«Хлеб с ветчиной» adlı sesli kitaptan alıntılar, sayfa 36

Меня брала тоска. Ни в чем я не находил интереса и, что самое гнусное, не искал способа выбраться из этого тупика. Другие, по крайней мере, имели вкус к жизни, казалось, они понимают нечто такое, что мне недоступно. Возможно, я был недоразвит. Вполне вероятно. Я частенько ощущал свою неполноценность. мне хотелось просто отстраниться от всего. Но не было такого места, где я мог скрыться. Суицид? Ничем не лучше, чем любая другая работа. Я предпочел бы уснуть лет этак на пять, но разве мне позволили бы?

Сначала родители контролируют каждый ваш шаг, затем, когда вы уже готовы вырваться из-под их опеки, другие хватают вас за горло, запихивают в военную форму и отсылают на бойню.

Всем приходится как-то приспосабливаться, искать определенную форму, чтобы существовать.

И наконец, Хемингуэй - захватывающий, волнующий, убивающий и возрождающий! Вот он знал, как строить строку. Это был восторг. Его слова не казались немощными и глупыми, наоборот, они могли встряхнуть, перевернуть, взорвать ваше сознание. Читая эти слова, отдаваясь их волшебному очарованию, вы могли жить без боли, без надежды, не обращая внимания на то, что происходит с вами и вокруг вас.

— Эй, — обратился он ко мне, — можно спросить тебя кое о чем?

— Попробуй.

— Я помню тебя по начальной школе. Тогда ты был слабаком. А сейчас смотрю, ты крутой мужик. Что случилось с тобой?

— Не знаю.

— Стал циником?

— Возможно.

— И ты счастлив?

— Да.

— Тогда ты не циник, потому что циники не могут быть счастливыми!

...Молодые богачи, соприкоснувшись со зловонием бедности, учатся относиться к нему с легкой насмешкой. Они должны выучиться смеяться, в противном случае нищета будет ужасать, мешая пищеварению.

Я откинулся на своей раскладушке и налил вина. Дверь оставалась открытой. Сквозь нее вместе с лунным светом в комнату проникали звуки города: игровые автоматы, автомобили, проклятия, лай собак, радио... Мы все варимся в одном большом чане с дерьмом. И нет избавления. Мы вместе сходим с круга.

Много раз отец бил меня за то, что я убегал с Фрэнком, но я рассуждал так: все я равно он найдет повод, чтобы выпороть меня, так пусть уж лучше лупит за мою веселуху.

..Я был всего лишь пятидесятицентовым засранцем, блуждающим в полном неведении по цветущему океану жизни.

Мои личные дела оставались все так же плохи и беспросветны, что и раньше. Можно сказать, они были такими со дня рождения.