«Авиатор» adlı sesli kitaptan alıntılar, sayfa 37

связи с отцом думал о природе исторических бедствий – революций там, войн и прочего. Главный их ужас не в стрельбе. И даже не в голоде. Он в том, что освобождаются самые низменные человеческие страсти. То, что в человеке прежде подавлялось законами, выходит наружу. Потому что для многих существуют только внешние законы

октябрьский ветер, и под его давлением стекла пружинили: их напря

Бог идеже хощет, побеждается естества чин .

потом возьми да и скажи, что диктатура – это, в конечном счете, решение общества, что Сталин – выразитель общественной воли. – Не бывает общественной воли умирать, – возразил я ему. – Бывает. Это называется коллективным самоубийством. Почему на берег выбрасываются стаи китов, вы не думали? Я не думал. – Вы хотите сказать, – сказал я, – что Сталин – только инструмент этого самоубийства? – Ну да. Как веревка или бритва. – Такой взгляд освобождает злодея от ответственности, потому что какой же

Птичка скачет весело́ По тропинке бедствий, Не предвидя от сего Никаких последствий.

идеже хощет, побеждается естества чин

Я смотрел на шкаф, где стояла Фемида, и понимал, что никто ни в чем уже не разберется, что любой исход дела неправосуден, потому что не существует более инструмента для взвешивания. Вид бронзовой статуэтки с отломанными весами был для меня в тот вечер самым страшным – страшнее даже этих существ, копошащихся в моем белье, страшнее, может быть, того, что мне в дальнейшем угрожало. Вид этой статуэтки не оставлял ни малейшей надежды. Я вдруг понял со всей ясностью, что за каких-нибудь несколько лет исчезло понятие правого и неправого. Верха и низа, света и тьмы, человеческого и звериного. Кто и что будет взвешивать, да и кому это теперь нужно? У моей Фемиды оставался только меч.

Петербург. До ручек дело дошло относительно недавно, когда их стали свинчивать на металлолом. По словам Гейгера, исчезновение ручек стало зримым концом нормальной жизни. Началом постепенного, но неуклонного одичания.

Что осталось – теплый сентябрьский день, шагнувший в мою комнату сквозь

– Что вы всё пишете? – Описываю предметы, ощущения. Людей. Я теперь каждый день пишу, надеясь спасти их от забвения. – Мир Божий слишком велик, чтобы рассчитывать здесь на успех. – Знаете, если каждый опишет свою, пусть небольшую, частицу этого мира… Хотя почему, собственно, небольшую? Всегда ведь найдется тот, чей обзор достаточно широк. – Например? – Например, авиатор. Разговор в самолете