«Доктор Фаустус» adlı sesli kitaptan alıntılar, sayfa 19
Барон, как мне рассказывали, послал для переделки известному иностранному ювелиру какие-то драгоценные изделия, тщательно упакованные и предельно высоко застрахованные; вскрыв пакет, золотых дел мастер не обнаружил в нем ничего, кроме… дохлой мыши. Эта нерадивая мышь не выполнила урока, возложенного на нее отправителем, расчет которого, видимо, заключался в том, что зверек прогрызет упаковку; создалась бы иллюзия, что драгоценность выпала в бог весть откуда взявшуюся дыру, и страховое общество должно было бы уплатить колоссальную сумму отправителю. Однако злополучный зверек издох, не сумев проделать себе лазейки, которая объяснила бы исчезновение колье, никогда не лежавшего в пресловутом пакете. Изобретатель мошеннического трюка был разоблачен и оказался в самом комическом и жалком положении. Не исключено, что он вычитал всю эту историю в какой-нибудь культурно-исторической книжке и сделался жертвой собственной эрудиции. Впрочем, виной этой сумасшедшей проделки, возможно, был и всеобщий нравственный распад общества.
Однако тут, как всегда у нас, дело не обошлось без своеобразной самососредоточенности, без наивнейшего эгоизма, которому неважно, который даже считает само собой разумеющимся, что ради немецких процессов становления (а мы ведь всегда в становлении) с нами вместе должен проливать кровь весь остальной, лучше устоявшийся мир, нисколько не жаждущий динамики катастроф. За это на нас обижаются, и, кажется, поделом; ибо с точки зрения морали средством, с помощью которого народ добивается для себя более высокого общественного уклада – если уж кровопролитие тут неизбежно, - должна быть не война с другими странами, а гражданская война. Таковая, однако, нам никак не дается, зато нас ничуть не смущало, напротив, нам казалось даже великолепным, что наше национальное объединение – к тому же объединение частичное, компромиссное – стоило трех тяжелых войн.
Восхищение величием, восторги по его адресу, покоренность им – все это, несомненно, услада для души, возможная, однако, лишь до тех пор, пока мы остаемся в кругу осязаемо-земных и человеческих соотношений. Пирамиды велики, Монблан и интерьер собора святого Петра велики, если не лучше вообще приберечь этот эпитет для области нравственного и духовного, для величия сердца и мысли. Исчисление вселенского простора – не более, чем оглушительная бомбардировка нашего ума цифрами, отягощенными кометными хвостами десятков нулей, как будто и не имеющими ничего общего с мерой и разумом. В этом чудовище нет ничего, что говорило бы людям моего толка о добре, красоте или величии, и никогда не понять мне той готовности воскликнуть: «Осанна!», - которую вызывают у некоторых так называемые «творения Божии», относящиеся к небесной механике. Да и следует ли вообще считать творением Божиим институцию, по адресу которой можно с одинаковым правом воскликнуть: «Осанна!» - и пробормотать: «Ну, что ж?» Второе мне кажется более правомерным ответом на десятки нулей, сопровождающих единицу или даже семерку, что, в сущности, уже совершенно безразлично, и я не вижу никаких оснований молитвенно падать ниц перед квинтиллионом.
безглазый символ тлена и «исцеления»
ученый, conjuratus 2 «латинского воинства», не вовсе чуждый искусству (играю на viola d’amore 3 ), но отношения мои с музами носят скорее академический характер, и сам я рассматриваю себя как преемника немецких гуманис
Скажи, что, по-твоему, величие? Мне думается, оно страшновато, и выстоять с ним с глазу на глаз — это испытание мужества.
Я хочу сказать: та ступень цивилизованности, на которой мы стоим , несомненно, весьма похвальная ступень, но так же несомненно , что нам надо изрядно набраться варварства, чтобы вновь обрести способность к культуре. Техника, комфорт - вот что объявляют культурой, а это не так.
Юноша не так уж склонен созерцать и наслаждаться природой. Он больше устремлён внутрь, к духовному, чувственное его отталкивает.
"Мы" даётся тебе всего труднее, ты закоренелый индивидуалист.
Для "эпохи культуры" в наши дни что-то многовато говорят о культуре.
