Ты видишь всё. Но близостью конца Теснее наши связаны сердца. Шекспир
Мне кажется, слова одного Уильяма очень точно передают таинственную связь, которая возникает между читателем и другим Уильямом к концу романа. Если попытаться подобрать ёмкое название этим чувствам, то, наверное, первым в голову придёт слово «любовь». Но мне больше подходит «дружба», этим словом и воспользуюсь, чтобы описать впечатления от книги. С Уильямом Стоунером я подружилась благодаря Дейву Мастерсу и первым главам романа. Как и Стоунер, я до самого конца скучала по Мастерсу, и печально было сознавать, как рано он оставил сюжет и жизнь. Автор сделал этого персонажа самым проницательным, самым очаровательным — и самым обречённым, поэтому я бы удивилась, если бы Дейв сумел дожить до конца книги. Но кроме призрачных уз дружбы, которыми Мастерс должен связывать Стоунера и Финча, их третьего приятеля, до конца их жизней, этот герой выполняет и ещё одну немаловажную функцию — пророческую. В первой трети книги, во время так называемого «разоблачения», Мастерс дал Стоунеру определение, которое потом не раз вспоминалось мне, когда со Стоунером что-нибудь случалось. Друг называл главного героя мечтателем, а незадолго до смерти и Стоунер, как бы подытоживая, задавал себе риторический вопрос: «А чего ты ждал?» Слова другие, но смысл тот же.
Мастерс был прекрасен, хотя и покинул сцену слишком быстро. Не скажу, что сама я — образцовый друг для Стоунера: выслушивала — неохотно, в сердце пускала — медленно, не все чувства могла понять и разделить. Полагаю, каждый книголюб может узнать в Стоунере себя и — за знакомые черты и общую увлечённость литературой — может полюбить заглавного героя. И вроде бы я в этом отношении — как все, но почему-то мне в романе понравилось совершенно иное. Только после размеренного начала, где Стоунер развивался из «простодушного сына земли» в мыслящего и остро чувствующего чтеца, в неприспособленного мечтателя, только после «разоблачения», когда Мастерс доказывал себе и друзьям, что большой мир погубил бы и их, и им подобных, и лишь в стенах кампуса они могут спастись, — только после этого я привязалась к Стоунеру. Он учился мыслить, познавал себя, сперва — под влиянием случайных внешних факторов, потом осознанно. Под патронажем Арчера Слоуна, своего университетского наставника, принимал важные решения, за которые потом готов был нести ответственность до конца жизни. Всё-таки Уильям Стоунер был удивительным человеком. Или персонажем. Но оставшуюся часть (начиная знакомством с будущей женой и заканчивая праздничным вечером в честь получения профессорского звания десятки лет спустя) я заставляла себя читать роман единственно во имя обретённой привязанности (и из любви к закрытым гештальтам, разумеется). Говорить, что книга понравилась, было бы не совсем верно. Привязанность, мучительная дружеская привязанность заставляет меня высоко оценивать этот роман. Потому что после смерти Дейва — смерти не как события, изменившего жизнь главного героя, а как точки отсчёта нового периода в сюжете, — с Уильямом случалось только плохое. На мой взгляд, плохое. Может, и не плохое (жизнь это жизнь, и было бы неразумно делить в ней всё на чёрное и белое), но уж всяко точно мучительное и разбивающее сердце всем друзьям Стоунера. Мне, например. А если и происходило что-то хорошее, светлое, несущее счастье, то в итоге оно оборачивалось ещё большей печалью.
О любви к литературе, в основном, рассказывалось с эмоциональной точки зрения. Едва-едва к середине книги я вычислила, что Стоунер любил Шекспира. Кажется, ещё он был хорошо знаком с античной и средневековой поэзией — это был основной предмет его лекций, но насколько любимый? Что читал Стоунер, какие книги формировали его как личность — этого я в книге не нашла (кроме того, что упомянула), а быть может, не поняла отсылок. Но вопрос столь интересен, что я намерена поискать когда-нибудь список английской и американской (?) литературы, которая считалась бы во время действия романа классической. Ключевое слово «когда-нибудь». К Стоунеру это уже не будет иметь особого отношения. Но в целом эта ситуация подвела меня к мысли, что книги о книголюбах можно условно разделить на две категории: рассказывающие о пристрастии к книгам художественно и рассказывающие предметно. Вторую категорию ещё можно отнести к постмодернизму, который я так люблю. Но роман Джона Уильямса, естественно, относится к первой. И это даже хорошо, ведь никакая книга лучше «Стоунера» не расскажет о Стоунере. В этом названии заключается не только указание на главного героя, не только хронологические рамки, ограничивающие сюжет лишь одной жизнью, — но и самостоятельная концепция. Эта фамилия происходит от английского «stone» — «камень», что отсылает читателя и к строительному материалу, и к не огранённым драгоценностям, и к камню преткновения, и к надгробию. Концепция целой жизни — в цепочке ассоциаций. Даже смерть Стоунера (лучшее место в романе — хотя бы ради него стоит читать всю книгу) вписывается в этот ряд. Герой пришёл в мир ни с чем, более того, он «родился», только открыв для себя глубину литературы, — и вот он умирает. Стоунер умирает, ни о чём не жалея, потому что всё кажется таким пустым и ничтожным перед ликом смерти. Стоунер умирает, и даже свою единственную книгу не стремится забрать с собой — в ней есть частица его души, которая останется в мире после него, хотя и это уже кажется ему незначительным. Каждый человек приходит в мир с пустыми руками — и с пустыми руками уходит. Каждый камень, что когда-то был пылью, время рано или поздно сотрёт обратно в пыль. Прахом был и в прах возвратишься, Стоунер. Чего же ты ждал, чтобы понять это?
«Стоунер» sesli kitabının incelemeleri, sayfa 5