«Хлеб с ветчиной» adlı sesli kitaptan alıntılar, sayfa 32

Я не был ни мизантропом, ни женоневистником, но мне нравилось одиночество.

- Встретимся там после физкультуры.

- Обязательно.

В назначенном месте я не появился.

- Я спрашиваю, что ты будешь делать, если я вышвырну тебя на улицу?

- Бабочек ловить.

В моей любви к ней не было сексуального оттенка. Я просто хотел, чтобы она укутала меня в свою накрахмаленную чистоту, и мы исчезли бы из этого мира навсегда.

Я хотел жить один, в одиночестве я чувствовал себя лучше, чище, но мне не хватало умения, чтобы избавиться от них

— Вы не можете из репки выжать кровь!

Генри умер, приклеив свою задницу к стулу, — подпевал отец. — Иногда мне даже не верится, что это мой сын.

— Ты не хочешь быть счастливым, Генри? — приставала мать. — Ты никогда не улыбаешься. Улыбайся, живи радостно!

— Прекрати жалеть себя, — подхватывал отец. — Будь мужчиной!

— Улыбайся, Генри!

— Кем ты собираешься стать? Как будешь добиваться этого? Тебя ничего не увлекает, ты ни к чему не стремишься!

Суицид? Ничем не лучше, чем любая другая работа.

— Ты все еще хочешь стать писателем?

— Конечно. А ты?

— Хотел бы, но это невозможно.

— Хочешь сказать, что ты не слишком хорош для этого?

— Нет, они слишком плохи для этого.

Вся моя нелепая жизнь в этом районе состояла из борьбы с паутиной, черными пауками и своим отцом. Меня угнетала эта вечно мрачная атмосфера проклятия. Даже погода казалась оскорбительной и злобной. Или всю неделю от начала до конца стояло невыносимое пекло, или лил проливной дождь пять-шесть дней кряду. Вода заливала газоны и врывалась в дома. Тот, кто разрабатывал дренажную систему и, вероятно, неплохо заработал на этом, просто не знал о таком норовистом характере местной природы.