«Каска вместо подушки. Воспоминания морского пехотинца США о войне на Тихом океане» adlı sesli kitaptan alıntılar, sayfa 3
Кирпич, парень из моего отделения, очень страдал от гнойных язв. Из-за них его ноги казались вдвое толще. Кроме того, он, как и наш санитар Рыжий, очень страдал от жары. У обоих была тонкая, нежная и очень белая кожа, но реагировали они на ниспосланное им испытание по-разному.
Кирпич не выдерживал. Всякий раз, когда солнце достигало зенита, он удалялся в окоп и лежал, прижимаясь лицом к канистрам с водой и водрузив на лоб мокрую тряпку. Иногда ему было так плохо, что он едва мог шевелиться. Только назначение в рабочую партию, отправляющуюся в более прохладные районы, или благословенный дождь спасали его от ежедневной агонии.
А Рыжий становился кротом. Его каска была постоянно надвинута на глаза, а тело он укутывал так, словно был не в тропиках, а в Арктике. И уходил в себя.
Он почти не разговаривал с нами и открывал рот, только если требовалась срочная медицинская консультация, причем неизменно вещал с великолепным апломбом, сравниться с которым могло только потрясающее невежество его собеседника. Иногда он начинал длинные монологи относительно того, удастся ли ему устроиться служить где-нибудь неподалеку от его родного города Утика, если, конечно, он выживет на Гуадалканале.
Но эта каска! Он носил ее всегда и везде. Он носил ее для защиты от жары и от бомб. Он спал в ней и в ней купался. Его часто можно было видеть стоящим посреди небольшой речушки возле позиций роты Е. Его всегда можно было узнать по странно белой коже и неизменной каске на голове.
Высказаться по этому поводу или же просто крикнуть: «Рыжий, да сними же ты, наконец, эту чертову каску!» — означало нарваться на полный лютой ненависти взгляд. Его лицо становилось злым, как у изготовившегося к нападению зверя.
Вскоре каска стала нашей навязчивой идеей. По нашему мнению, она был признаком безумия Рыжего. А если так, тогда кто следующий? Мы страстно желали от нее избавиться.
— Единственное, что мы можем сделать, это изрешетить ее пулями, — заявил Хохотун.
Мы собрались на нашем обычном месте на склоне холма посередине между окопом Хохотуна и моим. Рыжий сидел в стороне, глаза, как обычно, закрыты надвинутой на них каской. Первым отреагировал Здоровяк:
— Кто будет стрелять?
— Я! — ответствовал Хохотун.
— Почему это ты? Будем тянуть жребий.
Хохотун начал протестовать, но нас было больше. Оказалось, что спорить с ним не стоило. Все равно нужную соломинку вытянул он.
План был таков: Бегун отвлекает Рыжего разговором, я подхожу сзади и сбиваю с него каску, а Хохотун поливает ее огнем из пулемета, пока та катится по склону холма.
Бегун немедленно взялся за дело. Он сел рядом с Рыжим и громко поинтересовался, какие у него планы после возвращения с Гуадалканала. Рыжий немедленно оседлал любимого конька — заговорил о милой его сердцу Утике, а я подкрался сзади и сшиб с его головы каску.
И тут же заговорил пулемет Хохотуна.
Двойной шок от потери каски и неожиданно раздавшегося грохота стрельбы заставил Рыжего подскочить. Он обеими руками схватился за голову — за ярко пламенеющую макушку, словно желая удостовериться, что ее не снесло вместе с каской. На его физиономии был написан дикий ужас. Все сидящие вокруг приняли посильное участие в разыгравшемся действе. Они подбадривали нас криками, давали советы, как лучше целиться по катящейся мишени.
— Хорошо катится!
— Гип-гип-ура! Так ему и надо!
— Эй, Рыжий, как ты себя чувствуешь без своей жестянки?
— Не промахнись, парень! Расстреляй эту штуковину, чтобы от нее мокрого места не осталось!
Вся в пулевых отверстиях, каска исчезла из вида. Бегун крикнул Хохотуну, чтобы тот прекратил огонь, и бросился вниз — посмотреть, что осталось от каски. Обнаружив изгвазданный головной убор, он торжественно доставил его обратно и бросил к ногам Рыжего.
Тот смотрел на остатки каски с неприкрытым ужасом. Потом он оглянулся на нас. В его глазах не было ненависти. В них стояли слезы. Он смотрел на нас глазами смертельно раненного животного, которого настиг удар с совершенно неожиданной стороны.
В глубине души мы надеялись, что он засмеется. Но он зарыдал и побежал от нас прочь.
Как выяснилось, он направился в хозяйственную часть батальона и оставался там до тех пор, пока ему не нашли новую каску. Потом его с трудом убедили вернуться обратно. Он стал вести себя еще более сдержанно, все время держался особняком, а его новая каска с тех пор всегда была крепко прихвачена ремешком под подбородком. Больше ни у кого не возникало желания снова лишить его каски или пошутить насчет обстоятельств, при которых он лишился старой.
Победа, получившая название «бой у Хелл-Пойпт», была вовсе не такой впечатляющей, как мы себе представляли. Это был один из многих рядовых боев на Гуадалканале, причем далеко не самый тяжелый. Но для нас он был первым, поэтому мы и восприняли его результат как триумфальный. Настоящее всегда лучше всего, если его не сравнивать с прошлым и не думать о будущем.
Быть может, капитан Дредноут и был ослом, но никто не смог бы упрекнуть его в отсутствии храбрости.
Если человек ленив, лишен физических нагрузок и к тому же отчаянно скучает, его очень легко вывести из себя
«Я побежал за автобусом, запрыгнул на площадку, промахнулся, ухватился за поручни, и меня тянуло два квартала до тех пор, пока два дюжих австралийца не втащили меня внутрь, словно утопающего.
Отчаянно шатаясь, я все-таки сумел выпрямиться и гордо выпятил грудь.
— Ну и что, — сказал я, — прошлой ночью меня вообще сбило — и ничего».
"Наше появление прервало выборы. Это была регулярная процедура — выборы мэра гауптвахты. Это были самые честные и справедливые выборы на моей памяти. У кандидатов учитывалось только два фактора: частота заключений и продолжительность службы".
...действительность, а не возможность в перспективе. Мы не могли оставаться в покое — только в движении, только в переменах. Мы были как спасающиеся бегством тени, все время куда-то летящие, лишенные телесной оболочки фантомы, обреченные люди, души в аду.
