«Обитель» adlı sesli kitaptan alıntılar, sayfa 3
Бабушка рассказывала, что прадед стал добрее, когда ему перевалило за шестьдесят, — но только к детям.
— В северо-западной части острова Белое озеро переименовали… в Красное! — Его покрытое оспинами, носатое и не очень симпатичное лицо стало вдохновенным и почти привлекательным. — Святое озеро у кремля, — здесь Осип поднимал вверх тонкий и длинный, как карандаш, палец, — называют теперь Трудовое! Постоянная путаница! Мне сложно привести в порядок свои представления об острове. Но самое важное — они! — и Осип поднимал палец ещё выше, словно пытаясь проткнуть кого-то зависшего над его головой. — Они думают, что, если переименовать мир — мир изменится. Но если вас называть не Андрей, а, скажем, Серафим — станете ли вы другим человеком?
Некуда бежать — вся жизнь впереди, её не обгонишь.
я не вижу никакой разницы между Крымом и Соловками. По-моему, Крым в момент прорыва туда большевиков и махновцев оторвало от большой суши, какое-то время носило по морям и вот прибило сюда. Публика примерно та же самая, только она забыла уплыть вовремя в Турцию.
Артем повернулся, чтобы уходить, но Василий Петрович поймал его за рукав. Пальцы у него все-таки были железные.
- Чекист, впервые поднявший над Соловецким монастерем красный флаг, сел сюда как заключенный, - начал шептать ему на ухо; казалось, что он пьяный в хлам, но алкоголем вовсе не пахло. - Вы ничего еще не поняли, Артем? Их всех сюда же и посадят. И здесь же и закроют. Тут Бог близко. Бог далеко от себя пропащих детей не отпускает. Этот монастырь - не отпускает! Никогда!
Распевая, он помогал себе руками, словно ловя проплывающие мимо в воздухе слова для песен и строя из них башенку.
— Здесь все грешат, — быстро отвечал Артём; отчего-то он себя чувствовал как на вокзале, ему пора было уезжать, и теперь все слова были
лишними, но он их зачем-то произносил, — …грешат во сто крат больше нас.
— А ты не за них отвечай, а за Русь, — скороговоркой говорил владычка Иоанн. — Они грешат, а ты уравновешивай.
Есть два золотых дня - вчера и завтра, - приговаривал мелкий, метра в полтора мужичок, стоявший возле Артёма. - Вчера уже прошло, Господь позаботился о том. Завтра я вверяю ему, он позаботится и о нем. И остается один день - сегодня. Когда я молитвенно свершаю свой труд.
Артём пожал плечами, думая про то, как всё странно, если не сказать диковато: извлечённый из своей жизни, как из утробы, он попал на остров – если тут не край света, то край страны точно, – его охраняет конвой, если он поведёт себя как-то не так – его могут убить, – и вместе с тем он гуляет в сквере и разговаривает в той тональности, как если бы ему предстояло сейчас вернуться домой, к матери.
В глазах, казалось, осмысленно живут две проникновенные мысли: первая — «А ты ещё кто такой?», вторая — «Ох, не успею ни съесть, ни спрятать!»
— Да едрит твою мать! — в сердцах выругался Артём: так его дед ругался, московский купец третьей гильдии.
Кот сморгнул, но кролика не выпустил, а перехватил покрепче.
Теперь Артёму показалось, что кот согласен на переговоры, примерно такого толка: «…Давай съедим напополам, раз так, чего орать-то…»
