«Жерминаль» adlı sesli kitaptan alıntılar, sayfa 4
Катрин возмущало, что больше тысячи человек набросились на него одного. Она готова была защищать его, - без любви, из гордости.
Катрин хоть и чувствовала, что она уже в силах вернуться к работе, с наслаждением, длила минуты забытья.
- Только вот мне очень хочется, - вполголоса промолвила она, - очень хочется, чтобы ты был поласковее... Ведь так хорошо, когда люди любят друг друга.
И она тихонько заплакала.
- А я разве не люблю тебя? - рявкнул Шаваль. - Ведь я же взял тебя к себе.
Она ничего не ответила, только покачала головой. Часто бывало, что мужчины сходились с женщинами, чтобы обладать ими, но нисколько не заботились об их счастье.
Труд потребует отчета у капитала - у этого безликого божества, невидимого рабочему человеку, восседающему где-то в таинственном своем капище, жиреющего от пота и крови бедняков, которые откармливают его, а сами дохнут с голоду.
- Надо держаться. Когда люди знают, что правда на их стороне, это придает им духу, и в конце концов они всегда своего добьются, верно? ..
Тут она была непримирима. Лучше сдохнуть с голоду, чем делать вид, будто ты виноват, тогда как ты совершенно прав!
- Ах! - воскликнул Этьен. - Хоть бы разразилась холера да избавила нас от всех этих эксплуататоров, от воротил, которые верховодят в Компании!
- Нет! Нет! - возразила жена Маэ. - Никому не надо желать смерти. Нам от этого легче не станет, на их месте другие мучители окажутся... Я вот хочу только одного: чтобы нынешние хозяева образумились, и я думаю, так и будет, - хорошие люди повсюду есть...
Несмотря на муки свои, все полны были надежды, благоговейной, фанатичной веры, самоотверженности людей, убежденных в предстоящей победе. Им обещали, что настанет эра справедливости, и они готовы были пострадать ради завоевания всеобщего счастья... Когда в глазах у них темнело от слабости, перед ними в лучезарных видениях представало идеальное общество, о котором они грезили, теперь такое близкое и как будто даже ставшее явью, - общество, в котором все будут братья друг другу, золотой век труда и совместных трапез. Ничто не могло бы поколебать их уверенности в том, что наконец они вступят в царство справедливости... Вера заменяла голодным хлеб, она их согревала в нетопленном доме... у людей кружилась от голода голова, но они охвачены были блаженным экстазом веры в ожидающую их лучшую жизнь, как мученики христианства, которых бросали на съедение хищным зверям.
Он вовсе не горел любовной лихорадкой и говорил, что ему, как человеку многоопытному, не к лицу увлечения.
Этьен, стараясь внушить свои взгляды Пьерону, подробно излагал ему проект организации кассы. Он добился от него обещания вступить в члены кассы, но вдруг совершил неосторожность, открыв ему подлинную свою цель:
- А если мы объявим забастовку, ты понимаешь, как нам тогда будет полезна касса? Плевать нам на Компанию, мы на первое время найдем в кассе средства, чтобы повести борьбу... Ну как? Понятно? Ты вступишь?
Пьерон опустил глаза и, бледнея, забормотал:
- Я подумаю... Надо вести себя аккуратно - вот самая лучшая касса.
Жена его, молча о чем-то думавшая, вдруг словно очнулась:
- Да если бы еще правду священники говорили, что беднякам на том свете
хорошо будет, а богачам - плохо.
Ее слова прервал взрыв хохота; даже дети пожимали плечами, никто не
верил в потустороннюю благодать; углекопы по-прежнему боялись привидений,
блуждающих в шахтах, но насмехались над пустыми небесами.
На вид ему было не больше двадцати одного года; очень смуглый, красивый парень, худощавый, но, должно быть, сильный.
У Этьена появилось желание что-нибудь сделать для нее – пойти в Монсу и заставить того грубияна лучше обращаться с нею. Но в этой неизменной нежности она увидала только жалость. Как он должен презирать ее, если смотрит на нее таким взглядом! И сердце ее мучительно сжалось, голос оборвался, и она не могла проговорить больше ни слова в свое оправдание.
