Kitabı oku: «Россия на Дунае. Империя, элиты и политика реформ в Молдавии и Валахии, 1812—1834», sayfa 2
В то же время это качество российской политики на Балканах не оправдывает обвинений в недостатке «реализма» с российских правителей или представителей российской элиты. Хотя ни один из противостоявших друг другу идеалов в случае своей реализации не обещал России каких-либо материальных приобретений или экономической выгоды, не надо забывать, что ни одна континентальная империя не была успешным бизнес-предприятием. Стоит только осознать бессмысленность сведения политического «реализма» к его меркантильной составляющей, и сразу становится ясно, что ничто не обладало большей реальностью для имперских правителей и элит, чем те самые идеалы, в соответствии с которыми они стремились переустроить мир.
Глава 1. Ранние контакты
С момента своего становления в середине XIV столетия Валахия и Молдавия составляли пограничное пространство, оспаривавшееся более сильными соседями – такими, как клонившиеся к упадку Византия и Золотая Орда или восходящие Венгерское и Польское королевства51. На протяжении первых 100 лет своего существования княжества испытывали влияние увядающей Византии и соседних славянских народов52. Несмотря на то что этнические румыны, по-видимому, составляли большинство подданных валашского и молдавского господарей с самого начала, использование церковнославянского языка в господарских канцеляриях вплоть до конца XVI столетия свидетельствует об уровне славянских влияний на княжества в ранний период их существования53. К концу Средневековья Молдавия и Валахия вошли в орбиту Османской империи и оставались в ней вплоть до XIX столетия.
В отличие от славянских государств к югу от Дуная, где османское завоевание сопровождалось истреблением или обращением в ислам местных правящих элит и разрушением государственных структур, Молдавия и Валахия сохранили автономию. Их господари стали вассалами османских султанов, обязуясь выплачивать ежегодную дань, а также оказывать военную поддержку Османам во время кампаний54. Со временем Порта ужесточила свой контроль над княжествами, лишив их эффективного войска и независимости во внешних сношениях, а также установив контроль над внешней торговлей. Тем не менее Молдавия и Валахия сохранили свое институциональное своеобразие в системе османских владений и остались православными странами, в которых мусульманам в принципе запрещалось селиться. В рамках исламской правовой традиции статус княжеств регулировался понятием «ахд», или соглашения, что свидетельствовало об их промежуточном положении между Пределом ислама и Пределом войны55.
Усиление османского контроля над княжествами способствовало ослаблению власти господарей, которые изначально позиционировали себя как византийские автократоры, а также укрепляло позиции боярства, которое стремилось к более интенсивной эксплуатации крестьян. Упадок таких «эгалитарных» институтов, как «Большое войско» и «Собрание страны», а также постепенное истощение фонда господарских земельных владений способствовали дальнейшему усилению бояр, которые превратились, наряду с монастырями, в крупнейших землевладельцев. После установления османской торговой монополии в княжествах бояре стали поставщиками скота и зерна для Константинополя. Цена экономического сотрудничества легла на плечи крестьянства, которое вскоре оказалось закрепощенным. Господство боярства в сельской местности сопровождалось их экономическим и социальным преобладанием в городах, многие из которых находились в частном владении крупных бояр56.
Экономическое и социальное господство бояр сопровождалось усилением их политического влияния, что превратило политическую систему княжеств в разновидность олигархии57. Это особенно характерно для XVII столетия, когда несколько боярских семейств (Мовилэ, Уреке, Костин) монополизировали важные государственные должности и контролировали избрание господарей, навязывая им условия, подобные тем, которые в этот же период польская шляхта сумела наложить на королевскую власть в Польско-Литовском государстве58. В то же время, несмотря на многие приобретения, бояре не смогли трансформировать свое влияние в формальный конституционный режим. Сословное единство боярского класса подрывалось борьбой различных группировок, а также проникновением в боярскую среду представителей других этнических групп (особенно греков)59. Отсутствие института примогенитуры, низкая производительность боярских поместий, а также постоянное измельчение боярских владений в процессе раздела наследства объясняют, почему боярство не превратилось в настоящую земельную аристократию и оставалось зависимым (особенно в Валахии) от государственной службы и приносимых ею доходов60. В результате XVII столетие охарактеризовалось борьбой различных боярских кланов за влияние на господарей, в ходе которой боярству в целом так и не удалось установить «аристократическую республику», подобную Речи Посполитой61.
Неполная консолидация боярского сословия компенсировалась растущей зависимостью господарей от Порты. Последняя контролировала процесс их избрания с 1462 года в Валахии и с 1538 года в Молдавии. Со временем османское вмешательство становилось все более частым и произвольным. С началом относительного упадка Османской империи султаны нашли в частой смене господарей способ гарантировать сохранение контроля над княжествами и повышения своих доходов. Уже в первой половине XVI века претенденты на господарский престол платили большие суммы османским чиновникам, для того чтобы обеспечить подтверждение Портой своего избрания. В XVII столетии средняя продолжительность правления господарей составляла 4,5 года в Валахии и 2,5 года в Молдавии, а дань княжеств Порте постоянно росла62.
В то же время на протяжении всего периода османского господства княжества оспаривались другими великими державами, чье влияние было особенно ощутимым в период временных ослаблений Османов. Так, первый период кризиса Османской империи в конце XVI – начале XVII столетия сопровождался попытками польских аристократов и предводителей украинских казаков посадить своих ставленников на престолы Молдавии и Валахии. После относительной стабилизации османской гегемонии в княжествах во второй четверти XVII века Молдавия и Валахия вновь превратились в предмет соперничества соседних держав. Помимо украинских казаков Богдана Хмельницкого и победоносного польского воинства Яна Собеского, в этой борьбе все чаще участвовала единственная на тот момент суверенная православная держава – Московское царство.
Российско-османский конфликт
«Свет приходит к нам из Москвы», – говорил молдавский митрополит Досифей (Дософтей) в конце XVII столетия. Крупный православный писатель, Досифей занимает важное место в истории православной церкви благодаря своим переводам литургических книг с церковнославянского языка на старорумынский. Напечатанные с помощью печатного станка, присланного Алексеем Михайловичем, эти тексты сделали возможным перевести церковную службу на румынский язык в период, когда усиление греческих элементов в православной иерархии Османской империи сделало проблематичным сохранение церковнославянской литургии в княжествах63. Досифей возглавлял молдавскую церковь на протяжении 14 лет, в течение которых он участвовал в переговорах по приведению Молдавии «под высокую руку» московского государя64. Разумеется, такая деятельность не способствовала хорошему отношению к Досифею со стороны Османов, так что в конце концов он был вынужден покинуть Молдавию в обозе армии Яна Собеского во время ее отступления из Молдавии в 1686 году65. В то время как большинство историков полагают, что Досифей умер в Польше в 1696 году, некоторые авторы утверждают, что Досифей покинул в этом году польские пределы и переселился в Россию, был благосклонно принят Петром Великим и назначен митрополитом Азовским незадолго до своей кончины в 1701 году66.
Деятельность Досифея демонстрирует как изначальное отношение молдавских и валашских элит к Московскому государству, так и посредническую роль православного духовенства в ранних сношениях между княжествами и единственной суверенной православной державой67. Биография молдавского митрополита также свидетельствует о том, что православные элиты Юго-Восточной Европы рано осознали возможности, открывавшиеся в результате усиления Москвы и начала отступления Османов из Европы. Так, еще в 1649 году иерусалимский патриарх Паисий обратился к Алексею Михайловичу с идеей составить с господарями Молдавии и Валахии союз с целью освобождения Царьграда, поскольку «ныне турскаго сила изнемогает»68. Молдавский митрополит Гедеон передал царю ту же мысль господарей Василия Лупу (1634–1653) и Георгия Штефана (1653–1656), предлагавших соответственно антиосманский союз и принятие княжеством российского подданства69. В конце XVII столетия греческое духовенство также старалось привлечь Россию к антиосманской борьбе. В 1688 году архимандрит афонского монастыря Святого Павла Исайя привез с собой в Москву послания бывшего патриарха Константинопольского Дионисия и валашского господаря Щербана Кантакузино, молдавского господаря Константина Кантемира и сербского патриарха Арсения III70. Все они призывали молодых русских царей Ивана и Петра подняться на священную борьбу за освобождение православной церкви, поскольку «в нынешнее время все турское владетельство приняло от Бога великое наказание, и приходит то великое бусурманство к конечной погибели»71.
Подобные призывы свидетельствуют о том, что православные подданные султанов стали воспринимать московских царей в качестве своих заступников задолго до того, как последние стали готовы играть подобную роль. Хотя Алексей Михайлович первоначально согласился принять Молдавию в свое подданство в 1656 году, он так и не послал в Яссы представителей, которые должны были принять присягу господаря и бояр72. Спустя пять лет царь приказал киевскому воеводе объявить молдавскому господарю Константину Щербану, что между ним и султаном «старая дружба» и поэтому он не может принять султанского подданного под свою «высокую руку»73. Алексей Михайлович явно не хотел провоцировать враждебность со стороны Османов, продолжая линию своего отца, Михаила Федоровича, который в 1641 году вернул Османам Азов, захваченный четырьмя годами ранее донскими казаками. В результате почти три десятилетия прошло между посланием патриарха Паисия и первым серьезным русско-османским конфликтом 1677–1681 годов, в царствование Федора Алексеевича.
В ходе Русско-турецких войн конца XVII – XVIII столетия просьбы о покровительстве и уверения в преданности стали рутинными в обращениях бояр и высшего духовенства к русским царям. Петр Великий получил такие обращения от одного валашского и трех молдавских господарей, прежде чем заключил Луцкий договор с молдавским князем Дмитрием Кантемиром в апреле 1711 года, накануне злополучного Прутского похода74. В то же время краткий обзор русско-молдавских соглашений второй половины XVII – начала XVIII века демонстрирует, что с самого начала молдавские и валашские элиты были готовы пойти «под высокую руку» московских царей только на определенных условиях. Так, договор 1656 года между Алексеем Михайловичем и Георгием Штефаном предусматривал, что в последующем молдавские господари будут избираться только среди уроженцев княжества, сохранят свои традиционные прерогативы и восстановят свою юрисдикцию над так называемыми райями – пограничными крепостями и прилегающими к ним территориями, аннексированными Османами75. В 1674 году молдавские бояре были готовы принести присягу царю при условии сохранения «обычаев земли» и «старых прав», в том числе права избирать господаря и главных светских и духовных чиновников. Бояре также просили Алексея Михайловича восстановить территориальную целостность своего княжества, которое они вслед за польской шляхтой называли Речь Посполита76. Наконец, «диплом и пункты», выданные Петром Великим Дмитрию Кантемиру в апреле 1711 года, предусматривали наследственное правление Кантемиров в Молдавии и утверждали полноту господарской власти над боярами и городским населением, а также над райями, в соответствии с древним молдавским обычаем77.
Неудача Прутского похода Петра Великого обнаружила, среди прочего, недостаток прочной поддержки этого предприятия со стороны молдавских и валашских элит78. Последние не столько рознились в своем отношении к России, сколько были раздираемы внутренними конфликтами79. Наиболее очевидное проявление этих конфликтов заключалось во вражде Кантемира с валашским господарем Константином Брынковяну: каждый из них стремился объединить оба княжества под своей властью и властью своих потомков. Кантемир был назначен Портой молдавским господарем в 1710 году в противовес Брынковяну, чьи тайные связи с Петром Великим вывали подозрения Османов. И Порта, и молдавские бояре не сомневались в преданности Кантемира султану. Князь провел молодые годы в качестве почетного заложника в Константинополе во время правления своего отца Константина Кантемира, господаря Молдавии в 1685–1693 годах, и посвятил это время изучению османского языка и культуры. Однако именно знание Кантемиром внутреннего состояния Османской империи убедило его в неизбежности поражения Османов в войне с Россией, что и послужило мотивом для заключения с Петром Великим соглашения в Луцке80. Когда же Брынковяну узнал о союзе Кантемира с царем, он не только не помешал османской армии переправиться через Дунай, но оказал поддержку Великому визирю, противопоставляя свою очевидную лояльность Порте «предательству» Кантемира. Эти действия не оправдывают образ «изменника Брынковяну», который стал характеризовать российское восприятие Прутского похода. Отличия в поведении молдавского и валашского господарей объясняются прежде всего относительной удаленностью или близостью русской и османской армий.
Не менее важные трения, характеризовавшие отношения господарей с боярами, также сыграли свою роль в исходе кампании. Молдавские бояре были в целом благорасположены к идее союза с Россией, однако настороженно относились к возможности установления наследственного правления Кантемиров, которое этот союз мог за собой повлечь81. Вот почему большинство бояр предпочло скорее занять выжидательную позицию, чем открыто выступить против Османов. Сходная ситуация существовала и в Валахии, где многолетнее правление Брынковяну неизбежно способствовало формированию сильной боярской оппозиции. Лидером этой оппозиции был Фома Кантакузино, родственники которого занимали валашский престол до Брынковяну (после того как Брынковяну окончательно потерял доверие Порты и был казнен в Константинополе в 1714 году, представитель семейства Кантакузино на короткий момент вернется на валашский трон)82. В переписке с Петром Великим Фома Кантакузино назвал Брынковяну предателем, и валашскому господарю ничего не оставалось, кроме как действительно стать таковым в ситуации, когда два его главных соперника открыто встали на сторону царя, а армия Великого визиря приближалась к Дунаю83.
Успех Османов на Пруте не остановил процесса сокращения османских владений в Европе. Более раннее поражение Великого визиря Кара-Мустафы под стенами Вены не только привело к потере Османами Венгрии и Трансильвании, но и открыло перспективу утраты контроля над Дунайскими княжествами. Через три года после своего триумфа под Веной Ян Собеский занял Яссы и, жестом полным политического символизма, приказал сжечь османские капитуляции, которые определяли условия принятия Молдавией положения вассалов султана. Несмотря на то что полякам вскоре пришлось отступить, союз Дмитрия Кантемира с Петром Великим и временная потеря Османами Малой Валахии (Олтении) после Османо-габсбургской войны 1716–1718 годов делали Порту все более и более озабоченной тем, как сохранить контроль над княжествами84.
Чтобы предотвратить «предательства» господарей в будущем, Порта отдала княжества на откуп грекам-фанариотам85. Если ранее султаны контролировали местных господарей посредством боярской оппозиции, отныне сохранение османской гегемонии в княжествах стало функцией уроженцев Фанара – района Константинополя, непосредственно примыкавшего к Патриархии, в котором селились представители греческой аристократии. Установление фанариотского режима также позволяло увеличить поступления из княжеств в османскую казну. Разрушения, вызванные непрерывными войнами конца XVII – начала XVIII века, вызвали массовое бегство крестьян, чему также способствовало и усиление помещичьей эксплуатации. К концу 1730‐х годов этот процесс открыл перспективу полной депопуляции княжеств86. Фанариоты были должны переломить эту тенденцию, чтобы быть в состоянии платить дань Порте и компенсировать те огромные затраты, которыми сопровождались их назначения на господарские престолы.
Таковы, в частности, были цели одного из наиболее видных фанариотов, Константина Маврокордата, который попеременно правил Молдавией и Валахией на протяжении 30 лет. Маврокордат осознал невозможность сохранения крепостного права в условиях непрекращающегося бегства крестьян и в то же время был заинтересован в перераспределении феодальной ренты в пользу казны за счет бояр-землевладельцев. Вот почему он объявил крестьян лично свободными и законодательно закрепил размер урочных работ, которые крестьяне были обязаны выполнять в пользу землевладельцев в обмен на право пользования своими наделами87. Эти меры напоминают политику защиты крестьянства (Bauernschutz), практиковавшуюся в Габсбургской монархии в тот же период. Одновременно Маврокордат постарался преобразовать внутреннее управление, заменив систему «кормлений» чиновников жалованьем из казны, а также назначив по два исправника в каждый уезд, по-видимому полагая, что конкуренция заставит их доносить о совершаемых каждым злоупотреблениях. Господарь также реформировал налоговую систему, введя новые фискальные единицы (названные людорами в Валахии и числами в Молдавии), состоявшие из нескольких крестьянских семей88. Наконец, Маврокордат постарался превратить государственную службу в главный источник привилегированного положения и сделал боярские чины атрибутами исполняемых индивидами государственных должностей89.
Консолидация государственного аппарата и временное сокращение боярского влияния продолжились и во второй половине XVIII столетия, в частности в правление валашского господаря Александра Ипсиланти (1774–1782). Однако общая кратковременность пребывания каждого господаря на престоле и зависимость вводимых ими новых институтов от доброй воли последующих князей объясняют печальную судьбу многих их преобразований. Несмотря на то что правление фанариотов ослабило боярскую олигархию, им так и не удалось превратить боярство в настоящий служилый класс, как это произошло в России. Предоставление боярских чинов родственникам господарей и членам их многочисленной свиты способствовало трениям между фанариотскими и местными элементами элит Молдавии и Валахии. С другой стороны, относительное сокращение помещичьей эксплуатации крестьян подогревало желание бояр «отыграться»90. Это, в свою очередь, предоставляло соседним империям рычаг воздействия на правящий класс княжеств, который, как будет показано далее, и был использован российскими дипломатами и военными в контексте реформ конца 1820‐х – начала 1830‐х годов.
Социальное и политическое развитие Молдавии и Валахии во многом определялось их географическим положением в дунайско-черноморском пограничном пространстве. Изменения в соотношении сил между Османами, Габсбургами, Речью Посполитой и, позднее, Россией воздействовали на внутреннюю ситуацию в княжествах. Эта взаимосвязь никогда не была простой, и порой один и тот же внешний фактор мог провоцировать противоположные внутренние изменения. В то же время сходные внутренние процессы могли быть результатом разных внешнеполитических трансформаций. Расширение Османской империи со второй половины XV столетия сначала способствовало укреплению господарской власти в рамках антиосманской борьбы. Когда же эта борьба была проиграна, дальнейшее расширение и укрепление власти Османов сопровождалось, как было уже отмечено выше, усилением боярской олигархии за счет господарской власти. Еще позднее поражение Османской империи в войне против Священной лиги и угроза со стороны России повлекли установление фанариотского режима, который вызвал относительное упрочение господарской власти за счет боярства. В результате XVIII столетие стало периодом подспудной борьбы «греков» и «природных бояр»91. В то же время консолидация османского контроля над Молдавией и Валахией посредством фанариотов не превратила княжества в пашалыки и не привела к утрате ими их религиозного и культурного своеобразия в системе османских владений. Напротив, политика господарей-фанариотов помогла закрепить это своеобразие, которое в конце концов помогло княжествам обрести независимость во второй половине XIX столетия.
Русско-турецкие войны, происходившие на территории Молдавии и Валахии, не могли не сказаться на их внутриполитической ситуации. В условиях латентной борьбы между господарями и боярством отношения с Россией сохраняли свою значимость, однако их характер изменился. На протяжении почти столетия после Прутского похода господари не смели заключать союзы с российскими царями или поступать к ним в подданство92. Фанариоты слишком хорошо контролировались Портой и, будучи иностранцами в княжествах, не могли обеспечить прочной поддержки со стороны местного боярства. С другой стороны, молдавские и валашские бояре, напротив, становились русофилами и видели в протекторате России или даже в переходе княжеств под власть России способ восстановления своих прежних политических позиций93.
Так, в послании Анне Иоанновне 1737 года валашские бояре писали: «Рабско просим или через посредство мира, или через императорское ваше оружие не оставить нас уже более в порабощении сих других народов пребыть, но всяким образом освободить нас и привести в православное Вашего Величества подданство»94. В сентябре 1739 года молдавские бояре со «слезной радостью» приняли российское подданство и подписали с маршалом Минихом конвенцию, по которой Молдавия отказывалась от права проведения независимой внешней политики и обязывалась содержать двадцатитысячную российскую армию в обмен на полную автономию95. В конце 1769 года делегации молдавских и валашских бояр прибыли ко двору Екатерины Великой с предложением принять княжества в российское подданство. Императрица приняла бояр благосклонно, однако не согласилась на их предложения, дабы не провоцировать Габсбургов и другие европейские державы, которые уже озаботились российскими победами над Османами96.
Эти попытки реализовать идею российского протектората над княжествами дорого стоили молдавским господарям, боярам и духовенству. В силу разных причин российско-молдавские соглашения 1656, 1711 и 1739 годов остались мертвой буквой, поскольку цари либо не хотели давать им ходу, либо не могли этого сделать в силу обстоятельств. Подписанты этих соглашений с молдавской стороны оказались перед выбором эмигрировать или испытать на себе всю силу османского мщения. То же самое касалось и тех бояр и представителей духовенства, которые сотрудничали с российскими войсками во время войн 1768–1774 и 1787–1791 годов. Даже сам факт переговоров с Москвой или Санкт-Петербургом имел свою цену, как о том свидетельствует пример митрополита Досифея97. Российские войска всякий раз покидали княжества после нескольких лет оккупации, что не могло не заставить пророссийски настроенных бояр начать действовать более осторожно98.
Ücretsiz ön izlemeyi tamamladınız.