Kitabı oku: «Номинар», sayfa 2
– Да.
– Что-то ты немногословен. Обычно тебя не удержать, когда речь заходит о забытой литературе. – Книга бесшумно вернулась на столешницу. – Так что случилось?
Я отвернулся обратно к окну.
– Ничего, просто устал. Полдня потратил на доставку мелкого мафиози к Арате в обход Стражи. А за второй заказ не взял денег. Впрочем, я его и не согласовывал с Рэком, вот Элиен и бесится, – я практически соврал, не назвав истинную причину своих беспокойств. – Засранец лезет в голову без спроса с доставучими нравоучениями.
– Милый, когда будешь готов поделиться, я тебя с удовольствием выслушаю, – мягко, но с напором прошептала Мойра над самым ухом, а затем обняла меня. Крепко, будто боялась, что графеновое окно перед нами растает и я полечу в пропасть… как та девушка. – Может, тебя лучше отвлечёт разговор с другом?
Сладкий цитрусовый аромат окружил меня вместе с её объятиями. Он унёс мысли далеко от проблем настоящего в неосознанное благополучие прошлого.
– Может.
Я кривил душой, но по-другому просто не мог.
До её слов у меня и в мыслях не было связываться с Акки: во-первых, я точно знал, что он сделает это сам, а во-вторых, мне хотелось забыть этот день и никогда больше не возвращаться к нему. Ни к чему возвращаться к старым неприятностям.
Несмотря на всё дерьмо, случившееся со мной за последние годы, я оставался дьявольски везучим человеком – я невероятно удачлив, но вот всем остальным не очень-то везёт рядом со мной. Одна сумасшедшая в чахлом райончике Старого города, населённом одними чудаками, предсказала, что «я расплачиваюсь за ошибки давно минувших дней, и, пока долг не будет выплачен, плата продолжит расти». За такое паршивое предсказание я отсыпал ей горсть запрещённых нейролептиков, но главная причина, по которой я вообще заплатил ей, – она была честна и не старалась набить себе цену сладкой ложью. Конкретно в этом пророчестве не было никакого смысла, но всё сказанное ею до того оказалось чистой правдой.
Теперь же, вспомнив её морщинистое, не к месту украшенное кристаллическими микродермалами лицо и тусклые лиловые волосы, я напомнил себе в очередной раз, что не стоит испытывать судьбу.
– Знаешь, сегодня одна принцесса отказалась слушать мои сказки. – Смена темы не всегда верное решение, но не сегодня. – Может, другая принцесса соизволит их послушать?
Мойра приглушённо рассмеялась, но потом осеклась и ответила уже совершенно ровным голосом, без единой смешинки:
– Если принц пообещает не будить принцессу, когда она уснёт. А если честно, я бы хотела, чтобы ты читал до самого утра.
Она крепче прижалась ко мне и уткнулась лицом в голую шею. Её тёплое дыхание приятно щекотало кожу. Мы долго стояли, едва ли не неподвижно наблюдая за огнями двух городов. Я развернулся и попытался разглядеть во мраке черты лица любимой: её чёрная, точно смоль, кожа почти сливалась с темнотой. Она слегка склонила голову набок, и огни за окном отразились в драгоценных глазах двумя призрачными светлячками.
– Ты так и продолжишь глазеть на меня, словно мы на первом свидании? – Её игривая улыбка обнажила ряд белоснежных зубов.
Девушка моей мечты потянула меня за собой, и мы оба упали на диван.
Сирены
Прошло четыре года с нашей первой встречи – странной и неопределённой, после которой мы уже никогда не расставались. В нас обоих недоставало чего-то важного, будто мы родились без ключевых деталей или потеряли их по пути ко взрослой жизни. Но эти жизненно необходимые детали мы нашли друг в друге. Связь, установившаяся между нами, была неизбежна, и если мне она принесла облегчение, то для Мойры всё сложилось иначе. Едва её семья прознала обо мне, то не задумываясь поставила ультиматум: либо они, либо какой-то уличный наёмник. Мойра выбрала меня и порвала все связи с близкими, не успев нас познакомить. Я сильно переживал за неё. Мне прекрасно известно, каково это – лишиться дорогих сердцу людей. Но Мойра никогда не говорила о своём поступке как о жертве. Она лишь раз заявила о своём решении и велела никогда не ставить её выбор под сомнение. И теперь, как бы ни тяготили меня призраки прошлого, я был обязан держаться от этой истории подальше, пусть и стиснув зубы до хруста.
Наутро мы проснулись плотно прижавшись друг к другу, словно два потерявшихся во Вселенной создания. Её мерное дыхание гипнотизировало и почти заставило вновь вернуться в объятия Морфея, но я сдержался. Графен гасил яростные лучи солнца по ту сторону, оставив нас нежиться во мраке скоротечно прошедшей ночи. Снимать затемнение с окон я не осмеливался.
На стеклянном столике перед диваном светились нейросенситивные часы, состоящие из того же материала, что и вся комната. Они бесшумно парили над поверхностью, строго отсчитывая время. Песчинка за песчинкой они рассы́пались и собрались в маленький фрегат, плывущий над стеклянной гладью. Я снова уснул, сам того не заметив, покачиваясь на полупрозрачных волнах.
Спокойствие, ни с чем не сравнимое ощущение полного умиротворения, окружило меня. Единственным звуком был серебристый шелест плакучей ивы, а единственным ароматом – запах распустившихся гиацинтов. Я видел этот сон и прежде, много раз, но никогда не мог разобрать слов человека, стоящего прямо передо мной в густой тени дерева. Лицо его сокрыто в тумане воспоминаний, а очертания фигуры спрятаны под просторной бесцветной туникой. Он что-то говорит: его губы шевелятся, но не издают ни звука. Вроде и я ему отвечаю, но, опять-таки, ничего, кроме голоса ветра, играющего с листвой, не слышно. А затем лёгкое прикосновение холодных пальцев ко лбу и больше ничего.
Но сон не закончился. Меня подхватило ледяное течение моря и принялось уносить всё глубже и глубже – запястья оказались в тисках холодных и цепких пальцев прекрасных сирен: они тянули меня вниз за собой, в тёмную и бездонную пучину, к неведомому существу. Лёгкие горели; я тонул. Необходимо было срочно проснуться. Я попытался вырваться из объятий чудовищ, притворяющихся наполовину людьми, в то время как и четверти человеческого в них не было. Злобные гримасы исказили их лица, поначалу казавшиеся милыми; они оскалили акульи зубы и с ещё большим упорством потянули меня на дно, зло насмехаясь над моей беспомощностью. Немой ужас стиснул грудь.
– Нет!
Я, видимо, кричал во сне, потому что продолжал отбиваться от призрачных рук наяву. Мойра пыталась меня успокоить.
В груди щемило, и потребовалось немало времени, чтобы успокоиться. Кораблик на кофейном столике рядом с раскрытой книгой давно принял форму электронного циферблата и показывал восемь утра. За окном уже рассвело, но из-за непроницаемого графена в комнате до сих пор царствовала ночь. Сердце постепенно меняло ритм с галопа на равномерное биение метронома. Мойра приказала через ИИ снять с окна затемнение на треть.
– Что это было? – встревоженно спросила она и убрала со лба шёлковые чёрные пряди. Столь женственный и непринуждённый жест вкупе с широко раскрытыми дымчато-сапфировыми глазами заставил позабыть бóльшую часть кошмара. – Тебе вновь снилась она? – чуть ли не шёпотом спросила Мойра.
– Нет. Мне снились сирены.
Она непонимающе сдвинула идеально ровные брови, и мне пришлось объяснить:
– Сирены, мифические существа из средиземноморских сказок. Прекрасные создания, заманивающие мореплавателей в непроходимые бухты или заставляющие их нестись прямо на скалы, очаровывая своим пением.
– Ты мне о них ещё не читал.
– Не успел, но они есть в этой книге.
Она посмотрела на сборник мифов, покоящийся на низком столике, который я не заметил, как создал, не помнил я, и каким образом уснул.
Горячий кофе успел остыть в стенном отсеке, когда я вышел из душа, задержавшись дольше обычного в попытках смыть с себя остатки ночного кошмара. Мойра отдала приказ через ИИ, и графен стал полностью прозрачным. Утреннее солнце безжалостно осветило апартаменты, смятую постель и неубранный мусор на полу.
– Сегодня вечером устроим ужин для нас двоих, – неожиданно произнесла Мойра, стоя допивая кофе за кухонной стойкой, – так что не задерживайся на работе. – Она запнулась и оглядела комнату с показным недовольством. – И ещё, прибери свой хлам, я чуть ноги не сломала, пытаясь обойти этот смертоносный конструктор.
Она нисколько не злилась: в глазах, точно два серых звёздчатых сапфира, плясали лукавые искорки, а уголки губ слегка подрагивали, сдерживая улыбку.
– Будет сделано, моя леди, – подыграл я, почтительно отвесив поклон.
Моя выходка её окончательно рассмешила – она отставила чашку и попросила поцеловать себя перед уходом. Простой, но обязательный ритуал перед прощанием. Я подошёл к самой великолепной девушке в мире с другой стороны стойки, перегнулся через неё, ожидая от Мойры того же, но вместо поцелуя получил струйкой воды в лицо. Шутница держала гибкий излив в одной руке, а другой прикрывала открытый в изумлении рот.
– Как так вышло?! – почти взаправду удивилась она.
Мне тоже было интересно, потому что я не заметил, когда это Мойра успела потянуться за краном и удлинить его.
– Видимо, судьба против.
– Не говори так, – уже вполне серьёзно попросила она и одним стремительно быстрым движением впилась своими губами в мои. – Никогда, – властно прошептал на ухо бархатистый голос.
Обещание
Я вышел в прохладное утро, выбрав маршрут, пролегающий через открытые переходы и тоннели.
Знание карты гигаполиса записывалось в память с детства посредством обычного визуального восприятия, но город неустанно продолжал разрастаться и модифицироваться, из-за чего порой приходилось пользоваться знаниями ИИ – в данном случае чужими воспоминаниями.
В моём сознании отпечатался маршрут, которым я никогда не ходил, но теперь знал не хуже пути от дивана до ванной. Едва интуитивная карта выстроилась, я ко всему прочему вызвал видимую только моему глазу нить, что поведёт меня через лабиринты глянцевых гигантов. Мне было интересно узнать, отличается ли маршрут образа Ариадна от воспоминаний других «первопроходцев».
Надо мной простиралось чистое голубое небо, сливающееся с несколькими уровнями переходов, тем самым создавая лёгкое искажение, напоминающее марево над скоростной трассой в жаркий летний день.
В таком мире технологий определённо были как плюсы – в виде исключительного совершенства проектирования переходов, зданий, автомагистралей и воздушных путей сообщения, так и минусы. Например, ИИ-девушки, раздающие листовки, которые невозможно взять в руки, но едва они тебя коснутся, информация моментально просочится в сознание и, будто заевшая пластинка, будет крутиться, пока ты не усвоишь её, а рекламный слоган не станет твоей новой молитвой на ночь. Эти кукольные модели не более чем иллюзия, состоящая из чистой информации, которую ИИ проецирует напрямую в сознание. Потому ИИ-маркетологов мало кто любит, несмотря на дань уважения их неуёмной фантазии. Если бы они не занимались откровенно навязчивой рекламой, то стояли бы в одном ряду с ИИ-иллюстраторами и архитекторами города.
Новый город был слеплен из того же информационного теста, что и неосязаемые промоутеры: каждая вывеска над заведением, каждое табло, даже украшения на универсализированные праздники. Но и от назойливой рекламы, порой летящей прямо на тебя в виде анимированной зверушки, можно спрятаться, если приобретёшь временную блокировку по сумасшедшей цене. К счастью, у меня водились деньги, но прощаться со всем этим «безумным чаепитием» мне не хотелось, и я шагал дальше, вежливо улыбаясь ИИ-моделям и иногда раздавая им неосязаемые «пять».
Как-то я пытался вообразить Новый город без ИИ, и он предстал передо мной ахроматическим, лишённым любого цвета, кроме чёрного. Без светящихся информационных, но не особо информативных вывесок, без персонажей, сотканных ИИ-маркетологами для развлечения публики и привлечения её в различные места Нового города. Здесь и праздничные украшения никогда не были материальны. Единственное, что можно было по-настоящему ощутить и к чему прикоснуться, – это висячие сады, способные посоревноваться своей пышностью и разнообразием с древним и величественным чудом света, картинки которого нам с братом в детстве показывал отец в бумажной книге.
Кто-то сказал, что мы построили новый Измалиир, и, может, в этом была доля правды. Здесь были собраны все виды рас и национальностей, сохранившихся после Последней войны. Оставшиеся в живых создали величественный город, который отражал собой само будущее. И в прошедшие десятилетия город продолжал расти, уничтожая при этом всё архаичное и строя на его месте нечто новое и грандиозное.
Я следовал за нитью Ариадны. Путь пролегал сквозь сады, накрытые кинетическим куполом, где регулировались самые важные показатели для роста и процветания флоры. Круглый по своей форме подвесной сад протягивал зелёные рукава сразу по шести туннелям, расходящимся от него. Один из таких рукавов напоминал тропические джунгли с нависающими над головой лианами. Стянутые в изумрудные жгуты лозы искрились влагой. Правда, крики животных – и сами они – были лишь плодом воображения чужого ИИ: распускать экосистему дальше купола было попросту неразумно.
Я спускался всё ниже к побережью, где причудливо переплетались два столь разных мира и располагалось заведение, в котором работала Мойра.
Внутри пространство напоминало нанотехнологичный ковбойский салун. Нанотехнологичный, потому что хозяин места не терпел технологий, устаревших хотя бы на одно поколение, а что касается салуна, то здесь мне чудилась уже скорее атмосфера. Едва переступив порог автоматических дверей, ты ощущал подозрительные взгляды исподлобья и атаки стороннего интегрированного интеллекта на персональный ID. Завсегдатаями здесь были по большей части тьюринги и по совместительству информационные наёмники, такие как Акки. И если Акки проблемы своих клиентов решал преимущественно в интегрированном мире, то я вживую.
Интегрированный мир – это пользователи, подключённые к интегрированному интеллекту и управляющие всеми сферами, подконтрольными ему. Иная вселенная, где коллективное сознательное позволяет существовать каждому в отдельности.
Как тьюринг – то есть посредник в интегрированном мире, способный изменять его структуру, – я был неплох. Но такой мозговой штурм всё же предпочитал оставлять другим, например, моему красноволосому другу Акки или несравненному в своём деле мастеру – Элиену.
Последний, наверное, самый опасный тьюринг в моём личном списке. В широких кругах он не особо известен, и это поразительно, потому что его Эго едва ли умещается в мире ИИ. Разговаривая с ним, я постоянно ощущаю себя придурком, который впервые устанавливает базовую версию эгиды.
Из раздумий о ещё одном друге из расы номинаров меня вырвал голос Мойры:
– Я здесь! – Она энергично помахала рукой из-за высокой стойки, отделанной пластинами с каменными прожилками.
Благодаря тому, что она работала здесь управляющей и барменом по совместительству, меня не особо донимали сетевыми атаками на персональный ИИ, да и сам Элиен изрядно постарался над моей эгидой.
– Кажется, я тебя уже где-то видел. – Я перегнулся через прохладный искусственный камень, чтобы поцеловать вишнёвого цвета губы любимой.
– Надеюсь, ты задержался потому, что разгребал свалку мусора у нас дома? – Она приподняла глянцево-чёрную бровь и нацелила на меня серьёзный взгляд жемчужно-серых глаз.
Под таким взором я всегда чувствовал себя виноватым и был уже готов сознаться, что задержали меня дома две чашки кофе и новая книга, но тут подоспел Акки.
Сегодня в заведении, наверное, только мы с Мойрой были людьми без модификаций, но Мойра представлялась куда более привлекательным, скорее, сногсшибательно красивым человеком. Вороные, длинные шёлковые волосы, почти столь же тёмная кожа и светлые глаза, сверкающие серыми сапфирами. Я любил маленький, аккуратненький носик, чуть вздёрнутый к небу, овал лица в виде сердечка и губы, словно наконечник любовной стрелы. Я называл её ангелочком, но только про себя – она почему-то обижалась на это сравнение. При дневном свете вся её красота расцветала по-настоящему.
– Доброе, Мэло! – С другого конца стойки ко мне подскочил Акки.
Вот он выглядел истинным номинаром и не старался скрывать это: огненно-красные волосы, флюоресцирующие при любом свете, он всегда держал распущенными, а глаза-хамелеоны постоянно меняли свой окрас. Строгий характер отражали резкие черты лица.
Если посмотреть на моё окружение, то кроме Мойры в нём были сплошь одни номинары. Хоть они и составляли, может, один процент, а то и меньше от оставшегося населения города, мне везло на дружбу с ними.
– Добрый день, Мойра, – второпях бросил Акки и, схватив меня за предплечье, потащил на второй этаж.
Оказавшись наверху, он заговорил, не меняя холодного тона:
– Уверен, что её ID лжёт, и твоя девушка – номинар с психосенсорными способностями, – в который раз то ли в шутку, то ли всерьёз заявил мой друг, – слишком уж по-особенному она выглядит.
– Завидуешь её красоте?
– Всё может быть, – равнодушно произнёс Акки. – Так всё же, ты был там и видел произошедшее своими глазами?
В кругах наёмников слухи всегда разлетаются неимоверно быстро. Да и благодаря ИИ те же обыватели узнают новости с пугающей скоростью.
На втором этаже мы устроились в непроницаемой полусфере, занавешенной мерцающей кинетической ширмой, поглощающей звуковой шум извне, и с защитой от атак сторонних тьюрингов. Внутри кабинка была обставлена минималистично: два кресла в виде половинки кокона шелкопряда, пуфики для ног и стол. Я завалился в кокон, вытянул на один из мягких табуретов ноги и принял почти горизонтальное положение. Мой друг устроился в кресле напротив и склонил голову в задумчивости.
По устоявшемуся обычаю, Акки перешёл сразу к делу и был прямолинеен, точно монорельс скоростной гусеницы, – эта его черта сохранялась и в работе, и в повседневной жизни. Он и в быту не разбрасывался словами. Его откровенность, поначалу казавшаяся грубостью, с возрастом сточила свои острые углы. На самом же деле Акки никогда никого не хотел задеть, но в силу характера, сформировавшегося без семьи и на окраинах Старого города, в нём укоренилась привычка, как он сам повторяет, «не трепаться попусту» и «говорить как есть».
– Как ты узнал?
– У меня свои источники, – небрежно напомнил Акки. – Ты рассказал своей Даме в Тёмно-Бордовом?
– Прекрати её так называть, пожалуйста.
С самого начала их знакомства что-то не заладилось, и поначалу Акки относился к Мойре достаточно холодно, а затем и вовсе пассивно-агрессивно.
– Тебе ведь известна легенда о Даме в Тёмно-Бордовом? – не отвлекаясь от сканирования сети интегрированного мира, поинтересовался Акки. – Не легенда, но может ею скоро стать.
– Разве твой цветочный садик оставляет время на глупые слухи из реального мира?
Маленькие нейросенситивные светлячки, такие же живые, как морской песок, разом погасли, оставив нас в кромешной темноте. Мерный гул, незаметный за голосами и музыкой заведения, оборвался вместе с подачей энергии.
– Акки?
Мой друг не ответил. Я попробовал нашарить его в абсолютной темноте и запнулся об один из пуфиков. Свет на секунду вернулся, но то вылетели искры из глаз от боли в ушибленных коленях и запястьях. Будто этого было мало, плюсом на спину опрокинулся стол. Повезло, что угол его не заехал по голове. Я грязно выругался и с трудом нащупал ногу Акки. Я едва не стянул с него штаны в попытке его дозваться.
Незаметный до инцидента гул вернулся, приклеенные к потолку флюры вновь засветились. Боль грубо пульсировала вместе с биением сердца. Я начал медленно растирать недовольные суставы, в то время как Акки неожиданно пришёл в себя и выскочил из нашей кабинки осмотреться. Когда он вернулся, волосы и глаза друга угрожающе мерцали.
– Мне это не нравится, – констатировал он, подтягивая штаны.
Поначалу я не понял, о чём именно идёт речь, но сдерживаемая тревога наёмника прояснила ситуацию.
– Никому не нравится, когда с него в отключке пытаются стянуть штаны, – попытался я снять напряжение и добавил уже более серьёзно: – Кто-то отключил генератор джуничи, чтобы пробиться сквозь барьер и взломать твою эгиду. Я удивлён, что кому-то это удалось.
– Может, спросишь свою девушку про генератор? – задал вопрос Акки безо всякого энтузиазма.
– Сейчас спрошу.
Я вышел из сферической кабины и связался с Мойрой. Наш разговор можно было сравнить с чтением мыслей, где каждая из сторон контролирует воображаемую речь. Но если ты ещё не приноровился, то обязательно засыпешь своего абонента бессвязными картинками и эмоциями, а не чётко сформулированной мыслью.
– Что произошло?
– Не знаю. Генератор вдруг отключился, но теперь порядок. У вас что-то случилось? – рассеянно спросила Мойра, явно занятая своими делами. Из-за сбоя в подаче джуничи её, должно быть, донимали возмущённые посетители.
– Всё в порядке. – На этом я оборвал нашу связь и зашёл обратно.
– Что она сказала? – бесстрастно спросил Акки.
– Какой-то сбой. На границе со Старым городом это не редкость. Ты кому-то перешёл дорогу, мой друг?
Повисла подозрительная тишина.
– Мэло, сегодня ночью останешься у меня. Мне нужна твоя помощь. Хорошо?
Больше ничего не сказав, Акки пристально уставился на меня своими меняющими цвет глазами в ожидании моего решения.
– Как понимаю, без вопросов?
– Верно. Я смогу объяснить на месте, – пообещал друг.
Не знаю, что такое произошло с ним, но раз он попросил помочь и довериться ему без вопросов, то я так и сделаю.
Мы ещё немного посидели. Я съел оба обеда, принесённые Мойрой, и выпил за друга его калорийный коктейль. Он так и ушёл, ничего не сказав на прощание.
– Паршивое начало.
Прошло больше четырёх с половиной лет с последней смерти от интегрированного нейровируса. Официально в последнюю волну эпидемия унесла жизни четырнадцати пользователей ИИ – сколько их было на самом деле, можно только догадываться.
С момента открытия интегрированного мира неуловимый нейровирус принялся уничтожать его обитателей. По неофициальным данным, за семьдесят пять лет от него скончалось порядка полутора тысяч жителей, подключённых к ИИ. Первых жертв из-за их посмертного вида записывали на счёт номинара-телекинетика, пока какому-то криминалисту не пришло в голову отдать образцы ДНК двоих погибших на детальный анализ, где выяснилось, что ни одному телекинетику такое не под силу – «редактировать» геном.
Стали всплывать показания очевидцев, якобы встречавшихся на тёмных и бесшумных просторах мира ИИ с этой дрянью. На тот момент – ещё полиции, а не Стражам – удалось найти записи памяти тех, кто наблюдал чудовищную трансформацию заражённого. Но этого было мало. Жертвы либо не знали о проникшем за их эгиду вирусе, либо умирали сразу после заражения. Поэтому отдел противоборствующих тьюрингов принялся искать уже не убийцу-номинара, а такого же, как они, способного пользователя ИИ. Но необъяснимое явление всё же назвали интегрированным нейровирусом. Кому-то удалось создать образ, способный изменять геном не только человека, но и номинара.
Хотя жертвы понесли обе расы, больше погибших было на стороне людей. Изменения, которые происходили с некоторыми из них перед самой смертью, напоминали предел Роша у номинаров. Эти факты подливали масла в огонь скрытой нетерпимости людей. Открытых распрей уже давно не происходило, но в человеческом подсознании всё ещё копошился червячок сомнений и недоверия к расе бессмертных. Если бы девушка из Акватории не была человеком, речь об интегрированном нейровирусе могла и не зайти.
Поначалу Совет вёл статистику и давал комментарии, но затем прекратил это делать из-за неточностей в работе полиции, откровенно паразитирующих на страхах жителей СМИ, и маркетологов тьюринг-компаний, продуцирующих образы защиты для пользователей в мире ИИ. Управление Новым и Старым городом приняло решение прекратить панику самым простым способом – путём отрицания проблемы. Поиски защиты от нейровируса не прекратились, но результаты их перестали обнародовать. Показания и записи памяти начали стираться тьюрингами Совета с молниеносной расторопностью.
Необъяснимая эпидемия исчезала столь же внезапно, как и начиналась, оставляя после себя изувеченные трупы и вопросы без ответов. Связи между жертвами установить не удалось, а в последние две волны Совет уже более тщательно скрывал подобные эпизоды. И всё равно в мире ИИ находились те, кто собирал информацию и вёл список жертв, попавших на запись памяти, иначе бы четыре с половиной года назад не стало известно о четырнадцати новых жертвах.
Когда Акки ушёл, я приглушил свет флюр с помощью ручного датчика и погрузился в созерцание фальшивого ночного неба. Я попытался медитировать, но в голову наперебой лезли воспоминания.
Когда я был ребёнком, отец рассказывал нам с братом, что существуют два вида номинаров: рождённые, то есть истинные, и искусственные, или преноминары, – созданные Главным научно-исследовательским институтом Совета, в котором он познакомился с мамой. Он приводил нам множество разных фактов об этой расе, но один до сих пор казался мне странным и необъяснимым: номинары теряли своё «бессмертие», когда от них рождалось следующее поколение.
Отец объяснил мне это в своё время так:
– Во всём есть баланс, продиктованный природой, и, если мы его не видим, это не значит, что его не существует. С номинарами так же. В отличие от людей, срок их жизни может быть в теории неограниченным, конечно, при условии, что они преодолевают вновь и вновь накапливающийся предел Роша. Они могут эволюционировать без передачи генов другому поколению. А люди обречены на бесконечную репродукцию с целью улучшить свой геном. Но представьте себе, какое бы перенаселение ожидало планету, если бы не механизм «предохранения», вживлённый в их ДНК?
Он так толком нам и не пояснил сам процесс передачи бессмертия, сославшись на собственную некомпетентность в данном вопросе.
Блуждая по коридорам воспоминаний, я наткнулся на дверь, за которой скрывалась история встречи с Акки.
Мы были одногодками, но его процесс старения – в своё время – замер на месте, а мой неуклонно стремился к точке невозврата. Наше знакомство произошло на грязных улицах контрабандистского района Старого города, куда лично я попал случайно, сбежав от родителей и их бесконечных лекций по генологии, бессмысленных тестов и переживаний за моё здоровье. А вот Акки скрывался там от бандитов, у которых умудрился стащить раритетный процессор эпохи компьютеров. Мы буквально налетели друг на друга из-за угла облезлого кирпичного здания. Оба перепуганные не на шутку, мы понеслись в одном направлении, петляя по узким улочкам, укрытым проводами и мусором.
Я понял, что увязался за ним, когда очутился на заброшенном складе с крышей в виде шахматной доски, где белыми клетками было небо. Ощутив облегчение и триумф от побега, мы оба зашлись неистовым смехом. При всей его настороженности и недоверии к окружающим, о которых я узнал позже, в ту нашу встречу Акки первым протянул руку и представился. Мы рассказали друг другу о своей жизни, будто уже давно были приятелями и просто делились новостями прошедшей недели. Из его рассказа я и узнал, что он искусственный номинар.
В то время один из частных НИИ Совета открыл двери для несовершеннолетних беспризорников, не знавших ни своей семьи, ни какой-либо ещё, давая шанс обрести новую. Вот только цена была высока. Добровольцам предлагался проект «преноминар», который до этого был чисто военным. Тем новоприбывшим, у кого оказывался скрытый ген номинара, разрешали принять участие. Но наличие скрытого гена не давало стопроцентной гарантии пережить трансформацию.
И вот, не имея никаких корней, кочующий из одного детдома в другой с самого рождения, Акки в надежде найти своё место попал в проект. Ну, а дальше оказалось, что у него имеется скрытый ген номинара. И зная о последствиях неудачной трансформации, а именно – о крайне мучительной смерти, он всё равно согласился.
Нет, члены НИИ Совета не были злодеями, ставящими бесчеловечные опыты над людьми, но и хорошими парнями их назвать тоже сложно. В четырнадцать лет я мнил себя достаточно взрослым, чтобы самостоятельно принимать важные решения, поэтому с пониманием отнёсся к выбору нового друга. Но узнав, что Акки прошёл трансформацию в двенадцать, не мог поверить: какими же уродами надо быть, чтобы оставлять такой выбор за ребёнком.
Не прошло и пары месяцев, как Акки сбежал вновь. На его счастье лаборатория не особо его и искала: кроме необычной внешности, никаких талантов в нём не выявили. Про свои способности к гипнозу мой друг узнал гораздо позже, но они не были чем-то выдающимся. Его талант с трудом дотягивал до способностей триггеров – искусственных номинаров с зачатками силы.
И вот два года спустя после его перерождения мы встретились. До него я, конечно же, пересекался с номинарами на улицах Нового города, но никогда не общался с ними, а тут сразу умудрился подружиться с одним, пусть и с искусственным. С номинаром, чьи волосы напоминали пламя, а глаза неустанно меняли цвет.
До захода солнца мы бродили по заброшенным зданиям Старого города и собирали, на мой взгляд, всякого рода мусор. Акки снабжал этим «мусором» тамошних торгашей, а те ему платили – так он и жил. Мой новый друг двигался проворно, с некоей кошачьей грацией, в то время как я пару раз свернул бы себе шею, если бы не он.
Через неделю после нашей первой встречи я уже выполнял вместе с ним поручения от подвыпившего куратора наёмников в занюханном баре, где колонки работали на последнем издыхании, а от самого мужчины несло чем-то кислым и едким.
Спустя два или три месяца я стал столь же проворно лазить по забытым богами местам и почти не уступал Акки в ловкости. И тогда он познакомил меня с феноменально рослым даже для номинара куратором наёмников по имени Рэк. Именно он научил меня тонкостям общения с его расой: как не задавать с ходу недопустимо бестактные вопросы про возраст и семью. Благодаря его советам мне удалось завести немало приятельских отношений с бессмертными. В отличие от обычных людей, я не просил их продемонстрировать свои способности и не интересовался возрастом.
Вопрос о прожитых годах и среди людей-то считается бестактным, что уж говорить о номинарах, переживших Последнюю войну.
Вот примерно так мы оба и стали малолетними наёмниками. С возрастом Акки сделался куда более скрытным и уже никому не открывал историю своего происхождения. Он и ID каким-то образом сумел переписать на «истинного». Теперь же, спустя более чем десять лет, мы оба превратились в профессионалов и больше не шастали по помойкам.
