитом самого себя – добра это не сулило.
Затворясь от теснивших его людей, он усмехался ей одной, пренебрегая сотнею ушей.
– Разве для этого вы рождены? – продолжал он, прекратив сближение.
Лея тоже замерла в безмолвной готовности к любой его выходке.
– Кем и чем вы окружили себя? – вопрошал пришелец.
Мысленным указом Алессан подхватил с прилавка березовую ложку и подбросил над собой. В трех саженях от земли он презрительно отпустил контроль, позволяя ей падать под ноги толпы.
– Я не держу ответа перед вами, – подобравшаяся Лея поймала предмет незримой ладонью и бережно свела его на место.
Стоило ей достичь цели, с развала слетели две деревянные плошки. Жалостного вида торговец немудреной утварью только успел протянуть за ними руку без всякого толка.
Маг снова отправил добычу вверх, тут же картинно теряя к ней интерес.
– Как может дочь великого Сальвадора пользоваться – этим?
– Не лучшая ваша лесть, – холодно отозвалась помянутая дочь, ловя и успокаивая плошки.
Оценив ее сноровку, юноша улыбнулся с легкой издевкой.
– Странное радение, – отметил он. – Забыли, как мы учились левитации, устраивая фейрверки угольков над садом? Вам не было дела, что они прожигали красные пионы, гордость и боль садовника!
Под эти речи над ними взмыли скалки и резные доски. Воспарив легко, они рухнули бы вниз, не успей магичка перехватить их полет. Кавалер тем временем не умолкал:
– Или напомнить, как мы пробирались в кухню? Там вы нередко оттачивали навык на пшене и рисе, по зернышку тряся их над головой бедной кухарки, только что перебравшей крупы.
Пространство наполнилось мельтешением глиняных крынок. Их было не меньше семи, но нельзя пропустить и единой – падение обернется для горшечника слезной печалью. Лея не позволит себе стать причиной беды, хотя задача ее усложнилась.
– Людям свойственно взрослеть, – проговорила она, почти не разжимая губ и подхватывая крынки одну за одной.
– Побег из дома – несомненное мерило зрелого поступка, – со смехом сказал Алессан и запустил уже карусель горшочков лесного меда.
Напряжение росло. Бросать предметы было просто, подхватывать – изрядная работа. Лея собрала все силы, спасая товар старого пасечника.
Едва она управилась, как в воздухе меж ними очутилось уже варенье. С каждой секундой все больше горшочков летело ввысь.
Лею пробил озноб. Добираясь до каждого потоком левитации и осторожно ставя на ближайшие прилавки, она уже истощала свои неопытные силы. Как на сложном уроке с отцом, девица черпала мастерство до самого донышка, чтобы горшочки не выскользнули из потока и не снижались живее нужного.
Обитатели рынка волновались и шумели, но укрытый щитом Алессан развлекался вовсю. В отличие от напряженной Леи, он мог бросаться хрупким товаром и язвить одновременно.
– Я всегда вам буду ближе этого сброда.
Роль злодея пришлась ему на редкость впору. С рыночных столов летели в небо горшки, свечи, связки трав и прошлогоднего лука – все это неимоверным усилием ловила взмокшая магичка.
– Общее меж нами тает с каждой минутой, – глухо прошептала она.
Едва ли юноша услышал или внял ее словам, но так же резко, как и накануне, он завершил свое представление. Финальным росчерком швырнул тряпичные игрушки, рассмеялся напоследок и, не снимая щита, сделал несколько шагов назад. Когда Лея, поймав каждую лоскутную куклу, подняла глаза, его уже не было видно.
Убедившись, что настал покой, тетушки мигом усадили дрожащую Лею за чей-то прилавок и принялись отпаивать чаем с мелиссой.
Кавалер не сулил этого вслух, но будущая встреча была очевидна.
На следующий вечер разыгралась ранняя гроза – первая, весенняя и звонкая. Лея, впервые почти дотемна оставшаяся в постели своей наемной каморки, подобралась к окну и распахнула створки. Очень хотелось верить, что Алессан, страшась за свой щегольской наряд, останется в тепле родительского дома.
С наслаждением Лея втянула разреженный воздух и поймала на пальцы несколько капель. Раздался близкий гром, хотя зарницы не было заметно. Грохот повторился ровно через секунду, следом грянул третий.
Надеясь ошибиться, Лея вытянула шею, едва не выпав из окна.
Так и есть – гроза бушевала только над Кленовой улицей. Небо над остальной частью города казалось тихой закатной гаванью.
С глубоким вздохом потянулась она за платьем.
Жители ближних улиц жались к домам, со смесью паники и любопытства наблюдая, как уже знакомый юный маг в черном развевающемся плаще стоит на мостовой, раскинув руки. Он был без шляпы, но лицо его сложно различалось во полумраке. Гром, раздававшийся по его велению, не предварялся молниями, как будто ими он не владел, однако ветер поднимался со всех сторон разом, пугая кошек и кур лязгом колодезных колодезных цепей. Дождь лил беспрестанно, с глухим шумом заполняя водостоки.
Дети льнули к матерям, но в дом не шли – слишком непривычно и притягательно было редкое зрелище. Маг был, безусловно, страшен, казалось, он может разрушить улицу мановением рук. Щит не давал шанса подобраться к нему, но люди не могли отвести от него глаз.
Гроза бушевала уже четверть часа. Очередной порыв хлопнул несколькими дверьми и понесся дальше, как вдруг белая молния пронзила черный воздух, осветив и ужас горожан, и напряжение молодого мага.
Все лица повернулись в сторону вспышки. На другом конце улицы стояла магичка Лея: правая рука ее была поднята вверх, из нее и брала начало ветвистая слепящая линия.
– Довольно, Алессан! – голос Леи перекрыл гром и звучал непривычно жестко.
