«Защита Лужина» kitabından alıntılar, sayfa 9
Тут неприятности на полу так обнаглели, что Лужин невольно потянул руку, чтобы увести теневого короля из-под угрозы световой пешки.
Как будто ничего не было, ни дачной осени, моросящей на астры, ни переезда в город.
Вертикальная линия была бесконечна, как всякая линия, и наклонная, тоже бесконечная, скользя по ней и поднимаясь все выше, обречена была двигаться вечно, соскользнуть ей было невозможно, и точка их пересечения, вместе с его душой, неслась вверх по бесконечной стезе
Голова, лежавшая у нее на плече, была большая, тяжелая, - драгоценный аппарат со сложным, таинственным механизмом.
Невыносимая детская внимательность
Передвигались, словно откашливаясь, стулья.
...и слушая мелкую молву, она чувствовала себя, как в детстве, во время той игры, когда уходишь из комнаты, а другие выдумывают про тебя разнообразные мнения.
Молодые люди, бывавшие у них, считали ее очень милой, но скучноватой барышней, а мать про нее говорила (низким голосом, с усмешечкой), что она в доме представительница интеллигенции и декаденства, - потому ли, что знала наизусть стихи Бальмонта, найденные в "Чтеце-Декламаторе", или по какой другой причине - неизвестно.
Человек несомненно талантливый, как определяли его те, кто собирался тут же сказать о нем что-нибудь скверное; чудак, на все руки мастер, незаменимый человек при устройстве любительского спектакля, инженер, превосходный математик, любитель шахмат и шашек, "амюзантнейший господин", как он сам рекомендовал себя.
Он избрал это место в первый же день, в тот темный день, когда он почувствовал вокруг себя такую ненависть, такое глумливое любопытство, что глаза сами собой наливались горячей мутью, и все то, на что он глядел, - по проклятой необходимости смотреть на что-нибудь, - подвергалось замысловатым оптическим метаморфозам.
