«Лис Улисс и клад саблезубых» adlı sesli kitaptan alıntılar, sayfa 15
Придут к тебе гигантский крокодил и гиена огненная…
– И волчица бессердечная, – внезапно вставил Евгений.
– И волчица бессердечная, – согласился Константин.
Актриса развалилась на диванчике, выражая снисходительное презрение ко всему миру, а в правом крыле она держала мундштук, из которого торчала наполовину выкуренная сигарета. Рядом с диванчиком на столике стояла бутылка коньяка и пара рюмок, одна из которых была наполнена.
И тут все рухнуло. Свет померк и грянул гром. Правда, слышен этот гром был одному Евгению. Пингвин увидел, что его избранница несет в лапах букет. «Странно… – подумал он. – Откуда у нее букет? Ведь я ей его еще не подарил».
– Ужель это оно?! – жарко зашептал Улисс. – Неужто это знак?!
– Знак? О чем ты, друг мой милый? – спросила Берта.
– И я хотел бы это знать! – добавил Константин.
– Карта! Карта – это знак! Ключ к нашей тайне, ключ к успеху! Нам надо раздобыть ее во что бы то ни стало!
– Но как? – полюбопытствовала Берта.
– Через кого-нибудь из труппы. Через Изольду, например.
– Вот это приключение! Конечно, карта – это знак, как я сама не догадалась! – обрадовалась Берта.
– Что ж, все понятно. Неясно лишь одно, – промолвил Константин.
– Что, друг мой? Поведай, я отвечу!
– Неясно мне, какого черта мы так странно говорим!
И, смотрите, я выписываю вам чек своей именной ручкой с золотым пером. Теперь у вас есть деньги на то, чтобы добыть для меня деньги.
– Предлагаю вам пять процентов, – сказал Улисс.
– Десять! – моментально возразил Кроликонне.
– Пятнадцать, – предложил Улисс.
– Двадцать! – алчно воскликнул заяц.
– Двадцать пять, – сказал Улисс.
– Тридцать!
– Тридцать пять. Договорились? – спросил Улисс.
Впервые в жизни Кроликонне чувствовал себя растерянным.
К вечеру над городом сгустились тучи, напомнив, что весна всё ещё ранняя и капризная. Инициатива туч получила поддержку холодного ветра. Природа сделала решительный шаг назад в сторону зимы. Но несмотря на это, вечер обещал быть жарким, потому что ему предстояло стать вечером свиданий.
Неподвижные ржавые ворота тихонько поскрипывали. Вообще-то, им полагалось при этом медленно отворяться и закрываться, но за долгие годы они совершенно обленились, поэтому ограничивались только скрипом. Табличка на воротах обращалась к посетителям со словами: "Старое Кладбище. Царство мертвых. Мир призраков. Правда, страшно?"
Послушай, Улисс, а комедии этот театр не дает? — поинтересовался Константин. — А то мне чего-то трагедию не очень хочется…
— Зря, — ответил Улисс. — Трагедия будит высокие чувства.
— Ты это серьезно? А по-моему, от нее только настроение портится.
— Классическая трагедия помогает очиститься путем сопереживания.
— Э-э-э… То есть мы очищаемся, глядя, как другим плохо?
— Ну, это несколько упрощенный взгляд, но, грубо говоря, да.
— В каком ужасном мире мы живем, — проворчал Константин.***
Зазвучала тихая грустная музыка, гусыня поднялась со скамьи, простерла перед собой крылья и произнесла высоким голосом:
— О, нету мне, Лауре, счастья! Душа моя в потемках, и сердце полыхает, как костер!
— У нее что-то с сердцем? — шепотом спросил Константин Улисса. — У них в театре нет врача?
— Это метафора, — ответил Улисс.
— А… Никогда не слышал. Какая-то ужасная болезнь?
— Да нет же! Константин, я тебе потом объясню!
Спокойней, друг мой. Мы готовы к опасности, значит, способны отразить ее. К тому же, на нашей стороне судьба.
— А она никогда не меняет сторону? — спросил Константин тревожно.
— Бывает, — ответил Улисс.
— Я ждал другого ответа.
— У меня есть только этот.
