«Повесть о настоящем человеке» adlı sesli kitaptan alıntılar, sayfa 2
Эх, бабы, бабы, цены вам, бабы, нет! А? Слышь, Алёха, говорю - русской бабе, слышь, цены нет. Её стоит за сердце тронуть, она последнее отдаст, головушку положит, баба-то наша. ... И в работе, брат Алёха, она, эта самая баба, нам не сдаёт, а то и тю-тю! - гляди, и обставит мужика-то на работе! Только язык этот бабий, ох, язык! Заморочили мне, Алёха, эти самые чёртовы бабы голову, ну просто навовсе заморочили. Как Анисья-то моя померла, я, грешный человек, и подумал: "Слава те, господи, поживу в тишине-покое!" Вот меня бог и наказал. Мужики-то наши, кои остались в армию непозабратые, все при немцах в партизаны подались, и остался я за великие свои грехи бабьим командиром, как козёл в овечьем стаде... Ох-хо-хо!
— Только вот мертвые не воюют... — Старик потускнел, вздохнул. — Да и те воюют, славой своей.
«Он просто жил, жил жадно и полнокровно, забывая или заставляя себя забывать о мучивших его недугах.»
«Даже хождение для безногого — нелегкое дело. Мересьев же намеревался управлять самолетом, и именно истребителем.»
«Только ты ее, Алеха, не суди; не суди, друг, слова-то ее. Слова — они что шелуха, а ядрышко в ней хорошее.»
Главное, мы не знали и не поняли советских русских.Они были и останутся загадкой.Никакая самая хорошая агентура не может раскрыть истинного военного потенциала Советов.Я говорю не о числе пушек, самолетов и танков.Это мы приблизительно знали.Я говорю не о мощи и мобильности промышленности.Я говорю о людях, а русский человек всегда был загадкой для иностранца.Наполеон тоже его не понял.Мы лишь повторили ошибку Наполеона.
Он так увлекся письмами, что не обратил внимания на разницу в датах и не заметил, как Комиссар подмигнул сестре, с улыбкой показывая в его сторону, и тихо шепнул ей: «Мое-то лекарство куда лучше, чем все эти ваши люминалы и вероналы». Алексей так никогда и не узнал, что, предвидя события. Комиссар прятал часть его писем, чтобы в страшный для Мересьева день, передав летчику дружеские приветы и новости с родного аэродрома, смягчить для него тяжелый удар. Комиссар был старый воин. Он знал великую силу этих небрежно и наспех исписанных клочков бумаги, которые на фронте порой бывают важнее, чем лекарства и сухари.
- Кого же хоронят? Ну? Чего это вы все точно деревянные! - нетерпеливо спрашивал майор, все еще не оставляя попыток дотянуться до подоконника.
Тихо, глухо, надтреснутым и словно сырым голосом ответил ему наконец Константин Кукушкин:
- Настоящего человека хоронят...Большевика хоронят.
И Мересьев запомнил это: настоящего человека. Лучше, пожалуй, и не назовешь Комиссара. И очень захотелось Алексею стать настоящим человеком, таким же, как тот, кого сейчас увезли в последний путь.
«Казалось, чем слабее и немощнее становилось его тело, тем упрямее и сильнее был его дух.»
Твой друг или безнадежный человек, или великий человек - середины для него нет.
