«Лис Улисс и клад саблезубых» adlı sesli kitaptan alıntılar, sayfa 2
— Родители ведь теперь тебе враги, верно?
— Да!
— Но их дом это же и твой дом?
— Ну… да.
— Так неужели ты отдашь свой дом врагам?! — воскликнул Улисс. — Ты придешь к себе домой как и полагает хозяйке! Гордо!
– Ага! – обрадовался Крот. – Значит, ты признаешь, что участвовал в ограблении! Инспектор, запишите: «Пингвин Евгений сознался в соучастии в ограблении мавзолея Ширамыра шестьдесят лет назад…»– Как шестьдесят лет назад?! – поразился Евгений. – Да меня еще на свете не было!– Ну надо же… Все продумали, разбойники! – возмущенно сказал Крот инспектору.
Было больно. От предательства Улисса. От разрушенных иллюзий. И больше всего - от жалости окружающих.
...Я когда-то знал одного кота. Он пел в оркестре.
— Погодите, поют же в хоре, — заметил Борис.
— Верно. А он пел в оркестре. Приходил, пел, мешал музыкантам репетировать. Представляете, как это их бесило? Вот они сговорились и убили беднягу. Теперь это тюремный оркестр.
— А тебя не беспокоит, что завтра он приедет, и наш обман раскроется? — не скрывая тревоги, спросила Берта.
— Вот когда я об этом думаю, то беспокоит, — признался Улисс. — Поэтому предпочитаю не думать. И тебе советую.
— Спокойней, друг мой. Мы готовы к опасности, значит, способны отразить ее. К тому же, на нашей стороне судьба.
— А она никогда не меняет сторону? — спросил Константин тревожно.
— Бывает, — ответил Улисс.
— Я ждал другого ответа.
— У меня есть только этот.
Евгений уже собрался обреченно вздохнуть и понуро удалиться – что было ему весьма привычно, – как вдруг ощутил странное, не сразу узнанное чувство. С удивлением он обнаружил, что это чувство – не что иное, как злость. Евгений подумал о своих далеких предках, отважных воинах-пингвинах, защищавших родную Антарктиду от варваров с севера. Он подумал о рассчитывающей на него Берте, о друзьях-Несчастных, о замке графа Бабуина, о Старом Кладбище и о полицейском участке… И впервые в жизни злость взяла верх над робостью.
– Я хочу спеть вам песню… – тихо сказал Евгений.
– Что? – удивился директор. Заявление подчиненного было настолько неожиданным, что он поначалу даже не понял, как реагировать.
– Песню, – уже уверенней повторил Евгений. – Я выучил ее в тюрьме…
– В тюрьме? – книжному главнокомандующему стало не по себе. Он привык, что рядовые его слушаются и робеют, и не привык, чтобы они распевали выученные в тюрьме песни.
– Да, в тюрьме, – подтвердил Евгений. – Меня посадили за грабеж.
– Грабеж?
– Ага. Сцапали на месте преступления. На Старом Кладбище.
– Кладбище?!
– Да, вместе со сверхобезьянцами. Ну, знаете, такие сектанты, которые пьют кровь.
На этот раз барсук даже переспросить не решился. Ему начало казаться, что перед ним не тихий и скромный пингвин, а гремучая змея. Но под личиной пингвина. Это пугало.
– Так вот, песня… – продолжал Евгений. – Меня ей научил один панк… – Он набрал в легкие побольше воздуха и пропел, точнее проорал: – Потом не будет ничего-о-о! Ты сдохнешь, вот и все-о-о! Живи сейчас и зде-е-есь! Хватай, что можешь съе-е-есть! Давай, чувак, давай, дав-
а-ай! Хватай бутылку, самочек хвата-а-ай! А несогласным – по мордам! Как дам, как дам, как
дам, как дам!
Генерал в ужасе уставился на рядового. А тот, закончив свое музыкальное выступление, напомнил:
– Мне нужен отпуск.
– Да, – кивнул начальник. – Вижу. Отпуск.
– Мне надо прямо сейчас, – добавил Евгений, с наслаждением понимая, что наглеет.
– Конечно, – согласился директор. – Прямо с этой минуты.
– Большое спасибо, – сказал Евгений.
– Пожалуйста, – сказал барсук.
– Разрешите идти?
– Идите.
– Спасибо.
– Что же, приступим, – сказал Улисс. – Есть одно пророчество…
– Древнее? – жарко спросил Евгений. Он ведь работал библиотекарем и читал множество книг про пророчества.
– Не очень, – ответил Улисс.
– Пара веков?
– Месяца два.
– Как? – растерялся Евгений. – Разве бывают такие недавние пророчества?
– Конечно, – невозмутимо ответил Улисс. – Они же не появляются на свет уже древними.
– Надо же… – пробормотал потрясенный пингвин. – А как же ветхие страницы… и все такое?
– Компьютерная распечатка. Но если тебе это важно, можно ее измять, тогда будет выглядеть не такой недавней.
– Еще чаем облить, – вмешался Константин, – для пущей ветхости.
— Ну что, будем признаваться?
— Конечно, признавайтесь, — разрешил Константин. — А что вы натворили?
Ответа не последовало. Инспектор раскрыл лежащую перед ним папку и сказал:
— Советую не юлить. Обвинения против тебя серьезные, и сотрудничать со следствием — в твоих интересах.
— В моих интересах обойтись вообще без следствия, — заметил Константин. — И оказаться дома, в постельке. Чего и вам желаю.
Инспектор стукнул по столу копытом.
— Вы обвиняетесь в расхищении могил! — рявкнул он. — Это серьезное преступление!
— Обвиняюсь? — удивился Константин. — С какой стати?
— А с такой, что вас застукали на месте преступления!
— Да ну? Разве находиться в склепе — это преступление?
Инспектор и Крот переглянулись. А Константин между тем продолжал:
— Вы же не застукали нас выносящими из гробницы ценности. Значит, никаких доказательств грабежа у вас нет. А прийти в склеп может любой.
— Ночью? — скептически усмехнулся инспектор.
— Разве закон запрещает приходить в склеп ночью? — поинтересовался Константин.
— В древний склеп семьи тигров, не имеющих с вами ничего общего?
— Разве закон запрещает приходить в древний склеп семьи тигров, не имеющих с нами ничего общего?
— С какой целью?! — вскричал инспектор. — Если не грабить, то зачем?!
— Мало ли… — ответил кот. — Может, мы лунатики!
— Все трое?
— А почему нет? Разве закон запрещает лунатикам собираться по трое и идти ночью в склеп незнакомых им тигров?
— Я тебе сейчас покажу лунатиков, — злобно прошипел инспектор.
— Вы не имеете права показывать мне лунатиков! — возмутился Константин. — Это противозаконно — показывать задержанным лунатиков! Я не виноват, что у вас нет оснований для обвинения! А раз их нету, то и не говорите, что я обвиняюсь. Говорите, что подозреваюсь.
Будущие поколения будут мне признательны. Прошлые поколения тоже были бы признательны, если бы были будущими. Но им не повезло.
