«Трудно быть богом. Читает Леонид Ярмольник» adlı sesli kitaptan alıntılar, sayfa 60
И все потому, что раб гораздо лучше понимает своего господина, пусть даже самого жестокого, чем своего освободителя, ибо каждый раб отлично представляет себя на месте господина, но мало кто представляет себя на месте бескорыстного освободителя. Таковы люди, дон Румата, и таков наш мир.
«And enterprises of great pitch and moment, – произнес он, – with this regard their current turn away and loose the name of action» [1] . Верный
Вам кажется, что этого мало? Румата покачал головой. – Бог ответил бы вам: «Не пойдет это на пользу людям. Ибо сильные вашего мира отберут у слабых то, что я дал им, и слабые по-прежнему останутся нищими». – Я бы попросил бога оградить слабых. «Вразуми жестоких правителей», – сказал бы я. – Жестокость есть сила. Утратив жестокость, правители потеряют силу, и другие жестокие заменят их. Будах перестал улыбаться. – Накажи жестоких, – твердо сказал он, – чтобы неповадно было сильным проявлять жестокость к слабым. – Человек рождается слабым. Сильным он становится, когда нет вокруг никого сильнее его. Когда будут наказаны жестокие из сильных, их место займут сильные из слабых. Тоже жестокие. Так придется карать всех, а я не хочу этого. – Тебе виднее, всемогущий. Сделай тогда просто так, чтобы люди получили все и не отбирали друг у друга то, что ты дал им. – И это не пойдет людям на пользу, – вздохнул Румата, – ибо когда получат они все даром, без труда,
ненавидеть и считал, что одной лишь свободы достаточно, чтобы уподобить раба богу… Это был профессиональный бунтовщик, мститель божьей милостью, в средние века фигура довольно редкая. Таких щук рождает иногда историческая эволюция и запускает в социальные омуты, чтобы не дремали жирные караси, пожирающие придонный планктон…
А по темной равнине королевства Арканарского, озаряемой заревами пожаров и искрами лучин, по дорогам и тропкам, изъеденные комарами, со сбитыми в кровь ногами, покрытые потом и пылью, измученные, перепуганные, убитые отчаянием, но твердые как сталь в своем единственном убеждении, бегут, идут, бредут, обходя заставы, сотни несчастных, объявленных вне закона за то, что они умеют и хотят лечить и учить свой изнуренный болезнями и погрязший в невежестве народ; за то, что они, подобно богам, создают из глины и камня вторую природу для украшения жизни не знающего красоты народа; за то, что они проникают в тайны природы, надеясь поставить эти тайны на службу своему неумелому, запуганному старинной чертовщиной народу… Беззащитные, добрые, непрактичные, далеко обогнавшие свой век…
– есть еще одна возможность. Сделай так, чтобы больше всего люди любили труд и знание, чтобы труд и знание стали единственным смыслом их жизни! Да, это мы тоже намеревались попробовать, подумал Румата. Массовая гипноиндукция, позитивная реморализация. Гипноизлучатели на трех экваториальных спутниках… – Я мог бы сделать и это, – сказал он. – Но стоит ли лишать человечество его истории? Стоит ли подменять одно человечество
— Послушай, Киун, — сказал Румата. — Я пошутил. Не бойся меня.
— Славный мир, — проговорил Киун. — Веселый мир. Все шутят. И все шутят одинаково.
...больше всего я боюсь тьмы, потому что во тьме все становятся одинаково серыми.
– Никто́ меня́ не оби́дел. Увези́ меня́ отсю́да. – Обяза́тельно. Я не зна́ю когда́, но мы обяза́тельно у́едем, ма́ленькая. – Там хорошо́? – Там ́очень хорошо́. Там никто́ никогда́ не пла́чет. – Так не быва́ет.
«Не шутите с терминологией, Антон! Терминологическая путаница влечет за собой опасные последствия».
