Мария Степанова

Сама не знаю, Чего хочу-то: Нового мира (новое небо и новую землю) Где никто не уйдет обиженный Где ни воздыхания ни печали — Бесконечная жизнь от края до края И за краями тоже она же Переливается в новую чашу Где средства труда Принадлежат трудящимся, А блуд труда Становится чистый лавмейкинг, А кто не хочет, Читает Диккенса на скамейке Где травма, не успев даже возникнуть Обращается в кролика, Или грозу, или нелепый бантик Отличающий тебя от других Не причиняя боли

известен буквально каждой уважающей себя женщине, однако бывает психологическое насилие и без злодея: злодеем

школьных учебниках сгорбленная обезьяна эволюционирует в прямоходящего белокожего сапиенса – только на моей фотографии логика прогресса не кажется очень уж очевидной) размещаются дамы более привычного нам образца, в турнюрах и буфах, и уже в самом конце живой очереди стоит хмурая, пряменькая, кажущаяся хрупкой на фоне внушительных сестер прабабка Сарра в чемто простом и темном. За ней, последняя в ряду, стоит совсем уже субтильная Рахилька. Обе они источают обманчивое тепло: мнится, что их я понимаю лучше, чем остальных. Медицинская карта роженицы, заполненная в 1916-м, дает мне набор фактической информации, избыточный в деталях, делающий процесс познания почти противоестественным. Я прилежно переписываю в тетрадь рост своей прабабушки (162 сантиметра), сведения о ее телосложении (нормальное, грудные железы развиты), окружности живота (окружность 94, расстояние от лона до пупка 16, форма шарообразная). Я замечаю, что технически мы с ней устроены одинаково ( регулы с 14 лет через 4 недели по 5 дней ). Только я во всем мире знаю теперь, что это была ее первая беременность, что боли начались вечером, что схватки продолжались 19 часов 40 минут, что ее маленькая, еще безымянная девочка весила всего 2420

жизнь ты прореха нуждающаяся в починкесмерть ты тесто стосковавшееся по начинке

Слезы умножаются, тьма стоит промеж,

Мама отражается,

Говорит: поешь.