«Накануне» adlı sesli kitaptan alıntılar, sayfa 7

Как все русские дворяне, он в молодости учился музыке и, как почти все русские дворяне, играл очень плохо

И, ударив рукой по слепленной в виде головы глине, он выбежал из беседки и ушел к себе в комнату.

— Дитя, — проговорила Елена, поглядев ему вслед.

— Художник, — промолвил с тихой улыбкой Берсенев.

Молодая девушка, в широкой соломенной шляпе, с розовым зонтиком на плече, показалась в это мгновение на тропинке, по которой шли приятели.— Но что я вижу? И здесь к нам навстречу идет красота! Привет смиренного художника очаровательной Зое! — крикнул вдруг Шубин, театрально размахнув шляпой.Молодая девушка, к которой относилось это восклицание, остановилась, погрозила ему пальцем и, допустив до себя обоих приятелей, проговорила звонким голоском и чуть-чуть картавя:— Что же вы это, господа, обедать не идете? Стол накрыт.— Что я слышу? — заговорил, всплеснув руками, Шубин. — Неужели вы, восхитительная Зоя, в такую жару решились идти нас отыскивать? Так ли я должен понять смысл вашей речи? Скажите, неужели? Или нет, лучше не произносите этого слова: раскаяние убьет меня мгновенно.— Ах, перестаньте, Павел Яковлевич, — возразила не без досады девушка, — отчего вы никогда не говорите со мной серьезно? Я рассержусь, — прибавила она с кокетливой ужимкой и надула губки.

— Я бы опять выкупался, — заговорил Шубин, — да боюсь опоздать. Посмотри на реку: она словно нас манит. Древние греки в ней признали бы нимфу. Но мы не греки, о нимфа! мы толстокожие скифы.

Анна Васильевна не любила выезжать; ей было приятно, когда у ней сидел гость и рассказывал что-нибудь

Или, может быть, иначе нельзя? Нельзя быть мужчиной, бойцом, и остаться кротким и мягким? Жизнь дело грубое.

Слабость возмущала ее, глупость сердила, ложь она не прощала.

- Вы очень любите свою родину? - произнесла она робко.

- Это еще не известно, - отвечал он. - Вот, когда кто - нибудь из нас умрет за нее, тогда можно будет сказать, что он ее любил.

Я бы не рассердился, если б вы не поклонились, но зачем отворачиваться?

— А любовь? — спросил Шубин.

— И любовь соединяющее слово; но не

та любовь, которой ты теперь жаждешь: не любовь-наслаждение, любовь-жертва.

Шубин нахмурился.

— Это хорошо для немцев; а я хочу любить для себя; я хочу быть номером первым.

— Номером первым, — повторил Берсенев. — А мне кажется, поставить себя номерам вторым —все назначение нашей жизни.

— Если все так будут поступать, как ты

советуешь, — промолвил с жалобною гримасой Шубин, — никто на земле не будет

есть ананасов: все другим их предоставлять будут.

— Значит, ананасы не нужны...