Пер Гюнт

В пятом акте, например, есть совершенно прекрасное утверждение: «…В середине акта – хотя б и пятого – герой не гибнет!». Причем адресована эта реплика к самому Перу Гюнту, терпящему бедствие. Сколько современное кино играется с разрушением «четвертой стены», посмеивается над голливудскими сценарными клише, в которых герой в середине фильма ну никак не может погибнуть. А тут – 150 лет назад Ибсен уже шутит эту шутку!

А переворот со здравым смыслом в сумасшедшем доме в конце четвертого действия! Вдруг подменяются понятия, и то, что казалось раньше безумным теперь начинает считаться нормальным. В одночасье разумный человек оказывается сумасшедшим. Как это перекликается с современными событиями переоценки самых разных норм. Неужели Ибсен уже тогда, в середине XIX века чувствовал что-то такое в пути развития европейской культурной мысли?

Наконец, к самому главному герою Ибсен относится с одной стороны с явной симпатией, а с другой много иронизирует над его слабостями. Без снисхождения говорит о его проступках. Насколько современно и это смотрится и читается.

Современности прибавляет и довольно тонкая игра смыслов вокруг самой истории, рассказываемой этой пьесой, героя и заложенных аллюзий на современные для Ибсена явления, которые так знакомы в наши дни.

Сейчас эта пьеса чаще всего понимается как драма поиска смысла собственного существования, ответа на вопрос, что это такое «быть самим собой». О самоопределении. О поиске индивидуальности и балансе между индивидуальностью и эгоизмом. Так одна из перипетий пятого действия вертится вокруг откровения, что «быть собой» означает как раз «отказ от собственного я».

И это делает пьесу такой долгоиграющей. Актуальной и в наши времена, когда отчаянный поиск индивидуальности приводит к перекосам, порой и жутким.

Однако, при таком прямом прочтении «вываливаются» отдельные сцены и даже эпизоды. Они кажутся лишними, затягивающими и без того огромное полотно пьесы – шутка ли, она длится больше пяти часов!

Например, может показаться лишним диалог с «Неизвестным пассажиром» – персонифицированным страхом. Да, страх ведет человека, оправдывает его поступки. Принять его, означает многое понять в своих поступках. Но что это для поиска «быть собой»? Как будто ничто.

Весь блок в сумасшедшем доме. Эти вот трое, Феллах, Гугу, Гуссейн. Поначалу вообще не понимаешь, кто это, и что это за сцена. Потом читаешь у критиков, что в них Ибсен сатирически изображает своих современников:

Гугу считают сатирой на Ивара Осена, создателя лансмола, языка, искусственно созданного на основе крестьянских диалектов.

Феллах вероятно изображает норвежского бонда (крестьянина), ищущего величия в самом факте существования своего на древней земле.

Гуссейн, по всей видимости, это карикатура на министра иностранных дел Мандерстрема, потопившего реальные дела в бумажной волоките.

Эта сцена сейчас кажется лишней. Слишком ориентированной на злободневность 150-тилетней давности. Зачем эта сатира в пьесе о самоопределении человека и поиске смысла жизни? Как будто незачем.

А самые главные вопросы возникают к финалу.

Если воспринимать пьесу как историю поиска себя, то финал трагичен: Пер Гюнт уже стар, Сольвейг, по-видимому, ослепла от слез. Они уже не могут родить и вырастить детей, лишь доживать старость вместе. Сомнительное счастье.

Больше того. Ибсен указывает, что Пер Гюнт засыпает на руках у Сольвейг. Многие склонны понимать «засыпает» как «умирает». Идея, носителем которой является Пер Гюнт в течение всей пьесы, окончательно показывает свою несостоятельность и гибнет. То есть, поиск пришел к провалу.

Словом, горькая трагедия, несчастье.

Тут можно обратиться к целому ряду исследователей, считающих, что в образе Пера Гюнта Ибсен изобразил саму Норвегию, ищущую путь самоопределения. Пьеса была написана в 1867 году, а в это время по всей Европе формировалось и поднималось самосознание как отдельных государств, так и национальных окраин. Нации, имеющие собственное государство, или лишенные его, искали что это такое, быть нацией, быть национальным государством.

Может быть, что исследователи ошибаются. В любом случае сейчас ставить пьесу именно так, о проблеме национального самоопределения как будто не актуально.

Однако, если предположить, что Пер Гюнт – это Норвегия, страна, все меняется.

Даже если вы не согласны с таким взглядом, попробуйте прослушать пьесу, представляя, что речь идет о стране.

Тогда ни один эпизод «лишним» не покажется.

Представьте вслед за аналитическими рецензиями, что тролли – это вовсе не сказочные персонажи, а так Ибсен изображает современных ему националистов, ищущих опору и будущность в формальном следовании национальным традициям, причем не обязательно в рамках разумного, доброго, вечного, а скорее в самых далеких от культуры их формах. Какие-то традиционные блюда употребляются в пищу не потому, что это вкусно, что их рецепт был доведен до гастрономического совершенства, а потому, что их, дескать, ели в какой-то древности. «Хвосты» тролли носят не потому, что это органическая часть их тел, а потому что опять-таки считают их признаком исконной традиции, и вслед за ней – собственной идентичности. Национализм искажает и делает превратным все, чего касается. Все у них имеет двоякий вид и смысл, а безобразное называется красивым.

Заиграет особенными красками начало пятого действия. Представьте в качестве Пера Гюнта страну, и сколь современным становится поворот, когда Пер Гюнт сначала порицает моряков, что они не оказывают помощь терпящим бедствие, и даже готов заплатить за помощь, а потом сам отказывает в помощи повару, губит его, спасая жизнь собственную. Как резко меняется риторика с «необходимо оказать всемерную помощь» на «мы должны любыми средствами обеспечить наши интересы».

Так и встреча с «Неизвестным пассажиром», персонифицированным страхом, обретет особый, и вполне современный смысл, когда представляешь, что речь пойдет о поведении страны.

Наконец, сам финал становится наоборот – радостным. Страна обретает свое существование, находит его в людях, которые ее любят. Особенно кажется важным, что в ответе Сольвейг уже нет разницы, она любит Пера Гюнта или мать, как будто она сама и мать сливаются в одном образе. Как все жители страны, любящие ее, и в общем-то и составляющие страну.

При таком взгляде финал становится счастливым – страна обрела себя, гармонию с людьми, ее составляющими и теперь будущее светло.

Кстати – проблема эта стоит и перед сегодняшней Россией и многими иными известными нам странами, которые мечутся то к имперской, националистической, то к милитаристской, буржуазной или коммунистической идее, разрываются между националистами, традиционалистами и эгоистами и того и гляди исчезнут, вместе с тем, что исчезают любящие их люди.

Особенно хотел коснуться использованной для озвучки музыки.

Нарочно не использовал музыку Грига. В первую очередь потому, что музыка для аудиокниги имеет свои задачи, должна скорее сопровождать и подсвечивать историю, а не непосредственно рассказывать ее.

Поэтому для данной озвучки были созданы три оригинальные музыкальные темы – Пера Гюнта, Сольвейг и общий финал. За эту музыку огромное спасибо Владимиру Максименкову.

Мне казалось важным с помощью этих тем не только добавить атмосферы повествованию, но и отразить внутренние эволюции персонажей.

Так, например, музыкальная тема Пера Гюнта как собственное тщеславие толкает его на соблазнение дочери Доврского деда.

Или тема Сольвейг, от которой я в огромном восторге, не только зовет его издалека. Всякий раз, когда звучит тема Сольвейг, он имеет шанс услышать ее, принять ее. Однако он отвечает собственной темой, и тем вновь и вновь уходит в сторону, которая не приводит его ни к чему.

Лишь в самом конце «музыкальный» Гюнт в ответ на песнь Сольвейг не заводит вновь собственную тему, а подхватывает ее песню, развивает ее и вместе они, создают новое, новую общую тему, к которой с самого начала и шел Пер Гюнт.

Также, несмотря на требование сдержанности к озвучке аудиокниг, не отказал себе в удовольствии реализовать некоторые приемы, мало доступные на сцене. Например, воплощение Доврского деда как трехголового.

Я не настаиваю, что верно такое и только такое прочтение. Более того – старался озвучивать так, чтобы не было перекосов в сторону какой-либо трактовки, и вы могли слушать пьесу, формируя собственный взгляд, находить в ней собственную актуальность. «Пер Гюнт» – большое, даже великое произведение, достойное внимания, достойное неоднократного переслушивания или перечитывания.

Наконец, обсуждаемая трактовка касается лишь героя и аллюзий на события пьесы. А вот о чем она, к какому выводу приводит нас Ибсен, придется разбираться вам самим.