Kitabı oku: «Пределов не ведающий»

Глава 1

Нажав на кнопку, Бронислав был готов к немедленному её действию, однако ничего особенного не произошло. Прошла секунда, прошла другая – и вдруг все вокруг переменилось в мгновение ока: он сидел на невысоком пригорке, заросшем зеленой с желтизной травой, а перед ним, как на ладони виднелось Обрадово, именно такое, которое он помнил с раннего детства. Ему стоило только сбежать вниз по узенькой тропинке, чтобы очутиться на главной сельской улице, свернуть направо – и вот он, дом, где он прожил основную часть своей жизни, где все было родным и знакомым, где успокаивалась душа, и замедляло свой бег колотящееся сердце. Бронислав даже почувствовал где-то между грудью и животом удивительное тепло, от которого захотелось то ли засмеяться, то ли заплакать. Он был удивлен: никогда не чувствовал себя сентиментальным, – а вот подишь ты…

Сзади раздалось осторожное покашливание, потом голос деда Фимы произнес:

– Здравствуй, Броня. Какими судьбами?

Бронислав живо обернулся и увидел старого знакомого, который взобрался на пригорок с огромной – для его небольших габаритов – корзиной, полной шампиньонов, крепких, молодых, так и просящихся на сковороду. Тогда парень вскочил с земли и. быстро шагнув к старику, крепко обнял его.

– Здравствуй, Фима, ты не представляешь, как я соскучился по всему этому и по всем.

Старик, отбросив палку, бывшую в его левой руке, неловко, одной рукой обнял Бронислава.

– А как же, – произнес он, – в родной сторонушке и небо голубее, и трава гуще, и душа ликует, ибо на свое место вернулась.

Мужчины разомкнули объятия. Фима спросил:

– Надолго приехал?

– Ой, нет, – Бронислав посмотрел на часы, – через полчаса – ужин.

– Во как, – произнес Фима, – значит, по часам живешь?

– Приходится так, – ответил Бронислав, – побегу к своим, хоть на минуту их увижу.

– Давай, давай, они ж тоже, чай, соскучились до умопомрачения.

Бронислав вприпрыжку помчался к своему дому. «Молодость!» – подумал Фима, глядя ему вслед. Если он и удивился внезапному появлению Бронислава в родных пенатах, то виду не подал; прожитая жизнь научила ничему не удивляться, принимать все, как должное.

А Бронислав, меж тем, влетел во двор своего дома. Мама была во дворе, кормила птичью живность на вечер.

– Привет, мам, – закричал Бронислав, женщина обернулась, всплеснула руками и раскрыла объятия, сын обнял мать и прижался к ее груди.

На возглас Бронислава из сарая выглянул отец и, радостно заулыбавшись, пошел встречать сына.

Слезы радости текли по щекам матери, она этого не замечала, не сводя с сына своего взгляда, и говорила, говорила:

– Как ты вовремя, сынок, все вместе сейчас будем ужинать, я как раз окрошку приготовила и блинчиков с яблоками, как ты любишь, напекла.

Николай Сергеевич, подойдя, крепко пожал Брониславу руку и, обхватив его сильными руками, прижал к груди.

– Погоди, мать, – проговорил Смирнов-старший, – дай хоть рассмотреть младшего хорошенько, да парой слов перемолвится.

– Нечего годить, смотри, какой худющий стал, не доведут эти изобретения до добра.

Бронислав, ошеломленный встречей с родителями, не мог вставить и слова, но, улучив момент, все-таки проговорил:

– Мам, пап, я буквально на минуту, у меня через десять минут ужин… там… Я должен вернуться, не хочу, чтобы меня хватились.

– Изобрел?! – воскликнул отец. Бронислав кивнул. – И это испытание?

Сын снова кивнул, а отец осторожно сказал:

– Ты бы поосторожней, пространство – это не шутка. Ты все проверяешь на себе, а надо на кошках-собаках вначале.

– Я все просчитал, папа, ошибок не должно быть.

– И все-таки…

– Все-все, родители, – перешел на официальный язык Бронислав, – прошу всех отвернуться. Он достал из кармана коробочку, родители, переглянувшись, повернулись в сторону дома, не успев налюбоваться на сына, а тот нажал на кнопку и, спустя секунду, оказался в своем служебном жилище, в своей комнате.

А в это самое время в этом самом доме происходила небольшая суматоха. Дело в том, что Дарья Сергеевна именно сегодня, впервые за все время службы в доме Бронислава, немного раньше поднялась на второй этаж и, постучав, произнесла сакраментальное: «Бронислав Николаевич, пожалуйте на ужин». Но, в отличие от всех предыдущих случаев подобного рода, никто не отозвался. Майор постучала повторно, ответа снова не было. Скорее удивленная, чем взволнованная, Дарья Сергеевна спустилась на первый этаж и вошла в комнату охраны.

– Сережа, – обратилась она к майору Кустову, – а, похоже, Бронислава э-э Николаевича в комнате нету.

– Дарьюшенка, – отреагировал майор, – куда, скажи, пожалуйста, он денется с подводной лодки?

– Но он не ответил, – возразила собеседница.

– Может, приснул.

– Не похоже. Он никогда в это время не молчал, всегда отзывался. Может, он вышел куда?

– Нет, – ответствовал майор Кустов, – дверь под охраной.

– А если через окно?

– Ну что ты так волнуешься, Дарьюша, до ужина еще целых 5 минут, появится твой Бронислав, никуда он не денется.

– Ладно, – решила Дарья Сергеевна, – поднимусь еще раз.

Когда через пять минут она повторила свое приглашение перед закрытой дверью, та сразу распахнулась, и на пороге появился Бронислав с какой-то сияющей улыбкой на лице. Дарья Сергеевна хотела сказать, что она приглашает к ужину уже второй раз, но, подумав, отказалась от этого: мало ли чем мог быть занят молодой человек, что не мог откликнуться, вон как сияет, с чего бы это. Она улыбнулась своим мыслям и проследовала в столовую.

Семена ждать не стали. Он, постоянно занятый в своей лаборатории, все чаще стал задерживаться, не приходя не только к ужину, но и не ночуя дома. Причем Бронислав был не в курсе, чем занимается его друг в столь позднее время. Но если для Бронислава все было просто и легко: возникшая в голове его идея изобретения начинала прокручиваться всеми гранями, и ему только надо было собирать пазлы несложной головоломки в нужном порядке, – то для Сёмки возникала масса трудностей, он должен был затратить немалую долю сил и энергии, чтобы успешно решить ту или иную задачу, а самое главное – это невосполнимое время, которого вечно не хватает. Потому Сёмка использовал каждую секунду для решения проблем, которые ставили перед ним изобретения Бронислава и изучение системы многообразных полей. А, кроме того, появилась еще одна отвлекающая «проблема».

После ужина Бронислав поднялся к себе. Теперь до утра он был полностью предоставлен самому себе, никто не может его потревожить. Он подумал было вернуться в родной дом, но решил, что и так с этим поторопился: родителям теперь хватит волнений до утра, незачем усугублять ситуацию. Парень решил позвонить домой и сказать, что с ним все нормально. Так он и сделал. Успокоив родных, Бронислав задумался. Можно было попробовать еще раз пространственный переместитель, но куда отправиться, он не знал. Даже перемещение к родителям было, в общем-то, не подготовленным, спонтанным, Бронислав уже пожалел, что так коротко побывал дома. Следующий маршрут надо продумать тщательнее.

Парень посмотрел в окно, небо вечерне засинело, одинокие звездочки только-только начали показывать свои грани-лучи, но Луна уже царствовала. Большая круглая желто-красноватая с пятнами морей на видимой стороне она, казалось, чувствовала себя единственной повелительницей ночи, все взоры, волей-неволей, приковывались к ночному светилу, – и это будет продолжаться до следующего утра, когда Солнце покажет нрав истинного императора этой части Вселенной.

Бронислав понимал, что он торопится, он всегда торопился максимально использовать свои изобретения, но сейчас была иная ситуация. Переместитель был совершенно не изучен, мастер был уверен, что перемещение возможно на любые расстояния, но, может быть, действительно следует использовать для перемещения что-то другое, а не самого себя, ибо это могло стать и опасным. Но, когда Бронислав представил, что отправляет в путешествие какое-нибудь маленькое пушистое живое существо, не понимающее, что с ним происходит, ему стало не по себе. Ему было необычайно жаль это милое существо, виновное лишь в том, что оно лишено разума.

«Нет-нет, я все продумаю, я сам буду испытывать свой переместитель», – подумал Бронислав и, в который уже раз, посмотрел на Луну: он определил её следующим объектом посещения.

В это самое время его друг Сёмка гулял по городу, да не один, а в компании хрупкой светловолосой девушки, с которой он познакомился только сегодня в студенческой столовой. Он сразу, как вошел, заметил её, сидящую в одиночестве за столиком. Собрав свой поднос, Сема, не теряя времени даром, подошел к столику, за которым она сидела и спросил:

– У вас свободно?

– Свободно, – ответил звонкий девичий голос.

Семен сел за стол и, не принимаясь за еду, просто спросил:

– Ты с какого факультета?

– С биохима.

– Никогда тебя здесь не видел.

– А я только сегодня первый раз, я поступила на первый курс.

– О-о-о, – произнес Семён и представился, – Семён, окончил фундаменталку.

– Люся, – представилась и собеседница.

Вблизи она показалась Семёну еще симпатичнее, чем издалека, его сердце куда-то на секунду провалилось, а потом забухало с удвоенной энергией, к лицу прилила кровь, окрасив кожу румянцем. Неожиданно он заметил, что и личико девушки приобрело розоватый оттенок.

– Давай будем есть, – смущенно сказала она, – а то все остынет.

Когда Семён приступил к трапезе, его мозг заработал как паровоз на подъеме в гору, с натугой и перебоями. Ему понравилась Люся, ему хотелось, чтобы и он понравился ей, он думал о том, как пригласить её на вечернюю прогулку, и спрашивал себя, не слишком ли рвет удила. Не придумав ничего лучшего, он задал сакраментальный вопрос:

– А что ты делаешь сегодня вечером? – и добавил, – давай погуляем по городу.

И вот теперь они гуляли по городу и говорили на разные темы. Он узнал, что она из далекого поселка центра России, что всегда, сколько себя помнит, мечтала о тайнах жизни, потому и поступила на биохимический факультет. Теперь она живет у тети, одинокой и очень приветливой старушки. Семён, в свою очередь, рассказал, что занимается исследованиями различных полей, что мечтает об открытиях в этой области, и кое-что получается, что в настоящее время он изучает происхождение и действие изобретений своего друга Бронислава, который является гениальным интуитивным мастером, но совсем не интересуется, как «работают» вещи и приборы, созданные им.

Потом разговор перешел на общие темы, о личных интересах и пристрастиях; здесь Семён, погруженный полностью в свои исследования, несколько стушевался: он вдруг понял, что постепенно превращается в кабинетного таракана, который кроме своей работы ничего не знает. Люся же, напротив, рассказывала, что посетила недавно две выставки современного искусства, дважды была в театре (тетя является заядлой театралкой). Семен погрустнел, он подумал, что такой активной девушке не может быть интересен, но, к счастью, не кинулся бежать вдаль со всех ног. Прогулка продолжалась, знакомство укреплялось, – все было просто великолепно.

Проводив Люсю к дому и благоразумно решив не форсировать события, Семен попрощался, договорившись встретиться завтра, и полетел к себе в лабораторный корпус университета, где его ждали весьма неотложные дела, о которых он даже успел подзабыть.

Начав вечером новую работу, Бронислав сидел задумавшись. То, что он сотворил в этот раз из вполне заурядного ноутбука, было весьма непростым устройством. Первично он назвал его «наблюдателем», хотя его способности (прибора) были гораздо шире: он был и наблюдателем, и восстановителем прошлого, картины, появляющиеся на экране, можно было повторять сколько угодно раз, можно было их фиксировать, передавать на расстояние. Суть прибора был проста: Бронислав принял за аксиому положение, что ничто не проходит в мире (и Вселенной) бесследно, а фиксируется пространственными и временными полями окружающей событие материи. Нужно было только разработать способ восстановления того состояния полей, которое было в момент совершения события, вывести картинку на экран – и оба-на, – наблюдай любое событие прошлого и настоящего со всех ракурсов. Эту, конечно же, очень сложную проблему Бронислав решил в два счета настолько виртуозно, что даже хотел закричать: «Ай да Броня, ай да… Но воздержался.

И теперь он раздумывал над тем, какое бы событие увидеть первым на экране наблюдателя. Мысли почему-то свернули на Сёмку. Бронислав уверил себя, что друг будет рад тому, что первым появится в «наблюдателе прошлого», набрал комбинацию клавиш и вгляделся в экран. То, что он увидел, его просто поразило: Семен гулял по улицам Москвы, да не один, а на пару с инфантильной (так показалось Брониславу) девушкой, кстати, совсем незнакомой. Понаблюдав за парочкой минуту, мастер вдруг покраснел, как маков цвет, кровь ударила ему в голову, он выключил прибор и, посидев несколько минут без движения, вновь принялся за манипуляции с псевдоноутбуком. Через полчаса, завершив эти манипуляции, парень с облегчением выдохнул, и в этот момент раздался звонок телефона. Звонил Сёмка.

– Привет, полуночник.

– От такого слышу, – отозвался Бронислав.

– Слушай, Броня, мы завтра собирались на завод посмотреть результаты по «брониславке». Так вот я, наверное, не смогу, буду занят.

– Интересно, чем? – спросил Бронислав.

– Тут такое дело, понимаешь, – замялся было Семён, но потом выпалил, – иду на выставку современного искусства.

– Ты! На выставку! Что случилось, Сема?

– Случилось, Броня, – друг помолчал, потом вздохнул и произнес, – я влюбился, друг мой.

– В эту худыху, – в запале произнес Бронислав и осекся.

– Почему, худыху? – произнес Семен и спросил, – откуда ты знаешь?

– Потому что видел тебя с нею, – Бронислав решил ничего не скрывать от друга.

– Как видел? Где? – возмутился Семен, и голос его стал колким, холодным, сухим и чужим.

– Это трудно объяснить в двух словах, но я тебе все расскажу, не обижайся, так получилось.

– Так, – решительно сказал Сёмка, – завтра ты идешь на выставку современного искусства (он назвал адрес), там и поговорим.

– Но я не собирался ни на какую выставку, – начал было Бронислав, но друг перебил его узнаваемой фразой: «Надо, Броня, надо», – и прервал связь.

Конечно, парень не имел ничего против современного искусства, но говорить о тайнах своего изобретения, еще и в присутствии незнакомой малявки, он не хотел. Решив, однако, что можно будет действовать по обстоятельствам, Бронислав пустил дело на самотек.

Так обычный день закончился для Исследователя на минорной ноте.

Глава 2

Главные изобретения Бронислава Николаевича Смирнова продолжали постепенно внедряться в повседневную жизнь. Основных было-то всего два: энергетические батарейки и брониславка. Батарейки в порядке эксперимента приобрел автопром для пробной модели электромобиля. Но, если батарейки можно было штамповать тысячами штук, то производство автомобилей – это определенный последовательный технологический процесс, поэтому для создания экспериментальных авто нужно было время. Некоторые малые производства хотели бы иметь энергетические батарейки, но дело начало упираться в экономические величины: никто не мог рассчитать цену продукта, получаемого практически даром. Отдавать «за так» завод не хотел, а финансисты-экономисты не могли рассчитать, сколько это будет стоить. Правительство, которое могло внести определенную ясность в этот практический вопрос, тоже молчало. Дело в том, что появление, как по волшебству, дарового продукта, который к тому же экономит прорву энергии, воспринималось, как сказка, как сон. Вся практика показывала, что даром ничего не дается, а может просто, в одно мгновение ока исчезнуть так, как и появилось. Консерватизм в чистом виде. Только два человека были абсолютно уверены в прочности и стойкости «волшебных» изобретений – Бронислав и Семён, – но и они не знали, насколько заполнена та непонятная пока «емкость», из которой черпалась энергия и вещество. В общем, абсолютной веры в бесконечность использования батареек и той же брониславки ни у кого не было. Поэтому внедрение их проходило с большим напрягом.

Правда весь корпус, где находился экспериментальный цех военного завода и спецлаборатория Бронислава-Семена, запитался электроэнергией от батарейки. Директор завода было хотел распространить эту практику на все производственные цеха, но в Министерстве порекомендовали немного обождать. Узнав о батарейках и их действии, начало, в известной степени, вставлять палки в колеса и Министерство Энергетики, которое, естественно, не могло терять прибыли, получаемой от продажи энергоносителей. И еще, важно то, что производство батареек, хотя и было уже хорошо известно, все-таки находилось в границах секретного производства.

Что касается главного изобретения – брониславки, – то она оставалась крайне востребованной в силовых подразделениях. Неуязвимость, даруемая тканью, раскрепощала бойцов, позволяла им действовать без оглядки на опасность. При всем при этом потерь любого вида в этих отрядах не было. Военные психологи, правда, предупреждали, что эта безоглядность может привести к плачевным последствиям, поскольку может сохраниться и по снятии защитного комплекта, в этом случае возможны совершенно нелепые смерти, но их пока никто не слушал.

Произошедшее в №-ском отряде событие укрепило славу брониславки. Однажды группа готовилась к выезду на задержание, бойцы, надевшие весь защитный комплект, стояли позади огромного грузовика и негромко переговаривались в ожидании команды: «На взлет!» Трудно было потом установить, что взбрело в голову водителя грузовика, то ли желание поровнее поставить машину, то ли еще какая причина, но он вдруг резко и быстро сдал назад. Бойцы шустро порскнули в разные стороны, но боец Петрухин, неловко зацепившись за что-то, грохнулся плашмя на землю прямо под колесами, и те въехали на его тело, автомашина остановилась.

Водитель грузовика почувствовав, что наехал на какой-то бугорок, заглушил двигатель и выскочил из кабины. Картина, представшая перед ним, заледенила его как истукана, он замер, не в силах ни двинуться, ни охнуть, ни вздохнуть, лицо его приобрело цвет того благородного мрамора, из которого древние ваятели создавали свои вечные шедевры: из-под массивных счетверенных колес грузовика торчали человеческие ноги, само тело было под колесами, а снизу неслась звучная, сочная, щедро украшенная эпитетами, сравнениями и даже метафорами не вполне литературная речь. Проще говоря – совсем нелитературная.

– Что стоишь!!! – заорали на водилу отрядники. – Давай вперед!!!

С белым, перекошенным какой-то жуткой, не поддающейся никакому контролю гримасой лицом, дрожа всем телом, водитель метнулся в кабину, перевел на первую скорость, рванул вперед. Вылезти из кабины он уже не смог, тело и мозг охватили бессилие и апатия, и только одна мысль осталась: «Если что – пойду, повешусь!»

Пересилив себя, водитель неловко выглянул из кабины, «раздавленный» стоял на своих двоих и продолжал свою речь, но более сдержанно и не столь экспрессивно, как под колесами грузовика. Пораженный в самое сердце своим нелепым падением, Петрухин и желал бы сорвать злость на водителе, но прекрасно понимал, что брониславка защитит от ударов не только его самого, но и «обидчика». Тут, очень кстати, подбежал командир отряда и скомандовал вылет, ситуация заглохла.

Продолжение наступило вечером, когда в обиталище спецов постучали. На разрешение войти дверь открылась, и появился тот самый злополучный водитель, нагруженный сумками и пакетами по самое не балуйся. На немые вопросы, зачем он здесь, водитель, запинаясь, произнес:

– Я… это… в порядке… э-э-э… искупления вины, – и стал выгружать из пакетов стеклянную тару, наполненную розоватой жидкостью и множество съестных припасов. При виде такого, Журавлев, самый крупный представитель отряда прогудел:

– А ты знаешь, что спецы не пьют?

– И не курят, – в тон ему отозвался Петрухин, а потом они хором произнесли:

– Но, если от чистого сердца…

– От чистого, ребята, от чистого, – затараторил осмелевший водила, – я виноват, как получилось – и не знаю. Это все, – он обвел взглядом стол, – просто по-товарищески.

– Тогда, ладно, – пробасил Журавлев, – по чуть для примирения и за знакомство – вполне приемлемо.

Таким образом был улажен конфликт, возникший рано утром.

В начале следующего дня к полету на воздушном шаре готовился Мирон Вяльцев. Он предпочитал летать в одиночестве, ему нравилось наблюдать движение по земной поверхности с высоты птичьего полета, естественно, в хорошую погоду. А сегодня погода обещалась, по внешним признакам, быть замечательной, хотя прогноз и грозил появлением некоторого скопления облаков и незначительным усилением ветра – но ничего критичного. Когда он уже готов был подняться в корзину, подошел Ефим Петрович Катин, начальник аэродрома, грузный мужчина средних лет, с задорно торчащими усами и пепельной головой из-за смешавшихся на ней седых и черных волос.

– Прогноз слушал?

– Конечно, Ефим Петрович, – ничего критического.

– Смотри, ты же знаешь, как непогодники могут ошибиться.

– Ну, не настолько же.

– Слышал, вчера в Дубове мой дружок, Кристиан, намахнулся с двухсот метров? Если бы не мой подарок ему, сегодня бы и отпели.

– Хороший, видно, подарок, мне бы такой.

– Пошли, организую.

– Нет, Петрович, не хочу возвращаться – пути не будет, давай завтра.

– Стой, жди меня, я сейчас.

Петрович развернулся и спорым шагом направился к строению, где был его кабинет. Через несколько минут он протягивал Мирону что-то нежно-воздушное серого цвета. Развернув предложенную Катиным тряпицу, летун захлебнулся смехом, но Петрович оставался абсолютно серьезным.

– Надевай при мне, не хохочи, – сказал он, – дали нам десять комплектов, а я решил, что нам, летунам, и одной детали хватит, полный комплект – это от пуль и осколков, а нам – лишь бы с высоты не сверзиться. Надевай, надевай, и не вздумай снимать, кстати, передарить тоже нельзя – пустой номер.

Смирившись с суровым начальником, Мирон натянул футболку и полез в корзину.

Двигаясь на немалой высоте, воздухоплаватель озирал окрестности, готовил аппаратуру для фотосъемки. Когда шар пролетал над густым лесом, приближаясь к виднеющейся вдали реке, внезапно Мирон почувствовал запах озона, потом раздался хлопок, и шар, ни на что не годными лохмотьями, скользнул вниз. Одновременно с этим летчик почувствовал рывок свободного падения, но испугаться не успел, потому что падение тут же замедлилось. Корзина заскользила над верхушками деревьев, волоча за собой ошметки, некогда бывшие воздушным шаром. Мирон выхватил нож и обрезал веревки, остатки шара ухнули вниз, а корзина продолжила свое скольжение, словно с невысокой горки. Страха почему-то у Мирона не было, то ли он поверил Петровичу, что защищен от всех бед, то ли потому, что не ощущал свободного падения, то ли потому, что не верил, как всякий человек в неизбежность страшного окончания личной жизни. Во всяком случае он, подобно Бабе-Яге, только без метлы, пролетал над лесом.

Проскользив над деревьями, корзина медленно и плавно опустила воздухоплавателя на матушку-землю. Позвонив на аэродром, Мирон стал дожидаться спасательной команды. Которая не замедлила прибыть во главе с самим Петровичем. Погрузив все оставшееся имущество в грузовик, команда спасателей вместе с Мироном вернулась на аэродром.

Огромный авиалайнер, несущий в своем брюхе двести пятнадцать пассажиров и девять членов экипажа, взревел двигателями, набрал скорость и нехотя оторвался от земли. Сделав круг над аэродромом, он взял устойчивый курс на восток. Предполагаемое время рейса составляло восемь часов, и все – и пассажиры и экипаж – надеялись на благополучный, необременительный полет. К этому располагали и замечательная погода, предсказанная для всего маршрута, и ровный, мощный, какой-то успокаивающий рокот двигателей, и настроение экипажа.

Как известно, все хорошее проступает не сразу, а как-то неохотно, постепенно; так солнце, вставая по утрам, сначала показывает свои лучи где-то на уровне горизонта, потом появляется его макушка, но неявно, постепенно, ненавязчиво. Подъем медленный, осторожный, словно бы светило сомневается: «А стоит ли просыпаться так скоро?» Но время, теребя неторопливое светило, заставляет его проснуться, расправить плечи – и вот оно выплыло из-за горизонта во всей сияющей красе, заявляя окружающему миру о своей сегодняшней и вечной благосклонности. И в обычной жизни людей редко кому везет сразу схватить удачу, да и вообще что-нибудь хорошее, прямо сразу за хвост. Удача, конечно, не минует большинство людей, но проявляется не сразу, а постепенно, сначала только показывая свое личико, но не выказывая своего расположения, и только через время позволяет себя поймать, но все равно так и норовит выскользнуть из рук, словно ей нравится играть в прятки-догонялки.

И совсем другое – какая-нибудь гадость. Эта сразу появляется в полной красе, показывая кривые заточенные когти, острые игольчатые зубы, набрасывается мгновенно безо всякого времени на раскачку, погружает в темень, в пучину – да что там, в пучину, – в бездонную пропасть отчаяния, где падение будет, кажется, вечным. Давя на психику, охватывая депрессией, зло настойчиво пытается вытолкнуть человека, сначала с уже завоеванных позиций, а потом и из жизни. И уходит оно не вдруг, а оглядываясь, пытаясь вернуться, что-то ворча и шипя напоследок. Силу, и не малую, надо иметь, чтобы пережить период наступления зла.

Так, например, землетрясение. Оно иногда предупреждает о своем приближении легким потряхиванием, беспокойством животной жизни, но, все-таки, чаще ударяет сразу в полную силу, потряхивая земную кору с шумом, треском и грохотом, словно гулко похохатывая над удавшейся мелкой шалостью. А в это время рушиться все, что сотворено руками и разумом человека, уничтожается, без разбора живое вне зависимости от того, разумно оно или нет, гробятся жизни людей, навсегда меняются их судьбы, судьбы их родных, знакомых, соседей. А потаенному злу, лежащему в глубинах земли, просто смешно.

Или самая распространенная, наверное, неприятность, известная всем и каждому. Воскресный день, солнышко весело овевает своими лучами все живое, люди, семьями и поодиночке, выбрались на природу, подышать воздухом, передохнуть от насущных забот, проще говоря, прикоснуться к природе. Небо ярко-голубое или синее, облачка на нем беленькие, прозрачные, что даже не особенно сдерживают солнечные лучи, верещат кузнечики, щебечут, пролетая, птицы, бегают по зеленой летней траве, смеясь, дети. И вдруг все меняется так резко, что хочется крикнуть: «Да что это такое!?» Откуда-то из-за леса вылетает на полной скорости, словно локомотив, огромная серо-бело-черная туча, своей свирепой клубящейся массой охватывая небо от края и до края, погружая все вокруг в полувечерний сумрак. И начинается сумятица, люди бегут к машинам или автобусам, если они есть, мамы созывают своих деток, чужих тоже, чтобы никто не потерялся, мелкая живность, прекратив песни, прячется, куда может, но, чаще всего, никто не успевает укрыться достаточно хорошо. Хлестнув, для порядка, ледяным (летом!) порывом ветра, туча, не мудрствуя лукаво, раскрывает все жалюзи, на землю льется ливнем вода, высыпается град, накопленный специально для этого случая, усиливаются порывы ветра, бьющие наотмашь, срывающие кепки, панамки, легкие шляпки, развевающие полы одежды. В разные стороны мечутся извилистые пики молний, хорошо, если не бьют они в землю, а ссорятся между собой.

Натворив всяческих неприятностей, туча может быстро исчезнуть, оставив следы своего недавнего присутствия.

Также внезапно беда подошла и к самолету, двигавшемуся на невообразимой высоте. Перед всеми членами экипажа была прочитана инструкция о том, что предстоящие полеты будут опытными, экспериментальными. К днищу двух десятков самолетов была нанесена широкая полоса серой ткани, которую называли брониславкой. О чудодейственном влиянии брониславки и была предполетная инструкция. Но экипаж не верил, что тряпочка удержит гигантскую машину в воздухе. Когда, через два часа спокойного, ровного и безмятежного полета, самолет внезапно «клюнул» носом, пилоты не сразу осознали, что произошло самое страшное, что могло произойти на этой высоте: двигатели умолкли. Словно судьба в насмешку подарила именно этому экипажу и именно этим пассажирам испытать всю прелесть испытательного полета. После первого «кивка», который большинством пассажиров был расценен, как провал в воздушную ямку, паники в салоне не возникло, опытные стюардессы с побледневшими лицами успокаивали пассажиров, говоря стандартизированные фразы и не слыша шума двигателей. Но самолет не падал, что успокаивало. Он неспешно скользил над каким-то населенным пунктом, смещаясь к востоку и медленно, очень медленно теряя высоту. Командир, не отрывая взгляда от приборов и, прежде всего, показателей высоты, поручил все переговоры с диспетчерской службой второму пилоту. Он видел, что высота неуклонно уменьшается, не ускоряясь (что было удивительно), но и не замедляясь, будто аэромашина плавно стекала с пусть и очень высокой, но весьма пологой горы.

К счастью, или к несчастью, но все – и хорошее, и дурное – в этом мире заканчивается с неизбежностью. Завершилось и это злополучное путешествие, самолет удачно расположился посреди широченного пшеничного поля, не получив ни малейших повреждений, кроме тех, что были уже в его нутре. Пассажиры, ничего до конца не понявшие, строили всевозможные догадки и предположения, пока стюардессы не сообщили, что посадка прошла успешно и следует покинуть салон самолета.

К самолету уже сбегались и съезжались видевшие всю картину приземления-падения. Владетель пшеничного поля во избежание массовой потравы, восприняв случившееся как наказание, сильно возмущаться не стал, завел трактор и проложил две борозды-колеи до стоящего авиалайнера с целью спокойной эвакуации нежданных эксклюзивных посетителей.

Известие о случившемся достаточно быстро облетело всех заинтересованных лиц, и, когда Правительство собралось на плановое, закрытое, неафишируемое заседание, посвященное рациональному использованию продукции спецлаборатории «Брониславка», все присутствующие уже владели информацией о происшествии. Заседание посетил Президент.

Глава правительства, открыв заседание, кратко информировал о происшествии присутствующих и заметил, что заседание назрело в связи с необходимостью расширения использования ткани «брониславка». Было предоставлено слово группе экспертов, изучавших прикладное значение брониславки и энергобатарей. После достаточно обширного освещения вопроса, началось обсуждение, продолжавшееся три часа. В итоге было принято решение о постепенном внедрении брониславки во все опасные отрасли с целью уменьшения случаев гибели или травматизма людей.